Очень мистические истории

Ольга Поезд
Тасоом

Часть первая
Генри Купер

Красное табло «пристегнуть ремни» мигало в темноте. Самолет начало трясти и тянуть на левый борт.

Толчок. Посыпались сумки, разревелся младенец. Кого-то стошнило. Я вцепилась в подлокотники еще сильнее. Поможет ли это?

Я сидела в самом хвосте самолета, старуха на соседнем сидении молилась.

Что под нами? Океан? Иллюминаторы зияли черными дырами.

– Сохраняйте спокойствие, сохраняйте…

Слова стюардессы заглушил рев двигателей. Люди закричали.

Меня охватил… стыд.

Все эти бесполезные дни, суицидальные мысли.

За что мне стыдно? За них? Или за дикое желание выжить?

Страх очистил от всего.

Жить! Жить! Жить!

Я почему-то вспомнила бабушку.

Боже, прости меня за все эти мысли, прости.

Новый толчок. Тело рвануло вперед. Ремень врезался в живот.

Я стукнулась головой о переднее сиденье.

Подлокотники не помогли. Меня сорвало, как тряпичную куклу и тут же вдавило обратно в кресло.

Выпали маски, взвыла сирена.

И крики, крики…

Я хочу жить, как я хочу жить. Пожалуйста, пожалуйста!

Но следующий толчок оглушил.

Я проснулась от собственного крика.

Я в кровати. О, Боже, я в кровати!

Руки тряслись. Волосы прилипли к потным щекам.

Вдох-выдох. Вдох…

Я откинула мокрые простыни, и на трясущихся ногах помчалась в ванную.

Что с тобой стало?

Из грязного зеркала смотрели два испуганных черных глаза. В тусклом люминесцентном свете бледная кожа отдавала зеленым. Или она и правда позеленела?

Круги под глазами, набухшие вены. Я умираю?

Руки затряслись еще сильнее. Я открыла шкафчик за зеркалом и достала таблетницу.

Кто придумывает эти мелкие заклепки? Как старики должны добывать себе лекарства?

Наконец, целая горсть таблеток высыпалась на ладонь.

Их вес уже успокаивал. Благослови того, кто придумал делать деньги на лекарственных препаратах.

Я отправила таблетки в рот и запила водой из-под крана.

Противотревожное, антидепрессант, противосудорожное и антиаритмическое.

Полный набор человека, пережившего авиакатастрофу.

Я присела на край ванной. Как говорил доктор Престен? Заземляемся. Ледяной шершавый пол, босые ноги, холодная ванная под задницей. Дурацкая лампа мерцает. Надо ее поменять.

«Пристегните ремни».

Я тряхнула головой и снова встретилась взглядом с зеркалом.

Во мне мало индейского, я больше похожа на белокожего отца, но эти горящие черные глаза выдают меня с потрохами. Глаза мамы, глаза бабушки, глаза шайенов.

И мамины волосы. Длинные и черные.

Серые предрассветные сумерки наполняли квартиру. Но я не стала включать свет. Так спокойнее.

Да и квартира настолько крохотная, что руки выучили ее наизусть.

Тремор утих. Я заварила чай, но аппетита не было совсем. То ли от таблеток, то ли от тревоги. А скорее всего, и от того, и от другого. Я и до катастрофы выживала почти на одном кофе, а теперь…

Даже в сумраке на черном пластике кофемашины виден слой пыли. Кофе мне нельзя – начнутся панические атаки.

Вот такой достойный выживший. Герой.

Неужели среди 124 пассажиров достойна жизни оказалась только я?

В этом мире нет ни логики, ни справедливости.

Чай оказался омерзительно крепким. Я насыпала немного сахара, но не нашла ни одной чистой ложки в груде грязной посуды у раковины. На помощь пришла китайская палочка из вчерашнего засохшего вока. Иногда мне кажется, что мусор разрастется по квартире и поглотит меня спящую. Так и найдет свой конец «чудом выжившая из Миннесоты».

Я помешала сахар обратным концом палочки и села за хлипкий столик у окна.

Стекло было грязное, подоконник завален пыльными книгами, цветок окончательно засох.

И все же… Вид за окном успокаивал.

Сент-Пол просыпался.

Тускнели фонари, неспешно проезжали первые машины, на горизонте розовело небо.

Я снимала квартиру на шестом этаже, что для даунтауна достаточно высоко, так что я могла себе позволить такую роскошь, как кусочек предрассветного горизонта.

А если подняться на девятый этаж и выйти на крышу, то можно увидеть восточную часть города, разделенную огромной темной рекой Миссисипи.

Раньше я любила сидеть на крыше, любоваться городом и предаваться мечтам. Такое чувство, будто я борюсь за эту жизнь, чтобы спокойно помечтать.

Перед выходом из дома, я сунула в карман старой вязаной кофты таблетницу и накинула на шею амулет. Резной брусочек кедра с маленьким пером на кожаном шнурке. Его когда-то сделала для меня бабушка. Она говорила, что амулет поможет преодолеть невзгоды.

Прости, бабушка, но таблетки пока помогают куда лучше.

На улице было свежо, асфальт намок. Видимо, ночью прошел дождь. Я всегда любила сентябрь. Лето в Минессоте ужасно жаркое и душное. Все эти индустриальные застройки из кирпича и бетона покрываются ржавой пылью и потеют в ожидании дождя.

В резервации, в Монтане, мне казалась ужасно привлекательной жизнь в городе хайвеев и театров. Я смотрела фильмы о студенческой жизни, воображала себя редактором местной газеты, а в будущем и работником какого-нибудь книжного издательства или даже писателем…

В те времена я безумно радовалась переезду, общежитию, городу. Думала, что вырваться из резервации – это самое сложное. Но со временем понимаешь, что сложно не переехать, а найти в этом городе себя. Будто призрак наполненной жизни ходит по тем же улицам, но тебе остается лишь слышать эхо его смеха.

Как оказалось, филологический факультет дает кое-какое знание английской литературы и два пути развития – учителем и официанткой.

Поработав и тем, и другим, я нашла свое пристанище в книжном магазине на Седьмой западной улице. Вот так. Лауреат Нобелевской премии по физике погиб, а я выжила, чтобы продавать детективы в дешевых переплетах и протирать полки от пыли.

От моего дома до магазина всего десять минут ходьбы, но сегодня я шла окружным путем. Мне нужно подышать.

Первые две недели после катастрофы я проходила по девять миль каждый вечер, чтобы хоть чем-то занять беспокойное тело. Потом валилась с ног от усталости, не могла ни думать, ни плакать. Просто хотела спать. Но каждую ночь просыпалась от кошмаров.

«Сохраняйте спокойствие, сохраняйте…»

Погасли фонари.

Я обогнула грузное здание оперы и прошла под аркой на пешеходную улицу. Седьмая западная, выложенная неровной брусчаткой. Здесь с нашим магазином соседствуют только театры и мелкие кафешки.

Как обычно, я пришла первая. Черная ролета, намокшая под дождем, была опущена, наружные фонари не горели. Я нащупала ключ в кармане джинсов и наклонилась к замку, но что-то привлекло мое внимание. Какое-то движение…

Я повернулась к висячей вывеске «Heart’s bookshop» и обомлела. Сова. Настоящая белая сова. Сидит на вывеске, будто так и надо, не сводит с меня круглых желтых глаз.

Это так странно. Ее взгляд завораживал. Она смотрела прямо в меня, будто прилетела на встречу, про которую я случайно забыла.

Если бы не легкие движения головы, можно было подумать, что это макет… игрушка.

– Хэй?

Сова слегка склонила голову, но с места не сдвинулась.

Как такое возможно? Разве эти птицы могут залететь в город? Может, она чья-то?

– Лео?

Я вздрогнула. За спиной из-за угла показался Джей – сын хозяина книжного.

– Джей, посмотри на это…

Я повернулась обратно к вывеске, но сова исчезла. Будто ее и не было. А может, ее и не было?

– На что посмотреть? Что-то с вывеской?

– Там… была сова.

Или не было? Доктор Престен предупреждал, что у лекарств много побочек, включая дезориентацию и галлюцинации. Но пока со мной такого не случалось.

– В смысле, настоящая сова?

Я не знала, что ответить.

Может, не стоило и говорить? Хотя, я не боюсь показаться безумной Джею. Он та батарейка, что хоть как-то поддерживает мое бессмысленное движение в пространстве.

– Настоящая. По крайней мере, мне так показалось.

Джей достал связку ключей и открыл ролету:

– А ты не могла принять за сову, скажем, голубя, Лео?

Ему нравится звать меня Лео. Хотя мое полное имя Леола. Джею кажется Лео забавным. А мне нравится, когда он дурачится. Меня вдохновляет его свобода. Делает что хочет, умеет наслаждаться собой и жизнью. Он отучился на физмате, просто потому что нравилось, а потом осел в книжном – влюбился в дело отца.

– Это же не я продала «Алхимика» Лавкрафта вместо «Алхимика» Коэльо, правда?

– Я знал, что ты мне это припомнишь!

Мы вошли внутрь. Первые лучи солнца уже пробивались сквозь граненые стекла витрин, высвечивая в воздухе блестящую пыль. Я все же рада, что жизнь занесла меня в это место. Среди книг я чувствовала себя спокойней. Они наполняли меня своей бессмертной энергией.

Джей зажег свет и побрел наверх неспешной походкой рок-звезды.

Они с отцом – выходцы из племени оглала в Южной Дакоте. Мистер Харт уже совсем седой и неповоротливый, но Джей говорит, что в семидесятые он был тем еще активистом, участвовал в AIM и даже был арестован в замесе у Вундед-Ни. Не представляю, через что ему и его жене пришлось пройти, чтобы открыть свое дело в большом городе. Я бы так не смогла.

Сам Джей немного младше меня и чем-то походит на молодого Джонни Деппа. Горящие карие глаза, волосы до плеч, смуглое острое лицо и потрясающая улыбка.

Если бы не стойкие флюиды младшего брата, роль которого он и исполнял в своей семье, пожалуй, Джей мог бы меня очаровать. Но я рада, что обрела в его лице друга. Они с отцом сразу же взяли меня на работу. И, думаю, дело не только в хорошем знании писателей новой волны… Такие, как мы, обычно помогают друг другу. И это не кажется чем-то зазорным. Наш народ привык держаться вместе. Нам легче работать, общаться и доверять друг другу. Быть открытыми. Хотя в Сент-Поле я ни разу не сталкивалась с притеснениями, но и радушными людей здесь не назовешь. Со студенческой подругой Айаной из Сомали мы переделали знаменитое Минессота найс (так местные назвают свой сдержанный приветливый темперамент) в Минессота айс. Разница в темпераменте всегда мешает сблизиться. А с моим народом еще сложнее. Иногда я замечаю на лицах тень вины. Как после такого можно сблизиться? Я не хочу вины, не хочу жалости.

Порой мне кажется, что искренность умерла, осталась только толерантность.

– Чай будешь?

Голос Джея звучал на втором этаже, где у мистера Харта спрятался маленький кабинетик.

Я поняла, что так и стою у входа и рассматриваю покачивающуюся вывеску. Взгляд желтых глаз не выходил из моей головы.

Я прокричала в ответ:

– А нет чего покрепче?

– Конечно есть, но не для тебя.

Джей пытался перевести мое состояние в шутку. И мне это нравилось. Это лучше, чем сострадание. И уж точно лучше, чем жалость.

Я поднялась по скрипучей лестнице наверх. Второй этаж был больше похож на деревянный балкон, тянущийся по периметру магазина и огражденный невысокой балюстрадой, будто в старинных европейских библиотеках. Прямо над кассой, среди книжных стеллажей, затесалась маленькая кривая дверь в облюбованный нами кабинет мистера Харта. Письменный стол, чайник на тумбе у окна и новенький шкаф с самыми ценными изданиями.

Джей протянул мне кружку и присел на подоконник:

– Как ты?

Я усмехнулась:

– Так плохо выгляжу?

– Ну… будто сбежала из больницы доживать последние деньки на воле.

Мы оба улыбнулись.

– Наверное, и чувствую себя так же.

– Таблетки не помогают?

Я пожала плечами и сжала кружку. Пить не хотелось, но руки согревались.

– Мы же не знаем, что бы было без таблеток, верно?

Джей изучал меня пронзительным взглядом.

– Хочешь, поедем куда-нибудь на выходные? На озеро? Или в Чикаго? Можем Айану взять. А? Тачку арендуем и рванем.

– Ты опять разбил свою машину?

– Уходишь от темы.

Я вздохнула и поставила нетронутый чай на стол.

– Спасибо, Джей. Но, боюсь, у меня нет на это сил.

– Физически или морально?

– И так, и так.

– О’кей, я не наседаю, ты меня знаешь. Но я всегда рядом, хорошо?

Я улыбнулась, и на душе стало теплее:

– Спасибо.

Посетителей в магазине немного. Мы всегда выходим в плюс, но большую часть прибыли обеспечивают студенты, запасающиеся канцеляркой и тетрадями. Так что мои познания в литературе не особо и пригодились. Правильно считай деньги, клей ценники и следи за тем, чтобы все томики были на своем месте. Но даже когда магазин пустует, я брожу среди стеллажей, перелистывая красивые издания, ровняя корешки и повторяя любимые фразы.

Каждая книга обладает собственным запахом. Старые пожелтевшие страницы пахнут кофе и табаком. А свежие обычно отдают кислинкой. Их блестящие чернила источают запах смолы, глины, земли…

Дверь хлопнула, прозвенел колокольчик. В магазин вошел мужчина в бежевом плаще, с блестящим портфелем в руках и обвел взглядом комнату, будто сам не понял, зачем сюда зашел. Такие клиенты часто ищут конкретный перевод в конкретном переплете. Но обычно ничего не покупают.

Я закрыла томик Китса, поставила на место и вернулась за стойку.

Мужчина бросил на меня любопытный взгляд, прочел бейджик и тут же направился наверх.

Мой бейджик гласил: Леола Джонсон, консультант Heart’s bookshop.

Папа гордился своей фамилией и часто произносил ее на манер Йансон. До того, как родители развелись и нам с мамой пришлось вернуться в резервацию, папа любил повторять, что в моей крови истинный Запад встретился с истинной Америкой. Мне и тогда это казалось отталкивающим, а теперь и вспоминать тошно.

Джей выкатил тележку с новыми книгами в зал и вопросительно кивнул в сторону мужчины, который рассеянно бродил меж книжными рядами.

Я пожала плечами.

Наконец, он сделал выбор. Передо мной лег томик Китса. Тот самый, что я читала перед его приходом. Мне стало не по себе.

Мужчина был средних лет, рослый и все время потирал щетину сухими пальцами.

– Это все?

– Да, будьте добры.

Но его глаза говорили обратное. Он что-то хотел. Но нервничал. Пару раз оглянулся на Джея, разбиравшего книги в дальнем углу.

Я навела сканер на книгу.

– Извините, вы Леола Джонсон, верно?

Вот. Началось. Я замерла и кивнула.

Мужчина улыбнулся, обнажив желтые от никотина зубы.

– Видите ли…

Он нагнулся, достал что-то из портфеля и протянул мне.

Визитка. Я взяла ее, с трудом понимая, что происходит.

Генри Купер.

Специальный корреспондент New-York Times.

+1 347 321 40 52

О, нет. Сердце стукнуло в желудке и замерло.

Но Генри Купер продолжил:

– Я расследую причины катастрофы рейса MS1036 Миннеаполис – Сан-Хосе. Мне очень жаль, что вам пришлось пережить эту чудовищную катастрофу, и я понимаю, как тяжело вам об этом говорить, но… Ваши сведения могли бы помочь мне пролить свет на произошедшее.

Ему жаль. Но в его голосе не слышалось жалости. Я не могла отвести взгляда от глянцевой визитки. В глазах темнело.

Тем временем Генри Купер доставал блокнот:

– Я понимаю, об этом сложно говорить, но вы единственная… выжившая того рейса.

– Я не понимаю, что вы хотите. Я не…

Туман. Меня поглощает туман. «Пристегните ремни». Вода. Вода в горле, в носу. Я не могу дышать.

Видимо, Генри Купер понял, что простого диалога не получится. Он развел руками:

– Простите. Наверное, я появился как-то неожиданно. Давайте лучше договоримся о встрече? Во сколько у вас заканчивается рабочий день?

Он пиранья. Пиранья, от которой уже не отбиться. Я отступила назад и уткнулась в стойку с открытками. Что-то упало.

– Эй, приятель, какие-то проблемы?

Джей! Как я рада, что ты пришел! Спаси меня от этой пираньи, спаси!

– Нет, никаких проблем. Мы с Мисс Джонсон просто беседуем.

Джей окинул взглядом меня, потом посмотрел на визитку, и в его голосе зазвучал металл:

– Я думаю, вам лучше уйти.

– Вы выгоняете меня?

Джей выпрямился и неожиданно оказался на несколько дюймов выше Генри Купера, с его огромной щетинистой головой:

– Вежливо прошу.

Купер просверлил взглядом Джея, потом меня. Я просто пыталась дышать. Вдох – выдох. Вдох…

– Не понимаю вашей реакции, мисс Джонсон. Это глупо. Ваши показания могут помочь…

Джей ступил вперед:

– Кому они могут помочь, Генри? Тебе? Получить гонорар?

Видимо, мужчина осознал всю безвыходность ситуации, сгреб портфель и сунул туда блокнот, не сводя с меня глаз и выдыхая себе под нос что-то в духе «не понимаю».

Наконец, он развернулся и последовал под чутким конвоем Джея к выходу. Но уже стоя на пороге обернулся:

– А что, если я скажу вам, что в той катастрофе не выжил никто?

Джей захлопнул дверь, прямо перед его носом.

Я больше не могла сдерживаться. Побежала в туалет и кинулась к унитазу. Весь утренний чай вышел наружу.

Вода заливается в легкие…

Я повалилась на пол, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы. Руки опять затряслись.

Кому это поможет?

«Не выжил никто».

Я знаю, кто выжил. Я! Только я! Ни младенец, ни молодожены, ни нобелевский лауреат! Только Я!

Ну зачем? Почему?

Я затарабанила кулаками по голове.

– Лео?

Джей стучал в дверь.

Так. Таблетки. Я нащупала в кармане таблетницу и высыпала содержимое прямо в рот.

#

Часть вторая
Тень

Я падала в темноту. Надо мной раскинулось красное табло «Пристегните ремни». Оно было больше меня и больше самого неба. Я усмехнулась – уже поздно. Я лечу в пустоту.

А в пустоте вспыхнули желтые круглые глаза. Сова.

Шепот наполнил уши и эхом улетел вдаль:

– Тасоом. Тасоом.

Мне показалось, или это голос бабушки?

Я упала в воду. Ледяную, жгучую. Здесь не разобрать, где дно, а где поверхность. Куда двигаться, куда плыть. Я закричала, но вместо крика вырвались лишь белесые пузыри воздуха.

Вода заливалась в горло, в нос. Легкие расширялись, грудь распирало изнутри. Я отчаянно хотела вдохнуть!

Внезапно меня вытолкнуло на поверхность. Я вынырнула из вод Миссисипи и тут же спряталась в тени бетонной набережной. Мимо проплыл пароход, осветив ночную мглу прожекторами.

Мое тело двигалось бесшумно и быстро. Или у меня не было тела? Все изгибы русла оставались позади за секунды. Или кто-то мотал время вперед?

Я оказалась у причала, где грузовые контейнеры стояли железными башнями, создавая Великую Тень.

Я скользила между рядов, будто в лабиринте. Я знала, что ищу.

Рядом со старым поржавевшим контейнером стояла груда коробок и лежало тело.

Я скользнула ближе. Толстый бородатый мужчина в грязной поношенной одежде. Воняет мочой.

Я наклонилась.

Его глаза распахнулись. Лицо исказил ужас, нижняя челюсть упала до самой груди. Он завизжал.

Завизжала и я.

Я подорвалась в кровати и судорожно втянула воздух. О, Боже, это опять сон.

Сон.

Но проснулась ли я?

Видимо, нет. Я не могла поверить своим глазам.

На подоконнике, у открытого окна сидела сова. Неподвижно. Ветер играл ее белыми перышками. Глаза желтели в утреннем сумраке.

Я ущипнула себя. Больно.

Казалось, она отреагировала на мое движение – расправила крылья и вылетела из комнаты. Я кинулась к окну. Никого. Лишь ветер окутал мое потное дрожащее тело.

– Я говорю тебе, меня преследует сова.

– Ну хорошо хоть не бешеный пес.

Я кинула в Джея ручкой. Мы сидели на полу в детском отделе и разгребали бардак. Дети имеют свойство брать книги и класть их куда душе угодно.

– Может, сходишь к своему мозгоправу? Вряд ли это хороший знак, Лео.

– У нас встреча на следующей неделе. Не хочу ничего менять.

– Ты его боишься?

Я задумалась, ощупывая рельефный томик Алисы в стране чудес.

Боюсь ли я доктора Престена? Я вспомнила его причесанную бороду, узкие приспущенные очки, аккуратно выглаженную рубашку. Нет, не боюсь. Мне неприятны его вопросы… О том, чего я хочу, почему ругаю себя. Мне всегда хочется ответить – не знаю.

Я покачала головой:

– Нет, не боюсь. Но мне нечего ему пока сказать.

– Кроме того, что тебя глючит?

Я улыбнулась:

– Кроме того, что меня глючит.

А может, это не глюк? Странно. Очень странно. Надо почитать про галлюцинации. И про кошмары. Открытый рот бездомного промелькнул перед глазами. Это просто сон. Бред твоего воспаленного мозга.

Как же хотелось выспаться. Хотя бы часов шесть. Без кошмаров и панических атак.

Джей сложил раскраски в стопку и выпрямился, разминая ноги:

– А может, это и неплохо?

Я с трудом вырвалась из мыслей:

– Что неплохо?

– Глюк. Сова. Ты хотя бы оживилась. Думаешь о чем-то другом. Может, так твой мозг хочет тебя развлечь?

– Если это все, что он придумал…

Мы рассмеялись.

Зазвенел дверной колокольчик.

– Есть кто живой в этом склепе для старых книг?

Я узнала голос. Айана.

– Это ты ее позвал?

Джей улыбнулся. Сама невинность.

Айана была моей подругой из колледжа. Она иммигрировала в Миннесоту из Сомали в 2009 году с мамой и тремя братьями. Мы сразу нашли общий язык, хотя и были совершенно разные. Айана целеустремленная и прямолинейная. В отличие от меня, она сразу нашла свое место – устроилась в языковой центр и помогала освоить язык таким же иммигрантам, как она.

– Вот вы где! Решили сказки на ночь почитать?

На ней был оливковый хиджаб, на смуглом лице светилась улыбка.

Я только сейчас поняла, как соскучилась.

Мы обнялись. От нее пахло розой и сандалом. Я почувствовала тепло.

– И что вы, ребята, задумали?

А задумали они меня отвлечь. И, надо сказать, у них это получилось.

Они повели меня на живой концерт местной инди-группы. Мы сидели за барной стойкой, слушали музыку и болтали о всякой ерунде. Айана ищет помещение для школы, Джей копит на очередную гитару. В какой-то момент я вдруг осознала, что люди вокруг настоящие, живые. С реальными желаниями и заботами…

Я даже с аппетитом съела порцию гренок с чесноком и сыром. Правда, пришлось весь вечер пить только безалкогольное пиво…

Зато Джей успел хорошенько накидаться:

– А травку тебе можно?

Я задумалась. Про травку доктор Престен ничего не говорил. Или это само собой подразумевается?

Айана отказалась сразу.

Мы с Джеем вышли на свежий воздух, спрятались за пожарной лестницей и раскурили косяк на двоих. Я пробовала травку в колледже и не скажу, чтобы осталась в восторге. Но сейчас желание расслабиться превратилось в навязчивый неутолимый зуд.

Джей выдохнул вместе с дымом:

– Хорошо все-таки жить.

С этим я согласиться не могла. Но вечер сделал жизнь более сносной.

Я затянулась.

– Эй, только один раз, и все, не хочу, чтобы у тебя поехала крыша.

Я выдохнула. Голова закружилась:

– Поздно, мою крышу уже не догнать.

Я снова вспомнила искореженное ужасом лицо бездомного:

– Мне сегодня снилось, как я убиваю человека. Или даже не убиваю. Скорее, он будто испугался меня до смерти. И его лицо…

Отвисшая до груди челюсть.

Джей забрал у меня косяк и улыбнулся:

– Ну ты, конечно, в последнее время выглядишь жутковато, но вряд ли могла напугать кого-то до смерти.

Я усмехнулась, но сердце тут же сжалось:

– Просто… Все казалось таким реалистичным. Будто я там была.

– Мне иногда снится девушка из соседнего кафе, и, поверь мне, выглядит она крайне реалистично.

– Прекрати…

– Ну либо… – Джей сделал затяжку. – Либо ты можешь видеть, как смерть забирает людей. Мама говорит, бабушка обладала даром видеть рождение и смерть. Она была шаманкой. Уж не знаю, правда это или нет.

Я улыбнулась:

– Мою бабушку тоже так называли. Она вроде как лечила от болезней и тревог. К ней приходили со всей резервации. Как по мне, она просто хорошо разбиралась в травах.

– Ну… Вот тебе немного мудрости от племени оглала: между знанием и даром тонкая грань.

Я разулыбалась:

– Мне нравится.

В голове заплясали огоньки. Я почувствовала, как расслабляются плечи. Почему бы доктору не прописать мне траву?

Джей докурил и кинул окурок в канализацию:

– А знаешь… Я иногда думаю, это ведь мы с Айаной предложили тебе скататься на Коста-Рику. Ты могла выбрать любое направление. Но мы разрекламировали…

Да, я могла бы выбрать Мексику или Кубу.

– Брось. Кто мог предположить такое? Тем более я мечтала увидеть океан.

И увидела, только изнутри.

– Да, ты права. И все-таки паршиво вышло.

Я знала, что за Джея говорит алкоголь. И в нормальном состоянии он бы не стал напоминать мне о том, как паршиво все вышло. Тем более в миг, когда я перестала об этом думать. Мне захотелось стереть этот разговор. Жаль, что мы не можем стирать разговоры и события по желанию.

Я вернулась домой с легким головокружением и острым чувством голода.

Холодильник был пуст, так что пришлось варить макароны. Но пока я ждала, когда вскипит вода, краски снова померкли. Вот так. Без причины. Травка совсем отпустила, а вместе с ней ушло и воодушевление. Я почувствовала себя разбитой на части. Силы покинули меня. Я поела недоваренные макароны с кетчупом и завалилась спать, не раздеваясь.

Из плюсов – я уснула быстро.

Из минусов – кошмары не хотели оставлять мое измученное сознание.

Красное табло «пристегнуть ремни» загорелось в темноте. Самолет начало трясти и тянуть на левый борт.

Новый толчок оглушил.

Я стала тенью. Бесплотной тенью, рыскающей по ночному городу. Фонари жгли глаза. Я перемещалась во мраке. Под навесами, за деревьями. Быстро, словно проматывая пленку вперед. Кошка встала на дыбы и зашипела.

Женская фигура дрожит на горизонте. Зонт. Стук каблуков по мостовой.

Шаг. И я уже за ее спиной. Зонт медленно поворачивается. Зеленые глаза расширяются, рот открывается неестественно широко. Лицо искажается в ужасе. Она падает без чувств.

Все погружается во мрак.

– Тасоом.

Да, это голос бабушки.

Она зовет меня. Но в темноте никого нет.

– Тасоом.

Я вижу дерево. Пораженное молнией дерево. На одной из ветвей сидит сова. Но, как только я приближаюсь, она срывается и улетает.

– Тасоом.

Бабушка?

Я просыпаюсь.

На этот раз не в панике, а с ощущением присутствия. Будто шепот был здесь, в настоящем.

Но развеялся, стоило открыть глаза.

Я зажгла прикроватную лампу. Комната была пуста.

Рельеф амулета ощущался через потную майку. Может, его присутствие и напомнило мне о бабушке? Как говорит доктор Престен, не знаешь, что впитает в себя подсознание.

Три сорок пять. Спать больше не хотелось. Я пошла в душ, встала под струю теплой воды и закрыла глаза.

Тасоом. Значит, тень. Душа. Для шайенов это одно и то же. Но почему это слово пришло в мою голову?

Воспоминания о бабушке начали мучать мою душу. Ее мягкие морщинистые руки, пахнущие травой и землей, гранатовый подол платья, длинные седеющие волосы. Она пела мне песни тихим хрипловатым голосом. Песни на языке шайенов. Мне кажется, я любила бабушку больше, чем маму. И она любила меня. Называла чудом. И относилась как к чуду. Она умерла, когда я училась на втором курсе. Наверное, с этого и началась череда моих депрессий и тревог.

Или раньше?

Надо выпить таблетки.

Спать так и не хотелось. Не знаю, чего я боялась больше – очередного кошмара или тихого шепота бабушки.

Перед глазами всплыло искореженное ужасом лицо женщины с зонтом. Мой мозг болен.

Я надела парку и вышла в ночной город. Улицы всегда принимали и разделяли мою боль.

Холод пахнул в лицо, развевая остатки сна.

Ноги сами несли меня в путь. Мимо разрисованного граффити дома, вдоль пустынных трамвайных путей, вниз, в потемневший от сырости переход под железной дорогой, и вот передо мной раскинулась великая река Миссисипи. Ее течение не было быстрым, но даже слабый шум воды успокаивал. Я слышала, как она качается в русле, плещется в заводях, неспешно продвигаясь вперед.

Огни города отражались в этой реке. Белые, желтые, красные… Смешивались на темном полотне воды и дрожали, будто размытые краски.

Я прошла по бетонному мосту и оказалась на восточном берегу – район парков и старых частных домов. Здесь искал свое вдохновение не менее грустный Фицджеральд. Но он умел превращать чувства в прекрасные слова. А я… За годы, проведенные в Сент-Поле, я поняла, что любовь к чтению еще не делает тебя писателем.

Возможно, книги для меня просто излюбленная форма эскапизма?

Я остановилась у кленовой рощицы и взглянула на город поверх реки. Он стоял недвижно. Собрал в гроздь все свои небоскребы, провода, застывшие краны.

Я захотела перейти на другую сторону набережной, но остановилась. На асфальте под моей кроссовкой трепетал флаер с летящей белой совой.

Мимо промчался мотоцикл. Я отпрянула назад. Холодный порыва ветра растрепал волосы. Надо же, еще один шаг, и мотоцикл снес бы меня вместе с моей грустью. Может, так было бы и лучше.

Рев мотора улетел вдаль. Казалось, такой громкий звук должен разбудить весь город. Но город спал. Я была одна. Одинокий призрак этого города.

Ветер зашелестел в кленовых листьях, и мне безумно захотелось на волю. Подальше от бетона и огней. В родную Монтану.

Я закрыла глаза. Бабушка ведет меня за руку по степи, поет песни, собирает душистую зубровку и щекочет веточками мои ладошки. Ветер ласкает высокую траву.

Сердце сжалось. Может, оставить все и уехать?

Нет, глупые фантазии. Мне нечего делать в резервации. Бабушки нет. Мама живет в этом старом доме, не желая ничего менять. В последний раз, когда я ей звонила, она сказала, что грустить неправильно. Что Великий дух дал мне второй шанс, даровал жизнь, чтобы я смогла что-то совершить.

Я не дослушала ее и отключила телефон. Так странно, имя Леола означает львица, храбрая. А я не могу даже с собственной матерью поговорить, чтобы не довести себя до слез.

Когда я возвращалась обратно, уже светало. Выключались фонари, проезжали первые трамваи. У газетного киоска парень выгружал из машины коробки со свежими газетами. Я автоматически пробежала глазами обложку и замерла.

Лицо этой женщины. Из моего кошмара.

Может, я видела эту газету вчера?

– Извините?

Парень вытащил последнюю коробку и закрыл машину:

– Да?

– Я могу взять газету?

– Я только привез товар. Сейчас придет…

– Нет-нет. Я просто посмотрю и верну, хорошо?

Парень удивился, но возражать не стал.

Да, то самое лицо. Ее зеленые глаза смотрят прямо на меня. Такие растерянные…

Вы знаете этого человека?

Сегодня ночью на пересечении Юниверсити-авеню и Джексон стрит была найдена женщина, с полной потерей памяти. Об этом сообщает городская больница Фэрвью Саутдейл.

Женщину обнаружили без сознания. Травм и признаков насилия нет, —

сообщает дежурный врач.

Удалось установить ее имя и возраст – Мэри-Энн Блэк, 38 лет.

Полиция пытается разыскать ее родственников.

Приметы: рост 167 см, среднего телосложения, волосы русые, глаза зеленые. Одета в синюю блузку, коричневую юбку и коричневый пиджак, черные туфли. Рядом нашли черный зонт и темно-синюю дамскую сумочку.

Если вам что-то известно об этом человеке, пожалуйста, сообщите в больницу Фэрвью Саутдейл, на горячую линию газеты, или по телефону 911.

#