Явления ночи пред ваши очи. Сборник фельетонов

Откровения мелкого лавочника

Жизнь Бориса Сажина, несостоявшегося военного, а ныне инженера по коммуникациям в никому неизвестном коттеджном посёлке, протекала на удивление успешно в своём однообразии. Успешно, удивитесь вы? Как вообще может однообразие быть успешным? Но Борис Сажин вам всенепременнейше возразит – всё должно быть как всегда. В этом и есть наивысший смысл всего земного бытия – достичь состояния предсказуемого болота, в котором просто не может быть ни трясины, ни сухого островка. Одна сплошная топь.

Однако же она его устраивает, она ему симпатична, понятна и привычна, эта топь. Нет, нет, постойте, разве к этому он шёл в те свои давно забытые двадцать лет в армейской пилотке, когда «рабочей мозоли» даже не предвиделось, когда Боря был строен, если не сказать, тощ, и только постигал азы профессии радиоинженера? Разве не мечталось ему тогда запатентовать некий уникальный прибор, способный, к примеру, переводить мысли в слова? Это сейчас он вам скажет, что мысли в слова бесподобно переводит алкоголь, но тогда-то тогда…

Если бы двадцатилетняя свежевыбритая модель Бори и сильно постаревшая шестидесятилетняя версия Бориса встретились, разве не произошло бы ужасного конфликта, аннигиляции, взрыва от несовместимости этих людей? Вы скажите, фигня всё это, достойная всех этих фантастов, а у нас де, циничный реализм. Nuda veritas, как говорили римляне.

Одним словом, однажды, когда Борис Сажин раскуривал новомодный вэйп, клубы дыма от которого раздражающе пахли вишней на весь офис, принося вреда не меньше, чем обычная сигарета, шлагбаум пустил в посёлок молодого человека, имеющего вид среднестатистического москвича. Потёртые джинсы, чёрная майка с надписью #Anarchia. К этому полагался непременный такой же чёрный, как майка, местами уже белесый рюкзак за плечами и, конечно же, бледная кожа и несколько нервический тип лица, который юноша пытался скрыть за удачно созданным образом эдакого ходока. Так вот пока день не предвещал никаких перемен, которые могли воспрепятствовать поездке Сажина за вкуснейшим чебуреком, выпекаемым гастарбайтером из солнечного Узбекистана.

Стоит отметить, что посёлок этот, где, как читатель понял, обитал не только Сажин, но и гастарбайтер, находился на отшибе столицы, вернее сказать за её пределами, но кряхтя и постанывая, он всё же вполз в её административные границы, поместился подле высоток в тридцать этажей, самодовольно оградился от жителей муравейников шлагбаумами и, набычившись, стал смотреть на окружающий мир с большим превосходством. Как известно, на мостовой лежал кирпич и считал, что он москвич…. Коттеджи, рядные дома, дорогущие особняки кучковались в этом странном месте со всех сторон огороженным теми самыми высотками. Они будто сбились в разномастную отару овец подле пожарного водоёма, но как читатель догадывается, отаре нужен был не только пастух, но и масса других специалистов.

Таких как наш Борис Ануфриевич, в чьи обязанности входило не только обеспечивать жителей мировой паутиной, но и посредством всяческих мудрых программ приводить в действие водозаборный узел, шлагбаум, местную подстанцию… Одним словом ему было чем заняться с одиннадцати утра, когда этот грузный человек с трудом взбирался по неудобной лестнице на мансарду офиса правления, где и располагался его кабинет и в котором он нещадно обкуривал сотрудников дымами из новомодного вейпа.

Когда стрелки на часах приблизились к часу, когда молодой, типичный москвич уже сидел в офисе и вёл беседу с председателем этого возомнившего себя пупом Земли посёлка, Борис уже подумывал о чебуреке. Но эти его помыслы были прерваны грубым звонком рабочего телефона. Вызывал председатель. Борис Ануфриевич вылез из своего кресла, как медуза из кораллового рифа, в котором нечаянно запуталась. Поднялся во весь свой немалый рост, выстроил своё тело в вертикальное положение, распределил живот над поясом брюк и колыхаясь всем телом спешно направился к лестнице. Задыхаясь, преодолел два пролёта вниз, вспотел и вошёл в кабинет к председателю.

Узкие злые глаза вспыхнули при виде нелюбимого, но так нужного сотрудника. На заросшем щетиной лице играла доброжелательная улыбка, смотрящаяся дико и пугающе на фоне враждебного взгляда крошечных глаз болотного цвета, которые сливались с красноватым лицом и остатками рыжей шевелюры. Временами казалось, что глаз вовсе и нет, и общаешься ты с полусгнившей плотью. Председатель указал рукой на кресло рядом с собой, в которое Сажин усадил свой немалый вес, подсобрав прежде ягодицы, втайне надеясь, что этот ход поможет ему не продавить сей ценный предмет мебели.

– Что, Боря смотришь? Не знаешь, чего от меня ждать? – усмехаясь губами и также ненавидяще сверля глазами, спросил человек, фамилия которого оставляла желать лучшего – Куница.

Сажин хоть и смолчал, но капли пота потекли по его вискам и щекам, и со стороны могло показаться, что он плачет.

– А я тебе скажу. Вот пришёл толковый молодой человек. Тебе в помощь. Работать он будет у себя дома и временами приезжать сюда, в наш любимый посёлок. Для того, чтобы хорошо работать, нужно любить это место, а полюбить его можно, только приезжая сюда. Так что, давай, Боря, вводи его в курс дела. Зовут талант Серёжей. Идите, работайте, – последнее он сказал, махнув рукой в сторону двери и уткнувшись носом в экран дорого гаджета, в котором красовался проект очередного коттеджика, аляпистого и вычурного до такой степени, что даже новогодняя ель, наряженная разномастными игрушками, и та смотрелась бы как сама элегантность на фоне этого шедевра архитектуры.

***

Грустные голубые глаза новоприбывшего Серёжки, с каким-то явным неодобрением взиравшие на всё происходящее, такое привычное и комфортное, крайне раздражали Сажина. Опять же в этих глазах была яркость молодости, они сверкали теми самыми прекрасными порывами, от которых в выцветающих глазах Бориса Ануфриевича давно уже не осталось и следа. Потому, прежде чем приступить к работе, он решил поговорить с бойцом за жизнь за чашкой крепкого растворимого кофе для гостей.

– Зачем ты к нам пришёл? Да ещё и на договор подряда?

– Так с работой сейчас непросто, Борис Ануфриевич. Без опыта нигде не берут, а где его взять. Потому совмещаю бюджетную организацию под названием «школа» с договорами подряда в таких сложных системах, как ваша. Это же целый микрогород! – последнее он произнёс с долей восхищения, но на бледном, болезненном лице не вспыхнуло даже тени румянца удовольствия.

«Врёт. Никуда его не берут», подумал Сажин, но с мужицкой хитрецой решил продолжать. Зайти так сказать с тыла.

– Ну, это у тебя всё плохо. А у меня всё сложилось и я всем доволен. Жизнью своей доволен в первую очередь. А что? Руковожу IT-службой, пусть у меня всего-то пять подчинённых, да ты вот нашёлся. Да, раньше в одной всем известной компании сотовой связи под мной было… 3 000 человек, – тут Сажин задумался и добавил, – 3001. Чтобы тебя молодого не обманывать и чтобы ты понимал перед кем сидишь тут. И боялись меня все, ох, как боялись!

– А как здесь оказались? – вежливо спросил молодой человек.

«Точно он из этих, как их бишь, хипстеров!» – определился уже с диагнозом Сажин, но ничего не сказал, а зачем ему говорить, что он раскрыт. И потому подлил себе свежезаваренного чаю, привезённого ему приятелем из Краснодарского края.

– Да, понимаешь, Серёжка, устал я. Сколько можно! Компания была аж федерального уровня. Ответственность – во! – для лучшей иллюстрации Сажин поднял большой палец куда-то ввысь. – А что…. Тут вон какой, гляди, руководитель. Схватывает всё быстро… ну и только вот человек он настроения. Близнец, одним словом. Сегодня Куница один, завтра другой. То, что хорошо сегодня, ужасно завтра. Но ты привыкнешь. Все привыкают. Я вот уж три года здесь и ничего.

– Сами не думали переехать в этот посёлок?

– Нет, Серёжка, ну зачем. У меня прекрасная квартира в Бутово. Трёшка, между прочим! И платежи нормальные, а тут… нет, ну, конечно, не так чтобы дорого, но неразумно это, вот что я тебе скажу. То ли дело моя деревня!

Тут Борис, принадлежащий к типу москвича – озабоченный деревенской романтикой – перешёл к разговору о селе, надеясь, вывести этого явного хипстера на чистую воду. Откуда прибыл и всё такое.

Вообще типов москвичей несколько – тихий, но взрывоопасный интеллигент, к которому собственно и принадлежал Серёжа; москвич, озабоченный деревенской романтикой; отчаянный урбанист, к которому Серёжа точно не принадлежал, хотя именно так могло показаться на первый взгляд; а также москвич-из-мухосранска, то есть житель столичных задворок, готовый в любой момент облаять любого, поселившегося в их доме, не пытаясь узнать, не прибыл ли случайно новый сосед из пределов Садового кольца, но свято уверенный, что новичок точно из замкадья. И, конечно, мы забыли москвича гламурного, не пропускающего модных тусовок и новых бутиков. Впрочем, о таких ещё классики писали…. К слову, будучи жителем московских окраин Борис заподозрил в Сергее не то представителя то ли Томской то ли Питерской интеллигенции, а то и вовсе проходимца.

Тем более, что разговоры о селе как-то не произвели должного впечатления.

– Представь только, Серьгуня. Поседлаю я мальчика…. это жеребец наш, и еду за продуктами. А то и вовсе без седла! – наслаждался излюбленной темой Борис, закончив топтаться по чистейшим лесам и полям и прочим экологическим изыскам и перейдя уже к животному миру.

Сергей даже не пытался представить, как этот бедный конь выдерживал на себе вес, превышающей по самым скромным подсчётам 120 кг и тем более не пытался представить, как Борис вообще мог куда-то залезть, выше своего джипа, потому продолжал кивать головой и рассматривать узор на скатерти. Смотреть в лживые глаза ему не очень-то хотелось.

Но, а Борис Ануфриевич, желудок которого заболел уже от одного запаха дешёвого растворимого кофе, который гость предусмотрительно проигнорировал, решил, что самая пора заполнить образовавшуюся пустоту, которая к чебуреку требовал ещё парочку беляшей. Впрочем, указания председателя есть указание и потому он ещё полчаса колесил по посёлку, демонстрируя этому хипстеру как надо жить.

– Вот погляди, Серёжка, вот это наш водозоборный узел. Глянь, какие мощности! Потому здесь у всех всегда прекрасная чистая вода. Если жители жалуются, так это так, с жиру бесятся…. А туда налево посмотри. Вот как мужик-то развернулся со строительством. Говорят, личный концертный зал строит. Нет, это не запрещено правилами проживания и уставом тоже. Отчего же не построить, коли деньги есть? Да, кстати, детей берегись. Они с малолетства тут гоняют, кто на мотоциклах, кто на квадроциклах. Собьют – сам виноват. Они же несовершеннолетние. Власть нас, она, конечно, не жалует. Мы же считай своё государство выстроили, со своими правилами и живём мы хорошо! Тут случайных людей нет. Ты только на нашего председателя глянь. Какая яхта у него ты бы видел! А лошади какие… Нет, я не разбираюсь в этих спортивных, но он же себе дерьма какого-то не купит. Он-то у нас толк знает, да-с.

Уже покупая беляш, Борис Ануфриевич продолжал неутомимо восхищаться хозяйским благополучием, подобно крепостному, восторгающемуся барским размахом. Так барыга, торгующий старьём в пыльной и душной лавке, протирает каждый черепок, и в этот момент воображает себя едва ли не падишахом, ведь падишах когда-то сжимал целую вазу, расколовшуюся на эти жалкие черепки. И никак не возьмёт в толк, отчего падишах так богат, а ему перепал лишь осколок богатства.

– А пообедать здесь негде? – спросил Серёжа, которому совсем не хотелось есть промасленный и пережаренный беляш, изготовленный нелегальным узбекским гастарбайтером.

– А чем тебе беляши не нравятся? Дорого здесь питаться. Цены заоблачные. Ну, хочешь, когда будешь приезжать, с собой привози. Холодильник у нас, между прочим, есть! Двухкамерный! И микроволновка, даже две микроволновки. Чайник ты и сам видел, – радушно прорекламировал райские условия труда Сажин и скромно попросил пару бумажных салфеток у беляшиста. Нелегал деликатно не стал напоминать про долг в сто двадцать рублей за вчерашний обед.

Одним словом перерыв на обед улучшил настроение Бориса Ануфриевича и расположил его к подрядчику, заставив почти поверять в то, что биография его вполне себе реальная. Одно было непонятно, и что же он до 35 лет так толком и не работал в нормальных компаниях, и всё бегал по каким-то шараш-монтаж конторам? «Это ведь как мы мальчика облагодетельствуем», – подумалось Сажину, когда он выдавал Серёженьке пароли от сайта, доступы к серверу и прочие столь необходимые вещи.

Уже потом, спустя полгода, потея и краснея на суде в качестве свидетеля, Сажин так и не мог поверить, что этот человек со стороне обвинения в элегантном синем пиджаке, из-под которого проросли майорские погоны чекиста, и был тот самый мальчик в футболке #Anarchia. Не мог поверить и в то, что такого человека с такими связями как Куницу вообще могли в чём-то обвинить. Разве можно обвинять богатых и влиятельных людей?

Нет, это определённо было непонятно Борису Ануфриевичу, свидетелю обвинения, ставшего таковым после того, как однажды задушевно поделился с подрядчиком Серёжей историей про то, как прикупил себе участок в заповеднике, вступив в преступный сговор с лесничем. У него просто отлегло от сердца, когда Сергей Александрович пообещал забыть об этом досадном инциденте. Правда, сделал он это в обмен на проникновенный рассказ Сажина о том, как он устанавливал видеонаблюдение на яхту Куницы, в которой тот хранил контрабандные стволы в размере тянущем на особо тяжкое преступление.

И теперь, глядя на прежнего своего хозяина взглядом побитой собаки, на те руки, которые кормили его отбросами с барского стола, Борис Ануфриевич чётко понимал. Есть люди со связями и повыше. Просто надо поискать получше. Таким он сможет хорошо служить, насколько позволит гипертония, отдышка и геморрой. Ведь их не посадят, не посадят же, а?

Январь 2019 года

Защитник всегда прав

В нашей стране всех обижают. Всех. Геев, мигрантов, оппозиционеров…. Геев за то, что они разрушают наше общество, мигрантов за то, что они в чужой стране устанавливают свои законы, оппозиционеров за смуту… А раз людей обижают, их надо защищать, ведь защитник всегда прав. Даже само слово правозащитник говорит об этом.

Именно с этой позицией плыл в летнем мареве уроженец Саратова к зданию американского посольства, которое как раз начало выдачу грантов. Рядом шла юная дама, которая должна была сделать несколько кадров на память – русский борец за права человека Юрий и посол демократической страны США. Девушка рассказывала ему о том, что какого-то человека выселили из дому только потому, что на месте этого дома будут строить торговый центр. Нашли какую-то зацепку и выселили без всякой компенсации.

– Надо бы ему помочь, – сказал правозащитник, подобный кораблю, качающемуся в летнем зное по волнам и нехотя так плывущему к берегу. А может и не плывущему. Зачем плыть, когда можно остановиться и помечтать о высшем?

После встречи с послом, Юрий Иосифович пригласил фотографа на ужин. Девушка была мелкой и худощавой, затянутой в узкие джинсы. Как она носила на себе сумку с фотоаппаратом и тремя объективами, для Юрия оставалось загадкой.

– Тебе надо кушать.

Она улыбнулась и заказала зелёный салат с креветками. Он, помедлил, уточнил, не хочет ли она чего-нибудь ещё. Юлия попросила минеральной воды и эспрессо. Юрий понял, что нужно делать заказ, немного покраснел и огласил список.

– Мне, пожалуйста, суп с гренками. Цыплёнок-табака у вас мягкий? Да? Тогда цыплёнка. Попить. Так, попить тархун, большой, который пол-литра. Но это вначале. Потом, когда я закончу с цыплёнком, кстати, к нему в качестве гарнира рис с яйцом, принесите мне кофе… Нет, чай, что-то, знаете, жарко, давление… Значит, чайничек чаю, большой. И какие у вас десерты? Вот штрудель, он как, ничего? Тогда яблочный штрудель. А вы Юлия, будете штрудель? Нет? Как жаль. Вы знаете, в Вене есть ресторанчик, куда все едут, чтобы съесть штрудель.

– Вы ездили ради этого в Вену?

– О, нет, что вы! Я обменивался опытом. В Вене людей так не обижают, как в России. Знаете, есть австрийская партия, её возглавляет гомосексуалист, и он совершенно открыто об этом говорит. Если бы это было в России, его бы давно избили. А вы, как вы живёте, ведь, наверное, платят мало?

– Мало, но работа творческая. Любимая.

– Такая хрупкая и такую тяжесть носить, как нехорошо! Я вот думаю, сделать бы серию снимков «Мигранты Москвы»… Запечатлеть их всех. Их обижают.

– Красивая была бы серия. Восточные лица интересны, но знаете, они ведь тоже иногда нарушают закон.

– Да, конечно. Неужели на Вас напали?

– Меня как-то трое окружили, приставали, а я больше всего испугалась за технику.

– Как это плохо, а вы обратились в правоохранительные органы? Их надо посадить, чтобы потом депортировать!

– Что вы, – рассмеялась Юлия, – мало разве среди наших таких идиотов, а потом больше нечем полиции заниматься – отделалась лёгким испугом.

Принесли штрудель. Юля нравилась ему всё больше. Чистая, наивная, но с огоньком под опущенными ресницами, эдакая рыжая бестия с лицом ангела. Он сочинил хокку в своём стиле и посвятил ей.

 
Локоны Лилит, завитки у лица,
Страсть беса, нежность ангела
Лолита
 

Однако, пора было и честь знать, ведь в стране было много геев, которые требовали его защиты, а американское посольство выделило грант и предложило привести гея, который открыто говорил бы о своей ориентации, в Госдуму. Одним словом, он получил от неё снимки, оплатил всего один из заказанных десяти, так как грант ему ещё не перевели на счёт, а рестораны обходятся дорого. Юрий часто встречался с коллегами и клиентами в ресторанах, но эти встречи были вложением в дело, а обед с фотографом деловым он назвать не мог. Но так как хотелось увидеть вожделенную Лолиточку, то спустя месяц он пригласил её в кофейню на открытом воздухе. В зелёных глазах он увидел всё то, чего не видел уже давно – ручьи и птиц, смех и радость, радугу и летний дождь. Голова закружилась, он заказал к шашлыку ещё две порции суши и бутылку вина. Он нравился ей. Он был в этом уверен. Потом они шли по бульвару, и он доставал кошелёк и покупал букеты цветов, чтобы видеть в её глазах пляшущие искры пламени. Грант вот-вот должны были перевести на счёт его ОЗГ – общество защиты граждан. Ну, или геев, кому как нравится.

Юле нравилось, что этот вроде бы юрист и чиновник, ведь её новый друг был членом всех комиссий, какие были в пределах Садового кольца, оказался столь тонкой натурой. Заядлый театрал, знал наизусть «Евгения Онегина», играл на трубе, восхищался закатами на Волге, и не станем скрывать, – восхищался ею. Встречи пролетали незаметно, в ресторанах и кафе, так как с прогулками было сложно – он очень уставал, и к тому же она любила ходить быстро, а к его медленной походке надо было приноравливаться. Одним словом – она была лёгким прогулочным корабликом, он – Титаником.

Лето летело, он должен был уехать на воды в Карловы Вары. Билеты заказал ещё давно, по скидкам. Здоровье его пошатывалось. Большие нагрузки, давление, печень. Юля обещала ждать, ей так хотелось, чтобы он поправил здоровье, ведь где это видано в сорок с небольшим так тяжело дышать? Но, конечно, труд на благо гражданского общества, ведь гражданское общество просило встреч в ресторанах, а ты же понимаешь надо пить, надо, хотя не хочется, но надо.

Лишь сев на борт, он стал писать ей. Его волновало, как там она, его Лилит, демон страсти, воплощение нежности. Грустил и печалился. Помнил, что так и не оплатил своему милому другу фотографии. Но верил, что материальное неважно. Написал, когда приземлился. Она не всегда отвечала, но, когда отвечала, писала весело, где она и с кем.

В богемной тусовке многие судачили о ней. Ему вспоминались эти слухи. Она была далеко в городе соблазнов, где минута проходит за две, а он жил размеренной жизнью на водах. Прогулки, диета, доктора. Заморские эскулапы говорили, вы что-то заметно волнуетесь, у вас высоковат пульс, вас будто ваши проблемы грызут изнутри, надо бы спокойнее, а то лечебное голодание пропишем. Юрий Иосифович опускал голову, а перед глазами была Юля, проводящая съёмку спортсмена в частной студии. Спортсмен был молод и хорош собой. Давление подскакивало. Он написал своим знакомым пару писем с просьбой и притом весьма конкретной.

Часы превращались в годы. Старушки медленно ходили по улицам, мощённым брусчаткой, и пили кофе в изящных кофейнях, туристы утоляли жажду пивом, а он, глотая лечебные воды, испытывал всё большую жажду. Перед отъездом Юрий втайне от доктора выпил пива, закусил кальмарными кольцами, обжаренными в луке, и сырными палочками.

О, как неискренна она была, когда кинулась к нему на шею и заглянула своими глазами со всем их волшебством в его… Ведь он уже знал. Он всё знал. Как лживо она щебетала всю их встречу, и как подло и низко попросила всё же оплатить её работу. Там, в ресторане «Сытый бык», Юрий сказал ей тихо:

– Я не могу тебе заплатить, и мы больше не увидимся. Ты была неверна мне.

Бестия. Ведь он знал это с самого начала! Как только рыжая тварь услышала, что не получит своё, она изменилась сразу же, и сощурив глаза, метающие теперь молнии, пообещала переслать в СМИ ряд его других фотографий. Юля была уверена – заплатит, ведь никому не хочется видеть себя в газетах в нелицеприятном виде, а поскольку всё ещё думала, что грезит, то никуда ничего посылать не собиралась. Правозащитник ответил сухо.

– Твоё дело уже ведёт ФСБ. Кроме того заявления на тебя я отправлю в ГУВД, налоговую, а также в Союз фотографов. У тебя больше не будет работы.

– Не забудь также в гестапо и господу Богу. Только непременно укажи, что убедительно просишь спилить тебе рога.

Защитник прав человека прав всегда. У нас всех обижают. Всех. Он написал в налоговую, полицию, Союз фотографов и на Лубянку. Но успел отправить лишь одно. Новость об отказе в гранте застала его на почте. Надо было учиться жить по-другому. И начертав на конверте известный адрес, он вдруг ощутил себя убеждённым сталинистом…

Ноябрь 2012 года