Дима ушёл в спальню, а Инна кинулась к ноутбуку. Поисковик тут же выдал множество новостных сайтов со статьями, посвященными гибели Агатова, «Лихие девяностые возвращаются?», «Бомба под днищем», «Всё, что известно о взрыве». Трагедия бывшей жены Мишкина, проблема с возможным алкоголизмом сестры, гибель её любовника – в один день столько событий… Неожиданно Инна захотела быть рядом с мужем: только чувствуя его близость, она ощущает себя спокойно и уверенно.
Дима ждал в спальне жену, когда она пришла, прижался, поцеловал, Инна с непривычной для него нежностью погладила его, обняла, и так, обнявшись, они уснули.
Утро было морозным и солнечным. У Инны оно прошло в суете и хлопотах. Проводила мужа, покормила дочь, сходила с Машенькой в магазин, и, уже вернувшись, у калитки столкнулась с Виктором Глущенко, коллегой и товарищем Мишкина.
– Я на минутку. Дима вчера вечером позвонил, попросил тебя в среду в область отвезти, а сегодня утром он, как ненормальный, по больнице бегал, толком не поговорили. Я уточнить. В среду едем, куда и во сколько?
– Вить, заходи, не стой в дверях, сейчас всё расскажу. Ты с дежурства?
Виктор был закоренелым холостяком, на семейную жизнь смотрел с большим скептицизмом, но семья Мишкиных навевала на него мечты о возможном семейном счастье. Очаровательная девочка, спокойная доброжелательная жена, никогда не повышающая на мужа голос, вкусные обеды и ужины. Глущенко объяснял эту идилличность тем, что большую часть времени супруги проводят порознь: Мишкин дневует и ночует в больнице, Инна за двести километров изучает лечебное дело в областном университете. Но, тем не менее, когда летом или на праздниках семья воссоединялась, Виктор любил бывать у Мишкиных в гостях.
Инна усадила гостя за стол, принялась кормить. Ей нравилось, с каким аппетитом Глущенко ест, шутя, что сыт и уже завтракал высококалорийным чаем с тремя кусочками сахара, и при этом громко нахваливая её кулинарный талант. Виктор вообще был шумным, громогласным, этим он напоминал Риту. Инна даже пыталась посватать их, но дальше вежливого знакомства дело не пошло.
Пока Инна объясняла причины срочного отъезда мужа, на кухню вышла Алина. Она недавно проснулась, но, услышав доносящийся с кухни мужской бас, уже не только приняла душ, но покрасилась и оделась.
– Знакомьтесь, Алина, моя сестра, – Инна поставила на плиту турку, зная, что завтрак у Алины начинается со свежесваренного крепкого кофе.
– Виктор. А вы родные сёстры? – Глущенко с любопытством рассматривал яркую красавицу, ничем не напоминавшую акварельную Инну.
– Биологически на пятьдесят процентов, – очаровательно улыбнулась Алина. – Мы родные только по отцу, но росли вместе, поэтому на самом деле мы очень-очень родные. Вот приехала на праздники навестить сестру, посмотреть Даниловск.
– Ну, и как Вам у нас?
– Милый, очень милый город. Здесь удивительно размеренный и плавный жизненный ритм.
Инна не могла долго слушать светское щебетание сестры, ей не терпелось рассказать последнюю новость:
– Вчера по телевизору передавали, что в Москве убили Агатова, взорвали машину с ним вместе.
Виктор удивлённо посмотрел на Инну: к чему эта информация? Однако Алина изменилась в лице:
– Агатов погиб?
– Посмотри в Интернете. Пишут, что погиб.
– Агатов Ваш знакомый? – Виктор с сочувствием посмотрел на Алину.
– Учились вместе, – Алина выскочила из-за стола и помчалась к компьютеру.
– Какая-то знакомая фамилия, ещё олигарх такой, кажется, есть, – вспоминал Виктор. – Какая у тебя, Инн, интересная сестра. Надолго она приехала?
– Не знаю. Алина у нас девушка непредсказуемая, – вздохнула Инна.
И будто в подтверждение этих слов Алина вернулась с заявлением:
– Я сегодня в Москву. На месте узнаю, как Агатов проиграл битву за место на вершине пищевой цепочки.
– Подожди, не торопись. Пускай всё уляжется.
– Инн, ты мне с собой поесть собери, – Алина словно не слышала слов сестры. – Бутербродов каких-нибудь налепи или что там ещё сегодня Диме своему в дорогу давала. Виктор, это Ваша машина под окном стоит?
– Моя, – Глущенко, ничего не понимая, слушал разговор сестёр.
– Довезите меня пожалуйста до вокзала. Надеюсь, мне удастся на какой-нибудь проходящий поезд сесть.
***
Вечером Инна уложила дочь и достала из шкатулки сердечко из сердолика. Она одевала его только на важные экзамены, но теперь решила, что будет всегда носить. Чтобы Дима благополучно решил все вопросы в Сочи, а его бывшая жена поскорее поправилась, чтобы у Алины всё сложилось в жизни правильно, чтобы Машенька не болела… А если у них всё хорошо будет, значит, и Инне будет спокойно и легко.
– Мам, я права? – обернулась к фотографии на прикроватной тумбочке.
В полумраке комнаты показалась, что весёлая девушка на фотографии одобрительно кивнула.
Глава 25
Никита Мишкин был робким мальчиком. Он со страхом смотрел на деревянный дом, в котором ему предстояло жить, на незнакомую высокую женщину, которая встретила их с отцом у калитки. Войти в калитку Никита боялся, и хотя ему говорили, что большая собака не кусается и её даже можно погладить, но, пока Лорда не увели за сарай, мальчик отказывался заходить во двор. События последних дней напугали ребёнка своей трагической неожиданностью. Девять лет жизнь Никиты была понятна и неизменна, впервые мальчик с ужасом осознал, что в гармоничном миропорядке возможны сбои, когда год назад мама рассталась с отчимом, которого Никита называл папой и искренне любил. Сначала были скандалы с постоянным упоминанием какой-то женщины, но Никита старался делать вид, что ничего не происходит. А потом отчим ушёл. Они с мамой переехали в небольшую, по сравнению с прежней, квартиру, а на прошлой неделе мама оказалась в больнице, в той самой, в которой работала. Только теперь мама не лечила, а молча лежала, уставясь в потолок. Прилетевшая из Москва бабушка сказала, что мама обязательно поправится, а пока Никита должен пожить со своим отцом. Отец оказался невысоким худым мужчиной, совершенно не похожим на красавца отчима. Бабушка вполголоса что-то долго обсуждала с отцом, мальчик ничего не понял из их разговора, но непонятные слова пугали: специалист-реабилитолог, спинальный шок. Через два дня отец забрал документы Никиты из сочинской гимназии и повёз сына в заснеженный Даниловск.
Инна с жалостью смотрела на худенького, лопоухого мальчика. Надо как-то помочь ему войти в новую обстановку. Она стала расспрашивать Никиту о дороге, об интересах, но ребёнок был неразговорчив, отвечал односложно, беспрерывно бормотал: «Спасибо!», «Извините!», вежливо поинтересовался: «Можно погладить кошку?» и, получив согласие, больше уже ничего за весь вечер не произнёс.
На следующий день, уложив детей спать, Инна объявила мужу, что на сессию из Даниловска не уедет, ездить будет только на экзамены пятичасовым автобусом, а потом напишет заявление и заберёт документы из университета, восстановится через год. Мишкин перебил её:
– У тебя до ГОСов один семестр остался, как-нибудь прокрутимся.
– Дим, ты на сына посмотри. Привезли в незнакомый город, практически к чужим людям, а сейчас одного бросим.
– Будет после уроков ко мне в больницу приходить.
– Боюсь, что это не тот ребёнок, который станет радостно вертеться под ногами у врачей и больных. Ему сейчас внимание нужно, он и так в стрессе, а мы ещё больше загоним, потом не вытащим. Он даже тебя боится, на «Вы» называет, сторонится.
Супруги проговорили полночи, но так и не определились, отложив решение до окончания сессии. Мишкин предположил, что, может быть, за это время Никита немного привыкнет к новой обстановке и сможет неделю проводить с ним.
В понедельник рано утром Инна уехала сдавать экзамен по анестезиологии, Мишкин отвел дочь к соседке (с ней договорились, что в дни Инниных экзаменов она присмотрит за Машей) и проводил Никиту в школу. Одноклассники с любопытством разглядывали нового ученика, отчего тот смутился больше обычного. На перемене Ромка Ежов, озорной мальчонка, подошёл к новенькому, взял с парты его пенал, и с интересом стал рассматривать содержимое. «Классная стиралка. Я себе возьму», – Ромка вытащил из пенала каучукового зайчонка. Никита мог легко поделиться чем угодно, но этот ластик они выбирали с мамой и долго смеялись, перебирая в магазине смешных разноцветных зверушек. И Никиту мама называла зайчонком.
– Не трогай мои вещи! – Никита попытался вырвать ластик, но Ромка крепко зажал резинку в кулаке.
– Жадный что ли? Стиралку пожалел?
Ребята собрались вокруг и с интересом наблюдали за происходящим.
– Это мне мама купила! – отчаянно закричал Никита и неожиданно расплакался.
Ромка Ежов расхохотался, одноклассники подхватили его смех – новенький не прошел «проверку на вшивость».
Уроки закончились. Никита вышел из школьного двора, и тут же на него посыпался град снежков. «Что стоишь? Беги, мамочке жалуйся!», «Мамочкин сыночек!» – неслось со всех сторон. Было больно, но, главное, очень обидно. Нужно было убежать, но Никита медленно пошёл, низко опустив голову, чтобы не было видно навернувшихся слёз. Стрелять по такой мишени стало неинтересно, и град снежков прекратился.
Идти до школы было недалеко – три дома и начинался школьный забор, дорогу переходить не надо, заблудиться невозможно. Однако Инна накануне прошла с Никитой этот путь, показала поворот к дому соседей, где его будут ждать после уроков. Но мальчик не хотел идти к соседям и ждать там отца, он никуда не хотел идти, никого не хотел видеть. Никита брёл по чужому холодному городу, пока не устал, тогда он сел на лавочку перед чьим-то забором и задремал. Ему снилось, что он в родном тёплом Сочи, снега почти нет, только чуть припорошены пальмы вдоль набережной, а они с мамой идут в парк аттракционов.
– Пацан! Эй, пацан, проснись! – какой-то парень тряс Никиту за плечи.
Никита открыл глаза: ни мамы, ни Сочи, кругом сугробы, деревянные штакетники заборчиков, и почему-то очень холодно.
Инна вернулась в Даниловск уже вечером. Дима открыл дверь, поцеловал, виновато потупился:
– Ты права была. Надо было Никиту встретить из школы. Представляешь, он заблудился, замёрз. Его на Гагарина обнаружили. Температура поднялась. Я, конечно, уже Ирину Викторовну из терапии выдернул, она всего навыписывала.
Из-за спины Мишкина вынырнула Маша:
– Блатик заболел. Он долго гулял и замёлз.
Так началась жизнь Никиты в Даниловске. Две недели мальчик проболел, а потом снова пошёл в школу. Он не жаловался учителям, не рассказывал дома, что одноклассники скидывают его вещи с парты, пинают портфель, но Инна поняла: что-то нехорошее происходит с ребёнком в школе. Если отношения не складываются в младших классах, то в старшей школе детское озорство сверстников перейдёт в настоящий буллинг.
– Никита, у тебя день рождения через неделю. Давай приглашай друзей, – предложила Инна.
– У меня нет друзей.
– Тогда приглашай весь класс. Мы придумаем, как отметить, чтобы всем было весело.
И Инна взялась за подготовку детского праздника. «Жаль, что Алины нет, вот кто мастер на выдумки», – подумала Инна, и в ту же минуту зазвонил телефон:
– Инка, привет! – зазвенел весёлый голос сестры.
– Алина, ты куда пропала? Я папе звонила, узнавала, как ты? Он сказал, что нормально. Я успокоилась. Но что ты у меня была, я на всякий случай не стала говорить.
– Молодец! Дотащила интригу до финала. Но отец правильно понял твой живой интерес и наконец дал мне телефон сестры.
– Алин, рассказывай, как у тебя дела?
– Прекрасно. Ремонтирую квартиру. Наверное, в Эмираты съезжу позагорать или на Бора-Бора. Ещё не решила.
– Ты хоть сообщай, куда поедешь. Мы флажки на карте будем ставить, следить бы за твоими перемещениями.
– Смешно. Примитивно, но смешно.
– Ты на работу устроилась? Или чем сейчас занимаешься?
– Долго рассказывать. Как Даниловск, всё хорошеет?
– Не иронизируй. Даниловск в порядке. Кстати, Виктор про тебя всё время спрашивает.
– Какой ещё Виктор?
– Глущенко. Кардиолог из Митиной больницы. Он на женщин никогда не западал, а тебя постоянно вспоминает: «Когда твоя сестра приедет?», «Как у неё дела?».
– А, это шкаф с глазами, который меня на вокзал отвозил. Можешь передать ему, что воспоминания о встрече с ним стали лучшим утешением для моей израненной печалью души. Расскажи лучше, ты, когда учиться закончишь, в Москву приедешь?
– Алин, я учиться нескоро закончу – снова в академ ушла.
– Сессию завалила?
– Нет, конечно. Просто мне сейчас в Даниловске надо быть. Тут такая история, Никита внимания требует, а в универе пропускать нельзя. Сейчас циклы начались: «Фтизиатрия», потом «Госпитальная терапия», после…
– Инка, ты неисправима. Сто процентов людей, севших на ежа, думают только о своей заднице. Но ты наверняка бы думала о еже.
– Ты это к чему?
– К тому, что мишкинского ребёнка надо, конечно, покормить, но учёбу ради чужого ребёнка бросать, поверь, это перебор.
– А ты учёбу ради чего бросила?
– Ладно, неудоучка. Один – один.
– Кстати, я на год только из универа ушла. Весной у Димы медсестра в декрет уходит. Поработаю вместо неё, Машеньку в детсад определю. А там и восстанавливаться можно…
Инна хотела ещё о многом узнать и подробно обсудить проблемы Никиты, посоветоваться, но сестра обещала звонить и положила трубку.
***
Алина не стала рассказывать, как, вернувшись в Москву, поехала к себе на Спортивную, нашла в шкафу давно позабытое чёрное облегающее платье, купленное ещё во время тщетных попыток познакомиться с Агатовым в Метрополе. Платье стало немного мало, но Алина посчитала, что так даже лучше: если принять правильную позу, то аппетитно обтягивалась задница. Густо покрасив глаза, что, по мнению Алины, делало взгляд трагическим, она отправилась к миллионеру Ярову. Внешне Агатов с Яровым поддерживали самые дружеские отношения, но при этом ими велась яростная подковерная борьба.
Был четверг, а по четвергам Яров бывал в офисе компании в бизнес-центре на Пресненской набережной. Сначала Алину не хотели пускать, но она попросила сообщить Всеволоду Валерьевичу, что Алина Рождественская должна передать ему важную информацию. Никакой важной информацией девушка не располагала, но главным было попасть к Ярову, а там по ходу что-нибудь сымпровизирует. Яров знал Алину как многолетнюю спутницу Агатова, с которой покойный не только ездил отдыхать, но и присутствовал на всех мероприятиях.
Алина вошла в кабинет Ярова, сделала несколько шагов и обессиленно опустилась в низкое кожаное кресло:
– Всеволод Валерьевич, родной, я к Вам за помощью. После гибели Павла, кроме Вас, его близкого друга, у меня никого нет.
– Слушаю Вас. Чем я могу помочь? – Яров изумился словам Алины: он никогда не считал Агатова близким другом, и тем более не считал себя близким человеком для агатовской содержанки.
– Всеволод Валерьевич, я осталась совершенно без средств. Павла больше нет, – у Алины задрожали губы, она замолчала на несколько секунд, потом с трудом продолжила: – У нас с Павлом не было брака в юридическом смысле, но фактически у нас были настоящие брачные отношения. Вы бывали у нас в доме и, как никто другой, знаете, это. Помогите, это надо не ради меня, а ради памяти Вашего друга. Павел хотел оформить наши отношения, госпожа Храмцова уже составила брачный договор, который наверняка у неё по сей день хранится.
Яров понял, что никакой ценной информации Алина передать не может, но неприятные разговоры, что ему больше, чем кому-либо, была выгодна смерть Агатова, уже шли, и выставить за дверь эту девицу было небезопасно. Неизвестно, где и как она это потом преподнесёт? Будет трындеть: «Убил Павлушу и меня послал»
– Алина, Вам надо обратиться к юристу. Думаю, хороший адвокат сможет Вам помочь. Хотя сожительство в нашей стране не форма брака, но Вы состояли на иждивении Павла много лет, а значит, возможно решение в Вашу пользу. Впрочем, это должен решать суд. Сколько потребуется денег, я Вам дам. Сказать «дам с радостью» в данной ситуации неуместно, но я действительно рад, что могу быть Вам полезен.
– Спасибо, Всеволод Валерьевич! – Алина встала, подошла к сидящему за столом Ярову, наклонилась и неожиданно поцеловала его лысину. – Большое спасибо!
– Не за что, – пробормотал Яров.
– Как же «не за что»! – голос Алины стал грудным. – Вы готовы помогать мне, практически чужому для Вас человеку. Но я верила, когда шла к Вам, что Вы поможете. Я всегда любовалась Вами: Вы такой благородный, такой красивый. Пока был жив Павел, я не могла себе позволить сказать то, что теперь говорю…
Алина не задумывалась над словами, понимала, что несёт чушь, но по изумлённому взгляду Ярова увидела: он верит – верит, что он красивый, благородный, что от него исходит сильный мужской флюид, что молодая девушка всегда мечтала вот так подойти и поцеловать его, обнять широкие плечи, прижаться всем телом.
И вот уже Яров впивается губами в алый рот Алины, разворачивает её спиной к себе, задирает подол узкого чёрного платья. Она со стоном опирается руками о стол. Какие-то папки раскрываются и падают вниз с глухим стуком…
Алина благодарила Ярова, шепча, что теперь наконец счастлива, что никогда не испытывала подобного наслаждения, и с удивлением наблюдала, как этот немолодой, явно неглупый человек ей верит.
Яров был женат, причем, тесть его находился на такой вершине, что ни о каком откровенном адюльтере Всеволод Валерьевич не смел и помыслить, поскольку мог лишиться всего в одночасье. Но много лет Яров тайно и с упоением мечтал о любви, чтобы был взрыв чувств, как в молодости. Ему было не нужно просто молодое красивое тело, хотелось, чтобы с восторгом следили за ним любящие глаза прекрасной женщины, необыкновенной, глубокой, много пережившей и по достоинству сумевшей оценить не капитал, а богатство души Всеволода Валерьевича Ярова. И неожиданно Яров почувствовал, что мечта сбывается: ему встретилась не обыкновенная охотница за деньгами, рядом с ним оказалась девушка удивительная, хорошо воспитанная, умеющая поддержать беседу и, главное, Яров в это почему-то поверил, не за материальные блага, а по-настоящему, со всей силой молодой души, любящая его.
И Алина была вполне довольна новым любовником. Отношения с Яровым были намного комфортнее, чем с Агатовым. Он не устраивал слежек, не контролировал, где и с кем Алина проводит время. Первое, с чего начала Алина новую жизнь, – это ремонт квартиры. Наняла специалистов, чтобы обнаружили все установленные Агатовым камеры, вытащили всех «жучков», а потом сама внимательно следила за работой штукатуров. И машину Яров ей купил по первому её требованию. И в постели он не допускал того неукротимого неистовства, как его предшественник, что Алину тоже не могло не радовать: изображать страсть десять минут раз в неделю – это не терпеть еженощно часами, пока Агатов насытит свою похоть.
Алина закрутила легкий роман с инструктором по вождению Стасом. Надо же было как-то учиться ездить на подаренном Яровым Порше Кайне, да и тело тоже надо было как-то радовать. Всё у неё было хорошо, но иногда вечерами на Алину нападала тоска. Она понимала: не так она хотела жить, радости не хватало. С Агатовым хоть драйв был, страх, отвращение, сильные эмоции, а теперь просто растительная жизнь. Пила любимый виски и мечтала, как пойдёт на учёбу, или на работу, как станет жить интересной, наполненной жизнью. Но утром вставала, ехала на фитнес, потом к косметичке, днём встречалась с приятельницей в кафе и думала, что вполне удачно сложилась её жизнь.
Глава 26
Чахлый свет пасмурного зимнего утра едва брезжил через щели штор. Но, вопреки холодному сумраку, заиграла весёлая музыка будильника, Алина нехотя встала, выглянула в окно: на месте машины высился снежный холм.
– Нехилый снегопад ночью прошёл! Стасик, иди мою машину разгребай. Мне в десять у стоматолога надо быть.
– Момент, – парень кинулся в прихожую. – А хочешь, на моей тебя отвезу?
– А смысл? Твою также очищать надо. И потом мне придётся к тебе за машиной возвращаться, а я от зубного к матери планирую заехать.
– Понял. Я тебе кофе сварил и бутерброды сделал. Позавтракай, пока машину чищу.
– Стасик, я тебе в юбилейный, сотый раз, повторяю: не надо никаких бутербродов, яичниц и печений. Я по утрам пью только чёрный кофе без сахара.
– Извини! Ну, это я так, на всякий случай.
Алина этой ночью ночевала у Стаса. Допоздна сидели в клубе, потом Стас, будучи в их тандеме «трезвым водителем», повёз Алину к себе: это было ближе, а ещё Стас любил, когда Алина оставалась у него. В её квартире на Спортивной он постоянно чувствовал присутствие богатого папика, а у себя дома у Стаса возникала иллюзия, что Алина его девушка, они живут вместе, и никто им больше не нужен.
Эти отношения не были похожи на роман. Год назад инструктору по вождению Станиславу Казакову позвонил коллега по автошколе. Надо было дать несколько частных уроков какой-то тёлке: «Машина, сам знаешь, каким способом добыта, права, естественно, купленные, словом, работать надо с нуля». Товарищ попросил его подменить, он обо всем договорился с заказчицей, но неожиданно возникла необходимость срочно уехать на несколько недель. Стас не раз занимался с подобными водительницами и был готов к экстренным торможениям, внезапному бросанию сцепления и перегазовкам. Но ученица его удивила. Красивая брюнетка обаятельно улыбнулась:
– Станислав, сразу предупреждаю: я сдавала на права в восемнадцать лет. Немного поездила на родительской машине, а после этого лет семь за руль не садилась. Поэтому, извините, но я та самая обезьяна с гранатой.
Стас улыбнулся такой самокритичности, но с приятным удивлением обнаружил, что девушка «в колее», быстро соображает и реакция есть. Забытые навыки легко восстанавливались, но восхищало не только внимание ученицы к дорожным знакам и смелость езды в мегаполисе, Стас попал под колдовское обаяние привлекательной брюнетки. Сексапильность, энергетика, харизма и все прочие слова, смысла которых он не мог объяснить, но чувствовал, заставляли его, как к магниту, тянуться к Алине.
А Алина пила кофе, наблюдала в окно, как Стас чистит её машину, и думала о том, что бездарно прошёл год её свободы от Агатова. Она несколько раз пыталась заняться чем-то полезным: вернуться на иняз или пойти учиться на психолога, но так и не собралась. Наследницей Агатова суд её тоже не признал, зато объявилась какая-то мордастая девица с младенцем, заявившая право на агатовские миллиарды. Провели эксгумацию, чтобы сделать ДНК-тест, и младенец оказался законным наследником. Никаких эмоций это событие у Алины не вызвало, разве что удивление: «Когда Агатов успел этого ребёнка заделать, если с меня не слезал? Может, за ту неделю, когда я у Инки пряталась?».
К матери Алина собралась неслучайно. Накануне был год со смерти Клима, Лидия ездила на кладбище, накрывала поминальный стол, но Алина не поехала. Обида на мать ушла: слишком много событий произошло, чтобы мусолить былые оскорбления. Однако на годовщину решила не ходить – Лидия сказала, что приедут отец Клима, его сводный брат, какие-то друзья. И самолюбие Алины вновь получило укол: живя с Климом, она знала о существовании его родных, но её никто им не представил, а Лидия, оказалось, перезванивается с живущей в Америке матерью Клима, общается с его родными, знакомыми. Выходит, что Алину, с её красотой и талантами, Клим всерьёз не воспринимал – она была временной девочкой для развлечения. От этой мысли становилось горько. Вместо поминального стола Алина заняла место у бара в клубе и стала пить, а память настойчиво подсовывала неприятные подробности её с Климом жизни, которые хотелось забыть. Стас примчался в клуб по первому звонку, пытался остановить Алину от чрезмерной выпивки, но она заявила, что сегодня год со смерти человека, которого когда-то любила, и Стас замолчал, безмолвно наблюдая, как девушка напивается.
Стас освободил машину из снежного плена, отвёз Алину к зубному, потом дождался окончания процедур, доставил в Измайлово к матери и отправился на метро домой, предупредив: «Если выпьешь, за руль не садись. Позвони – я подскачу, отвезу».
Приехав к матери, Алина оказалась в идеально чистой квартире, как и всегда было в их доме, но сама хозяйка заметно изменилась. Овдовев, Лидия сразу «потухла»: перестала усиленно следить за своей внешностью, по инерции ещё посещала бассейн, но на фитнес и к косметологу ходить перестала.
– Мам, ты на бабу Галю становишься похожа, – с упреком заметила Алина, – осталось только кофту безразмерную найти и байковый халат.
– Мне теперь всё равно стало, как я выгляжу. Для кого стараться?
– Ты чего! – Алина гневно посмотрела на мать. – Что значит «для кого»? А для себя, для окружающих? Ты же на работу ходишь, тебя люди видят. И потом, Клим был не единственный мужчина на планете. Ещё встретишь человека.
– Как у нас с Климом, уже не будет. А жить, как с твоим отцом жила, мне не надо.
– И как вы так с Климом жили, что ни с кем повторить нельзя? Признаюсь, он в постели талантлив был, но, поверь моему богатому опыту, бывают и не хуже.
Лидия грустно посмотрела на дочь:
– Секс ни при чем. Сначала, конечно, нас физически потянуло. Потянуло так, что сколько бы раз я ни говорила: «Стоп», сколько бы мы ни расставались, сколько бы ни давали обещаний, что не будем видеться, всё равно оказывались вместе. А потом поняли, что дело совсем не в сексе – нам и без секса было хорошо. Мы, как говорят, были на одной волне. Мы одним целым были, понимали друг друга, часами говорили – наговориться не могли.
Алина слушала мать и удивлялась: про одного или про разных Климов они говорят. С ней ничего не обсуждалось. Опять вспомнилось, что Лидию Клим познакомил со своей родней, с друзьями. Стало гадко, захотелось перечеркнуть благостную картину, нарисованную матерью.
– Мам, разуй глаза. Наверняка, он гулял от тебя, а дома старая жена с вкусным ужином ждёт – очень удобно.
Лидия с жалостью посмотрела на дочь и заговорила, будто не слышала ехидных слов:
– Как бы я хотела, доченька, чтобы и тебе повстречался человек, с которым ты бы себя чувствовала, будто рыба в воде. Чтобы узнала, как можно счастливо жить.
– У меня такой человек есть, – Алине стало неприятно от сочувствующего взгляда матери. – Ты же знаешь: он, добрый, щедрый, меня любит, балует, любое моё желание на раз исполняет. Вон машина, им подаренная, под окном стоит, квартиру побольше в центре думаю попросить.
– При чём здесь подарки? Ты же умная, понимаешь, что в содержанках живешь. А твой добрый и щедрый, как Агатова с Климом убрал, так и с тобой, случись что, поступит. Чем тебе Митя Нестеренко не подходил?
– Про Митю потом. Откуда информация про Агатова с Климом? Клим в аварии погиб, а про Агатова Всеволод Валерьевич сам говорил, что дикость такая невероятная – в двадцать первом веке, как в девяностых, разбираться.
– Клим последний год от Агатова уходить хотел, на твоего Ярова работал, кое-какую информацию сливал. Агатов это вычислил, – Лидия замолчала.
Молчала и Алина, никак не вычислил Агатов крысятничество своего главного юриста, может, подозревал, но не вычислил, если бы не Алина.
– Мам, чего мы так сидим. Помянуть надо.
Лидия молча принялась накрывать стол.
– И как то, что Клим на Ярова работал, из Всеволода Валерьевича убийцу делает? – Алина вернулась к остановившемуся разговору.
– Там дела по нескольким счетам офшорным были, ну, это долго рассказывать. Да и не надо. Так вот, приехал Агатов. Увёз Клима. О чём говорили – не знаю. Клим через трое суток вернулся, весь в кровоподтёках, но живой. Сутки молчал, потом рассказывать начал, а тут по телевизору о взрыве агатовской машины сообщили. Клим говорил, что это Яров, потом позвонил ему, тут же подхватился и за город поехал. На моей машине поехал, чтобы на заправку не заезжать, а может, ещё для чего, – Лидия вновь замолчала, горестно поджав губы.
«Ну, вылитая баба Галя», – подумала Алина.
– Ты так губы не делай, а то на старуху похожа становишься, – Алине стало жаль мать.
– Обратно Клим от Ярова поехал ночью по скоростной трассе, и тормоза отказали. А у меня всё идеально было, я тормозные диски и шланги и всё-всё только поменяла. Ты же знаешь: у меня во всем порядок. Полиция ни звука, отметила превышение скорости, и всё. Но я потом специалисту машину показывала, определил умышленное повреждение: перекусили и тормоза, и датчик АБС. Это значит, Яров твой заодно и Клима убрал. Видно, без Агатова Клим ему не нужен стал.
– Ну, давай ещё раз его помянем, – Алина потянулась за графином с водкой.
– Алиша, а ты не много выпивать стала? – Лидия строго посмотрела на дочь. – Ты знаешь, у тебя дед пил, и тётя Ира, бабушкина сестра, спилась…
– Мам, я вторую рюмку налила. От двух рюмок сопьюсь?
– Ну, я же вижу, как ты наливаешь.
– Ладно, давай помянем, и я поеду, – Алина залпом выпила водку и позвонила Стасу, чтобы приезжал за ней.
– А вот Стас этот, вроде, ничего парень, приятный, – заметила Лидия.
– Мама, ты знаешь, у меня во дворе дворник есть, так он тоже ничего, а я тут как-то бомжа видела, так и вовсе красавчик. Знаешь, сколько лузеров по Москве, и многие из них очень приятные.
– Ну, да, – проворчала Лидия, – в любовницах при подонке лучше.
– Мамочка, ты себе чего-то напридумывала про Всеволода Валерьевича, теперь мне будешь с этим бредом мозг клевать.
Алина резко встала, оделась и пошла на улицу ждать Стаса. Было необходимо утихомирить внутреннее беспокойство, навеянное словами матери. Самое простое – приехав домой, побольше выпить и уснуть, но завтра пятница, приедет Яров, значит, надо быть свежей и бодрой, с похмелья он её один раз видел, после чего последовал строгий выговор. Значит, надо постараться всё забыть, а ещё лучше, сказать себе, что мать от горя наплела всякую ерунду. Но это было непросто. Рассказу матери про Ярова она поверила с первого до последнего слова, но не хотела этого показывать. На душе было противно, вспомнила, как обещала Инне, что, если благополучно из отношений с Агатовым выберется, за километр будет подобное обходить, а вот опять угораздило. Знала же, что человек-паук – это выдумки, а человек-говно – нет. Жаль, что Инка не рядом, может, сестра бы и мотивировала на правильные поступки, но Инна была далеко, а по телефону несла какую-то муть про Никиту, про родительский комитет и возрастную психологию. Это было настолько неинтересно, что Алина прощалась, не дослушав.
***
А Инна весь год была полностью погружена в дела Никиты. Она вошла в школьный родительский комитет, устраивала детские праздники, договаривалась об экскурсиях, знала всех одноклассников пасынка. Но главным стало то, что поменялся семейный уклад Мишкиных. Если прежде Инне было удобнее проводить время без мужа – вдвоём с дочкой ходила гулять, читала, или Дима играл с Машей, пока Инна занималась своими делами, то теперь Инна старалась, чтобы всё свободное время они проводили вместе. Пусть Никита почувствует, что он не одинок, а часть дружной семьи. И как-то быстро это стало необходимым – вчетвером пойти в выходной день погулять, сходить в лес за грибами, всей семьей клеить воздушного змея, а вечером собраться на веранде и поиграть в настольную игру. Появление Никиты заставило их стать ближе друг к другу, стать по-настоящему единой крепкой семьёй.