Принцесса для киллера

Глава 12

Держит меня не сильно, но ощутимо, заставляя пульс биться рвано где-то в висках. Все тело сковывает лед, он проникает сквозь поры под кожу и вымораживает изнутри.

Осознание накрывает, бьет наотмашь.

Я во власти зверя, который способен совершить со мной все, что угодно. Он может взять меня прямо здесь, в салоне автомобиля, как шлюху, и никто ему не указ.

Слезы накапливаются на дне глаз, они щиплют солью и обидой, заставляют трястись от подступающих рыданий. Я не готова к подобному, я не могу сопротивляться тайфуну и от этого очень больно.

– Успокойся… – хриплый голос заставляет сердце пропустить удар. Вроде Джокер сам себе сейчас это говорит и головой о сиденье прикладывается.

Взглядом скольжу по его лицу, искаженному, бледному сейчас. Замираю от красоты и правильности черт. Изучаю нос с небольшой горбинкой, хищный, не сломанный, от природы такой.

Выдыхает. Помутнение развеивается под жестким графитовым взглядом уже собранного и сосредоточенного мужчины.

– Давно ты с сыном Серебрякова снюхалась? – режет словами.

Замираю. Не ожидала, что догадается, с кем встречалась…

Понимает мой невысказанный вопрос и ухмыляется нагло.

– Маша, у меня профессиональная память на лица, и не узнать того, с чьей семьей мы на грани войны, довольно-таки странно, не находишь?

– Я его с детства люблю! – рявкаю, провоцирую, но не могу удержаться.

– Не зли меня, девочка, – отвечает рвано.

– Ты задал вопрос. Я ответила. Всю жизнь! Сколько себя помню! Всегда он был. Влюбилась с пеленок!

Рука на горле делает неопределенное движение, сильные пальцы жмут на какую-то точку, заставляя замолчать.

– Заметано. Только вот опыта в тебе не почувствовал. Губки сладкие, но неопытные, руки дрожат, не знаешь, куда деть, тело сочное, горячее, но…

Отпускает меня. Прикусывает кровоточащую губу. Молчит.

Ошалело смотрю в графиты и, наконец, прихожу в себя.

– Ты хоть понял, что натворил?! – выталкиваю слова из пересохшего горла. – Тебя за этот поцелуй на лоскуты порвут, если я отцу скажу!

Вдруг мысль в голове ракетой проносится, и я продолжаю:

– Я ничего не скажу об этом, если ты смолчишь о моем свидании!

Жду, что испугается, стушуется, но на меня смотрит спокойная свинцовая гладь. Ни отголоска на мою угрозу.

Улыбается и опять на бесшабашного пацана становится похож. Пальцами, забитыми под завязку, по лини моей челюсти проходится.

– Красивая, шустрая лисичка, умненькая и хитрая…

Слова нежностью пропитаны, а во взгляде теплота, приподнимает бровь и приближает лицо к моему, а потом я слышу фразу, от которой все внутри сворачивается в жгучий пульсирующий узел:

– Маленькая сучка хочет меня сейчас на понт взять, ммм? – шепчет вопрос практически мне в губы, и меня обдает жаром.

Теряюсь от подобной наглости.

Не боится. Вижу.

Все боятся, а он спокоен.

Отца моего, которого все Кровавым Ваней зовут – не боится!

Понимает мой ошалелый взгляд. Руки с прядками медными играют, убирают с мокрых висков и пропускают сквозь пальцы.

Проходит по ощущениям вечность, прежде чем отвечает:

– Я смертник, малыш. Тварь с косой за мной по пятам ходит. Век короткий у таких, как я. Каждый день может быть последним. Так что я очень давно перестал бояться. Может, привык, а может, и псих с напрочь отбитым чувством самосохранения… как знать…

Смотрю с широко распахнутыми глазами и понимаю, что откровение сейчас слышу и боль. Глубоко под броней сильного мужчины живет что-то мучительное. Я ведь ничего не знаю об этом парне. Несложно предположить, как попадают на подобную тропу, через что проходят, чтобы завоевать отметки уважения…

– Не заполняй голову херней, – подмигивает вдруг, словно понял, о чем сейчас думаю. Суровое лицо меняется, добродушным каким-то становится, игривым.

– И вообще, получить поцелуй красавицы и умереть – тема стоящая, хотя секс лучше, после этого хоть на плаху. Я готов.

Голод проскальзывает в каждом слове. А подо мной исправное доказательство того, насколько он готов…

Мотаю головой. Бесстрашие на грани с помутнением…

Грубый палец продолжает нежно-нежно играть с моим локоном, а губы, изуродованные шрамом, улыбаются совсем иначе. И не пугает оскалом волчьим. Наоборот, что-то внутри в ответ на такую теплоту как-то надрывно звенит.

Моргаю, прогоняю странные ощущения. Не очень понимаю, что именно сейчас происходит между мной и этим агрессивным мужчиной, за секунду сменившим амплитуду своего настроения.

– Они убьют его, понимаешь?! – вдруг жалобно скулю и меня прорывает. Слезы текут по щекам, оглушая меня откровением, которое рвется из глубин сознания. – Отец с Серебряковым в ссоре, а Даня… Он совсем другой… Он не такой, далекий от все этих тем.

Джокер закрывает глаза на мгновения и совсем другим становится, когда вновь взгляд серый встречаю.

– Любишь пацана своего, да? – спрашивает тихо и в глаза мои впивается, ответы ищет, и я говорю то, во что верила всегда… до последних минут, проведённых с другим мужчиной в салоне автомобиля, но об этом я не готова сейчас думать…

– Очень. Больше жизни… – выдыхаю на грани слышимости.

– Понятно, – отвечает скупо и замолкает. Взгляд отводит.

Гринвуд рассматривает машины, выезжающие с парковки, а я не могу отвести взгляд от профиля, резкого и грубого. Пальцы колет от желания провести по темно-русым волосам, хочется обнять, но я сжимаюсь вся и гоню прочь все сомнения, все чувства, навеянные близостью киллера.

Кажется, что Фил задумался о чем-то своем, далеком, о том, что причиняет боль.

– Я на редкость везучий парень… – усмехается странно и ссаживает меня с себя на соседнее сиденье, заводит машину. Мотор отзывается глухим рокотом.

Глава 13

Мэри Кац

Джокер играет пальцами, а я изучаю татуировки. Заслужил он каждую из них. На пальцах отметины уважения. Здесь историю жизни прочесть можно, если захотеть. Сложной жизни, наполненной утратами, потерями и болью.

Опять смотрю на крепко сбитого парня с широкими плечами и бицепсами с меня размером. О чем думает? Где сейчас? И почему мне это до жути интересно?

Фил Гринвуд не оставляет равнодушной к себе. Повадки у него уличные, грубиян и хам. Но вместе с тем. Чувствую его. Он естественный. Честный. Что думает, то и говорит. Без двойного дна.

Простой. Понятный. Надежностью от него веет. Такой дружит до последнего дыхания и защищает свое до смерти.

Откуда все эти мысли в моей голове… Я не знаю. Просто внутри какое-то тепло, родство чувствую.

Никогда прежде ничего подобного не ощущала.

Разворачивается ко мне корпусом уже собранный, отстраненный.

– Значит так, Рыжик, сегодняшний твой фортель с мудаком останется между нами.

В груди расцветает радость и вырывается наружу моей улыбкой до ушей. Джокер смотрит на мои губы и щурится болезненно.

– Но на этом все. Больше послаблений не будет. Еще раз сбежишь от меня, или еще че выкинешь, сдам с потрохами отцу, пусть сам с тобой все решает.

– Хорошо, Джокер.

– Меня зовут Фил. Оставь кликуху для пацанских разборок.

– Хорошо, Фил, – повторяю, как болванчик.

– Лады, Маша. Еще с кем встретиться хочешь или погулять где? – иронизирует, а в глазах черти самбу танцуют.

– Давай домой…

Смотрит на меня с теплотой.

Вроде всего лишь слово, а звучит как-то интимно в полутемном салоне автомобиля рядом с сильным мужчиной, который всего мгновения назад хозяйничал у меня во рту.

Стоит вспомнить, как мурашки пробегают по всему телу.

Отворачиваюсь к окну, и машина трогается с места.

Глава 14

Высокий лощенный брюнет, одетый в дорогой костюм-тройку с кипенно-белой хрустящей рубашкой, стоит посередине торгового центра и приковывает к себе внимание прохожих.

От этого молодого симпатичного мужчины с правильными, немного приторными чертами лица веет властью и уверенностью, которая сквозит в слегка узковатых губах с легкими мимическими морщинками по краям, выдающими в нем привычку поджимать губы в недовольстве.

Девчонки, проходящие мимо парня с глянцево блестящей обувью, наклонись к которой и увидишь свое изумленное отражение, оглядываются и шепчутся.

По виду эстет. Немного высокомерный, в меру наглый и уверенный в себе. Этот парень отличается лоском и блеском, хрустом зеленых купюр в кармане и все равно оставляет впечатление безобидного романтика, который в эту самую секунду растерян чем-то и негодует от бессилия…

За красивым глянцем часто скрывается уродство…

Дэниел Серебряков

Сука! Тварь! Блядь!

Вертятся ругательства на языке и внутри разворачивается смерч. У меня из-под носа уводят мою цыпу!

Внутри все ломит от идиотизма ситуации, но снаружи я похожу сейчас на дезориентированного придурка.

Шок, конечно, натуральный.

Не ожидал такого.

Наблюдаю, как ушлый телохранитель тащит Мэри на выход. Не просто рядовая шестерка. Высшая лига с клеймом ассасина на шее.

Твою мать! Каким ветром его приставили к Мэри?

Проныра Кац подстраховывается, чует неладное?

Случайность?

Вряд ли. Этот урод ничего не делает просто так. Матерый волчара что-то учуял…

Смотрю и туплю.

Я не знаю, как себя вести в этой дурацкой ситуации. Звать охрану? Устраивать прилюдные разборки? Нет. Огласка не нужна. Сам я не камикадзе и мало что могу противопоставить татуированному верзиле, на плече у которого сейчас висит моя цель.

Замечаю, как девчонка поднимается на локтях и бросает умоляющий взгляд на меня. Принимаю как можно более дебильное выражение лица напополам с недоумением и подношу руку к уху.

“Позвоню, Машенька”.

Я тебе обязательно позвоню. Крепко ты должна на мне сидеть, чтобы не сорвалась. Ты наша козырная карта и сыграешь еще…

Как только телохранитель скрывается из поля зрения, разворачиваюсь и иду в противоположную сторону. Чуть поодаль от меня вышагивают мои охранники. Не терплю шавок подле себя.

Не замечаю безликую толпу, тараню и пробиваю путь на выход из этого тараканника. Приближаюсь к эскалаторам и внезапно какая-то девица попадается под ноги, не успевает отойти с траектории.

– Ауч, осторожнее! – вскрикивает, а я останавливаюсь, ловлю за руку и разворачиваю идиотку к себе лицом.

Каменеет вся. В карих огромных глазах вспыхивает первобытный страх. Интересная реакция. Приторная маска пай-мальчика давно слетела с моего лица, и девчонка становится свидетельницей редкого откровения.

– Простите, – шепчет рассеянно, и я ловлю отголоски проскользнувшей затравленности.

Необычная реакция. Человек во многом недалеко ушел от сородичей из животного мира. Мы очень хорошо чувствуем опасность и более сильного хищника. Всегда.

Улыбаюсь, почувствовав, как сладко боится смазливая киска. Девчонка совсем бледнеет. Пытается вырвать руку.

В ответ пальцы сжимаются сильнее.

– Отпустите… – шепчет уже сдавленно, а в глазах слезы.

Продолжай, детка, в том же духе и сегодня же будешь жариться на вертеле.

Улыбка становится шире. Уже представляю, о чем еще будет умолять и как нежная кожа будет раскрашиваться в бордово-фиолетовый цвет настоящей страсти.

– Не прощаю, – отвечаю ядовито-добродушно и слышу писк.

Ухмыляюсь, нависая и принюхиваясь. Аромат страха заполняет ноздри. Мне определенно нравится происходящее. Внутренний садист во мне во всю приглядывается к себе.

Я дико, просто адски расстроен и мне нужно немного успокоиться, развлечься. Моя Рыжуха пока недоступна, а вот трепещущая шатенка с нереальными глазами, наполненными страхом, подойдет.

– Десять тысяч.

– Что? – округляет глаза и губы складывает в букву “О”.

Цепляет. Реагирую.

Все, что мне нужно, я читаю в глазах. Отпускаю руку девчонки, и она отшатывается, бежит к эскалаторам со всех ног, словно за ней стая чертей гонится.

Ну, чертей вряд ли. Перегиб. А вот один заинтересовавшийся доминант есть в наличии.

Указательный и средний пальцы складываются в определенный жест-приказ. И двое крупных мужчин начинают незримое преследование указанной цели.

Сегодня в моем пентхаусе будет весело.

Выхожу на парковку. Стоит подойти к автомобилю, как вышколенный слуга подлетает и открывает передо мной дверь.

Сажусь на заднее сиденье и выхватываю “Верту” из кармана, верчу в руке.

Ситуация мне не нравится. Нарисовавшийся рядом с Машей амбал – это конкретная проблема.

Дело – дрянь. Нет. Это не просто хреново. Это, блядь, конец света.

Все планы к чертям, если Кац просечет игру.

– Никсон, газуй, – приказываю, нажимаю на кнопку и поднимаю перегородку между салоном и креслом водителя.

Ассасин меня напряг. Это проблема. Серьезная. Звоню по защищенной от прослушки линии.

– Да, Дэниел, – властный голос. Сцепляю зубы. Ненавижу приносить дурные вести. За это можно получить серьезное наказание.

– У нас проблема. Я спалился. К Кацовской шлюхе приставили ассасина.

Отец берет паузу. Переваривает информацию.

– Ты уверен?

– Своими глазами видел метку на шее. Он нас засек.

– Не по телефону… Жду в поместье, – жесткий ответ и отец отключается.

– Вот чего он вечно перестраховывается?! Старый хрен. Все забито, не подкопаться к линиям…

Нащупываю кнопку связи с водителем.

– Да, господин Серебряков.

– К отцу. В поместье. Скорее.

Отключаюсь и обдумываю ситуацию.

– Что будет, если Иван Крававый узнает о встречах? – спрашивает отражение в окне.

Риторический вопрос.

Примерно представляю, что он может за такое сделать. Не с воздуха ведь кликуха “Кровавый”.

Не слышал, чтобы Иван с бабами сильно зверствовал.

Хотя…

Тут ставки выше и игра иная идет. Влияние на кону.

Откидываюсь на сиденье и смотрю в телефон.

У всех есть слабости. У Мэри – это братец и отец. Жестокие и непоколебимые, как ей кажется, давящие и гнущие под себя.

Улыбаюсь. Наивная. Я хуже.

Я люблю тотальное подчинение, люблю ломать психику и вытрахивать всякое неповиновение, стирать грани и сотворять, подобно Пигмалиону, свою Галатею…

Простой и понятный скромняга Дэни – лишь маска. Мое альтер-эго. Когда-то я был этим парнем, но…

Есть много "но" и я уже не знаю, кто я на самом деле.

Одно ясно. Идет игра на контраст, и глупая мышка попадает в мышеловку.

Хитрую. Спланированную и с очень далекоидущими планами…

Глава 15

Мэри Кац

Просыпаюсь от солнечного луча, проникнувшего сквозь плохо прикрытую штору и бьющего прямо по глазам.

– Очешуеть! Опять забыла закрыть… – шиплю и сползаю с кровати. Откидываю буйную рыжую гриву назад и топаю к балконному окну. Одергиваю коротенькую шелковую алую ночнушку, которая после сна вся свалялась и едва прикрывает зад.

В глубоком вырезе под тюлем видны полушария груди, приподнятые материей так, что кажется, скоро выпадут наружу.

Идиотская, вульгарная тряпка, жутко неудобная, но я специально ношу подобные развратные пижамы с пеньюарами в поместье. Мой бунт и нота протеста жесткому контролю. Я таким макаром отучила еще Димитрия от привычки залетать ко мне, когда вздумается, для разборок.

Кто-то в подростковом возрасте красит волосы в синий цвет, кто-то стрижется под ноль и делает пирсинг, а вот мне доступна только такая форма протеста.

Причем такое непотребство я ношу только на каникулах, когда возвращаюсь домой.

В университетском кампусе у меня работают пижамой обычная майка с шортами.

А здесь я просто бунтую.

Босые ноги шлепают по теплому дубовому паркету, пока я тру глаза и провожу ладонями по лицу.

– Какая же ты идиотка, Ри! – вздыхаю.

Всю ночь не могла уснуть, а стоило провалиться в дрему, как перед глазами всплывали серебристые глаза безбашенного убийцы, который не побоялся поцеловать…

От воспоминаний кожу начинает покалывать и внутри, внизу живота ощущается странная пустота.

– Приди в себя! – негодуя щипаю себя за запястье и вскрикиваю. Со мной творится что-то непонятное, словно я в горячке с мокрыми трусиками в придачу.

Меня бьет крупной дрожью от воспоминаний о поцелуях, царапающих губы. Пальцы сами поднимаются к губам и ощупывают, пытаясь поймать отголоски пережитого. Ласкаю себя, повторяя фантомные движения грубых мужских пальцев, задеваю соски…

Сладкая истома расползается внутри, и я ловлю себя на том, что не могу никак забыть ощущение пульсирующей горячей плоти, упирающейся в меня. Судя по всему, там просто огромное орудие…

– Мне нужен душ, – проговариваю скороговоркой и останавливаюсь рядом с круглым столом, в центре которого стоит ваза с сиренью, вдыхаю чудесный аромат фиолетово-белого букета.

Прикусываю губу. Из всех цветов мне полюбились именно эти, которые цветут раз в год и дают насладиться своим ароматом совсем недолго.

В этом есть определенная символичность. Люблю цветы, которые цветут летом и ненавижу это время года, потому что вынуждена возвращаться домой.

В Оксфорде я более-менее свободна. Меня с этим особняком океан разделяет и отцу сложно отслеживать мои передвижения.

Когда ты под сильным контролем, ты учишься его всячески обходить.

И я научилась.

Да, я никогда не позволяю себе ничего криминального. Заучка, часами зубрящая названия косточек на латыни, может только зубоскалить. Я не особо хожу по студенческим вечеринкам и пати, но все-таки вдали от Штатов у меня зыбкая иллюзия свободы…

Переспать ни с кем не хотелось и бунтую я лишь ночнушками, а не загулами, как мои подруги. За подобное отец скальп живьем сдерет и… это не образно выражаясь.

Да и я как-то равнодушна к этой стороне жизни. Была. До вчерашнего помутнения в машине…

Наконец, отлипаю от цветов и подхожу к панорамным балконным окнам, но вместо того, чтобы закрыть штору, как собиралась, я оттягиваю бархатную материю лазурного цвета и выхожу на балкон.

Вдыхаю свежий воздух, пропитанный росой, и от утренней прохлады ощущаю мурашки, бегущие по всему телу.

Вглядываюсь вдаль. Там солдаты отца на площадке проводят тренировку. Бравые мужики в насквозь пропитанных потом майках или без них, в армейских или спортивных штанах пробегают положенный километраж.

Красивые спины сверкают, лоснятся и быстро удаляются в сторону леса, который тоже входит в личные владения отца.

У нас не поместье, а, скорее, крепость, укрепленный форт с огромной каменной стеной, опоясывающей территорию по всему периметру.

Раньше я любила гулять в чаще, грибы собирала с мамой, а отец с братом охотились. Там есть и охотничьи домики со всем необходимым на случай непогоды или просто если захочется отдохнуть на природе.

Мы часто так проводили время. Это было до того, как Димитрий свалил, шваркнув дверью. Счастливчик. Мне подобного никто не позволит.

Вздыхаю.

– Может, позвонить братцу? Соскучилась…

Литые спины все дальше и дальше, почти скрываются в густой кромке леса. Красивые тела. Приятно смотреть. У отца все солдаты как на подбор. Личная армия царя.

– Добро пожаловать в ад… и мне здесь еще целых два месяца тусоваться.

Вдали слышны звуки выстрелов. Значит, тренировка в самом разгаре. Когда-то и Мит наравне с солдатами проходил всю полосу препятствий и был всегда первым не потому, что он сын Ивана, а потому что на редкость опасный и непредсказуемый, хитрый засранец. Выносливый и решительный.

Звук, похожий на взрыв, бьет по ушам. На полигоне явно весело.

– Черт. Ну, здравствуй, дом, милый дом, признаюсь, я совсем не скучала… – кривлю губы в ухмылке, и уже хочу уйти с балкона, как вдруг взгляд выхватывает знакомый силуэт.

Сердце пропускает удар, когда фигура выходит из своего укрытия, решив показаться мне. Замираю. Сколько он здесь стоит?!

Встречаюсь с опасным блеском ртутных глаз, впивающихся в меня.

Подвисаю, изучая прорисованные, бугрящиеся мышцы замершего хищника. В Джокере чувствуется сила и огненный нрав.

Стальные глаза во всю рассматривают меня, скользят по волосам и лицу, застывают на губах и спускаются вниз, замирают на груди, нагло рассматривая мой откровенный наряд…

Я сейчас одета, как шлюха, но мне ни капельки не стыдно находиться под прицельным голодным взглядом киллера…

Чувствую, как соски натягивают клочок материи и грозятся разорвать ткань.

Смотрю на Фила, как загипнотизированная. Внезапно расставляет шире ноги, давая понять, как именно на него действует увиденное, и в ответ меня опаляет жаром.

Щурится, словно считывает все мои реакции, и сексуальная ухмылка растягивает четко очерченные губы, изувеченные шрамом. Упирает в меня похабный взгляд, наглый. Кажется, что ощупывает меня, заползает под тонкую преграду шелка и заполняет все нутро до предела.

Щеки горят. В горле першит и я не знаю, что делать с тем пламенем, которое скапливается внизу живота, увлажняя меня и делая готовой для этого хулигана.

Я прекрасно знаю физиологию и могу понять реакцию тела, но… это все заставляет меня смутиться.

В то же время такое наглое разглядывание не вызывает желания прикрыться и убежать. Что-то внутри меня откликается, сильно.

Опять смотрит мне в глаза и кажется, что в его взгляде вспыхивают молнии – серебристые, яркие, безумные. Передо мной тайфун, цунами готовый разразиться огненной бурей в любую секунду.

– Фил, – шепчут губы…

Вдруг все исчезает. Все чувства пропадают с волевого лица. Подбирается как-то и бросает взгляд в сторону, потом возвращает ко мне. Больше нет искорок веселья. Глаза холодные, колючие, ледяные.

От этого взгляда мороз по коже. Указывает мне в сторону балконной двери. Приказывает, чтобы проваливала с глаз.

Кажется, что получаю удар и чувствую всю дикость и глупость ситуации. Становится обидно и я залетаю в свою комнату, хлопнув балконной дверью так, что стекло дребезжит.

– Грубый. Наглый. Неотесанный чурбан! – топаю ногами и сметаю со стола подвернувшуюся под руку вазу с сиренью.

Смотрю на изломанные цветы, а в глазах нещадно щиплет.

Собираю сирень с пола, не замечая соленых дорожек, что текут по щекам.