Уровень ZERO – 2. Пейзаж с дождем

– Погоди, – остановила я, – давайте линию поведения выберем. Но прежде, в свете последнего открытия, попробуем хотя бы известные факты разложить по полкам.

Борька приложил палец к губам и кивком показал на Шантера. Тот, уставившись на монитор, пребывал в ступоре. Я пожала плечами. Потом подошла к нему и дотронулась до руки.

Ромка вздрогнул и безучастно сказал:

– Моя жизнь после лета изменилась настолько, что, по-моему, уже и не принадлежит мне. Убийства, монстры, живые валуны… То меня похищают, то вас хотят убить. Умершие художники рисуют иконы, научная секта гипнотизирует население. У Зинаиды роман не с нормальным мужиком, а с каким-то суперсолдатом. Зинаида, он же не человек, он призрак: то появляется, то исчезает… На самом же деле его нет, неужели не понимаешь? Мы превращаемся в мутантов и скоро сами себя не узнаем. А самое страшное – это какой-то планетарный заговор против нас троих. Ну, кому мы, на фиг, нужны, чтобы плести вокруг такую хитрую паутину? Что мы знаем? Почему так интересуем людей, с которыми никогда до этого не пересекались? А тут еще Ферзь! Я же ему так верил!

– Врешь ты все, – спокойно сказал Жуков. – И Ферзю ты не верил, и от ситуации кайф ловишь. Единственное, что тебя пугает, – это изменения, которые происходят с тобой, и абсолютная неясность общей картины. Да, все запутано, но иначе было бы неинтересно жить. А представляешь, как будет здорово, если паутину удастся распутать? Это же эксклюзив, уникальнейший материал, который сам падает с неба! А то, что меняемся, так не к худшему же. Девушки по парням-паукам млеют, так что пользуйся случаем! Да и умственный потенциал у тебя повысился, уж поверь на слово. Ты у нас сейчас главным аналитиком будешь, поэтому излагай соображения о Ферзе!

Ромка взбодрился, подумал и признался, что сказать ему нечего. И тогда слово взяла я:

– С Ферзем вообще ничего не понятно. Зачем понадобилось придумывать идиотскую историю с машиной? Чтобы выйти на Алексея? Ну, нашли мы «шестерку», а дальше что? Это ж не повод идти в монастырь по душу Стасевича! Из-за болезни жены он сам мог проникнуть туда гораздо быстрее.

– Плохо, что мы лишь формально проверили липовых партнеров Ферзя, – сказал Жуков. – Установили, что есть такая фирма, и решили разобраться позже. А надо было хоть какую-то дополнительную информацию через наших знакомых в УБЭП раздобыть.

Он был прав, информации не хватало. После встречи с Ферзем в надежде найти Куницына, гонявшегося за монстром и полотнами Стасевича, а заодно пытавшегося убить меня, мы чересчур много времени уделили сыскному агентству «Фобос». Хозяин его оказался жуликом и альбиносом, но, к сожалению, не бывшим учредителем нашего журнала. Им сейчас занимался Красин.

На след бывшего следователя Хоменкова, переметнувшегося в стан неприятеля, тоже выйти не удалось, хотя мы очень старались, и тоже угробили на поиски уйму сил. И вот теперь пожинали плоды собственной недальновидности.

Но оправдание все же было: история, в которую мы угодили, состояла из тысяч разрозненных фрагментов и распадалась на тысячи ответвлений, которые невозможно было ни проследить, ни проанализировать. Нас было всего трое, и у нас для этого не хватало ни сил, ни времени, ни мозгов. Но выходить из игры было поздно, это означало бы смерть.

Самое скверное, что все было запутано и на официальной стороне. О судьбе Куницына не мог узнать даже Красин: тот словно растворился в воздухе без следа. И вообще было непонятно, жив он или все-таки мертв после выстрела Глеба? По делу о летних убийствах обвинялись четверо его подельников, двое из которых по естественным причинам уже скончались в СИЗО. Красин был уверен, что оставшаяся парочка до суда тоже не дотянет. Но ни он, ни мы понятия не имели, что бы все это значило.

Похоже, что дело, начинающееся, как забавная шутка о мифическом монстре, превращалась в реальный триллер. И мы могли выжить, только распутав его. В общем, хуже быть уже не могло.

– Логики Ферзя все равно пока не поймем, – сказала я, – поэтому давайте попробуем с конца. Чего он добился в результате разыгранного спектакля?

Ребята переглянулись.

– Стал учредителем нашего журнала, – растерянно сказал Ромка.

– Так, может, это и было его целью?

– Тогда в действиях Ферзя прослеживается система, – согласился Шантер. – Правда, дурацкая по своему построению. Зачем-то он долго обхаживал меня, пытаясь втянуть в поиски машины, зацепил нас приличной суммой денег, и лишь тогда попал в дамки. Неужели нельзя было найти более простой путь? И означает ли это, что бывшие хозяева журнала по-прежнему им владеют, только уже через Ферзя? Или это другие люди? И на кой им журнал? Опять кодировать население и искать ценную информацию в печатном мусоре? Но к чему были нужны такие сложности?

– Главный вопрос заключается в том, зачем они с самого начала охотятся за Стасевичем? – заметила я.

– Да кто они-то? – жалобно спросил Ромка.

– А вот это уже второй вопрос.

– А третий: почему они и за нами стали охотиться? – подсказал Ромка. – Помнишь фразу Хоменкова: «Скажи спасибо, что не тебя выбрали, а Шантера!» Значит, им нужен был любой из нас, просто со мной хлопот меньше.

– Была такая фраза? – встревожился Жуков. Я кивнула.

– Это еще не хватало! – пробормотал он. – Похоже, мы себя недооцениваем.

В разговорах, мы, порой, шутили на эту тему. Но полагать, что кого-то интересуем вне сферы своей профессиональной деятельности, нам и в головы не приходило.

– И все-таки с Ферзем что-то нечисто, – сказала я, – и вы сами это чувствуете. Ромка прав: если он стремился стать учредителем, то почему просто не предложил свою кандидатуру?

– Кредит доверия не тот, – объяснил Жуков, – да и мы, обжегшись однажды, проверять бы его стали.

– Пожалуй, – кивнула я, – но тогда комбинация, которую нам предложили, не дурацкая, ее составляли очень умные люди. Даже гениальные, потому что сумели точно просчитать нашу реакцию на свое самое незначительное действие.

– Гениальные психологи, – уточнил Жуков.

Мы переглянулись. Шантер побледнел.

Зачирикал сотовый. Номер не определился. У меня замерло сердце.

– Ева, – раздался издалека голос Глеба, – ребята рядом? Включи громкость!

Я включила.

– Слушайте внимательно, – продолжал Полторанин, – будьте очень осторожны! Все время поддерживайте связь между собой и не упускайте друг друга из вида. В Вишневке не показывайтесь, силовикам не доверяйте, кроме самых проверенных и близких знакомых. А лучше всего бросьте свои авантюры и займитесь мирным трудом!

– Тогда нас точно кончат, – пробормотала я.

– Может быть, – согласился Глеб, – значит, просто будьте осторожны! Ева, никакого общения с Чижевским и его окружением!

– Поздно, – сказала я, – уже пообщалась.

– И что?!

– Ничего.

– Значит, впредь избегай общения!

– Слушай, генерал, – не выдержала я, – можешь считать, что уже напугал нас. А теперь попробуй хоть что-то конкретное сообщить.

– Кроме всего прочего, охота может вестись и на вас.

– Но почему?!

– По кочану! Сами соображайте! Меньше светиться надо в дурацких историях с полетами автомобилей! А теперь выключи громкость.

Я выключила.

– Думаю о тебе каждую секунду. Береги себя! Если опять куда-нибудь влезешь, и с тобой что-то случится, приеду и убью собственными руками!

На этой оптимистической ноте Глеб отключился. Мы молчали. Потом Ромка с надеждой спросил:

– Может, это ошибка? Ну, какой от нас вред?

Я налила воды из графина, выпила. Ребята не сводили глаз с пустого стакана: стекло под моими пальцами плавилось.

V

Несколько дней прошли в творческом экстазе: мы старались придать изданию новый облик, и это, похоже, удавалось. А потом наступила пауза, и Жуков собрал нас на военный совет.

– На повестке дня остается собственная безопасность, так что пора выходить на новый виток расследования, – призвал он, – а для начала попробовать разобраться хотя бы с Ферзем.

В суете мы, порой, вспоминали о коммерсанте и никак не могли поверить, что так легко купились на его рассказы.

Ну, не странно ли, в самом деле, что опытный бизнесмен расставался с наличными, довольствуясь липовыми отчетами случайных партнеров по туристическому бизнесу, и не пытаясь проверить ход реставрационных работ? Или хотя бы поручить это доверенному лицу? Тем более, что руины замка находились рядом с известным монастырем, и халтура была просто недопустима!

Но гораздо больше нас беспокоило другое: Ферзь казался искренним, по крайней мере, верящим в собственные слова, а интуиции мы доверяли.

– Что же получается? – развел Ромка руками. – Он врет и сам верит в свою ложь? И как это называется?

Но мы уже поняли, как это называется, и по спине у меня пробежал неприятный холодок.

– Интересно, замешан ли в истории с Ферзем его адвокат? – задумчиво спросил Борька. – А если нет, что он вообще знает?

Я завершила прения:

– Господин Иоффе – профи, и это главная причина, по которой он не станет мараться. Возможен, конечно, шантаж со стороны неприятеля, но вряд ли наш новый знакомый предоставит для этого повод. Он осмотрителен, в подборе клиентов разборчив, поскольку может себе это позволить, а, значит, Ферзь не должен быть ему безразличен. Думаю, надо связаться с адвокатом.

И позвонила Илье Ивановичу. Тот сообщил, что Ферзь в отъезде и уже несколько дней от него ни слуху, ни духу. Но это нормально, так как жена лечится, а он отдыхает.

Наступила долгая пауза, адвокат поинтересовался:

– Вы о чем-то хотели спросить?

– А вы сами ничего нам сказать не хотите? – осведомилась я.

Адвокат был умен.

– Приезжайте, – коротко бросил он. И, усмехнувшись, добавил:

– Все-таки я верно оценил вас при нашем знакомстве!

Через полчаса мы были у адвоката. На сей раз он угостил нас обещанным кофе, и тот был действительно выше всяких похвал!

– Илья Иванович, – сказал Борька, – нас беспокоят некоторые аспекты взаимоотношений с вашим клиентом. Прежде всего, мы не уверены в его искренности.

Жуков кривил душой, но адвоката надо было зацепить. А затем Борька изложил наши соображения. Адвокат внимательно выслушал и неожиданно изрек:

– Можете не верить, но с некоторых пор у меня тоже вызывают недоумение и даже опасения поступки моего клиента. Более того, похоже, что и характер у него стал меняться!

– С чего вы взяли? – насторожился Жуков.

– Так я его знаю пятнадцать лет, – пожал плечами господин Иоффе, – и могу делать выводы!

– Все мы меняемся с возрастом, – заметила я.

– Не тот случай, – возразил адвокат. – Мой уважаемый клиент стал нелогичен и непредсказуем в своих поступках. Он не должен быть полностью откровенным: бизнес есть бизнес, и какую-то информацию нужно держать при себе. Но есть ситуации, выход из которых обязаны находить профессионалы. Им за это платят. А если клиент сам решил разобраться, то окружение должно получить хотя бы минимум сведений о том, что происходит. Это необходимо для подстраховки. А сейчас о многих его действиях никто не имеет ни малейшего представления! Он внезапно исчезает и так же внезапно появляется, ничем не объясняя своего отсутствия. Но меня беспокоит другое: доброжелательный уравновешенный воспитанный человек вдруг стал нервным и суетливым. Он всегда был дальновиден, а сейчас не уверен в своих решениях, сомневается, тянет, теряет деньги. И мне кажется, эта метаморфоза беспокоит его не меньше, чем окружающих, но он просто не может с собой справиться.

– Может, наркотики? – предположил Борька.

– Исключено, – твердо сказал адвокат. – Неужели вы полагаете, что в зрелом возрасте умный, успешный и сильный человек станет наркоманом?

– По своей воле – вряд ли, – заметила я. – Ну, а если болезнь жены подкосила его, а кто-то из доброхотов, оказавшихся рядом, предложил препарат, заглушающий душевную боль?

Адвокат покачал головой:

– Сомневаюсь! Арсений Львович из категории людей, которые с детства приучены отвергать угощения незнакомых дядей. Но я не имею права перемывать косточки своему клиенту, и согласился на встречу лишь потому, что он вам доверяет. А, кроме того, меня самого беспокоят события, происходящие в последнее время, и мне не с кем их обсудить. Надеюсь, вы не станете использовать услышанное здесь во вред Арсению Львовичу? Поскольку моя профессия, как и ваша, требует определенных этических рамок, задавайте вопросы, а я постараюсь ответить, не слишком выходя за них.

– Расскажите подробнее, что это за фирма, которая его кинула? – спросил Жуков.

– Называется «Око», существует более пятнадцати лет.

– Странное название для архитектурных излишеств, – удивилась я. – Когда мы наводили справки, фигурировал другой брэнд.

– Фирма имеет разветвленный бизнес в самых различных сферах, – пояснил адвокат. – Есть у нее, в частности, маленькое производство, где виртуозно шлифуют линзы для очков и какой-то аппаратуры. Отсюда, видимо, и общее название. А вы копались в каком-то ее отсеке, упомянутом в договоре.

– А при шлифующем производстве, наверное, аптека, врачи-офтальмологи? – подсказала я.

– Не знаю, – честно признался адвокат. – Там все время что-то меняется и расширяется. Только архитектурой фирма не занимается. Одно из бурно развивающихся направлений в ней – туризм, а уж под него «Око» заключает контракты с реставрационными и строительными структурами.

– Структурами или структурой? – встрял бдительный Шантер.

– По моей информации, – структурой, но на проведение тщательного расследования клиент распоряжений пока не давал.

– Мы наводили о ней справки, – сказал Борька. – Скорее всего, это дочернее предприятие, оформленное на подставных лиц.

– Вполне вероятно, – согласился Иоффе.

– А чем еще занимается «Око»?

Адвокат понимал, что у нас нет времени копаться в мелочах, поэтому искренне старался помочь:

– Сауны, солярии, психологическая реабилитация бизнесменов после трудов праведных.

Мы слушали с возрастающим интересом.

– А еще несколько заправок и станций техобслуживания, – продолжал адвокат. – Именно с них начиналась фирма, и они заложили основу туристического бизнеса: восстанавливались добитые, купленные по дешевке автобусы, которые проще было использовать, чем продать. Тогда же создавал свое дело и мой клиент.

– Вы хотите сказать, что Арсений Львович уже в то время пользовался услугами начинающей фирмы? – уточнила я. Адвокат кивнул.

– И они обслуживали его легендарную «шестерку»?

Адвокат снова кивнул:

– А в чем, собственно, дело? Что вас смущает?

– Видите ли, – тщательно подбирая слова, принялась объяснять я, – выяснилось, что снимки в Житовичах сделаны не случайно. Арсению Львовичу явно позировали. Знал ли он об этом, – сказать трудно. Но если машину его действительно искали, а не морочили нам головы, то только не из-за фотографий!

Адвокат ошеломленно спросил:

– А из-за чего же?

– Это мы и сами хотели бы знать! Кстати, ваш клиент не рассказывал, где он был во время последнего исчезновения?

– Объяснил, что встретил знакомого, и тот пригласил его на дачу.

Мы насторожились.

– А где дача знакомого? – поинтересовался Жуков.

– По-моему, в Сосновке.

– А кто по профессии хозяин дачи? И находились ли там еще какие-нибудь люди?

– Знакомый – искусствовед, а на даче отдыхала компания его друзей – ученых.

Мы переглянулись: ни в случайности, ни в совпадения никто из нас не верил. Адвокат перевел встревоженный взгляд с меня на Борьку и поинтересовался:

– Это что-то означает? И что теперь делать?

– Приложите максимум усилий, чтобы клиент ваш как можно дольше не появлялся в стране. И, разумеется, не раскрывайте его координаты, – посоветовал Борька. – А мы будем держать вас в курсе всего, что сумеем нарыть.

Мы поднялись и стали прощаться. Обмениваясь с Жуковым рукопожатием, адвокат с любопытством спросил:

– А что это за история с летающим фордом?

Борька вздрогнул и хмуро сказал:

– Досужий вымысел наших коллег.

– Ну-ну, – протянул господин Иоффе.

И, распахивая передо мной дверь, спохватился:

– Чуть не забыл! Фирма «Око» занимается благотворительностью. В Житовичах, например, оборудовала приют для бездомных и приглашает туда за свой счет первоклассных консультантов! Хотя вряд ли вам это пригодится.

От неожиданности я споткнулась и, если бы не Борька, рухнула бы в лестничный пролет. Адвокат удивился, помедлил и с озадаченным видом осторожно прикрыл за собой дверь.

На улице было холодно. Я нырнула в машину, а Борька еще несколько минут благословлял Шантера на свидание с блондинкой Катей.

– Чего так долго? – спросила я, когда он устроился на водительском сиденье. Жуков веселился:

– Тебе знать не обязательно, это наши с Ромкой мужские секреты! А, если честно, я думал, что в любовных делах он более искушен.

Боря, – с ужасом сказала я, – надеюсь, ты не вывалил на него весь свой жизненный опыт?

– Это за пару минут-то? – саркастически заметил Жуков и включил зажигание.

Защебетал мой сотовый.

– Зинаида, – забасил друг и коллега Стасевича Соломон, – сто лет тебя не слышал! Куда пропала? Может, появишься? Пообщаться надо!

Мы действительно не виделись с лета, и я сказала:

– Могу заехать прямо сейчас. Ты где, на Садовой?

– Приезжай в мастерскую к Федору, чаем напоим!

На общественном транспорте тащиться к художникам не хотелось, и я стала подлизываться к Борьке. Тот оказал вялое сопротивление, потом согласился:

– Ладно, а поесть у них найдется?

Заехали в магазин, купили сыра, сухариков и через полчаса были в Старом городе.

Особняк терялся в осенних сумерках, и лишь несколько освещенных окон указывали верное направление.

Борька набрал код, мы поднялись по скрипучей лестнице, и удушливая волна тропических ароматов окутала нас: джунгли в прихожей радовали летней неувядаемостью.

В мастерской пахло воском и травами, на плите закипал чайник. Мужики в очередной раз бросили пить, чистили организмы травяными настоями, и вид имели благообразный, а лица – праведные и постные, с легким налетом законной скорби.

– Зеленый, как ты предпочитаешь, – расшаркался Соломон, подавая мне кружку с чаем. – Федя, ребята твои любимые сухарики с орехами принесли!

Появился из закутка Федор, поздоровался и сел за стол.

– Ты чего там копался? – не выдержала я.

– Кое-что потом покажу, – пообещал он и завел светскую беседу о вернисажах.

Попили чаю с бутербродами, полакомились сухариками и медом.

– С дедовой пасеки, – похвастался Соломон, любуясь тонкой янтарной струйкой, тянущейся, как паутинка, с ложки, и тающей в глубине керамической кружки.

Я знала, что дедом они величали старого художника Андреича, отринувшего городские пороки и поселившегося на хуторе.

«Прильнул к истокам», – говаривали ребята. Истоки оказались щедрыми: дед регулярно снабжал городских коллег дарами лесов, садов и огородов, среди которых почетное место занимали мед и целебные травы. Но самое любопытное заключалось в том, что Андреич, обретавшийся вдали от язв цивилизации, знал абсолютно все, что делалось в мире. И сейчас, как я поняла, общение с ним тоже не ограничилось пополнением медовых запасов. Именно поэтому Соломон и позвонил мне.

После чайной церемонии Федор исчез за шкафом и появился с несколькими полотнами. Я решила, что это новые работы деда, который от парадных портретов резко перешел к воспеванию матушки-природы, но нас ожидал сюрприз. На картинах мы сразу узнали Житовичи.

На одной был изображен княжеский замок. Сквозь призрачную красоту слегка изломанных плоскостей проступали будущие руины, удлиненная женская фигура в черном казалась почти бесплотной, и серым смазанным языком касалось ее ступней полчище крыс. А вел их, почти сливаясь с фоном, человек в длинном темном плаще с капюшоном и флейтой. В профиле угадывались черты Чижевского.

На втором полотне волны желтого тростника разбивались о монастырские стены, и тяжелые тучи, сталкиваясь и клубясь, отбрасывали на древние камни мрачную тень. Лишь тонкий солнечный луч, скользнувший между ними, сиял на поверхности колоколов и золотил волосы звонаря в монашеском одеянии, выбивающиеся, как нимб, из-под скуфьи.

На третьей картине длинное желтое здание в лучах заходящего солнца приобретало тревожный багровый оттенок. В раскрытых окнах маячили бледные лица и какие-то исковерканные тела. А у крыльца стоял вороной конь, запряженный в длинный зловещий экипаж. Экипаж смахивал на катафалк, на козлах восседала тщедушная фигура в черном цилиндре и фраке. Бледное лицо, несомненно, принадлежало Куницыну.

В авторстве работ можно было не сомневаться: все они принадлежали кисти Стасевича, хотя и полностью отличались от всего, сделанного им до сих пор. Но я этому почему-то не удивилась. У Борьки же вид был ошарашенный.

– Чижевский! – кивнула я на первое полотно. И лицо у него окончательно вытянулось.

– Горазды вы на сюрпризы, ребята, – сказала я, обращаясь к художникам. – Что бы все это значило? И откуда у вас работы Алексея?

Те переглянулись, и Соломон пробасил:

– Их дед из монастыря привез. Лешка картины прислал со смыслом, но мы не поняли, с каким именно? Позвонили Андреичу, тот сказал, что их нужно показать женщине, которой нравится «Пейзаж с дождем». Вот мы тебя и пригласили.

И с любопытством добавил:

– Это мы у тебя спрашиваем, что Лешка сказать хотел?

А Федор попросил:

– И еще расскажи, как ты к камню съездила? Туда сейчас попасть трудно, а ты побывала летом, мы точно знаем!

– А почему трудно? – удивился Жуков.

– Дорогу в обход пустили, до камня не добраться, – объяснил Федор. – Люди по лесу шастают в форме лесников, прохожих гоняют, якобы, во избежание пожаров.

И я поняла, почему Глеб запретил нам появляться в Вишневке. Местность негласно и ненавязчиво опекали силовики, и наше появление могло вызвать их интерес. Ведь камень не всех допускает к себе, да и по-разному действует на людей, так что каждый из нас может стать любопытнейшим объектом для изучения.

Не следовало афишировать то, что произошло, но и хранить в абсолютной тайне было бы глупостью. Мало ли что могло с нами случиться! А на художников можно было положиться, тем более, что они сами уже ввязались в эту историю.

Я взглянула на Жукова, тот кивнул. И я рассказала все, что произошло после нашей последней встречи на Садовой. Ребята внимательно слушали, изредка задавали вопросы.

Когда я закончила, надолго задумались. Потом Федор сказал:

– Надо же, как все переплелось: Стасевич, Вишневка, Житовичи, вы… Одного не пойму: связующей нитью является камень или же Алексей?

Я пожала плечами:

– Мне, в первую очередь, интересно, что Стасевич хотел сказать картинами? То, что Куницын жив, и его нужно искать в Житовичах? Или то, что он связан с Чижевским? Или же это – просто образы, которые надо расшифровать? И к чему такие секреты и сложности? Я понимаю, что личность Стасевича по-прежнему вызывает интерес и ему безопаснее в монастыре. Но зачем передавать полотна через знакомых, чтобы мы сломали головы над их смыслом? Не проще ли назначить встречу в Житовичах и расставить все точки над i?

– Значит, не проще! – твердо сказал Соломон. – Лучше задайся вопросом, кому и зачем нужен Лешка? Почему он скрывается в монастыре? И кто с маниакальной настойчивостью пытается завладеть его работами? Причем, чем дальше, тем интерес к ним больше!

– А у тебя есть соображения на этот счет?

Соломон кивнул:

– После того, как вы рассказали о визите в Вишневку, все понемногу стало занимать свои места. Истинный художник творит не разумом, а энергией, которая в нем заложена.

– Информацией, – поправил Федор.

– Пусть будет информацией, – согласился бородач. – Информацию эту Бог поровну не делит: самой тайной и сокровенной он одаривает лишь избранных. А те уже в образах доносят ее до человечества. И чем тоньше художник чувствует, тем сильнее и необычнее его образы. А Лешка в этом плане – человек уникальный, он след от полета бабочки видит! Представляете, какие возможности в нем открылись после поездок в Вишневку? Его нынешние картины проникают в зрителя! Не знаю куда, – в мозг, душу или сердце, но они остаются внутри человека. И вызывают ответные чувства. Вот из-за этих свойств Лешка кому-то и нужен!

– Я же в прошлый раз говорил: главное – это эмоции, а из них самая сильная – любовь, – поддержал коллегу Федор. – И вера в то, что она всесильна. Если мать любит сына, муж жену, брат сестру, то они горы свернут во имя любимого человека только потому, что верят: это возможно! Такую истину Христос проповедовал еще две тысячи лет назад, а уж он-то знал, о чем говорил.

– А скажите, маэстро, – задумчиво произнес Жуков, – можно ли, пользуясь научными методами, проследить воздействие картин на зрителя?

Художники переглянулись, пожали плечами.

– Если к нему подвести всякие клеммы и диоды, – неуверенно сказал Соломон.

– Может, при помощи специальной аппаратуры, – согласился Федор. – А, вообще, думаю, это процесс длительный, требующий наблюдения за испытуемыми, анализа данных и прочих научных заморочек.

– А если быстро? – не отставал Борька.

– Разве что, на экстрасенсорном уровне, – размышлял Федор.

– Это относится и к чудотворным иконам? – спросила я. – Или к ним должен быть особый подход?

Все мы в большей или меньшей степени ощущали себя верующими, но религиозным никто из нас не был. Поэтому тонкостями церковными не владели и руководствовались, в основном, логикой и интуицией.

– И могут ли новые иконы считаться чудотворными? – добавил Жуков. – Насколько понимаю, они должны быть намоленными, а, значит, старыми?

– Ты имеешь в виду иконы кисти Стасевича? – уточнил Федор. – Ох, не знаю! Но если его обычные картины так мощно влияют на психику, что уж говорить об иконах? Иконописцы долго готовятся к процессу, настраиваются, какие-то обряды проходят… В приложении к Алексею это должно дать фантастические результаты! Не знаю насчет чудотворности, чтобы ее подтвердить, наверное, нужен срок и какое-то количество зафиксированных чудес, но то, что иконы, написанные Стасевичем, излучают огромную силу, сомнению не подлежит. И как она возрастет со временем, можно лишь догадываться! Я видел его иконы и знаю, о чем говорю.

– Где видел? – мгновенно отреагировала я.

Федор замялся и извиняющимся тоном сказал:

– Прости, но у нас свои секреты. И при ваших проблемах вам лучше о них не знать.

– Ладно, – сказала я. – А теперь подумайте: если кому-то удастся вывести примерную формулу воздействия искусства на психику человека, как он может ее использовать?

– В положительном плане или наоборот? – спросил основательный Соломон.

– Наоборот.

– Во-первых, блокировать психику людей от воздействия конкретных произведений, а, может, и всего искусства, в целом, – предположил Федор. – Для этого сгодится массовый и индивидуальный гипноз, замена истинных ценностей ложными, существуют, наверное, и другие методы. А, во-вторых, можно влиять на авторов, чтобы знак их энергии поменять с плюса на минус. То есть, заставить в свои работы противоположную информацию вкладывать. Причем, художник должен быть уверен, что правильно делает, и отдаваться процессу со всей страстью, а иначе нужного эффекта не будет. Кстати, я где-то читал, что любовь и ненависть вызывают одни и те же биохимические процессы в организме, за исключением какой-то мелочи. Но в этой мелочи – вся суть! Она-то и определяет конечный знак: плюс или минус. Не зря предки утверждали, что от любви до ненависти один шаг. А они были намного мудрее нас и знали то, до чего ученые только пытаются докопаться!

Соломон добавил:

– Представляете, каким мощным оружием стали бы Лешкины картины, если бы действовали разрушающе?

Это было уже кое-что. Часы показывали десять, мы распрощались и нырнули в холод ночного города. Борька подвез меня к дому, но во двор, забитый машинами, въезжать не рискнул.

– Негде развернуться, – проворчал он. – Добежишь?

Я кивнула. Когда отпирала подъезд, услышала тихий свист, выводящий мелодию «Черного бумера». Оглянулась: возле беседки шевельнулась тень. Я захлопнула дверь и

гигантскими скачками понеслась наверх. Влетела в квартиру, повернула ключ и прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Этот свист в течение нескольких дней я слышала в самых различных местах и в самое разное время, но не придавала этому значения. И только сейчас поняла, что меня преследуют.