Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Сокол недоверчиво покосился на собеседницу.

– Я не знаю, что тебе ответить. Все, что существует, все эти отношения… понимаешь, им очень много лет. Но уже с самого начала это было тайной: откуда они, кто такие, зачем здесь. Я ничего не могу сказать им в защиту, но и для обвинения мало доказательств. Это сродни вопросу о смысле существования. Трудно разобраться. А Кодекс… Кодекс позволяет нам существовать в таком … качестве. Ты же сама понимаешь, что для каждого из нас такая жизнь – второй шанс. Первый мы разбазарили.

– И тебе это нравится… такая жизнь?

– Это глупый вопрос. Жизнь не может нравиться или не нравиться. Она просто есть.

– А ты философ, – Олга усмехнулась, но без злобы, по-доброму.

– Кто, прости? – он настороженно поглядел на нее, видимо, не поняв значения слова.

– Не важно, – она задумалась, но потом поспешно добавила, – это не обидное слово, не хмурься. Значит, ты признаешь, что Кодекс не имеет… как бы это… реального носителя, что ли?

– Ты имеешь в виду, что нет таких, как требует закон? Они есть, но их очень мало. Это приходит с возрастом, а мало кто из нас доживает до таких лет, что полностью подчиняется печати. Был Крыса, но Лис снес ему голову.

– Дааа?! – Олга с трудом смогла удержаться, чтобы не ляпнуть глупость. – Вот гад, и его тоже?!

Сокол с сомнением покосился на Змею.

– Он многих убил. Но не так, как Волка или Рыбу. Просто убил, вынул духа, а кинжал спрятал. На его счету уже десять наших братьев, и это лишь те, о ком точно известно, что погибли от его клыков. Многие остались кто без Мастеров, кто без Учеников. Но ему особо нравится убивать парами. Сама понимаешь, свидетелей не остается. Можно все списать на Ловчих и Стаю.

Пернатый говорил спокойно, но чувствовалось некое напряжение в его голосе, и Олга не могла понять, что это: страх или гнев. Они некоторое время молчали, размышляя каждый о своем. Наконец, Сокол поднялся, собирая свиток обратно в тубу.

– Пойду, отнесу в хранилище, а ты спи. Поздно уже.

***

Снег падал большими липкими хлопьями. В тишине казалось, что слышен мягкий звук, с которым он касался земли. С утра земля промерзла и белая шаль ровным слоем укрывала землю, нанизывалась на колкую жухлую траву и медленно оседала, превращаясь в стылую влагу. Змея стояла рядом с избой, что еще не стала ее домом, но уже перестала быть тюрьмой, и наблюдала, как молодые йоки тренируются, поблескивая на морозе упругими, потными от напряжения телами. Босые, пышущие паром мальчишки, кружились вокруг Учителей, понукаемые Соколом и Ежом, что, стоя в центре круга, орудовали плетьми со стальными жалами на конце. Задачей щенков было увернуться от раздвоенного “змеиного языка”, который нещадно рвал мягкую плоть, коли та попадалась ему на пути, и при этом не выйти из круга. После Ученикам выдали копейные древки, утяжеленные, она знала, стальной сердцевиной, и те стали отрабатывать групповое нападение. Это было красиво – слаженный танец десяти юношей. Красиво и опасно. Змея вдруг почувствовала острое желание присоединиться, но сдержалась, поплотнее закутавшись в дорогой полушубок – подарок чудного Барсука – лишь подошла ближе и присела неподалеку на скамью. Ее заметили.

– Ну, как они?

Олга косо глянула на подошедшего Сокола, чтобы удостовериться, не шутит ли он, спрашивая ее мнения. Он глядел на щенков, слегка улыбаясь. Настроение Змеи совсем испортилось, и поднявшаяся невесть из каких глубин злость осела горьким привкусом на языке. Она окинула взглядом сражающихся, подмечая ошибки, и намеренно громче, чем требовалось, произнесла:

– Ужасны.

Ученик, что стоял в центре, сбился, и тут же получил острием древка в плечо. Потирая ушиб, он вышел из круга, злобно косясь на Олгу, а та в ответ лишь надменно хмыкнула. Сокол внимательно поглядел на нее.

– Ты действительно так думаешь?

– Да. Сколько лет учится тот, кого только что поколотили?

– Три года.

– И он до сих пор не прошел инициацию именем?

– У нас это происходит на четвертый год.

Она презрительно вскинула брови.

– Так почему же они ужасны?

Олга встала и подошла вплотную к щенкам, что прекратили тренировку и с недовольством, а кто и с ожесточением, взирали на нарушительницу порядка. Она окинула мальчишек неприязненным взглядом и заговорила, беспардонно тыкая пальцем.

– Когда я сказала обидные слова, большинство из них сбилось. Ты, ты, те двое и вон тот, чье имя Мотылек. Кто удивился, кто разозлился… и потерял контроль над ситуацией. Это непростительно, а в бою может кончиться смертельным исходом. Более того, – она повернулась к Ежу, что, скрестив руки, сверлил ее злобным взглядом, – отреагировал и сам Учитель, что меня удивило до крайности. Это вдвойне непростительно. И не стоит так на меня смотреть, Еж, меня таким взглядом не проймешь. В общем, я не удивлена, что Лис убивает вас, как мух.

– Можно подумать, ты, девчонка, много знаешь. Руки-то не коротки, кидаться такими словами? – грозно сдвинул брови Еж.

Змею вдруг охватила неудержимая жажда вцепиться этому наглецу в глотку. Глаза ее превратились в две узкие злые щелки, поблескивающие яростным огнем.

– Да уж подлиннее твоих будут.

– Неужто и правда она лучше нас? – тихо проговорил кто-то, неуверенно понижая голос.

– Конечно лучше, – без тени бахвальства заявила Олга, – лучше вас всех. Даже лучше его.

Она обернулась к Соколу, ткнув в него пальцем, и по каменному выражению лица поняла, что сказала лишнего. Тот, зыркнув на щенков так, что они отскочили прочь, взял ее под локоть и отвел в сторону.

– Они мои Ученики. Зачем ты говоришь им такое? Хочешь, чтобы они перестали меня уважать?

– Прости, – злость клокотала в ключицах, не желая отступать, – такого больше не повторится.

Он больно сдавил ее руку, не веря притворному раскаянию.

– Думай, прежде чем говорить.

– Хорошо. Отпусти, мне больно, – процедила она в ответ. Сокол разжал пальцы.

– А теперь ступай на кухню, женщина. Мужчины хотят есть.

Змея в очередной раз пронзила своего надзирателя раскаленной иглою яростного взгляда, но перечить не стала.

***

Луна муравленым⁵¹ пряником повисла над спящим поселком. Редкие облака серебристой паутинкой наползали на звезды, но ветерок утаскивал их прочь и прятал в неведомые закрома. Снег, выпавший под вечер, все так же покрывал мерзлую почву, отражая неяркое сияние, льющееся с небес. Удар, еще удар! Деревянная бита вибрировала, недовольным гудением отвечая на каждое прикосновение ее кулака и ноги. Змея бесшумно скользила вокруг столба и яростно била бесчувственный снаряд, пытаясь успокоить душившую ее ярость. Даже колючий морозный воздух не мог остудить внутреннего жара, что сушил гортань при каждом резком выдохе, потребном для удара. Да как он смел, пернатый гад?! Возмущение клокотало внутри, словно кипящая в чане смола. Мне грозить! Да я твои угрозы… тебе… Сукин сын! Мне это необходимо! Идиот, как он этого не понимает! Мне необходим бой! Она с силой всадила кулак в биту, и та надсадно крякнув, треснула.

– Молодец, красотка, – язвительно хмыкнул кто-то, удостоив великолепный удар редкими, но звучными аплодисментами. Она даже не обернулась на голос. Выпрямилась, посасывая разбитые в кровь костяшки, и холодно спросила:

– Чего тебе?

– Хочу проверить на деле твои нескромные утверждения.

Она нарочито медленно обернулась, внимательно оглядывая всех собравшихся позади Ежа.

– А щенков зачем притащил? Помогать проверять?

– Нет, мы сами пришли, – возмущенно крикнул кто-то из пятерки Учеников, столпившихся на соседнем взгорке. Йок криво усмехнулся, но Олга поняла, что вопрос задел его гордость.

– Ты похожа на него.

Она вскинула голову, внимательно глядя на своего противника. Тот приближался к ней непринужденно, но тщательный просчет и оценка сквозили в каждом его шаге. Он действительно собирался нападать.

– На того, кто учил тебя.

Олга насторожилась. Странное чувство, неприятное и тревожное, зашевелилось где-то под сердцем.

– Что с тобою не так?

Он замер на миг, слегка озадаченный, но, отбросив сомнения, сделал еще шаг и остановился на расстоянии вытянутой руки.

– Ты злишься, женщина? Я вижу, что это так. Где же твое хваленое спокойствие?

– Что с тобою, Еж? – она пыталась разглядеть причину, напрягая до боли глаза, но не видела ровным счетом ничего.

– Что со мною? – раздраженно переспросил йок, сверкая черными глазками из-под низких бровей. – В данный момент ничего особенного. Разве что уж очень сильно хочется избить тебя до полусмерти, а потом чуток поглумиться. Разве не так с тобою поступал Лис?

Последнее слово он будто выплюнул, столько ненависти и яда было в нем. Змея сделала молниеносный выпад, всадив растопыренные пальца под диафрагму противника, зацепила, словно крючьями, блуждающие ребра и с силой вдавила, провернув. Кости затрещали, ломаясь, но Еж, скрипнув зубами от боли, все же смог оторвать повисшую на нем Змею, нанеся ей ответный удар по почкам. Он был силен, намного сильнее запечатанной Олги, и она, разжав пальцы, отлетела в сторону, но тут же, сгруппировавшись, припала к земле и, не выпуская йока из поля зрения, ринулась во вторую атаку. Он успел достать меч и отвести ее безоружный выпад, но Змея не испугалась. Наоборот, эта короткая уловка помогла ей оценить неприятеля. Ему было больно двигаться, и боль, похоже, не проходила, делая неуклюжими, а также замедляя слишком быстрые для Змеи движения врага. С ним явно что-то не так. Эта мысль мешала ей получать наслаждение от поединка и заставляла искать пути для скорейшего его завершения. Она поднырнула под меч, ухватила запястье, державшее оружие, и всадила локоть в ребро, вгоняя осколок кости еще глубже во внутренности. Еж застонал, сжав зубы, на которых запузырилась кровь, и выпустил клинок. Змея ловко перехватила рукоять и, слегка толкнув йока, подставила ему подножку, выведя неприятеля из равновесия. Еж упал, но тут же попытался откатиться в сторону, чему помешало приставленное к его шее холодное лезвие.

– Так что ты там хотел со мною сделать?

Резкое, сильное движение, и меч пригвоздил левое плечо йока к земле. Еж лишь скрипнул зубами, но промолчал, смачно харкнув кровью.

– Постой, – один из мальчишек бросился к ней, ухватил за руку. – Прошу! С ним так нельзя!

– Прочь, щенок! – она отшвырнула парня и, поставив ногу на поврежденную грудину, склонилась над Ежом.

– Так что же с тобою не так? – и надавила. Нелюдь силился сдержать стон, но это плохо у него получалось.

– Хватит!

Снежок разбился о голову Олги, холодная крошка посыпалась за шиворот. Она отскочила в сторону, с шипением пытаясь стряхнуть снег со спины. Сокол стремительно приближался, и, судя по тому, как он это делал, его гнев не ведал границ.

– В избу, сей же час! – прогремел он.

– Слабак, – презрительно фыркнула она в сторону Ежа, проходя мимо Сокола. Пернатый проводил ее укоризненным взглядом, покачав головой, после чего склонился над йоком, осматривая раны.

– Сколько раз я говорил тебе, дурень, не дразни Змея. Огреб, идиот?

Еж болезненно скривился, когда Сокол выдернул меч из плеча.

– Отнесите его в дом, только аккуратно.

***

– Ты что творишь? Совсем ополоумела?

Сокол мерил комнату широкими, нервными шагами и активно размахивал руками, совершенно потеряв самоконтроль. Олга, поджав по-такарски ноги и скрестив на груди руки, восседала на кровати, словно на троне, заносчиво вскинув подбородок без тени страха во взгляде.

– Еж сам виноват. Не стоило мне угрожать.

– А где же, черт побери, твое хваленое самообладание. Еж – идиот, помешанный на мести. Это ясно. Но ты! Раньше я был более уверен в твоем… в твоем уме. Теперь же… – он вдруг остановился и, внимательно вглядываясь, спросил уже более спокойно, – ты зачем это делаешь, а? Меня позлить?

Она молчала, разглядывая собственные ногти.

– Радуйся, у тебя получилось. Довольна? Я тебе говорил, не ходи одна? А насчет крутого нрава моих братьев предупреждал? Почему, ну почему ты меня не слушаешь? Жить надоело? Слава небу, что в деревне нет никого из Мастеров. Прекрати ковырять в зубах, когда я с тобою говорю!

Сокол грозовой тучей навис над нею, меча глазами молнии.

– Я тебе запретил ходить на тренировки. Почему нарушила мой запрет?

– Там никого не было. Ночь на дворе, между про…

– Отвечай на вопрос! – рявкнул он.

Змею вдруг охватил приступ жгучего отвращения к этому нелюдю и желание сделать его состояние еще более невозможным.

– Мне это необходимо, – процедила она сквозь зубы.

– Зачем?

– Потому что я так хочу!

– Ах, ты хочешь! Запомни, здесь не имеет значения, хочешь ты или нет. Ты просто выполняешь мои приказы. Беспрекословно! Я понятно объясняю?

– Да что же это такое! – взъярилась Олга, вскакивая на кровати. – Все, кому не лень, стремятся подчинить меня! Надоело подчиняться глупым приказам.

– Не забывай, где ты!

– Не забывай, кто я!

Сокол на миг замер, будто впал в ступор. Струи воздуха со свистом ходили над его верхней губой, ноздри вздувались и опадали, на сжатых кулаках побелели костяшки, волосы встопорщились больше обычного, рот исказил гневный оскал. Олга впервые видела своего надзирателя в таком бешенстве, но не пугалась, лишь еще больше ярилась.

– Я никогда не буду смиренной пленницей. Я – Великий Дух! – чеканя каждое слово, горделиво проговорила она. Йок схватил Змею за грудки и тряхнул, обдавая ее лицо горячим дыханием, что смердело кровью больше, чем когда-либо. Но Олга не поморщилась, лишь сжалась, готовая к драке, и впервые за весь разговор поймала его взгляд. Наученная горьким опытом, она ожидала увидеть там что угодно: ненависть, ярость, отвращение – но только не отчаяние и боль. Сокол резко выдохнул, медленно сморгнул и, отпустив ее, выпрямился:

– Убирайся!

– Что? – она резко села, глядя на Пернатого, как на умалишенного.

– Я сказал, убирайся. Уходи отсюда. Тебя никто не задержит, ступай. Я не могу тебя убить. Не могу и нарушить обещание и позволить это сделать другому. Но у меня больше нет сил терпеть все это. Твоя гордыня беспредельна! Пусть меня накажут. Все легче, чем ходить при тебе надзирателем. Знаешь, я даже зауважал Лиса. Это ж какую выдержку надо иметь, чтобы жить с тобою и не пришибить тебя насмерть.

Он поднял с пола куртку, накинул ее на плечо и вышел вон, хлопнув дверью. Олга некоторое время глядела на ключи от оков, что поблескивали на полу, отражая неверный свет лучины, и слушала скрип снега под сапогами Сокола. А в сердце звенела странная пустота. И не было радости от столь легко обретенной свободы, не было ликования и веселья. Не было и обиды. Как некогда, распрощавшись с Лисом, чтобы вернуться к семье, так и сейчас на душе тяжелым камнем лежала тоска, невыносимая и сосущая чувства, будто огромный ненасытный клещ. Змея даже не сразу заметила, что лицо ее мокро от слез, а, обнаружив это, немало удивилась и расстроилась. Неужели она столь сильно привязалась к этому месту, и – Олга испуганно вздрогнула – к этому нелюдю, что надзирал над нею, как самый строгий и исполнительный тюремщик? Она свернулась калачиком на смятой постели, уставившись в темноту, и, кажется, задремала, потому что привиделось ей, будто отец сидит за столом и что-то пишет. Олга жалобно окликнула его, он повернулся и одарил ее теплой и заботливой улыбкой, после чего снова принялся за бумаги. Змея очнулась в полной темноте – лучина успела прогореть – и села на кровати, лихорадочно пытаясь определить, сколько времени она блуждала в сумерках собственного сознания. Может час, а может и десять минут, по крайней мере, ночь за окном посерела, предвещая восход. Олга затеплила свечу, подняла с пола ключи, сняла браслеты, аккуратно сложила их на подушку и замерла, не зная, как справится с ошейником. Именно в этот момент дверь в горницу чуть приоткрылась, и в щель опасливо просунулся сначала нос, а затем и ушастая голова Мотылька.

– Эээ, Мастер? – он внимательно оглядел Олгу, пытаясь уловить признаки гнева или безумия на скорбном лице. Не заметив ничего подозрительного, он бочком просочился в горницу и замер, готовый в любой момент удрать, откуда пришел. Только тогда мальчик заметил браслеты на подушке, и его брови удивленно и испуганно поползли вверх. Олга как-то виновато улыбнулась и извиняющимся тоном произнесла.

– А меня вот… выгнали. Совсем, говорит, убирайся. А добро сдать надо на склад. Не поможешь снять кольцо с шеи?

– Не могу, – опешив от такой новости, заговорил Мотылек. – И никто не может, разве что кузнец. Там в замке секрет – сосуд “белой крови” впаян. Такой ошейник носят особо провинившиеся и буйные. Чем смиреннее дух, тем жиже “кровь”. В конце концов, она вытекает и замок открывается. И наоборот, чем яростнее нрав, тем тверже металл, и тем крепче замок. А как выгнал? Кто? Мастер Сокол?

Олга кивнула, теребя драгоценное кольцо на своей шее. Мысль о том, что эту цацку, похоже, с нее никогда не снимут, повергла Змею в уныние.

– Странно, то-то он такой сердитый был. Но это потом… я, это, пришел за помощью. Очень нужно. Не откажите… Великий Дух.

– А что случилось? – наконец опомнилась Олга.

– Там Еж… в общем… ему плохо.

– Неужели? Совесть замучила?

– Да нет, раны.

– Постой, – она непонимающе мотнула головою, – какие раны?

– Все те же.

– Ты хочешь сказать, что те синяки, что я наставила этому дурню, до сих пор кровоточат?

– Да! – выдохнул Мотылек и затараторил, сбиваясь и путаясь от волнения – Он в ужасном состоянии, кровь так и хлещет. А его дух слаб, ничего не может сделать. Сокол хочет резать…

– Умолкни! – прикрикнула на него Змея, хмуря брови. – Почему дух слаб? Что с этим йоком не так?

– Да как же, Мастер, вы действительно не знаете? Это же на Еже Предатель… ну, Лис… впервые опробовал свой способ… полного убийства, только не завершил до конца начатое. Теперь Ёж… он… как увечный. Калека духа.

Олга задумалась. Ей вдруг стала понятна причина злобы этого несчастного нелюдя, и ее необычные чувства во время боя. А вместе с пониманием пришло и жгучее любопытство, как же рыжий ублюдок сумел сделать такое с йоком, и что же он, в конце концов, сделал.

– Ну хорошо, веди, – она сунула ноги в шерстяные карпетки, – погляжу, чем там можно помочь.

***

Пернатый добрел до колодца в центре деревни и остановился, тяжело опершись на обшитые мрамором борта. В глубине поблескивала черная и жирная во тьме вода, отражая звездное небо. Он некоторое время бездумно глядел в темную дыру, потом резким движением снял с кромки колодца снег и растер его по лицу.

– Мастер, – окликнул его сзади взволнованный голос. – Мастер, я вас искал. Там Еж… ему плохо.

Сокол выпрямился, грозно сведя брови, и зашагал к избушке собрата. Ученик бежал следом, продолжая говорить.

– Она сломала ему ребра, и осколки прошили оба легких. Он бы смог сам восстановиться, но кость расщепилась. У него в животе теперь решето, и кровь хлещет через все дыры, мешает дышать. Его дух не справляется… Учитель, он что, умрет? – тихо, будто нечто чудовищное слетело с его губ, спросил мальчик. Пернатый, открывая дверь, недовольно глянул на Младшего, но смолчал. Он давно умирает.

Еж лежал на кровати. Его хриплое, свистящее дыхание было слышно еще из сеней. Увидев Сокола, двое Учеников, менявших бинты, почтительно отступили, уступая место Старшему. Тот присел рядом с пускающим красные пузыри йоком и, вглядевшись, тяжело вздохнул.

– А, пришел, защитник слабых и угнетенных, – Еж поднял припухшие веки и разразился кашлем, забрызгав гостя и подушку кровавой слюною.

– Помолчи, – раздраженно оборвал его Сокол, водя рукою над тугим напряженным животом, после чего стряхнул ладонь и устало потер ею глаза. – Придется резать, чтобы вынуть осколки. Ты выдержишь?

Еж закатил глаза, дескать, откуда мне знать, после чего вновь сплюнул кровь в подставленную мальчиком миску. Пернатый покачал головой.

– Эх, Иголка, и какая муха тебя укусила?

– И ты спрашиваешь меня об этом? Ты, чей Учитель погиб страшной смертью от руки предателя крови! – внезапно разъярился Еж. – Я имею право мстить. Я хочу отомстить этому подонку за то, что он сделал со мною!

В комнате повисла тяжелая, пропитанная запахом нечистой крови тишина.

– Мастер, – решился наконец прервать гнетущее молчание Мотылек, что стоял все это время у двери, наблюдая за разговором Старших.

– Да? – рассеянно обводя глазами комнату, спросил Сокол.

– Мастер, эта девушка – она действительно Великий дух?

Еж презрительно хмыкнул, Пернатый наконец-то сосредоточил взгляд на говорившем.

– Да, несомненно.

– Я думаю, нам следует обратиться к Змее за помощью. Раз она смогла сломать, значит, сможет и исправить.

– Что ж, – Сокол внезапно стал язвителен, – хорошая идея. Иди, пригласи ее сюда. Я думаю, она получит удовольствие, добивая этого дурака.

Еж фыркнул, но смолчал. Мотылек сердито глянул на Старших и вышел за дверь.

– Инструменты принеси, – крикнул ему вдогонку Сокол и снова повернулся к раненому.

– Значит месть, и ничего больше… Что ж, я понимаю тебя, – примирительно заговорил Сокол, утирая кровь, проступившую на губах раненого, – но причем здесь девушка, причем здесь Змея?

– Ты не встречался с ним, оттого тебе вряд ли будет ясна причина, – безрадостно хмыкнул Иголка. – Но я видел его, я наблюдал, как он победил моего Учителя, я сам дрался с ним. Он одержимый. Его страсть – убийство себе подобных. Он ненавидит расу, к которой принадлежит. Он ненавидит нас!

Еж закашлялся. Когда приступ удушья прошел, он продолжил тихим, но очень злым голосом:

– Причем здесь Змея? Я скажу тебе. Она его женщина. Его порода. Я это сразу понял, как только увидел ее. А сегодня убедился окончательно. Ее характер, ее манера говорить, драться – всюду чувствуется его влияние. Она просто отражение этой скотины. А теперь представь, насколько она дорога ему – бесценная, идеальная игрушка, божественная и прекрасная кукла, единственное существо в мире, которое уже превзошло Учителя, но все равно всегда будет под полным его контролем. Теперь ты понимаешь, почему я так хочу убить ее? Это причинит ему невыносимые муки ярости, неудовлетворенного желания, боли. О, да! Я хочу, чтобы ему было так же больно, как и мне.

– Что ж, это твое право, – пожал плечами Сокол, – вот только кое в чем ты ошибся. Она не убийца, и она уже не его женщина.

– А чья же? – криво усмехнулся Еж.

– Моя, – тихо и без особой радости произнес Пернатый, с тоскою глядя в стену. Раненый йок громко и с надрывом захохотал, но его смех быстро превратился в булькающий кашель, после которого он смолк, страдальчески кривя губы.

– Да, моя, – тихо, как бы самому себе, подтвердил Сокол.

Дверь отворилась, впустив холод со двора и запах – тонкий, но столь знакомый и волнующе-горьковатый аромат полыни. Сокол обернулся, удивленно и в то же время недовольно сдвинув брови.

Змея некоторое время стояла у порога, сквозь прищур рассматривая лежащего на кровати нелюдя, тот в свою очередь сверлил гостью недовольным и злым взглядом. Потом она все же присела на кровать, мягко оттеснив с места Сокола, и принялась зрячими пальцами изучать повреждения. Еж зарычал:

– Я не желаю…

– Умолкни, – резко оборвала его Змея, не прекращая вдумчиво прощупывать рану.

– Если бы не ошейник, – тихо проговорила она, отводя ладонь, – я бы, возможно, могла что-то сделать так, без операции. Но раз его невозможно снять, – она коротко глянула на Сокола, но тот ничего не ответил, – то придется резать.

Она сняла с себя четыре печати, но Змей даже и не думал просыпаться. К Олге вернулась ее былая подвижность, ловкость и скорость, частично – сила, частично – возможность видеть людей и нелюдей насквозь, но умение исцелять до сих пор полностью подавлялось. Повторить то, что она сделала на озере с Даримиром, ей вряд ли удастся, особенно с треклятым ошейником, что мешал в высшей степени не только лечить, но и дышать нормально. Но то, чему обучили Олгу монахи, никуда не делось. Знания и умения, что вбивались в шкодливый детский ум, всегда были при ней. Мотылек разложил на столе острые бритвы, отточенные ножи, иглы и нитки, принес бутыль со спиртом. Змея отхлебнула, прополоскала рот и, сплюнув, склонилась к шее раненого. Еж вздрогнул, и, брезгливо морщась, попытался отстраниться, заметив удлинившиеся клыки под нежными и мягкими губами ненавистной девки, но Олга схватила того за нос и с силой всадила сочащиеся ядом костяные жала в дрожащую под тонкой кожей артерию. Еж только и успел, что удивленно ойкнуть, и обмяк. Змея довольно ухмыльнулась и, вымыв руки, приступила к операции.

***

– Великолепна!

Намма, стоя на взгорке, наблюдал за тем, как щенки, скалясь и подбадривая себя воинственными криками, вертятся вокруг проворной Змеи, пытаясь пробить ее защиту. По уши вымазанные в грязи, напряженные, веселые и злые, мальчишки как мячики отлетали от копейного древка, со свистом рассекавшего воздух, тут же вскакивали и снова кидались на чересчур ловкого противника. Над толпой, как стая ворон над помойкой, летали гневные окрики: Чурбан ты этакий! Крепче держи меч! Я тебя, дурень, так учила? Выше и локти сведи, идиот! Ты что, совсем кретин, в лоб идти на противника, что сильнее тебя? Обводи, тьма тебе в печень!

– Даже в печатях и с ошейником ее навыки чище, чем, скажем, у тебя.

Намма повернулся к Соколу, тот лишь смиренно пожал плечами, вдумчиво любуясь боем.

– Знаю.

– Как давно ты допустил ее к щенкам.

– Как только снег сошел. Второй месяц она их мутузит.

– Да уж, – Медведь запустил пальцы в густую, отросшую за долгое время странствий бороду и со скрипом почесал. – И как успехи?

Сокол поглядел на намму и улыбнулся:

– Она великолепна!

Тот нервно хмыкнул, сурово сведя густые брови к переносице, и вновь глянул на площадку. Правила игры изменились: Ученики принялись колошматить друг друга, а Змея, прохаживаясь между парами, изредка прикладывала особо ленивых палкой по крестцу, но неизменно попадала чуть ниже, при этом довольно скаля белые зубки.

– Хочешь отстранить ее от тренировок? – поинтересовался Пернатый.

– Нет. Пусть учит. Если встретят Лиса, хотя бы будут знать, с кем имеют дело. Это полезно.

– Я тоже так подумал.

– А ты… – он осекся, – ты исполнил то, ради чего мы ее здесь оставили.

– Нет, – холодно ответил Сокол, – она не врала, когда говорила, что бесплодна. Я осмотрел Змею. У нее внутри и правда все мертво. Холод и пустота.

Змея наконец отправила мальчишек в лес на пробежку и, подняв голову, встретилась глазами с главою клана, что даже не снял еще походной торбы и амуницию, вернувшись в поселок. Некоторое время они пристально изучали друг друга, после чего Змея молча поклонилась намме, как того требовали приличия, и направилась в кухню распорядиться, а то и помочь с обедом. Медведь задумчиво проводил ее взглядом.

– Что ж, ничего хорошего в этом нет… Ты за ней по-прежнему приглядываешь?

– Издалека. Зимою у нас вышел небольшой разлад. Теперь она живет одна.

Медведь удивленно приподнял бровь и ухмыльнулся.

– Разлад? Удивительно… – потом вновь стал суров и задумчив. – Я вот никак не пойму. Имея такую силу и мастерство, почему она до сих пор не сбежала?

– Может, ей просто некуда бежать, – проговорил Сокол, умолчав о том, что пытался выгнать её прочь. В голосе его прозвучала чуть заметная грусть.

Ящер, что стоял чуть поодаль, позади своего Учителя, накручивая длинные усы на тонкие пальцы, не сводил пристального взгляда с поединщиков, и его единственный глаз лучился жгучей ненавистью.

***

– Эй, вы здесь? – Мотылек, чуть приоткрыв дверь, просунул голову в образовавшуюся щель. Цепкие пальцы ухватили его за ухо и с силой втянули в темнушку. Он стерпел и не вскрикнул, не впервой ему было терпеть щипки да тычки от своего наставника. Змея настороженно прислушалась, нет ли кого поблизости, и повернулась к нервно сопящему Ученику, уставившись на него своими горящими в темноте неосвещенной клети глазами.

– Ну, видел его?

– Да, только поговорить не смог.

– А что случилось?

Мотылек, теребя подол своей рубахи, принялся шептать:

– Мы пришли в приют, сдали старшему груз, и, как водится, остались на обед. Беловолосый, как его там… Дарим был за столом, и, вроде, выглядел нормально, но после трапезы куда-то испарился. Я пошел его искать, а наткнулся на эту мерзкую девчонку.

– Оракула?

– Угу. Она мне велела передать, чтобы вы не смели искать встречи с шептуном. Сказала, что тот сам придет, когда будет нужно. А еще она грозилась, что если вы не выполните этого требования, то Лис добьет парня. И добавила, что Рыжий не знает ничего о Дариме и потому из ревности может наломать дров.

– Так и сказала?

– Угу, я ничего не понял, но Оракул просила передать все слово в слово. Вот я и передаю. Я думаю, вам не стоит туда соваться в праздник равноденствия.

На время золотые глаза, прикрытые веками, перестали своим мерцанием смущать Мотылька. Змея задумчиво потупила взор. Альбе она доверяла не больше, чем его, точнее ее брату. У них в крови вранье да увертки.

– Что ж, спасибо, ступай, покуда нас здесь не застукали, – и она сверкнула белозубой улыбкой. Мотылек смутился еще больше и выскочил вон, будто за ним гнался осиный рой.

***

– Праздник? – Олга приподняла бровь, наигранно удивляясь тому, что давно не было для нее новостью.

– Да, – Сокол оперся спиною о биту, скрестив руки на груди, – шептуны склонны к мистериям. Они, несмотря на свое безумие, а, может, и благодаря ему, умеют брать силу у природы. Тем и живут. Чудные, честное слово! Но танцуют хорошо. Ты же любишь танцевать?

– С чего ты взял? – небрежно спросила Олга, счищая засохшую кровь с тренировочного меча.

– Ну, – внешняя невозмутимость йока давно не застила Змее глаза – Сокол слегка смутился, отвечая, – я видел тебя в круге огня. Ты очень… хм, страстно танцевала.

– Так это тебе я обязана своим пленом? – усмехнулась Змея.

– Вообще-то Ящеру, – холодно парировал Пернатый, – он у нас глазастый… был.

Олга вновь хмыкнула, но смолчала. Она и сейчас не жалела о том, что лишила неуемного гордеца и злобного грубияна глаза. Все равно рано или поздно вырастет, а наука останется на всю жизнь.

– Ну, так что же, ты согласна пойти?

Не уверена, что мне там будут рады, подумала она, но вслух произнесла:

– Что ж, прекрасная возможность вновь почувствовать себя человеком.

Сокол недовольно скривился, но вскоре его черты разгладились, и он заулыбался.

***

День равноденствия выдался знойным и безветренным. Олга невольно вспомнила Тавробу, сжигаемую нещадным южным солнцем. Здесь же, помимо удушающего жара, в воздухе стоял густой аромат чужеземных трав и цветов, а на коже в невероятных количествах собиралась испаряемая с земли влага, так что даже йоки, не склонные к потливости, ходили, будто только что вынутые из речки, где купались, по-видимому, в одежде. К обеду молодняк и кое-кто из Старших собрались у дома советов, с воодушевлением обсуждая предстоящий праздник. Олга, страдая от жары в своей долгополой рубахе, отмечала про себя, что и нелюди умеют испытывать радость. Значило ли это, что их мрачные маски хладнокровных убийц предназначались лишь для людей? Скорее всего, да. Но, черт побери, как же мастерски они исполняли свою роль! А здесь, на проклятом острове, сокрытые от досужей толпы, они были куда человечней, чем говорила о них народная молва. Значит ли это, что Лис не исключение из правил? Змея задумчиво почесала кончик носа. Мысли об Учителе более не вызывали в ней жгучей боли и ненависти. За почти что полный год, прожитый вдали от Рыжего, сердце обросло толстой коркой из спекшихся эмоций, и она, наконец, смогла почувствовать разницу между йоками и Старшим. А отличие заключалось в следующем: Лис имел цель. Совершенно невнятную для Змеи, и, скорее всего, именно по этой причине все его поступки выглядели для нее как некое безумие, набор случайных, не связанных между собой действий. Чем больше Олга думала над этим, пытаясь понять логику нелюдя, тем меньше понимала смысл его цели. Либо Лис был величайшим манипулятором, либо чокнутым. И то, и другое подтверждало его гениальность. И, самое примечательное, что этот темный гений, сам того не подозревая, подарил вполне человеческий смысл целой расе: найти и убить его, предателя крови и духа. Вот почему ломались печати и срывались затворы, давая дорогу ярости, страху, одержимости и жажде желать, вот почему Творец так долго хранил изгоя от шальной стрелы, даруя ему удачу. Йоки недооценивают своего взбунтовавшегося собрата. Освобождение от чужой воли, навязанной таинственными оракулами, возвращение энергий к иссыхающему истоку… от этих мыслей кружилась голова, и мир начинал распухать до таких размеров, что разум не способен был охватить его целиком. Все должно быть проще. Намного проще.