– Телом троллиха была слаба, но магия еще кипела в ее груди, так что, думаю, лишь везение помогло мне отбиться. Но я истекала кровью и не могла убежать. Не знаю, то ли Силлих пожалела меня, то ли решила подлечить перед тем, как пустить в расход, но какое-то время я прожила с ней в лесу. Иногда она превращала меня в щегла или сойку и заставляла приводить к ней девиц, а чтобы я не сбежала, ломала мне крылья. Но сколько бы жизней Силлих ни отбирала, сколько бы чужих сердец ни присваивала себе, на последнем издыхании скитаться по лесу, спать на сырой земле и притворяться камнем, карауля добычу, – уж поверь мне, приятного мало. И однажды я предложила, раз от людей мало толка, привести к ней того, в ком есть особая сила. Того, кто не юн, а мал, и у кого впереди целая жизнь. Силлих могла бы забрать эту жизнь себе и перед тем, как уйти навсегда, побыть вновь молодой и сильной.
– А для себя ты попросила магию троллей, – разглядела Каджу на дне чаши.
Герда кивнула, поднялась из-за стола и подошла к высокому зеркалу, стоявшему так, чтобы посетители не могли в него заглянуть. Старое зеркало, трещины в углах, потускневшая затертая рама – обыкновенное зеркало, но лишь для тех, кто не ведает, как с ним говорить.
Герда шагнула вперед, приложила ладонь к шершавой от пыли поверхности, и, пойдя рябью, зеркало показало поляну в лесу, сноп лунного света и древнюю троллиху, похожую на растрескавшийся, поросший мхом и вереском камень. Рядом лежал сверток: рваное платьице, детская рука, светлая прядь… Герда помнила: в ту ночь сердце ребенка пока еще билось.
– Что за сила была у девочки? – спросила Каджу строго, но голос подводил ее и заметно дрожал. На зеркало ведьма не смотрела, не было нужды: в бусах, лежавших на столе, вспыхивали те же картинки.
– Сила, которую ей понемногу передавала последняя из моран, – ответила Герда. И поспешила добавить, хотя оправдания были ей не по нраву: – Для справки: заманить девчонку мораны было идеей Силлих.
– «Того, кто не юн, а мал», – напомнила Каджу.
– Да, я так говорила, но я до последнего не думала, что мне и вправду придется иметь дело с ребенком. Я лишь хотела спасти свою жизнь. Хм… а ведь тогда я не знала, что морана и Снежная королева – одна и та же зараза.
Каджу долго качала головой, а потом рассмеялась неприятно и громко, без труда заглушив звуки праздника, что весело гремел вокруг шатра, но был чужим и далеким.
– Кто поведал тебе эти сказки? Даже если троллиха, прячась в лесах, и протянула так долго, чтобы ты могла ее встретить, то последняя из моран уж точно сгинула так давно, что даже прабабки мои ее не застали. А уж тем более не застала ты: нет в тебе вечности. Придет и твое время, как приходит для всякого.
И все же Каджу поверила, Герда чувствовала ее страх. Ведьмы – никчемные существа: все ритуалы расписаны, все даты отмечены в лунном календаре, во что верить, что отвергать – все за них кто-то решил да вписал в гримуар. Столкнуться с чем-то неведомым, незнакомым – худшее, что может случиться с ведьмой, а верховной так и подавно.
– Я обещала рассказать, и я рассказала. А верить мне или нет – дело твое.
Каджу не ответила, вновь потянулась за серпом, но Герде стоило всего лишь провести по воздуху указательным пальцем, рисуя петлю, и ведьма застыла, не в силах пошевелиться.
– Я пришла, чтобы наконец найти Кая. И если ты видела, где он, значит, увижу и я. Просто скажи, не теряй мое время.
– Ты и вправду решила со мной тягаться? Поверь, тебе я не по зубам.
– Да неужели? После всего, через что я прошла? Думаешь, магия троллей – особая благодать? Что передала мне ее Силлих так же, как вы передаете магию ведьм своим детям? Она разбила волшебное зеркало и воткнула осколок мне в сердце – такой боли никто в твоем клане не чувствовал отродясь. Да, я получила магию, но никто не учил меня, как с ней обращаться, как не покалечить себя, как сберечь. Я наделала много ошибок, причинила себе немало вреда, а ведь всего лишь хотела выжить вместо того, чтобы стать чьим-то ужином. А если повезет, вернуть Кая и сделать так, чтобы Снежная королева держалась от нас с ним подальше. Глупая девчонка… Должно быть, Силлих здорово надо мной потешалась: осколки зеркала, стертые воспоминания, скачки во времени были ее идеей. Тогда я еще не знала всех подводных камней, мне долго пришлось разбираться. Но я научилась менять правила: перед вторым скачком, например, я пометила себя кровью Кая, а его – моей, чтобы, куда бы нас ни забросило, мы всегда были рядом. Так что и сейчас я его найду.
– Пытаешься уже целых полгода, а толку? Он и прежде-то по-настоящему не был твоим.
– Мы выросли вместе, он был моим единственным другом. Защищал от бабки, которая била меня смертным боем, подкармливал, пускал к себе на чердак. Он был для меня всем! А потом Снежная королева явилась и похитила его. А мне ведь даже никто не поверил! Подумаешь, пропал какой-то сиротка, небось, в лесу заплутал, под лед провалился. Никто не стал Кая искать, никому не было дела. А другие дети… Они видели! Видели, как Снежная королева примчалась на санях, как устроила бурю. Но позволили бабке обвинять меня во лжи и охаживать не хворостиной уже, а метлой. Мне и раньше-то было несладко, а когда Кай исчез… с того дня житья в доме бабки мне больше не было.
– Зато когда вернулся, уже ему стало несладко, – хмыкнула Каджу, попробовала скинуть с себя оковы чужой магии, но Герда оказалась сильнее.
– Когда Кай вернулся, он стал другим: не замечал ничего вокруг, о чем-то грустил. Но я изо дня в день была рядом и верила, он оттает. Время шло, мы выросли, жили вместе (к твоему сведению, вовсе не как брат и сестра) – а потом эта дрянь опять появилась! И Кай… он даже не заметил, что я пропала. А я так надеялась, пока была в плену у троллихи, что он спасет меня, что хотя бы будет искать.
– И что ты надумала? Стереть ему память, заставить забыть Снежную королеву, назваться его невестой – правда верила, что это сработает, что теперь-то он никуда не денется, что навеки будет с тобой? Чушь! В жизни его нет тебе места, ты уже убеждалась в этом не раз. У каждого из нас своя судьба: у Снежной королевы – беречь рощу, у Кая – быть звеном между лесом и городом, между дивьими народами и людьми. Ну а твой удел – одиночество.
– Рощи больше нет.
– На земле. Но истинное ее место – в сердце. Оставь Кая, смирись: ничего общего у вас с ним нет и не будет.
– Ничего, кроме ребенка.
Каджу взглянула на Герду с сомнением, втянула, будто зверь, воздух и наконец произнесла:
– Я не чую дитя.
– Будто бы я позволила тебе почуять. – Герда хмыкнула, приподняла накидку, показала округлившийся живот. – И это мой-то удел – одиночество? Ты забыла, с кем имеешь дело: во мне достаточно силы, чтобы и удел изменить, и судьбу переделать. А в тебе даже крови уже не осталось.
Герда кивнула на чашу – та была полной. Каджу поняла: опустила взгляд, посмотрела на свои посиневшие ногти, на побелевшие руки, задергалась, попыталась позвать на подмогу, но с онемевших губ не слетело ни звука.
– Помнишь, я обещала принести жертву? Как думаешь, кровь и сердце верховной ведьмы – достойная плата? У нас был уговор, и даже твой клан не сможет ко мне придраться.
Пачкать руки Герда не стала: обрядовый серп сам взлетел в воздух, сам проткнул плоть, сам раскурочил ребра.
И пока Каджу испускала последний вздох, пока память ее медленно угасала, в зеркале, мелькая калейдоскопом, отражались улочки Мала-Страны, сувенирная лавка, стена вокруг сада. И, наконец, Кай.
V
Туман был таким плотным, что Морана не видела ни домов, ни деревьев, ни булыжников под ногами.
Музыка, которая по-прежнему доносилась из сада; шум города, живущего где-то там, недосягаемо далеко, привычной своей жизнью; истошное мяуканье кошки – звуки множились, наслаивались друг на друга, сбивали с толку и не могли стать надежными поводырями. И все же Морана чувствовала – сами камни подсказывали ей – куда ступать, чтобы пройти за Ирвином след в след.
Морана знала, Ирвин что-то задумал, что-то решил, и сердце ее заходилось от предчувствия, страха и по-сучьи скулящей тоски.
Да, камни подсказывали, но каждый шаг давался Моране с трудом: ноги немели, голова кружилась, тело не слушалось. Что бы ни задумала сегодня Герда, всякий раз, когда обращалась она к магии троллей, осколок в груди Мораны раскалялся, пульсировал, а затем вспыхивал болью. Ни предугадать, ни отвести, ни привыкнуть. И Морана старалась не думать, что приходится испытывать Каю, у которого осколок тролльего зеркала был в голове.
Морана замедлила шаг и, подняв руку, воззвала к своей силе, но кого искать – Ирвина, чтобы остановить, или Кая, чтобы отвести беду, – не знала.
А затем почувствовала кровь, как чуют ее звери. Запах, вкус, вязкость на языке…
Силы едва хватило на то, чтобы заставить туман расступиться: он сгустился у стен опустевших магазинов и пабов, законопатил окна, перекрыл выходы, оставил нетронутым лишь пятачок вокруг старой, устало склонившейся липы.
Кай без чувств лежал на земле. Ирвин стоял рядом и медленно, методично вытирал о брюки лезвие родового кинжала.
Морана пошатнулась, в панике задержала дыхание, уверенная, что боль, пронзившая Кая, отзовется и в ней. Но осколок молчал. Молчало и сердце. А разум приказывал броситься прочь и скрыться в тумане.
Звуки все до единого стихли, будто праздник закончился в одночасье, будто город исчез, стертый с лица земли. И все вокруг замедлилось, стало топким и душным.
– Кай не умрет: в нем осколок, – тихо, но уверенно раздалось сзади, и Моране не было нужды оборачиваться, чтобы понять, кто стоит за ее спиной. – Быть может, мы не бессмертны, но уж точно не какому-то фавну нас убивать.
– У «какого-то фавна» родовой кинжал, заговоренный верховной ведьмой, – процедила Морана, позволяя презрению и ненависти литься через край. – Ты права, благодаря осколку Кай не умрет, как умер бы в мгновение всякий, но без помощи ведьмы, заговорившей кинжал, будет годами истекать кровью. Ни живой и ни мертвый.
– Что за ведьма? – с нажимом спросила Герда, и голос ее наконец привлек внимание Ирвина.
– Каджу.
Мгновение – и Герда рванула вперед. Ирвин только и успел, что вздрогнуть, а родовой кинжал, который он так и не выпустил из пальцев, уже оказался прижат к его шее.
Макушкой Герда не доставала Ирвину даже до плеч, но сил в ней было немерено, а одного взгляда хватило, чтобы Ирвин замер, скованный магией, и лицо его, ставшее похожим на камень, обезобразили глубокие трещины.
– Исцели Кая! – приказала Герда, но в сторону Мораны не повернулась. Так и сверлила взглядом лицо Ирвина да надавливала на его руку, державшую кинжал, пока из-под него густой струей не потекла дымящаяся на холоде кровь. – Делай, что говорю. А то ведь могу и убить твоего рогатого дружка.
– Ты столько раз лишала меня силы, с чего ты взяла, что я смогу теперь врачевать? И уж точно не мне тягаться с заговоренным кинжалом. Найди Каджу, она неподалеку, на празднике – кроме нее, никто не сумеет помочь.
Герда рыкнула коротко и зло. Позволила кинжалу упасть на землю и взмахом руки отшвырнула Ирвина в сторону: тот с грохотом ударился о стену, будто каменная статуя, да так и остался в той позе, в какой Герда заставила его замереть. Но Моране отчего-то было его не жаль: Ирвин сам навлек на себя беду, пусть сам и отвечает.
– Каджу мертва.
– Что значит «мертва»? – Морана не сразу поняла, что кроется за словами Герды, а когда поняла, зашлась сухим горьким смехом. – Ты ведь и здесь приложила руку? Вот беда… Ведьмы нет, а твоя магия не годится, чтобы лечить.
– Проверим, на что сгодится твоя сила, – оскалилась Герда и, будто на невидимом аркане, потянула Морану туда, где среди жухлой листвы лежал Кай. Кровь пропитала его одежду, растеклась по земле, тускло поблескивала в свете уличного фонаря, единственного, который не был облеплен туманом.
– Перемести осколок из головы Кая в рану, – распорядилась Герда так, будто отдавала приказы на плацу. – И без фокусов! От тебя зависит, что будет с фавном: либо к утру отомрет и о том, что случилось, даже не вспомнит, либо… из тебя получится красивая вдова.
– Как же я ото всех вас устала… – выдохнула Морана и, пачкая в крови длинную юбку, опустилась рядом с Каем на колени. – Я сделаю, что смогу. Но даже если удастся остановить кровь, без магии Каджу рана не заживет.
– Ты умеешь хоть что-то, кроме того, чтобы спорить?
Морана сощурилась, наградила Герду испепеляющим взглядом и напомнила:
– Осколок ему в голову запихнула ты, а чинить мне прикажешь? Кстати, один нюанс: если убрать осколок из головы, ты уже не сможешь играться с памятью Кая, не сможешь заставить его забыть.
– Зря не волнуйся… – Внезапно закашлялся Кай и, шевельнувшись, коснулся руки Мораны. – Я наконец вспомнил. И не собираюсь опять забывать.
– Интересно… – Рассмеялась Герда, скорее облегченно, чем зло, что было бы куда привычней, и, облокотившись рукой о липу над головой Кая, подождала, когда тот откроет глаза. – И как же ты собираешься противостоять магии троллей, забавный мой человечек?
– Семь лет… Волшебное число, между прочим… – Кай снова закашлялся, на губах его запузырилась кровавая пена, и, повернув голову, с кривой улыбкой посмотрел на Герду. – Сегодня ночью исполнилось семь лет, как нас забросило в это десятилетие. В инструкции к зеркалу не было пояснений, что если продержимся семь лет без дурацких скачков, на этом вся беспамятная херня и путешествия во времени закончатся?
– А тебе что, выдали инструкцию? – скрестив на груди руки, спросила Герда с такой же кривой улыбкой. В это мгновение Кай и Герда напоминали брата и сестру, и от этой семейки Моране хотелось держаться подальше.
– Я сам придумал. Перед последним скачком, до того, как стереть память, ты так любезно мне все рассказала, вот я и подумал, если у меня есть осколок волшебного зеркала, значит, и магия найдется. Так почему бы ею не воспользоваться? Вот я и придумал новые правила.
– Никаких скачков, – выдохнула Морана, но не успела осмыслить, как боль лезвием полоснула по сердцу.
– Прости, – донесся издалека голос Кая. Но Морана едва ли расслышала: зажмурилась, застонала и, наклонившись вперед, вдавила ладони в напитанную кровью, влажную землю.
А когда сумела открыть глаза, не поверила: Герда, неподвижная, белая, стояла под липой, замерев в изломанной позе, и иней густо покрывал лицо, руки, светлые волосы и складки черной накидки.
– Это не магия троллей. Это сила моран. Как ты?..
– Пришлось позаимствовать у тебя. – Кай все еще держал Морану за локоть, но она не чувствовала прикосновения его пальцев. И силы своей не чувствовала, хотя после встречи с Каем та должна была пробудиться. – Не переживай, мне небольно: кинжал острый, но… странный какой-то. И не хмурься так. Разве ты не рада меня видеть?
Морана рывком освободила окровавленную руку и, отодвинувшись, оттерла ее о траву.
– Ты думаешь, мне есть чему радоваться? Если ты помнишь – а я надеюсь, ты все теперь помнишь – в прошлый раз мы расстались. И я просила не искать меня.
– И что? Ты ссорилась со мной тысячу раз, но это не мешало нам друг друга любить.
– У меня теперь есть Ирвин.
– Это тот, из которого Герда сделала статую? – посмотрев поверх плеча Мораны, усмехнулся Кай. – Ничего так, можно поставить в гостиной.