Гроза

Еще вчера они были заброшены, а сейчас там кипела жизнь.

Вот у этого домика на двух хозяев всегда сидели две бабушки: одна – на лавочке у одной двери, вторая- у другой. И рядом с каждой бегали внуки.

Потом бабушки, видимо, умерли, а внуки разъехались.

Но теперь прошлое вернулось: двери по обеим сторонам дома были снова распахнуты, у каждой сидела бабушка в цветастом халатике, а по участку с громкими криками носились внуки, двое мальчиков и девочка.

А здесь жила моя подруга. С папой, мамой и спаниелем Реной, облаивавшей всех, проходящих мимо.

Потом они дачу продали, и больше мы не виделись.

Неожиданно раздался громкий собачий лай, и из-под забора высунулась рыжая собачья мордочка.

– Рена?– нерешительно спросила я.

Спаниель прекратил лаять и приветственно завилял хвостом.

Я окинула взглядом участок: хозяев не было видно.

Немного помедлив, я поспешила дальше за родителями.

А тут, на углу, в ветхом домике жила мамочка с двумя детьми. Потом домик снесли, построили новый, двухэтажный, красивый. И обнесли сплошным забором из профнастила.

То ли мамочка разбогатела, то ли дачу продала.

Похоже, этот мир прошлого тождественный. Только здесь мне повезет.

Я прислушалась, о чем говорят идущие впереди папа с мамой.

– Надо бы на следующей неделе машину песка заказать,– сказал папа.

– И земли- грядки поднять,– предложила мама.– А то сзади совсем болото.

Мне снова вспомнились «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери.

К космическому кораблю  землян вдруг стали выходить их давно умершие родственники.

Капитана корабля встретили родители и погибший брат. И они сидели за столом и ужинали, как раньше.

А на утро все шестнадцать членов экипажа уже были мертвы.

Вдруг и здесь меня ждет что-то подобное?

Вдали показались ворота садового товарищества и кусочек дороги, ведущей к станции.

Стоит ли говорить, что двухэтажный дом на углу исчез, а за покосившимся серым забором снова стоял старый ветхий домик, на пороге которого сидели мальчик и девочка?

Что делать? Идти дальше? Поехать с родителями в Москву? Вернуться на дачу?

Что-то еще?

Я остановилась.

Папа с мамой это заметили и повернулись ко мне.

– Ты чего? На станцию не пойдешь?

Я отрицательно покачала головой.

– Почему?

– Да не хочется что-то.

Не говорить же им, что я просто до одури боюсь, что этот идеальный мир, где все живы, у меня есть работа и я вот-вот поеду в Лос-Анджелес, рассыплется, и я снова стану одинокой пятидесятилетней теткой без будущего, тихо доживающей свой век уже ни на что не надеясь.

Или меня даже ждут сюрпризы похлеще?

Вдруг папа с мамой тоже в кого-нибудь превратятся, как родственники астронавтов в «Марсианских хрониках»?

Родители смотрели на меня, ласково улыбаясь.

Папа поправил сползшие на нос очки, мама помахала рукой.

– Пока.

– Послезавтра приедем снова,– сказал папа.

«Если оно будет- послезавтра»,– грустно подумала я.

А вслух добавила:

– Буду ждать.

Они переглянулись, снова улыбнулись мне и пошли к дороге, ведущей на станцию.

Я смотрела им вслед и махала рукой. Они тоже обернулись, сначала папа, потом мама, и замахали в ответ.

Так и врезалось мне в память: мягкое неяркое августовское солнце, утопающая в зелени дорога и улыбающиеся папа с мамой, машущие мне руками на прощание.

Потом они развернулись и пошли к станции, а я смотрела им вслед, пока они не скрылись за поворотом дороги…

Обратно я шла по лесной линии: с одной стороны там дачи, с другой- забор и лес.

День клонился к закату, солнце садилось в красивые  красноватые облачка, а в лесу за забором перекликались дрозды.

Я жадно ловила каждый перелив света, каждый звук.

Могучие ветви сосен за забором, старые дачные дома с серыми крышами, грядки, кусты шиповника и сирени около заборов,– я опять внимательно вглядывалась в окружающий меня мир, пытаясь понять, чем он отличается от того, в котором я жила прежде.

Ничем. Абсолютно ничем.

Все то же самое. Только я на двадцать лет моложе, и все живы.

Вернувшись к себе, я поставила чайник и пошла на грядки набрать мяты, как вдруг мой взгляд упал на соседний участок.

Велосипед!

Этот монстр с зеленой рамой и большими колесами по-прежнему стоял у беседки, и металлический руль зловеще поблескивал под лучами заходящего солнца.

Мне даже на мгновение показалось, что рама у него не зеленая, а красная, и руль тоже измазан чем-то красным.

Я внимательно оглядела соседский участок: никого. Соседи, наверное, ужинают.

Потом прислушалась- до меня действительно донесся приглушенный звон тарелок и детский смех.

Если я что-то хочу сделать с этим велосипедом-убийцей, сейчас самое время.

Но как же к ним пробраться? Через забор из сетки-рабицы перелезть сложно- уж больно он хлипкий.

Сараи!

Можно пролезть за сарайчиками, где у нас располагались туалет и душ. За ними по земле шла водопроводная труба и ходили с участка на участок кошки.

Но то кошки, а пролезет ли взрослая тетя?!

Я положила мяту на кухонный стол и крадучись направилась к сараям.

За душем колыхалась крапива, было темно и пахло сыростью.

Немного поколебавшись, я примяла ногой крапиву и, держась за шершавую стенку сарая, двинулась к соседнему участку. Почти тут же лицо облепили липкие нити паутины, и где-то  тревожно залаяла собака.

Я остановилась, сняла с лица паутину, потерла ужаленную крапивой ногу.

Солнце исчезло, и за сараями стало совсем темно.

Может, повернуть назад?

А как же Катя?

Нет, надо идти. Это мир лучшего будущего для всех…

Наконец сараи кончились, и вот он – соседний участок.

Надо сказать, что у соседей я никогда не была, общалась с ними исключительно через забор, поэтому сначала слегка растерялась.

Куда идти?

Кажется, велосипед стоял у беседки.

Пригибаясь, словно вокруг меня летели пули, я прокралась к видневшейся невдалеке резной крыше беседки и воровато огляделась. Никогда в жизни еще ничего ни у кого не крала.

На участке по-прежнему никого не было, только оживленные голоса и детский смех из дома теперь слышались явственнее.

Я приблизилась к беседке.

Вот он- велосипед-убийца.

Я потянулась и коснулась недобро отливавшего красным металлического руля. Потом положила руку на черное кожаное сиденье. Оно было холодным, и кожа под моей ладонью противно скрипнула.

Неожиданно детский смех и голоса смолкли, и раздался еле слышный скрип, как будто где-то открыли дверь.

Я насторожилась. Нельзя было медлить ни секунды.

Я схватила велосипед и, лавируя между грядками, понесла его к сараям.

Перетащу на свой участок и спрячу в доме.

Но ведь родители вернутся и увидят его.

Нет, лучше сразу, как стемнеет, отнесу куда-нибудь. В лес, на помойку. В деревню или на станцию: там кто-нибудь наверняка возьмет.

Теперь девочка спасена. Она не погибнет под машиной. Катенька вырастет, окончит школу и институт. Выйдет замуж. Мои соседи еще понянчатся с правнуками.

Когда до спасительного прохода оставалось всего ничего, сзади раздались шаги.

– Где велосипед?– спросил тоненький детский голосок.

Потом послышался плач.

– Странно, только что был здесь,– озадаченно произнес мужской голос.

Чертыхаясь, я попробовала втиснуться с велосипедом между сараями.

Велосипед громко звякнул и уперся колесом в стену, преградив мне проход.

– Там кто-то есть!– тревожно сказал женский голос.

Торопливые шаги уже слышались совсем близко.

Я повернула колесо и попробовала втиснуться в щель другим боком.

Все напрасно! Еще минута- и я буду обнаружена.

К счастью, было уже темно, и мне все же удалось проскользнуть между сараями незамеченной. Но злополучный велосипед так и остался на соседском участке.

Я уныло поплелась на кухню, поклявшись себе, что украду его при первом возможном случае.

За сараями раздалось два вскрика: сначала радостный, потом возмущенный.

– Вот он, твой велосипед!– сказал радостный женский голос.

Девочка весело рассмеялась.

– Постойте, а как велосипед здесь оказался?– спросил возмущенный мужской голос.– Он не мог укатиться сюда сам!

Я напряженно прислушивалась.

Мои соседи о чем-то шептались, до меня долетали только обрывки фраз.

– Она… Нет, этого не может быть… Тогда кто?

Наконец, кто-то кашлянул и голос дяди Сережи позвал:

– Людмила!

Я замерла.

– Людмила! Ты здесь?

Надо идти, он не отстанет.

Я схватила кусок хлеба и сделал вид, что у меня в разгаре ужин.

– Что, дядь Сереж?

Они стояли у самого забора: тетя Бэлла, дядя Сережа и Катенька, возбужденные, взъерошенные.

– У тебя все нормально?

– Да!– уверенно сказала я, отправляя в рот кусок хлеба.

Они недоумевающе переглянулись.

– У нас кто-то пытался украсть велосипед,– тихо сообщила Бэлла Александровна, тревожно оглядываясь, будто пытаясь разглядеть вора в сгущающихся сумерках.

– Да вы что!

Я изобразила живейшее удивление.

– Кому это понадобилось?

– И… главное… такое ощущение…– Сергей Антонович запнулся и виновато посмотрел на меня. – Такое ощущение, что вор… словом… у вас на участке никого нет? Кроме тебя?

Я снова изобразила живейшее удивление.

– Да нет, вроде.

Тут мне в голову пришло, что, по законам жанра, я должна испугаться.

– А вообще… не знаю!

Я принялась испуганно вертеть головой, потом отбежала к дому, заглянула за угол, в кусты.

– Да вроде никого.

– Наверное, сбежал. Будь осторожнее.

– Хорошо, дядь Сереж.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

«Какая уж тут спокойная ночь»,– думала я, идя к дому.

Ну ладно, завтра что-нибудь придумаю с этим велосипедом.

И тут меня прошиб холодный пот: а где я проснусь завтра?!

Здесь, где все живы и мне тридцать с небольшим, или в том заброшенном доме, где все умерли и мне пятьдесят?

По коже пробежал холодок, ноги подкосились.

А если уехать в Москву?

Вряд ли это поможет.

Или не спать всю ночь?

Но я не могу не спать вечно, рано или поздно засну.

Так и не приняв решения, я уселась на крыльце, как обычно всегда сидела перед тем, как отправиться спать.

Уже было темно, на небе появились первые звезды. Оглушительно стрекотали кузнечики, в лесу кричала какая-то ночная птица.

Прямо надо мной покачивались головки золотых шаров, ярко горели окна соседских домов.

Все, как всегда.

– Мила?

Я даже не сразу поняла, кто меня окликает.

– Ты здесь?

Женя! Сердце забилось часто-часто, и несмотря на прохладный августовский вечер мне вдруг стало жарко.

Я заметалась: сначала, испугавшись, бросилась к дому, потом обратно.

Почему Женя зовет меня? Он никогда, никогда не обращал на меня внимания. Ходил, как мимо пустого места.