Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

– Ешь! – Она ткнула ложкой в плотно сжатые губы Уголька.

– Не заставляй меня применять силу, – парень сразу открыл рот, испуганно косясь на сестру.

– А ты, хозяюшка, расскажи мне, – обратилась Змея к Елани, – что я, собственно, делаю в этом доме.

Олга до последнего надеялась, что повесившийся гусляр окажется еще одним кошмарным сном, из тех, что мучили ее весь прошедший год. Но когда девушка повела рассказ о том, как на жуткий то ли крик, то ли вой сбежалась чуть ли не половина деревни, и как предстало перед глазами людей неприятное зрелище, в виде трупа “дядюшки Игната”, раскачиваемого над рекой ветром, Олгу снова прошиб холодный пот.

– И вас, Ольга, – коверкая непривычное имя, продолжила Елань, – нашли недалеко, в беспамятстве. И кровь шла у вас отовсюду: из ушей, носа, из горла… И все руки были в таких страшных багровых синяках, на чешую похожих, будто бил вас кто. Но они быстро сошли, как только вас сюда дядька Прохор принес… а сюда потому и принес, что наша изба ближе была. Народ поговаривает, что это тот волк-оборотень сотворил… – девушка помолчала, ожидая опровержения или, наоборот, подтверждения слухов. Но, так и не дождавшись ответного слова, вздохнула, украдкой смахивая слезу:

– Жалко дядюшку Игната… За что ж его так-то? Он ведь зла никому не чинил. И голос у него был чисто ангельский.

Олга накрыла пустой миской кашник, стоявший на маленькой скамеечке. Знала бы ты, девка, за что, цены бы тебе не было. Змея задумчиво почесала кончик носа.

Итак, Слепко поплатился глазами за свои слова, которые одни посчитали слишком секретными для чужих ушей, а другие признали ересью. Две недели назад к нему приходит неизвестный йок, с целью выспросить местонахождение Лиса. Почему неизвестный? Потому что Волк не подходит под описание Марфы, к тому же он одиночка, а тот был с Учеником, похожим на рыбу, ну и имя у него скорее всего было соответствующее. Возможно, Игнат не выдержал натиска и сказал, что Рыжий скоро будет здесь. Помнится, Учитель рассказывал, что некоторые оракулы обладают определенным видением, то есть зрением, помогающим им чувствовать на расстоянии приближение духов. Олга еще спросила тогда: почему же йоки до сих пор тебя не поймали? На что Лис рассмеялся и ответил: “Так этим шельмам бельмастым легче удавиться, чем помочь духу в их деле. Они нас считают животными и предпочитают не марать своих белых ручек в наших грязных распрях. Гордость этим кичливым выродкам, видишь ли, не позволяет. А чурбаны, называющие себя сынами смерти, чтят их, как богов. К тому же меж белоглазых и своих интриг целый ворох”. Видимо, гусляр был не совсем оракулом, раз Волк позволил себе ему угрожать.

Таким образом, прибытие Лиса в деревню было ожидаемым, и йоки решили устроить засаду на северной дороге, ведущей в Самурь, сделав вполне логичное заключение, что из Смолытки кроме как на городскую ярмарку, Рыжему идти куда-либо нет смысла. Неделю спустя Лис появляется в назначенном месте, и по примеру сородичей наведывается на мельницу, где несчастный гусляр сидит безвылазно, иначе почему тетка Марфа не видит его среди приезжих гостей? Тот предупреждает Учителя об опасности, и Лис исчезает на неделю неведомо куда. Интересно, что подтолкнуло Соловья помочь преступнику? Неужели та глупая идея избранности Рыжего; какой-то миссии, возложенной на него свыше. Звучит как сущий бред, и Волку, скорее всего, подумалось то же самое, хотя Игнат высказывал ему свое предположение вполне искренне. Так или иначе, Волк пригрозил ему чем-то или кем-то, что должно было развязать язык гусляра и выдать местонахождение Змеи. После чего Слепко навещает ее на сеновале, несет полную чушь о любви и предательстве, и в конце вешается на березе…

Олга резко обернулась к Елани.

– У твоего отца было два брата. Игнат – младший. А где второй.

– Не знаю. После того как дедушка пропал лет десять назад, бабушку, Фиду, выкупил пожилой дружинник и взял в жены. И дядьку, ему тогда пятнадцать годков было, с собой увез за Хребет, чтоб он там ратному делу учился. Игнат тогда весьма опечалился, дружен был с ним очень, но все равно с моим батькой остался. Батька-то мой старше своих братьев… был.

– Что, неужто прям таки и выкупил? С чего бы это!

– А у меня бабушка была красавицей писаной… – тихим голосом произнесла Елань. – Она и к старости своей красоты не потеряла. А дядька мой весь в нее вышел. И имя у него красивое было – Даримир.

Олга молчала, с трудом вспоминая причину, побудившую ее задать этот неуместный вопрос. Какую роль в этой истории мог играть средний брат старосты, сгинувший десять лет назад? Да никакой.

– Даримир… хм, – Олга задумчиво поглядела на уснувшего Уголька. – А ну, девка, брысь отсюда! И приготовь-ка мясо свежее, да щей погуще. Для моего колдовства, – она усмехнулась реакции девушки, – мне понадобится немало сил.

На вторые сутки небо затянуло тучами. Олга, распустив мокрые волосы, сидела на крыльце старостихиной баньки, когда на землю упали первые капли дождя, вбивая мелкую земляную труху в окаменевшую за лето грязь. Затрепетали потревоженные непогодой листья старого клена, прижался к земле жухлый осот, а Змея с усталым равнодушием наблюдала, как веселый ветер пускал вдоль дороги пыльные ручейки, закручивая водовороты и вздымая сухие волны вверх, до человеческого роста. И не было сил подняться и уйти под крышу гостеприимного дома, лишь тупая ноющая боль внизу живота нарушала состояние полного бесчувствия, наступающего обычно после долгого труда. Тяжелые неповоротливые мысли медленно двигались в сознании, как жвачка во рту у сытой коровы. В эти мгновения затишья Змея спала, а Олга впервые за несколько лет ощутила покой и тишину вне и внутри себя. Она была почти счастлива…

Скрипнула дверь. Вися выскочил с ведрами, зачерпнул из дождевой бочки, вернулся в избу. Вслед за ним вышла мать – запереть кур в наново отстроенный птичник. Прохор не оставлял жену племянника в беде, помогал, чем мог.

Ближе к зиме соберутся всей деревней справить сиротам новую избу.

Елань, подоткнув рубаху, набрала с поленницы дров для печи, но так и замерла на пороге, глядя на Змею с раскрытым ртом, после чего встрепенулась, покраснев, и юркнула за дверь. Олга мысленно пожала плечами и нехотя повернула голову, услышав неловкие шаги Уголька за спиной. Тонкая шелковая рубаха, отданная Змеей больному, липла к розовой кожице, но, по крайней мере, не раздражала уязвимые места так, как льняная сорочка. Паренек пошатываясь, оперся о косяк, неловко отводя в сторону обожженную ногу, и взглянул на тучи.

– Пойдемте, Ольга, в хату… Небо сулит хороший дождь.

Змея нехотя поднялась и, взяв сына старосты под руку, побрела к двери.

Небо, сулившее дождь, разродилось настоящим ливнем. Благо, причитала старостиха, урожай собрали вовремя.

Олга сидела на своей лавке, подобрав ноги, и при свете масляной лампы мастерила лапти для малышей, стараясь не замечать странных взглядов, что бросала в ее сторону смущенная Елань. В конце концов Олга не выдержала, и когда девушка очередной раз украдкой поглядела на Змею, та в упор уставилась на нее и, не скрывая своего раздражения, спросила:

– Ну что?

Еланька вмиг обрела сходство со свеклою, уткнувшись лицом в свое рукоделие, и прошептала, не зная, куда деваться от стыда:

– Ты… ты… такая… красивая!

Лапоть выпал из рук.

– Чего?!

Но что девушка имела в виду, Змея узнать так и не успела. Сквозь шум дождя и раскаты грома она отчетливо услышала тревожное лошадиное ржание под окнами избы, и жалобный скулеж старого кобеля, сидящего в сенцах. Собака была напугана, и Змея четко ощущала, чем, а точнее, кем.

– Кого это к нам принесло на ночь глядя, – нахмурилась старостиха, откладывая веретено, и направляясь к двери.

– Нет, – Олга молниеносным движением преградила ей дорогу, чем немало испугала бедную женщину, – я думаю, не стоит… тебе, тетушка, идти… лучше я… Да, так лучше.

И она подскочила к двери как раз в тот момент, когда доски содрогнулись под первым ударом лошадиного копыта.

Куркат бешено вращал глазами, обдавая удила белой с кровью пеной, брыкался, дергая красивой головой и изгибая точеную шею в призывном ржании, просил о помощи. Он был ранен, как и всадник. Олга выскочила под дождь, подхватила падающего наездника, вытаскивая его из седла. Хозяйка, выглядывающая из-за ее спины, побледнела, подавшись назад, как только увидела, кого принесла нелегкая в родной дом.

– Нет, нет, нет! – закричала Елань, закрыв лицо руками, будто стараясь прогнать измучивший ее кошмар.

– Что нет?! – рявкнула Змея. – Дура, лошадь сведи в стойло… Не знаю, как! Поймай и сведи… Быстро!.. А ты, тетушка, воды принеси, не стой пнем.

– Не… не буду я ему помогать, – дрожащим от страха и слез голосом проговорила хозяйка, – убери эту тварь прочь из моего дома.

Змея молча подняла неподвижное тело на руки и вышла из избы.

В бане еще сохранилось тепло после купания Уголька. Подбросив дров в печь, Олга склонилась над Лисом, лежащим без сознания на полу в предбаннике. Две сквозные дыры в левом боку говорили о том, что в Рыжего стреляли из лука, либо арбалета; глубокая прореха на спине обозначала косой след сабли. Раны уже не кровоточили, но и закрываться не спешили. Змея сосредоточилась, отыскивая лиловые точки, и каково же было ее удивление, когда обнаружилось, что ни одно из слабых мест не задето. В полное недоумение ввело Ученицу и странное поведение духа: казалось, он спит где-то в глубине Лисьего тела либо покинул свой дом. Так или иначе, черно-синее облачко никаких внешних признаков жизни не подавало.

Олга аккуратно срезала приварившуюся на кровь рубашку и, уложив нелюдя на лавку, принялась смывать грязь, попутно скапливая жалкие остатки силы в ладонях. Но Лис не был бы Лисом, если бы не умудрялся даже в бессознательном состоянии делать гадости. Как только Олга протянула руку, он внезапно очнулся и – откуда только взялась эдакая сила! – словно клещами до хруста сжал запястье. Змея зашипела от боли, до крови прокусив побледневшие губы. И не столь страшна была железная хватка Рыжего, сколь разрывающая плечо и предплечье сила, не нашедшая выхода в самый последний момент. Правая часть тела вмиг онемела, и мышцы свело сильной судорогой. Ученица сползла на пол, не в силах выдернуть непослушную конечность из цепких пальцев жестокого Учителя, который в свою очередь не спешил отпускать ее.

– Я… тебя… предупреждал?.. Предупреждал.

Голос был сиплым: изможденному нелюдю тяжко давалось каждое слово. Олга заскулила, пытаясь левой рукой разжать пальцы нелюдя.

– А ты забыла? Это будет тебе уроком, глупая девка. Никогда не смей делать этого со мной.

Клещи разжались, и Змея повалилась на пол. Боль отпустила через несколько секунд. Олга, баюкая правую руку, села напротив, злобно глядя на нелюдя. Тот молчал, устремив взгляд куда-то ввысь, и хриплое дыхание будто с трудом вырывалось из приоткрытых губ Лиса.

– И что мне делать-то? – не выдержав, буркнула Олга. Рыжий отвернулся к стене, презрительно хмыкнув.

– Что-что… зашей! Лекарка, мать твою....

Дверь скрипнула, в предбанник вошла Елань, аккуратно сложила на пол поклажу, снятую с Курката, и принялась выжимать косу и подол рубахи, поглядывая на неподвижного нелюдя.

– Может надо чего?

Девушка храбрилась, но дрожащий голос выдавал ее страх. Олга вынула из сумы шкатулку, где хранила медицинские принадлежности да пузырьки с порошками и эликсирами, мысленно благодаря Творца за то, что помог Лису сберечь ценную поклажу.

– Да, пожалуй, нужно.

Достав из шкатулки тонкую иглу, Змея протянула ее девушке левой рукой, правая так и висела плетью.

– Зашей-ка ему… дырки лишние.

Елань покраснела.

– Что вы, я не умею…

– Да ты что, не бойся… тут и уметь нечего! Раз, два – и готово.

Последние слова она произнесла как можно громче и криво усмехнулась, услышав за спиною беспокойное шевеление. Лис приподнялся на локте, смерив девушку холодным взглядом, от чего та побледнела и ринулась было к двери, но Олга преградила ей путь к отступлению, подталкивая к нелюдю.

– Не бойся, не укусит… он у меня смирный.

Рыжий презрительно фыркнул, но возражать не стал.

Спустя некоторое время, когда Елань, счастливая тем, что наконец-то кончились ее мучения, убежала в дом, Олга, прибрав шкатулку, собиралась последовать ее примеру. За стеной все так же шумел ливень, тяжелые тучи низвергали на землю реки, разливали потоки серебряных струн в ярких сполохах уходящей грозы.

– Останься.

Змея замерла, так и не донеся мокрые Лисьи портки до печи.

– Я хочу, чтобы ты осталась со мной, – усталым голосом повторил он, видя выражение крайнего недоумения на лице своей Ученицы. Та задумчиво почесала кончик носа.

– А зачем?

Скрипнула дверь. Еланька тихой мышкой юркнула внутрь и, выгрузив на лавку корзину и один из Олгиных тюков с покрывалом, отступила к выходу, приговаривая:

– Вот, покушать… матушка пирожков собрала… и одно из ваших покрывал… простите уж, что без спросу… свои-то погорели… а я так подумала, может… ему укрыться… ночи-то холодные, – и скрылась за дверью, лишь сверкнул светлый подол рубахи на фоне черной непогоды.

Лис ел медленно, пережевывая пищу с большим трудом так, будто у него болели зубы, и невидящим взором смотря сквозь стену. Выглядел он весьма помятым. Бледное от природы лицо приобрело зеленоватый оттенок, черные искры глаз затянула мутная пелена, впалые щеки подчеркнули скулы, тем самым усилив сходство Рыжего с хищной птицей. Олга долго смотрела на заострившийся профиль нелюдя, пытаясь разгадать его мысли, а потом вдруг ляпнула:

– А Слепко повесился две ночи назад.

Лис поперхнулся, не мигая уставившись на Змею:

– Что?!

– Ему Волк угрожал, а он пошел и повесился.

– Ты видела Волка?

– Успокойся, он меня не заметил. Зато Игнат, несмотря на свою слепоту, умудрился меня разглядеть.

– И что он тебе сказал?

– Он мне в любви признался! Может, ты мне объяснишь, что здесь вообще происходит?

– Плохая мысль, – Лис аккуратно надел подсохшую рубаху.

– А я так думаю, что мысль просто отличная, – Змея начинала злиться.

– Ну и что ты хочешь знать, – нелюдь раздраженно передернул плечами.

– Кто такой, вернее, что такое этот Слепко?

– Он не оракул.

– А кто же?

– Как узнаю, напишу книгу об этом, – буркнул Лис.

– И все-таки, кто?

Он нехотя проговорил:

– В нашем мире существуют истинные оракулы, те, кого чтят йоки. Живут испокон века, меняя стареющие тела, присматривают за сынами смерти, ставят печати… И есть такие вот тумаки²⁷, что рождаются среди людей. Их стараются не… не инициировать, чтобы не было проблем. Говорят, что они – дети Змея.

– Как Нюхачи?

– Примерно. Но только они очень могущественны, если им, конечно, дают дорасти до обретения истинной силы, обучают, воспитывают…

Олга помолчала, глядя в недовольное лицо Учителя.

– Была ли засада?

– Конечно.

– Ты об этом знал и обошел ее.

– Да.

– И что они сделали?

– Попытались меня догнать, и, как водится, убить.

– Волк там был?

– Нет.

– Что ты сделал, что они гоняются за тобой, как угорелые?

Лис ткнул пальцем в ее сторону:

– Тебя.

– Врешь! Волк сказал, что в клане до конца не уверены, есть ли у тебя Ученик, одни подозрения и слухи. Так почему?

Лис нахмурился.

– Шило у них в заднице, вот почему!.. Я так полагаю, убийства оракула и Змея – весьма веские причины…

– Опять врешь. Заточение Змея тебе поставили бы в заслуги. Ты сам говорил, что нарушил Кодекс. Про оракулов там ничего не сказано. Волк тоже вменял тебе в вину нарушение Кодекса. Не оракул и не Змей. Кого из йоков ты убил?

– Многих, всех и не упомнишь…

– Хорошо, спрошу иначе, – Олга превозмогла себя и посмотрела Лису в глаза. – Что значит убить йока по-настоящему?

Такой реакции она совсем не ожидала и, если честно, была напугана. Муть в темных Лисьих буркалах будто выжгло яркое плотоядное пламя, взгляд сделался кровожадным и голодным. Чуть приметная улыбка, будто судорога, пробежала по его губам. Нелюдь хищно облизнулся, и вдруг как-то закаменел лицом, плотно сжав губы, и отвернулся.

– Ничего не значит.

Олга нахмурилась. Если бы она не знала Учителя, то подумала бы, что он испугался сам себя. Проблема заключалась в том, что она с каждым днем знала Рыжего все меньше.

– И это, – она указала на свежие швы, стягивающие Лисий бок, – это тоже ничего не значит?!

Нелюдь лег на лавку, отвернувшись к стенке, откуда и буркнул:

– Ничего.

Змея тихо выругалась, но дальше приставать к нелюдю с расспросами сочла бесполезным занятием, все равно ничего не скажет. Расстелив на полу войлочную подстилку и накрывшись с головой одеялом, она наконец-то почувствовала всю тяжесть усталости и позволила сну поглотить себя.

С широкой галереи, идущей вкруг каменного дома, открывался необычайно красивый вид заснеженного залива. Холодный ветер гнал поземку по скованным льдом прибрежным камням, что не могли удержать на себе снега. Тусклое солнце серебряной монетой висело в сером небе. Над холмом, у подножия которого в удобной бухте расположился портовый городок, поднималась легкая дымка. Мальчик лет шести с салазками в руках стоял на пригорке, там, где тропка, огибая каменистый склон, взбиралась к маяку. Из-под сползавшей на затылок шапки торчали неровно выкрашенные ромашковым настоем волосы. Некоторые пряди серебрились, подобно снегу. Растирая щеку ладонью в рваной рукавице, мальчик неприязненно смотрел на стоящего у перил галереи щуплого, закутанного в дорогую шубку маленького оракула с блеклыми, как круг солнца в небе, бельмами глаз. Мальчик в два прыжка преодолел крутой спуск и оказался лицом к лицу с оракулом. Сходство между детьми было необычайно, как и странная, не свойственная детям красота. Близнецов различало лишь телосложение, да цвет глаз. Крашенный желтоватым отваром мальчик был выше, крупнее и сильнее худенького изнеженного оракула, а из-под белесых бровей сверкали голубые, словно январское небо, глаза.

– Уходи, – тихо, но грозно произнес мальчик. Оракул промолчал, равнодушно глядя мимо.

– Я сказал, убирайся, – голубоглазый мальчишка повысил голос и, ловко переметнувшись через перила, встал напротив брата. Тот снова смолчал, но сделал шаг назад, удостоив, наконец, нападавшего взглядом.

– Если ты не уйдешь, я побью тебя, – и он толкнул оракула в грудь. Тот покачнулся, и вдруг презрительная, неестественная для ребенка улыбка исказила его губы. Маленький оракул резким движением выбросил правую руку вперед и вырвал у брата сердце. Из дыры вместо крови посыпалась мелкая снежная крошка. Мальчик застыл, подобно камню, и его тело начал медленно сковывать лед. Поднявшийся ветер закружил вокруг братьев, превращая все в единую серую массу. Казалось, он дул прямо из раны в груди онемевшего. Маленький оракул, противно ухмыляясь, ждал, покуда его брат не превратится в ледышку, после чего сжал сердце пальцами, оскалив острые белые зубы. Розовый комок треснул, как кусочек хрусталя, и с мелодичным звоном разлетелся на множество мелких осколков. Ветер подхватил стеклянную крошку и понес ее вместе с предсмертным криком, вылетевшим из груди расколовшейся мальчишеской фигурки.

Олга проснулась оттого, что прикусила себе язык, стуча зубами от холода. Кто-то прижался к ней со спины и порывисто дышал в шею, и этот кто-то был холодный, как глыба льда. Олга дернулась, скидывая с себя тяжелую руку, судорожно вцепившуюся в ее бедро, и, оттолкнув тяжелое тело, оглянулась. Лис, потеряв источник тепла, скукожился на покрывале, обхватив плечи. Его трясло, как в лихорадке, дыхание порывами слетало с искусанных до крови губ, крупный бисер холодного пота росой покрывал плечи и спину.

– Творец Всемогущий! Да что с тобой такое?! – Олга потрясла нелюдя за плечо, но Лис лишь захрипел, не в силах вырваться из лап сна. Того самого, что только что видела и она.

Это началось с того момента, когда Змея по незнанию надломила печать. Учителя стали посещать кошмары. Иной раз он стонал и ворочался во сне, разговаривая на непонятном языке, иногда просыпался в холодном поту, вскакивая и хватаясь за меч, а после долго и задумчиво глядел в пустоту. Возможно, таким образом, через сновидения, к нему возвращалась память, ранее сокрытая печатью. Но никогда до этого момента нелюдя не мучила такая злая лихорадка, не дающая ему прийти в сознание. Йоки, как водится, не болеют.

Олга попыталась взять Лиса за руку с целью прощупать пульс и узнать, не восстановление ли послужило причиной нынешнего состояния Рыжего. И, как только она отвела сжатую в кулак ладонь, тут же заметила на его груди черную дыру печати. Казалось, что неровный полустертый рисунок ладони справа от сердца поглощал свет. А вместе с ним и жизнь Лиса.

Печать высасывает его силу!

В мозгу вдруг всплыла давняя реплика Учителя “… когда дух перестает убивать, он чахнет и умирает…”

Полгода Лис не ходил на промысел, не отнимал чужие жизни и не питал себя мощью людской смерти. И вот, за неимением иного источника, дух иссушал тело своего хозяина. Олга положила руку на печать, примеряясь, и, к своему ужасу, поняла, что ладошка, оставившая оттиск на Лисьей груди, принадлежала ребенку. Пальцы начало слегка покалывать, будто тысячи комариных жал впились в мягкую кожу и принялись вытягивать силу Змеи, но, несмотря на легкое головокружение, она почувствовала легкость во всем теле, будто кто-то вынул изнутри тяжелый металлический шар. Лис изогнулся навстречу, хватая ртом воздух, и открыл глаза. Белков не было видно, лишь слепая чернота, покрытая мутной пеленой. Олга испуганно отшатнулась, убрав руку, но нелюдь зарычал, хватая ускользающую ладонь, дернул Ученицу обратно, и, подмяв под себя, вцепился в ее губы жадным поцелуем. Змея вырвалась, с силой оттолкнув Лиса прочь, и отползла к противоположной стене, слизывая кровь с прокушенной губы.

Нелюдь поворочался и уселся, тряся головой и исступленно натирая виски.

– Моя голова!

Он поднял лицо и настороженно уставился на Олгу вполне нормальными глазами. Она молча ответила ему тем же изучающе-опасливым взглядом. Несколько мгновений они играли в гляделки. Наконец Лис поднес руку ко рту, собирая пальцами с губ чужую кровь, после чего до него медленно стало доходить происходящее. Олга ждала. Рыжий несколько мгновений сидел, словно каменный, покусывая нижнюю губу, после чего досадливо тряхнул черными кудрями, тихо, но выразительно выругавшись. Змея не выдержала и засмеялась.

– Так вот для чего я тебе была нужна, – утирая набежавшие слезы, проговорила она, – ох… сластолюбец!

– Прости, – буркнул тот, поднимаясь, и укладываясь на лежанку.

– Эх ты, кобель драный! Не кровью, так любовью кормишься? Может и не врут слухи, а? Про сердца юных дев? – Олга злорадно оскалилась. – Сосешь из них жизнь, клещ поганый, в старух превращаешь раньше срока.

Плечи нелюдя дрогнули.

– Прости…

Тем и ограничился. Змея примолкла, ошарашенная смиренным ответом гневливого Учителя. Неужели он и вправду чувствовал себя виноватым?!

Этим же утром, собрав малочисленные пожитки, Змея распрощалась с семейством покойного старосты. У Олги перед глазами еще долго стоял образ замерших у ворот людей, со страхом, ненавистью и изумлением глядящих в сторону странной пары. Лишь Елань, теребя в руках дорогой подарок – шитую жемчугом тюбетейку, задумчиво смотрела мимо. Змея хорошо помнила каждое слово, произнесенное девушкой в уплату за спасение брата. Она говорила мало, и в основном об Игнате. Олга знала почти все, кроме одного.

“… они называют себя Белыми Чайками”…