Вскоре отца переводят в Казань. Новые знакомства. Мама потихоньку осваивалась в статусе офицерской жены, устроилась в больницу медсестрой. В 1935г, наконец, у них родилась долгожданная дочь. С этого момента свою жену отец называл «мамочка». В 1936 году, когда Тане было 7 месяцев, они, наконец, подали заявление в ЗАГС. Громких отмечаний не было, был просто праздничный ужин. Жили дружно, весело. С Украины приехала племянница Нина, так что было с кем оставлять Танюшу.
Мне мама рассказала и такой случай, как отца чуть не увела другая женщина.
«На 8 марта я с мужем пошла в их часть на вечер. После доклада, поздравлений, как водится, застолье, танцы. Смотрю, интересная, высокая блондинка с моего Димы глаз не сводит. Между ними завязалась беседа, шутки-прибаутки, заиграла музыка, и они пошли танцевать. Что тут делать – того и гляди уведут моего ненаглядного. Тут входит в зал знакомый офицер Алексей Бобров.
«Алеша, пойдём танцевать, а то я упаду здесь. Будь другом, поухаживай за мной некоторое время, а то я мужа потеряю». Недели две моя судьба весела на волоске. Муж приходил поздно, а то и вовсе нет. Другой раз придёт, а меня нет дома. Поздно Алексей проводит меня, да ещё и поцелуемся, чтобы Дима видел. Захожу – песни напеваю, на него ноль внимания. Он молчит, потом подошёл, обнял: «Ну что, мамочка, поиграли в кошки-мышки и хватит».
Выбранный подход в данной ситуации был по-женски мудрым. Это был хороший урок, и больше приключений подобного рода не было. Да и до того ли было! 1937 год, всем ясно, год других приключений.
Вперед и с песнями!
В 1936 году была принята новая Конституция, которая называлась самой демократической в мире. Звучит действительно замечательно: всем гарантируются равные права на труд, образование и вероисповедание. Конституция предоставляла всем гражданам СССР независимо от их пола и национальности основные демократические права и свободы – свободу совести, слова, печати, собраний, неприкосновенность личности и жилища, а также прямое равное избирательное право. Я помню, что мы праздновали день Конституции 6 декабря и на память заучивали положения типа: «Социализм в СССР победил и, в основном, построен».
Уже в послевоенное время нас воспитывали на фильмах того времени «Весёлые ребята», «Волга-Волга», «Свинарка и пастух», «Кубанские Казаки» и т.д. В этих фильмах показывали настоящий земной рай в колхозах. Триумф наших достижений демонстрировался и на Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке в Москве, совершенно грандиозно устроенной. Каждый, кто побывал там, помнит фонтан Дружбы Народов – девушки в национальных костюмах, великолепные павильоны, красоту природы. Всё, действительно, вызывало чувство восторга и гордости за великую страну.
Мы слушали замечательные песни:
«Широка страна моя родная
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек».
Или:
«Утро красит нежным цветом
Стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся Советская страна.
Кипучая, могучая, никем непобедимая
Страна моя, Москва моя, ты самая любимая».
Я помню послевоенные Сталинские годы и в какой-то мере согласна со сталинистами – у него есть чему учиться. У него был неплохой вкус в искусстве, музыке, и он сам, вникая во многие вопросы, способствовал созданию удивительно жизнерадостного, патриотического информационного поля. Он регулярно ходил в театр, отслеживал выход всех кинофильмов, литературных произведений и т.д., выдавая при этом свои указания.
Можно ли остаться равнодушным, слушая, например, «Марш энтузиастов» из кинофильма «Светлый путь»?
«Нам ли стоять на месте!
В своих дерзаниях всегда мы правы.
Труд наш – есть дело чести,
Есть дело доблести и подвиг славы.
К станку ли ты склоняешься,
В скалу ли ты врубаешься, -
Мечта прекрасная, еще неясная,
Уже зовет тебя вперед!»
Мечта, и в самом деле, была не совсем ясная, но это не важно. Главное, что она была прекрасна и в нее верили. Этими примерами часто козыряют сталинисты. Вот сейчас в период кризиса так бы надо сплотить народ вокруг какой-то общей идеи – нет, не получается. Может быть, действительно, неплохо бы вернуть Сталина в качестве министра культуры?
После отмены карточной системы в 1936 году Сталин объявил: «Жить стало лучше! Жить стало веселей!» Это подобно тому, как Потёмкин показывал Екатерине II красивую жизнь в деревнях. Такого воспевания райской жизни в СССР больше не было. Странное было время – был страх, была подлость, но одновременно жизнь людей была наполнена высшим смыслом, любовью к своему Отечеству, верой в светлое будущее. Эти противоположности трудно уместить в голове, но для большей части населения СССР в тот период это была реальность. Вспомним еще одну песню: «Нам песня строить и жить помогает». Эта необыкновенно зажигательная песня потрясающе выражает дух того времени: «Мы покоряем пространство и время, мы молодые хозяева земли».
Даже просто читая слова этих песен, весь наполняешься внутренней энергией, каждая клеточка приходит в движение, и ты готов идти на подвиги. А когда эти марши звучат в исполнении хора, в сопровождении духового оркестра, руки и ноги подчиняются автоматически. Мама мне рассказывала, что отец каждое утро вставал с песней И. Дунаевского на слова Лебедева-Кумача «Чтобы тело и душа были молоды, были молоды, были молоды, ты не бойся не жары и не холода, закаляйся как сталь!», делал зарядку, обливался и потом садился завтракать. Мама тоже любила петь, только больше украинские песни. Отец аккомпанировал ей на скрипке. Если что-то было не так, отец приходил угрюмый, брал скрипку и, ничего не говоря, играл. Скрипка плакала. Но по характеру отец был оптимист, любил устраивать всякие розыгрыши. По выходным часто приходили соседские дети, и тут устраивался настоящий кавардак. Разыгрывались сказки, играли в прятки. Танечка была совсем маленькой, два годика, но ей очень нравилось играть с ребятишками. Когда все уходили, папу ждала настоящая гроза.
– Шо це за светопредставление ты в квартире устроил?
У мамы был характер ворчливый, но это никогда его не возмущало. Ему даже нравилось, что миниатюрная женщина так храбро бранит сильного, высокого мужчину (у него рост был под 1м 90см, а у мамы 1м 50 см). Что и говорить, слон и моська. Папа всё превращал в шутку и покорно брался за уборку квартиры. Это действительно было счастливое время в их жизни.
Испанская война
Сейчас я могу лишь примерно представить себе атмосферу, в которой служил мой отец. Ведь удержаться от проявления своих чувств, выражения недовольства, неприятия определенных действий порой очень трудно. А в то время люди, которые пытались сохранить самостоятельное мышление, человеческие чувства и моральные ценности быстрее всего могли попасть в поток репрессированных. Был момент, когда эта опасность реально нависла над моим отцом. Мама часто вспоминала этот эпизод:
«Твой папа был всегда весёлый, что у него там было на работе, какие проблемы – я этого не знала. Придет домой, обязательно пошутит, подбодрит. Но однажды он пришёл домой темнее тучи. Всю ночь он не мог спать, ходил из угла в угол. Я уж не знала, как успокоить его.
– Что случилось, дорогой, в чем дело?
Он обнял меня и заплакал.
– Мамочка, что мне делать? Сегодня на учениях расстреляли Гусева. Приехало высшее начальство, а он во время перехода отстал. Капитан подошел и безо всякого в упор расстрелял его. Позже выяснилось, что он ногу натёр. Как жить дальше, если человеческая жизнь ничего не стоит? Сил больше нет. После учения мне приказали сообщить родителям. Что мне писать? Андрей был какой-то особенный мальчик, очень чистый, единственный сын у родителей, часто получал письма. Сам писал неплохие стихи. Как мне написать родителям, что его нет? Погиб в мирное время!? При исполнении служебных обязанностей. Написать, что мы – убийцы или это был несчастный случай?
Я очень переживала за него, но как утешить, какой дать совет? Дима подал рапорт, пытался сопротивляться этому произволу в армии. Но что значило в 1937 году сопротивляться действиям начальства, да еще и в армии! Можно запросто попасть в альбом или в список. Это происшествие обсуждали на партийном собрании и, конечно, отчитали не того, кто застрелил бойца, а твоего отца за несоблюдение дисциплины. Вынесли ему выговор. Теперь оставалось только ждать. Он ходил сам не свой. Но однажды пришёл домой необычно весёлый. Танечка побежала к нему:
– Папа, Папа присоль!
– Иди сюда, моё солнышко. Он схватил её на руки, подбросил, кружился с ней, а у самого слёзы на глазах.
– Я так рада, что ты сегодня весел. А сама плачу.
– Чем бы нам червячка заморить?
Покушали, лицо его стало снова суровым, даже каким–то чужим, отвлечённым. Танюша полезла к нему на руки.
– А хочешь мы сейчас поедим с тобой далеко-далеко, за синее море, за высокие горы? Садись на поезд.
Он стал на четвереньки и стал ползать по комнатам. Поздно вечером легли спать. Он был страстный, сильный. Хотел оставить свою частичку навсегда. Очевидно, так и случилось. Утром он как-то странно прощался.
– Что бы тебе не говорили обо мне, верь, я – честный человек. Жди, и я вернусь.
Ноги подкашивались. Села на табуретку, на меня напал какой-то озноб.
«Что бы это значило? Жди, и я вернусь. Откуда? Сколько ждать?» В оцепенении просидела не знаю сколько. Проснулась, Таня:
– Мамочка, где папа?
– Не знаю, моя маленькая.
Племянницу Нину мы отправили домой на Украину и остались одни. Прошла неделя, вторая – никаких вестей. Вдруг поползли слухи, что Дмитрий Степанов – враг народа. Друзья перестали узнавать. Средств на жизнь не хватало. Благодарила Бога, что хоть с работы не уволили. Написала Валентине Антоновне. Она, как ангел-хранитель, через 2 недели приехала. Чувствую, прощальная ночь зародила во мне новую жизнь. Беременность протекала очень тяжело. В конце 6-го месяца тяжелейший приступ аппендицита. Боли невыносимые, рвота, температура под 40».
Валентина Антоновна находит машину и уже без сознания увозят маму в больницу. Оказался перфоративный аппендицит, перитонит. Безобразный рубец – очевидное доказательство, что ситуация была сложнейшей и для мамы, и для меня. Я ещё просидела в животе 2 недели. Я стучусь в этот мир, а Танечка его покидает.
Бедная Валентина Антоновна – она мечется между двух огней. Танечка внезапно заболела корью и за 3 дня умерла. И что за судьба – в этот же день возвращается отец. У меня сохранилась фотография того печального события. В гробу Таня, как ангелочек, над ней склонились отец, бабушка и мама.
Через неделю маму выписали из больницы. Она долго не могла опомниться от горя и болезни. Я была на искусственном вскармливании и довольно долго отец и кормил меня, и купал, всё своё свободное время посвящал мне. Когда горе немного улеглось, отец признался, что он был в Испании. Поехать в Испанию добровольцем было спасительное решение, чтобы избежать Дамоклова меча репрессии.
Мне немного известно о службе моего отца в Испании. Но срок его пребывания там можно подсчитать очень точно. В начале февраля 1938 года уехал и в сентябре 1938 вернулся. Перед отъездом он посеял семя моей жизни. А вернулся в день моего рождения и смерти старшей дочери. На фотографии он выглядит настолько истощённым, словно из концлагеря. Как обычно, он не распространялся о своих военных делах, сказал только, что видел там не только то, о чём пишут здесь, но и много невиданной жестокости «не дай бог ещё когда-нибудь увидеть». Я могу себе только представить – ведь он словно снова погрузился в Россию 17-го года с хаосом власти, «красным террором Народного фронта», когда убивали офицеров, священнослужителей, государственных чиновников иногда с чудовищными пытками – сжигали людей заживо, распинали на самодельных крестах, при них насиловали их жен и детей и террором националистов в ответ, когда их политических противников убивали прямо на улицах для устрашения. Возможно, все это и побудило его вернуться довольно скоро.
Восемь месяцев в Казани всё своё свободное время отец нянчился со мной. А потом отвёз меня в Анапу к своим родителям, передал им эстафету любви. Валентина Антоновна и Дмитрий Иванович души не чаяли во внучке…
На Финском фронте
Мирная служба отца в Казани длилась недолго. В декабре 1939 года их дивизию послали на финскую войну. Когда я знакомилась с событиями той незаметной зимней войны, кровь в жилах застывала. Слава Богу, в той ужасной войне пуля не коснулась моего отца. Но было так тяжело, что он не писал с финского фронта.
Позже мне удалось узнать, что 86-я дивизия, в которой сражался мой отец, принимала участие в штурме Выборга в начале марта 1940 года – кульминации войны. Выборг был символом моральной победы для обеих стран, обе были готовы биться за него насмерть. 7 армии, в которую входила и дивизия моего отца, была поставлена задача обойти Выборг с севера и юго-запада, разбить противника на подступах к нему и овладеть Выборгом. В ночь на 2 марта начали форсировать Выборгский залив. При движении по льду советские войска преодолели многие трудности. Финны заминировали подходы к берегу, в прибрежной полосе путь преградили ледяные торосы и огромные сугробы. Потребовалось проложить колонные пути по льду, по которым на санях, буксируемых автомашинами и тракторами, были перетащены орудия артиллерии, которая развернулась в 0,5-1 км от берега и открыла огонь прямой наводкой со льда. Артиллеристы проявили смекалку, использовав вмороженную в лёд специальную деревянную оснастку для предотвращения отката орудий. 5 марта советские войска сломили упорное сопротивление противника и закрепились на побережье. Вокруг Выборга шли отчаянные бои. Чтобы не дать нашим обойти Выборг, финны открыли шлюзы, было затоплено 180 квадратных километров на северо-востоке. Но командующий фронтом продолжал гнать войска вперед. По грудь в ледяной воде, скашиваемые финскими пулеметами, красноармейцы шли выполнять задание партии.
11 марта 137, 43 и 86 стрелковые дивизии перехватили шоссе Выборг – Хельсинки, отрезав пути отступления на запад 2-му армейскому корпусу, оборонявшемуся в районе Выборга. В этих штурмах принимал участие и мой отец. Когда их командир полка Владимир Иванович Сёмин был убит, отец взял командование на себя и выполнил поставленную задачу. За это был награждён орденом и повышен в звании. Вся 86 дивизия отличилась в этих боях. Она была награждена Орденом Красного Знамени.
Короткое счастье
Пройдя страшные испытания, отец вернулся живой и невредимый. В Казани его ожидала приятная новость – мама была, как говорят, в интересном положении. Они с нетерпением ждали пополнения и решили, что рожать она будет в Анапе под присмотром Валентины Антоновны.
В начале июля 1940 года они приехали в Анапу. Мне уже было 1 год и 10 месяцев, что-то говорила. Дедушка очень гордился внучкой. Как водится, учил стишки со мной, подготовили трогательное выступление – топатушечки, песенки. Мама вспоминала, что Дмитрий Иванович был на этот раз к ней внимательный. Это было, пожалуй, самое счастливое время в их совместной жизни. Мама рассказывала: «На второй день встали с Димой рано-рано и пошли к морю. Волны спокойно, мерно плескались о берег. Лёгкий морской ветерок нежно ласкал наши тела. Морской запах на рассвете просто опьяняющий, ни с чем не сравнимый. Дима обнял меня и приложил руку к животу. «Кто-то стучится. Скоро, скоро на волю». На Востоке загорелась заря. Небо стало кровавокрасным. И вдруг мне показалось, что в море кровь, море крови. Я прижалась к Диме и заплакала.
–Мамочка, что с тобой?
–Мне страшно.
–Посмотри, какая торжественная красота. Я давно не был так счастлив.
Но меня давили слёзы. Появился озноб, я вся дрожала мелкой дрожью.
–Может быть началось? Пойдём осторожно к Валентине Антоновне.
Валентина Антоновна старалась успокоить меня: «В таком положении всякое бывает. Ты сейчас старайся быть спокойной». Через неделю я попала в роддом. На этот раз роды прошли благополучно. Родился богатырь Славик 3 кг. Сколько было ликования! Ого-го! Чуть было не забыли про меня. Только не дедушка. Дмитрий Иванович ходил очень гордый, но моей ручки не отпускал. Купали Славика бабушка с Дмитрием, а маме подавали готового. Не каждая женщина так запеленает, как папа. На этот раз у мамы было молоко, она садилась кормить Славика грудью, а папа напротив сидел и ликовал, как ликуют отцы, у которых рождаются сыновья. Такая идиллия. От любопытства приоткрывалась дверь и заглядывала я – ведь интересно! Но дедушка брал меня на руки, и мы шли заниматься своими делами.
Через 2 недели папа вернулся в Казань. Вскоре, в начале августа 1939 года, 86 дивизия была дислоцирована к новой западной границе, к так называемому Белостокскому выступу в город Цехановец. Первое время отец жил один. Этот маленький, живописный городок, окруженный лесом, с речкой посередине сразу пришелся ему по душе. Однако привыкать к новой обстановке было непросто. Чувствовалось явное враждебное отношение поляков. Но, постепенно, благодаря тому, что отец любил детей любой национальности и всегда чем-то угощал их, а потом приводил толпами домой, он начал завоевывать доверие. Дети хозяйки и племянники, как только Дмитрий приходил домой, тут как тут. Они и к речке вместе ходили, иногда рыбачили, иногда все гурьбой в лес за грибами… Лес там удивительный: огромные вековые дубы. И в прятки наиграются, и какой-то гриб принесут. Отношения в доме потеплели. Тогда отец поехал в Анапу и привёз семью. Хозяйка пани Влада часто ходила на базар и делала покупки для нашей семьи. Ей как местной жительнице удавалось лучше сторговаться, да и маме непросто было оставлять двоих детей. Смирились, сдружились – жить можно. Но всегда с оглядкой: ведь всё-таки граница. Поневоле напоминает: если завтра война?! Что будет с нами?
Моё
военное
детство
Сердце матери
Слово того не объяснит
Как сердце матери болит,
Которая с начала той войны
Не знает где её сыночек спит:
На мягкой тёплой ли постели
Или в сырой земле,
Где холмик видно еле–еле.
Дрожь всё тело проберёт
Как вспомнишь 41 год
И самый первый час войны
На рубежах нашей страны.
Ужасный час тот мать пережила,
Самое близкое, родное
В минуту отняла война.
Что такое внезапность? Это глубоко врезалось в мою память. Трудно себе представить, ведь мне было всего два года и восемь месяцев. Но многие моменты я помню так отчётливо, как будто это было вчера. Мы жили в польском городке Цехановец на самой границе зон влияния Германии и Советского Союза. Я всегда стремилась посетить Цехановец и чувствую себя виноватой, что этого не сделала. Здравый смысл удерживал меня. Одно слово Цехановец приводит меня в какой-то трепет. У меня высокое давление порой за 200 и частые головные боли, я просто могу не выдержать огромного эмоционального напряжения ступить на ту землю, где пришлось столько пережить. Всё, что связано с событиями начала войны, я просто не могу смотреть. В 1978 или 1979 году по телевизору шёл фильм «Обратной дороги нет» – история о том, как отбившийся от своей части капитан попал в партизанский отряд. Скитания партизанского отряда по лесам ассоциировались с нашими во время начала войны. Главную роль играл Николай Олялин, как две капли воды похожий на моего отца. Год рождения 1940. А вдруг это Славик? Я много писала и даже встречалась с ним. Это был не он. У него есть живые родители. Но сколько это стоило бессонных ночей и мне, и моей маме! Я много писала об отце в Цехановец в Городской Совет, но ни разу ответа не получила. Из Министерства обороны информация каждый раз приходила разная: то погиб под Москвой, то в безвозвратных потерях не числится. Мы смирились с мамой: изменить те события мы не силах. Давай жить с мыслью, что свершилось чудо, мой отец и братик живы и Господь поможет им. Так в неопределённости всё-таки легче. Знакомство с Олялиным и переписка так перевернули мою душу, что меня вдруг просто одолела страсть написать поэму. Именно тогда я написала «Сердце матери». В нём выразилась неизгладимая боль всей моей жизни.
Раньше и на карте не могла найти Цехановец. Видимо, настолько малы его размеры, что даже в довольно подробных атласах он не нанесён. Это уже, не говоря о том, что судя по русскому произношению совершенно невозможно предугадать польское написание города Ciechanowiec. Только теперь с помощью интернета я с удовольствием открыла, что это один из райских уголков нашей планеты. Зелёный небольшой уютный городок расположен в 130 км на восток от Варшавы. Город разделён на две части (старый и новый город) рекой Нужец, вокруг – лес. В центре – дворец графов Стаженских. В этом дворце располагался штаб 10 Армии Западного Особого Военного округа. Для меня было полной неожиданностью узнать, что у этого небольшого городка есть свой гимн и герб. И культурная жизнь в нем имеет особый колорит, в котором чувствуется связь с древними корнями города. Не случайно ведь именно в Цехановце создан огромный музей сельского хозяйства в честь Кристофа Клука (известного в своё время ботаника и зоолога, жившего в Цехановце в XVIII веке), который организовал здесь знаменитый ботанический сад. Теперь этот музей под открытым небом, где завораживающая природа сочетается с моделями сельских строений различных исторических периодов, является катализатором культурной жизни. Сюда по давней традиции люди приезжают из многих стран Европы в конце апреля в день святого Войцеха на международную ярмарку народных промыслов. Здесь устраивается фестиваль хлеба, песенные конкурсы, проводится международный фестиваль игры на пастушьих инструментах. Фольклорные ансамбли из разных стран Европы и даже Австралии устраивают шествия по улицам, выступают с концертами. Вот, оказывается, какую притягательную силу имеет этот небольшой городок всего-то 4500 человек населения.
А 86 Краснознамённая имени Президиума Верховного Совета ТАССР стрелковая дивизия, где служил мой отец, была численностью 10258 человек, командир дивизии – Герой Советского Союза М.А. Зашибалов. Отец был командиром батареи 248 артполка, его батарея дислоцировалась за 20 км от Цехановца. А семья – мама, я и братик Славик – жили в Цехановце на квартире по улице Дзержинского 24. Папа домой приходил нечасто, и всегда это был праздник. 21 июня 1941 года папа очень взволнованный пришёл домой. «Давай, мамочка, собирай вещи. Завтра попробую тебя отправить в Анапу. Здесь становится очень опасно. Что творится в армии – не пойму, какое-то вредительство. Старое оружие забрали, новое не поступило. А немцы у порога». Мама вспоминала: «Мы быстро собрали всё необходимое в чемоданчик. Сердце сжималось от страшного предчувствия. Папа на какое-то время ушёл узнавать, как завтра он нас отправит в Барановичи, а там на поезд. Вернулся к вечеру и как всегда весело бросил:
– Пойдём, погуляем к речке.
– Вначале поешь борщ, вареники з сыром.
Папа ел, стараясь не поднимать глаз, словно чувствовал себя виноватым. Быстро собрались, улочками-переулочками спустились к речке. Медленно, спокойно катил свои воды красавец Нужец, приток Буга. День был тёплый, ясный. Длинные причудливые тени деревьев отражались в воде. Мама шла молча, боясь сказать слово, так как слёзы подкатывали к горлу. Папа нёс Славика и едва успевал отвечать на мои вопросы. Я была в возрасте почемучки и к тому времени говорила довольно чисто. «Папа, а кто там в лесу живёт? Куда речка бежит?»
На берегу я устроила детское представление. Когда-то дедушка меня учил и стишкам, и песенкам. Мне так хотелось выступить перед папой. Наплясавшись, напрыгавшись, я чуть было не уснула. Папа отдал Славика маме и взял меня на руки, прижал, поцеловал. «Ах ты моя лапотушечка. Радость моя, зоренька». Я тут же блаженно уснула. Вернулись домой, мама искупала Славика, покормила его грудью. А мной занялся папа. Он искупал меня в корытце. Он имел в этом большей опыт. Когда я была совсем маленькой, мы жили в Казани, он и купал, и кормил меня, так как мама долго болела. Завернул в одеяльце и в кровать. И даже тихонько спел: «Спи, моя красавица, сладко спи». Мне было так приятно, так сладко, что я совсем уснуть не могла. У нас была одна комната. Потушили свет. Я притаилась, что сплю. Мама вначале тихо всхлипывала, а потом всё громче и громче. Я не выдержала и тоже заплакала. Папа встал, подошёл ко мне, погладил по голове и тихо запел: «Спи моя радость, усни, в небе погасли огни. Птички уснули в саду, рыбки уснули в пруду. Глазки скорей закрывай, баюшки, баюшки, бай». Всё сразу как будто растворилось, затихло, и я уснула. Уснула и мама. Она рассказывала, что ей снился дивный сон, как будто они на украинской свадьбе. «Музики грають, вона с Дмитрієм витанцовують та бубон б’є, та в мідні тарілки раз, два…»
Но тут я проснулась, и именно этот момент помню очень ясно. Невероятный грохот. Вдруг зарево осветило всю комнату. «Мне страшно!»– закричала я. Мама быстро набросила на себя халат, схватила меня и выбежала на улицу. Папа побежал в штаб, крикнул на ходу: «Жди меня. Я сейчас вернусь». Скоро вернулся и сказал: «Перебирайся на тот берег, там наши машины. Помочь ничем не могу. Мне нужно на батарею выполнять свой долг». Он быстро поцеловал маму и меня и скрылся навсегда. По улице грохотали танки. В небе гудели самолёты. То здесь, то там взрывались бомбы. На месте моста было зарево. Мама прижала меня крепко и побежала к речке. Ещё вчера райская красота теперь выглядела как настоящий ад. Клубы дыма, зарево, всё смешалось. Нужец бурлил кроваво красным цветом. Мама подбежала к берегу и, не задумываясь ни минуты, присела и сказала: «Залазь быстро на спину и крепко держись за шею!» и бросилась в воду. То справа, то слева разрывались снаряды. Мне было очень страшно и холодно, но я больше всего боялась отпустить руки и упасть. Не знаю, сколько времени плыла мама, но, казалось, целую вечность.
Средь ночи видит сон:
Всё громче музыка играет,
Мать каблучками отбивает.
«Мне страшно, мамочка, боюсь»
Испуганно дочь закричала.
От волшебства очнулась мать
Не в силах ужаса понять:
Земля ревела и дрожала,
Соседний дом пламя метало.
Отец сказал тревожно на ходу
Война родная! В часть бегу!
Схватив в одной рубашке дочку,
Из дому выбежала мать.
Но делать что?
Куда бежать?!
Колонны танков грохотали,
Дома и улицы пылали,
Рвалися бомбы и снаряды,
Фашистские ползли к нам гады.
Не чуя под собой земли,
Мать к речке подбежала,
Но целый мост уж не застала.
«На спину, доченька, садись
Да крепче за меня держись».
В холодну воду бросилась она,
Казалось вечность всю плыла,
Вдруг ноги судорга свела.
Мать поддержала набежавшая волна
«О ты, студёная волна,
Не дай нам утонуть!»
Собрав все силы и уменье,
Сделав ещё, ещё движенье,
Настойчиво плывёт она.
Близится берега кайма.
Совсем выбившись из сил, она ступила. Под ногами была твёрдая земля. Мама взяла меня за руку, и мы побежали вглубь леса. Красноармеец направлял всех: «Бегите направо, там машины». Со всех сторон бежали люди.
Как рой, спасаясь от пожара,
Толпа со всех сторон бежала.
И двинулся машин обоз:
Испуганных, несчастных вёз.
Ещё вчера спокойно жили,
Любили и детей растили.
И вдруг разбит их добрый дом,
Нет места им в краю родном!
О, лес, высокий и густой,
Листвой зелёной их укрой
Невинных тысячи страдальцев,
По огненной земле скитальцев.
На поляне стояли машины. Шофёр торопил: быстрее, быстрее. Борта были опущены, и люди карабкались со всех сторон. Людей набилось так много, все прижались тесно друг к другу, образуя какую-то общую массу. Ехали молча. Мама прижала свой тёплый комочек, и я уснула. Расцвело. Воздух снова наполнился страшным, противным гулом немецких самолётов. Шофёр попросил, чтобы наломали веток и поставили по краям бортов для маскировки машины. Машины двинулись дальше по узкой просёлочной дороге. Сколько мы ехали и куда доехали сказать трудно. Несколько вражеских самолётов пролетели низко, поливая огнём. Шофёр остановил машину и сказал: «Теперь прячьтесь врассыпную по лесу». Мама схватила меня на руки и побежала. Она увидела иву с большим дуплом и успела туда залезть. По дороге ползли немецкие танки, за ними пехота. Они заметили машины и стали прочёсывать лес. Бравая немецкая речь сливалась со стрельбой, детскими и женскими криками, стонами.
Замечен мирный был обоз,
Посыпался смертельный груз,
И множество машин было разбито,
Трупами земля вокруг покрыта.
Дым по полям ветер раздул,
Снова приближался гул
Куда деваться нам опять?
Как в исступлении не знает мать
Огромное дупло хранила ива,
Она от смерти нас укрыла.
Сколько стоял дремучий лес,
Такого стона не слыхал он,
Такого зверства не видал он.
Людской крови пролив поток,
Враг устремился на восток.
Мы сидели в дупле, боясь шелохнуться. Мама шептала молитву. Немецкая речь приближалась, казалось, вот-вот и нас обнаружат. Господь услышал молитву и защитил. Немец повернулся назад, постепенно всё стихало.
Страшные смолкали крики, стоны
Ночною мглой покрылись кроны.
Люди испуганные, чуть живые
Как тени из укрытий выползали.
С чёрной смертью встретились глазами:
В кровавых лужах на земле
Убитые и ранены лежали.
Средь взрослых видит мать:
Мальчишка лет пяти
Пытается что-то сказать,
Родные хочет он глаза найти.
Вырвался из уст предсмертный стон,
Увял нераспустившейся бутон.
Как громом мать поражена,
Про маленького сына вспомнила она.
Так что ж со мной лишь дочь одна?!
«О, Славик, милый мой сынок,
Как же забыла я тебя?
Родная ты кровиночка моя»!
Эти жуткие картины в разные периоды моей жизни со всей явью вставали перед глазами. Трудно сказать, почему Господь выбрал именно меня оставить в живых. Совершенно очевидно, что двоих мама бы не спасла. Речку бы не переплыла. Но, если бы вспомнила, что детей двое, ни одного ребёнка не оставила бы. Эти картины хоть в стихах, хоть в прозе леденят душу, доводят до умопомрачения.
Слышались только слабые стоны. Мама осмелилась выйти из нашего убежища. Она поцеловала дерево и меня заставила, и мы пошли смотреть, что же произошло. Буквально через метров 20, на небольшой полянке валялись трупы женщин и детей, наши шофёры были не просто убиты, им выкололи глаза. Из глубины леса подходили люди, кто смог спастись. Вдруг мы увидели сына капитана Короткова Алёшу. Его мать лежала рядом мёртвой, а он ещё был жив. Мама наклонилась к нему, он прошептал: «Мама, пить», и лицо его замерло навсегда. Тут мама вспомнила про Славика. Она жутко закричала, схватила себя за волосы: «Славик, кровиночка моя, неужели я забыла тебя?!» К ней подошли женщины, уговаривали: «Давайте думать, как нам отсюда выйти». Но мама никого не слушала: «Я должна вернуться и найти моего сыночка!» Она схватила меня за руку и, что называется, поволокла. Если принять во внимание, что я была в одной рубашечке и босяком, а мама в халатике и тоже босяком, можно себе представить, как далеко мы могли уйти.