Часть третяя
I
Неужели Пит – лишь плод моей фантазии?
– «В недавнем интервью Нью-Йоркской газете основатель и действующий глава компании «Бальдбридж Инк.» Томас Бальдбридж упомянул о своей длительной дружбе с неким Питом Рейдом. Как оказалось позже, ни в одном государстве, и уж тем более в Америке, официально такого человека не существует. Связан ли мистер Бальдбридж с человеком, живущим не под своим именем, или же глава компании с ранних лет болен шизофренией? Следите за новостями в нашей газете». Трудно даже представить, какие слухи расползутся, если об этом написали в утренней газете, – Холли бросила на стол передо мной свежую газету, которую лишь пять минут назад принёс почтальон.
В последнее время я часто сомневался в реальности того, что происходило со мной, когда рядом был Пит. Да и был ли он рядом? Существует ли он в реальности, или лишь в моей голове? И если он настоящий, то почему же тогда он не числится в базах данных, словно этот человек никогда и не рождался на свет? Я знаю, на что способны люди ради дорогих и любимых им людей, поэтому даже если бы я спросил Холли, видела ли она Пита, и ответ был бы положительным, я не мог в это верить. Кто знает, вдруг она бы просто захотела защитить меня от проблем и поэтому бы солгала? Но и к доктору я обратиться не мог: какой бы результат не дало исследование, меня устрашала даже вероятность того, что я болен. Мне нужен был кто-то, кто сказал бы мой диагноз наверняка, да так, чтобы о результатах, если вдруг они окажутся плохими, никто больше не узнал.
За этими мыслями я не заметил, как закончился мой утренний кофе, и я сидел над пустой чашкой. В конце концов, в последний раз эту иллюзию, этот образ моего разума, если он являлся таковым, я видел примерно десятилетие назад, и было бы странно, если бы один из немногих моих друзей пропал на столь длительное время. Да что там, Пит просто перестал бы быть собой. Не случилось ли чего с ним? Не случилось ли чего со мной?
За то время, которое я не видел Пита, моя жизнь кардинально изменилась, как и после нашего с ним знакомства. Теперь у меня было двое детей: помимо дочери, несколько лет спустя у меня родился сын, о котором я тайком мечтал. Не могу вспомнить, почему, но, обсуждая имя, мы остановились на Хэнке. А дочь мы всё же назвали Ирэн. Она так похожа на свою усопшую бабушку, что назвать дочь ещё и её именем было бы обречением на вечные мучения если не для меня, то точно для моей жены.
Фантазии в чистом виде подобны наркотикам: ты и оглянуться не успеешь, как начнёшь зависеть от них, ведь они так манят своей красочностью и безграничностью, ведь лишь они дарят тебе свободу, когда ты являешься пленником реальности. И я мог бы ещё долго оставаться в неподвижном состоянии, сидя над пустой чашкой, и думать о прошлом, и мечтать о будущем, надеясь, что мой товарищ вот-вот приедет, если бы моя дочь не отвлекла меня.
– Папа, разве тебе не пора на работу?
– Правда, что-то я замечтался. Спасибо.
Я уже направился к двери, но она всё так же стояла и смотрела на меня.
– Ты что-то хотела, солнышко? – спросил я.
– Я хочу зелёного мишку.
– Зелёного? Что ж, посмотрим, что я смогу с этим сделать.
Затем последовало то, что происходило каждый рабочий день вот уже десять лет: я прощаюсь с семьёй, добираюсь до работы, провожу день за бумагами и пустыми разговорами, а затем возвращаюсь домой. Разумеется, что о утренней просьбе Ирэн я позабыл. Видеть своего ребёнка плачущим – ещё одна пытка для меня. В подобные моменты, не стану спорить, что с каждым годом они случались всё чаще по моей вине, я чувствовал себя плохим отцом. А перед сном ничего лучше мы с женой не смогли придумать, как поссориться.
– Она всего лишь попросила тебя о плюшевом мишке, Том. Не о машине, не об очередном архитектурном проекте, а всего-навсего о маленькой игрушке, пусть и зелёного цвета. Неужели это так трудно запомнить?
– Что я мог сделать? Один из наших клиентов остался недоволен, и моя задача состояла в решении этой проблемы. Как по-твоему я должен был поступить?
– Прошу тебя, не надо. Не ставь работу выше семьи.
– Много ли ты понимаешь? Вы, женщины, понятия не имеете, каково это быть мужчиной! Моя жизнь – это непрекращающийся персональный ад, чьё имя – ролевой конфликт. Я хочу быть хорошим добытчиком, но, оказывается, что так я становлюсь плохим мужем, а о роли отца не может быть и речи. Если же я пытаюсь сдвинуть перекос в сторону семьи, то страдает доход, и я быстро становлюсь плохим добытчиком. Поверь, я искренне хочу быть хорошим, но само устройство реальности не позволяет мне быть тремя разными людьми одновременно. Поэтому всё время приходится чем-то жертвовать.
– Ты можешь сколько угодно двигать свои философские речи, но факт остаётся фактом: ты слишком много работаешь. И пока до твоего постоянно занятого несемейными делами разума это не дойдёт, в койке ты будешь мёрзнуть один.
Следующим утром я понял, что жутко хочу спать, потому как в одиночестве мне удалось уснуть лишь ближе к рассвету. К тому же, Холли словно пророчила: той ночью я действительно замёрз. А, может, моё тело просто начало леденеть вместе с моим сердцем? В любом случае, повторять эту ночь у меня не было желания, поэтому сделав вид, что как обычно отправляюсь на работу, я обыскал все магазины, пока в конце концов моё терпение не лопнуло, и я не сделал звонок другу, который занимался изготовлением различного рода игрушек. Он отработал сполна: к вечеру этот зелёный медвежонок уже лежал в моей руке.
А началось всё с того, что я, уставший от обыденности и отягощённый по своей же вине ролью добытчика, решил стать архитектором. Белизна потолка в темноте сводила меня с ума, а несколько минут спустя о себе дала знать другая проблема: с крышей явно были какие-то неполадки, и дождевые капли начали падать прямо на моё лицо. Мне вновь было одиноко и холодно, ведь мой разум всё ещё был занят работой, а, значит, Холли всё ещё спала отдельно от меня.
Эх, Том, какое же ты ничтожество. Я не в силах быть хорошим отцом, из меня далеко не самый лучший муж, да и хозяин из меня, откровенно говоря, никакой – взять хотя бы протекающую крышу. Что я сделал? Лёг на другую половину, куда не лилась вода. Но что больше всего угнетало, так это звонок другу. Уверен, что при желании я и сам бы слепил этого мишку, но почему-то предпочёл потратить деньги на подарок, в создание которого я совершенно не вложил души. А ещё я, скорее всего, был болен шизофренией.
Вот я вновь стою перед тобой, моя дорогая депрессия. Делай со мной всё, что сочтёшь необходимым. Пожалуй, такое жалкое существо, как я, заслужило это.
ІІ
Могло ли быть иначе? Пожалуй, я чудом избежал суицида, поскольку уже был в шаге от этого. С каждым днём нашего «расставания» с женой, я чувствовал себя всё больше и больше угнетённым. Затем наступил переломный момент: я вновь воспользовался услугами своего старого знакомого, Рамиреса, купив у него на этот раз дробовик с несколькими зарядами. Чудом в тот самый момент, когда я уже хотел нажать на курок, в комнату вошёл Хэнк. Я придумал отговорку, что готовлюсь к фотосессии, где нужно быть естественным. Хотя для него не это было сейчас важно и он сказал:
– Ребята на улице смеются надо мной.
– Почему?
– Кого-то отец возил за границу, кому-то купили новый скейт, а я только и делаю, что играю в песочнице с жестяными банками.
– Не вижу в этом ничего страшного. Мой отец растил меня так же.
– Папа, что с тобой происходит? В последние несколько недель ты стал чужим, – и он со слезами на глазах убежал от меня.
В те дни я познакомился с Чарли. Он работал в букмекерской конторе, а его сыну было шесть лет. Однажды утром я подстригал газон возле дома и вдруг увидел, как из соседнего дома в слезах выбежала девушка. Вслед за ней на крыльцо вышел не столь молодой, но и не старый человек, который крикнул ей вдогонку:
– Эй, ты забыла туфли!
– Оставь их себе, кретин! – крикнула она ему в ответ.
С улыбкой до ушей, с сигаретой в зубах, босый, обнажённый до пояса и с бутылкой пива в руке он подошёл ближе и остановился в нескольких шагах от меня. Он бросил женские туфли, что их он держал в другой руке, в мусорный бак и заговорил со мной:
– Газон подстригаешь? Да, это, определённо, важнее, чем времяпровождение с семьёй. Чарльз Бейтс, – он протянул мне теперь уже свободную руку.
– Томас Бальдбридж, – ответил я. Продолжая разговор, я спросил: – Ты давно здесь? Кажется, раньше я тебя здесь не видел.
– Нет, всего лишь неделю. Не знаю почему, но Дэну нравится этот район.
– Дэну?
– Ага, мой сынишка шести лет отроду. Ну, расскажи что-нибудь о себе.
– Я управляющий компании, женат, двое детей. Может, читал обо мне в газете? Конечно, там нет правды, но всё же…
– Газеты? Не смеши меня. В наше время почти обо всём можно узнать с экрана телевизора. Хотя у меня и того нет: разбил веселья ради. Ладно, не буду тебе мешать, а то ещё подстрижёшь неровно, и жена будет целую неделю пилить тебя.
Пару часов спустя он вместе с сыном вышел из дому и, увидев меня, крикнул:
– Поехали с нами.
– Куда и зачем?
– На рыбалку, ради отдыха. Поехали, не пожалеешь.
Я, конечно, согласился: не всё же мне сидеть дома. И хотя ничем хорошим, в целом, это не закончилось, я здорово повеселился. Чарли, а именно так теперь я мог звать нового друга, научил меня ловить рыбу, а Дэн показал мне, как определять, сидит рыба на крючке или ещё нет.
Когда они привезли меня домой, Холли уже поджидала нас у входа в дом. Я, разумеется, никому не сказал, что буду делать и куда отправлюсь, поэтому ещё с порога она сказала мне:
– По-твоему, мы не вправе знать, где и с кем ты развлекаешься?
– Вот только не надо вновь устраивать скандал. В конце концов, имею я право на отдых или нет?
– То есть вместе с семьём ты уже отдыхать не можешь, да? Теперь даже это стало для тебе бременем… – и после того, как с её ресниц упала первая слеза, она продолжила: – Убирайся прочь. Оставь нас в покое. Свои вещи заберёшь на работе.
Спорить с женщинами бесполезно – уж этому-то семейная жизнь меня научила. Полный разочарования и душевной боли я ушёл. Но куда мог я пойти, чтобы никого не отягощать, чтобы никто не знал, где меня искать? У Чарли меня бы сразу же нашли, у родителей остаться тоже возможности не было: уверен, они бросались бы из крайности в крайность, лишь бы помирить нас.
По неизвестной причине, первое имя, прозвучавшее в моей голове, – Пит Рейд. Да, я не знал, где он сейчас и что с ним, да, я понятия не имел о том, как он жил все эти годы, но я помнил, что происходило здесь много лет назад. Меня словно осенило: озеро, лес, Пит, пристанище. В этих словах и заключался план моих дальнейших действий.
Я вернулся к озеру, обошёл его длинной дорогой и попал в лес, который имел за честь скрывать когда-то в своих дебрях Пита. Разумеется, следов пребывания моего товарища в лесу я не обнаружил, зато, пусть и не сразу, но увидел высеченную на дереве пометку, говорившую лишь об одном: здесь он и жил. Также на дереве была стрелка, направленная вниз, и указывающая на корень растения. Не знаю, почему, но интуитивно я почувствовал, что это не чья-то шутка, что это послание, оставленное мне старым и добрым товарищем. И, не жалея своих рук, я начал разгребать ими землю и, что есть сил, копать глубже и глубже. Как оказалось, не зря.
Старый рюкзак пролежал здесь невесть сколько лет, но, признаю, отлично сохранился. Сама матушка-природа позаботилась об этих вещах. Внутри я нашёл записку: «Я знал, я верил и надеялся, что ты найдёшь моё послание, Том. Береги вещи, о ценности которых ты даже понятия не имеешь». Интересно, он написал это как свою очередную философскую мысль, или же ту самую невероятную ценность имели вещи, что их я обнаружил внутри? С виду, ничего ценного там не было: палатка, консервы, пустой резервуар для воды и учебное пособие о том, как не погибнуть в лесу. В действительности же эти вещи были невероятно старыми: палатка была родом из Германии времён Второй Мировой, резервуар примерно того же возраста, консервы были заложены самим Питом, книга была уже порядком потёртая и заношенная, а компас, о котором я забыл упомянуть, указывал лишь на север, ведь часть стрелки, указывающая на юг, отсутствовала. Что ж, Пит, и на этом спасибо.
Был как раз выходной, на работу мне необходимо было идти на следующий день. И я подумал, что Холли поступила неправильно: если я перестану помогать и нести ношу добытчика, как она будет содержать семью? Неужели она станет упрашивать Франко, который всё ещё оставался верен своему промыслу, чтоб он взял её работать обратно? Ну уж нет, этого допустить я точно не мог. Поскольку свой мобильник я утопил из личных побуждений, то мне пришлось выбраться в свет и найти телефон, чтобы позвонить в банк и упросить их немедленно обеспечить мою семью парой десятков тысяч долларов. Она даже представить не могла, на что способен мужчина, чья душа полна отчаяния.
Целый оставшийся день я надеялся увидеть хоть кого-то из лебедей или из небольших обитателей леса, но так и не дождался. Вместо этого Вселенная наградила меня – она подарила мне шанс увидеть закат, да ещё и в лесу! А как только начало темнеть, я понял, что долго без огня мне здесь не протянуть. Хорошо, что с собой у меня была коробка спичек, уже не помню, почему. Костёр развёл, палатку установил, консервами подкрепился, воду прокипятил – теперь можно устраиваться на ночлег. Пока остатки солнечных лучей освещали это полушарие, было хорошо, но как только местность вокруг охватили сумерки, начался ужас. Москиты повсюду пищали, приметив новую жертву. Хорошо, что для таких случаев в пособии указан порядок действий. Что ж, пусть и ненадолго, но трава в огне, а особенно дым от неё, помогли мне избавиться от назойливых насекомых.
Пять дней я жил в лесу, а по утрам ходил на работу. Не стану скрывать, что, порой, опаздывал, так как будильника у меня не было. Но разве не в этом прелесть слияния человека с природой? Следить за собой всё то время, пока мои вещи оставались в доме, я не мог, что, к моему сожалению, бросалось в глаза другим людям. Дошло даже до того, что я стал похож на бездомного, а окружающие, конечно же, не подозревали, что так оно и было. На шестой день я несказанно обрадовался, когда мои вещи наконец-то прибыли в офис. Что ж, теперь мне было во что запрятаться холодной ночью.
В тот же день меня проведал Чарли. В зубах он вновь держал сигарету, но на этот раз он выглядел приличнее. Не решаюсь даже предположить, как он узнал о моём местонахождении, но, словно заранее зная исход событий, Чарли пришёл один.
– Вот так прогресс: прошла только неделя, а ты уже сменил место жительства. Это достойно уважения.
– Ты-то что здесь делаешь? – нехотя спросил я у него.
– Могу то же самое спросить у тебя. Моё пребывание здесь оправдано – гулять ещё никто не запрещал, а как насчёт тебя?
– А я здесь живу. После нашей рыбалки я остался без крыши над головой.
– Ох уж эти женщины… Терпеть их не могу. Пока всё хорошо, они кажутся белыми и пушистыми, но как только приходит беда – виноват кто-угодно, только не они. Дай угадаю: ты слишком мало времени уделяешь семье, убирайся прочь?
– Абсолютно верно. Как ты…
– Даже не спрашивай, – перебил он меня. – На своём веку я видел предостаточно подобных случаев и всё надеялся, что однажды они прекратятся навсегда. Скажи мне, зачем человеку нужна семья?
– Несомненно, ради любви, духовной близости, общения и, конечно же, детей.
– То есть, по-твоему, вне семьи этот список существовать не может? Хочешь духовной близости и общения – заведи себе друга, хочешь любви – да сколько угодно, только оглянись по сторонам, а иметь детей можно и вне семьи. Взять хотя бы меня – никто не сможет помешать тебе воспитывать детей так, как вздумается, – он перевёл дыхание, а затем продолжил: – Я далеко не поклонник теории эволюции, а потому считаю, что человечество возникло под воздействием высшей силы. И раз уж у Всевышнего были планы касательно человека, то вне всякого сомнения тот факт, что он создал нас неравными. Кого-то он создал для видимости – тех, кто будет слепо верен партии, кто пойдёт на войну ради государства, которому нет дела до воина, кто будет ежедневно ходить на работу и создавать семьи для создания себе подобных, которые всю жизнь будут делать всё то же самое. А кого-то он создал ради протеста – тех, кто будет устанавливать баланс между этим «добром» и «злом» с их точки зрения, кто пойдёт вопреки установленной системе и будет жить лишь так, как вздумается ему. Для этого Всевышний создал меня, для этого и был создан ты.
– Знаешь, ты похож на моего друга Пита, который довольно часто тоже несёт понятный лишь ему бред.
– Да, я знаком с ним. Когда-то нам довелось побывать во многих интересных местах.
– Интересно, где он сейчас?
– Понятия не имею, да я и не хочу знать. Мне вполне достаточно своего общества. Вот чёрт, сигареты закончились. У тебя не найдётся хотя бы одной?
– Извини, бросил. Это вредно, да и какой пример теперь я буду подавать детям?
– Вся эта болтовня о примере и воспитании детей – всего лишь пустая трата времени. Да, пока дети ещё малы, чтобы думать своим мозгом, они запоминают картинку, но не более. Главное – это дать им право выбора, научить их бороться с проблемами и депрессиями, научить их достигать целей и осуществлять мечты. А самое главное – доносить до их ведома, что может быть вредно или опасно, но ни в коем случае не ограничивать их. Просто признай, что в глубине души все мы запрограммированны на саморазрушение.
– Что?
– Вот сам посуди: откуда, порой, в нас возникает тяга выпить, покурить, повеситься? Разве не признак это той самой программы, установки внутри каждого из нас?
– Послушай, Чарли, ты можешь сколько угодно выдвигать на моё рассмотрение свою оценку действительности. Но я не уверен, что ты пришёл сюда именно за этим.
– Хотя бы в этом ты, Том, абсолютно прав. Да, я знал, где тебя искать – буду честным, за тобой несложно проследить. А у меня как раз дом пустует. Чувствуешь связь?
– Пока нет. К чему ты клонишь?
– О, Бог мой, неужели это так трудно для восприятия такого человека, как ты? Конечно же, ни о чём ином, как о том, чтобы поселиться у меня, спросить я тебя не могу.
– Не сочти это за упрёк, но твой дом находится слишком близко с моим. А я не хочу, чтобы меня так скоро обнаружили. Уж лучше мне тогда остаться здесь.
– Твой вариант лучше только в том случае, если ты не планируешь задерживаться здесь надолго. Никто не может скрываться вечно.
– По-твоему, жить у тебя в доме – лучшая идея?
– Да. Подумай только: утром, когда ты уходишь, тебя ещё никто не видит, а вечером – уже. К тому же, тебе необязательно выходить из дому, ведь я могу сколько угодно обеспечивать тебя провизией.
– А что я должен дать взамен?
– Стань обществом для меня и матерью для моего сына.
– Признаю, это глупейшая затея, которую мне когда-либо приходилось слышать, но, так уж и быть, выбор у меня невелик.
Чарли был психом, хотя, я и сам недалеко ушёл от этого. И всё могло бы близиться к идеалу, если бы однажды ночью я не ответил на звонок:
– Мистер Бальдбридж, ваш офис… Всё разнесено в клочья из-за взрыва.
– Какого взрыва?
– Какой-то псих установил бомбу в главном здании. Все проекты и бумаги были уничтожены.
– Люди целы?
– Да, в здании, кроме охраны, никого не было, но она, право, не пострадала. Однако, нам теперь не избежать судебного иска.
– Как и ублюдку, стоящему за всем этим. Оставайтесь там, я сейчас приеду.
На место происшествия я прибыл довольно быстро, и сам немного тому удивился. Всё же, не зря я указал телефон в доме Чарли, в качестве своего контактного. На моих глазах догорали останки империи, которую я с таким трепетом создавал. Всё было утрачено. Всё сгорело дотла.
Я не помню, каким образом попросил пожарных не гасить это пламя. И они не стали, много раз перед тем убедившись, что огонь не перекинется на соседние здания, и что в один прекрасный момент это строение не взлетит на воздух. В тот момент какое-то животное чувство удовлетворения овладело мной. Мою грудь распирал воздух свободы и той жизни, где я наконец смогу посвятить себя семье. И хотя, с одной стороны, я ненавидел то исчадие ада, которое в пух и прах развеяло результаты моей упорной работы в течение долгих лет, с другой стороны, в глубине души, я был невыносимо ему ха это благодарен.
По возвращении в берлогу Чарли, я упал на кровать и закрыл глаза, а в уголках моего рта виднелась растянутая улыбка. «Всё кончено, Том», – сказал я себе, и это было самой что ни есть правдой. Всё же, тогда мой выбор, видимо, оказался ложным, и судьба, что есть силы, указывает мне на это. Больше нам не придётся работать: хоть я и заплатил слишком дорого – отношениями с семьёй – оно того стоило: вырученных денег, даже учитывая судебные иски, хватило бы на всю нашу оставшуюся жизнь. Я был богат, несказанно богат, однако, жизнь раз за разом давала мне понять, что материальные ценности – ничто, по сравнению с богатством души. Теперь у меня есть шанс убедиться в этом.
Неделю спустя меня обнаружили в доме Чарли полицейские, хотя, чего скрывать, они приехали за мной. Я крикнул:
– Чарли, звони моему адвокату, он непременно вытащит меня оттуда!
В участке меня посадили в комнату для допросов. Капитан, ненамного старше, чем я, очень плохо следил за своей физической формой. Что ж, пончики и кофе сделали своё. А потом я узнал в его облике человека, которого давно знал, и ужаснулся. Очередной знакомый, с которым мы вместе учились, но в кого он превратился? Что время сделало с ним? Хотя, чему здесь удивляться? Это не город с миллионным населением, здесь все друг друга знают. Разумеется, кроме некоторых персон, появлявшихся в нашем поселении и столь скоропостижно его покидавших.
– Итак, мистер Бальдбридж, – он с трудом сохранял невозмутимость и серьёзный тон, – вы знаете, за что арестованы?
– За переход улицы в неположенном месте? – в шутку спросил я.
– Если бы. Скажите, где вы были в ночь на прощлую субботу?
– Спал в доме у своего товарища. Затем мне позвонили, и я последовал к главному офису компании.
– Кто-то может это подтвердить?
– Да, мой товарищ Чарльз Бейтс и его сын Дэн. Кстати, где мой адвокат? Я же просил Чарли позвонить ему!
– Разве вы в чём-то виновны?
– Нет и не хочу им быть. Без адвоката я ничего больше не скажу.
По моей просьбе, адвокат прибыл. Только не мой персональный, а тот, которого мне предоставило государство. Хотя, позже он отказался от меня, не указав причины. Видимо, дело было уж слишком безнадёжным, и даже эта защита здесь бессильна.
Два дня спустя, Чарли попал ко мне в камеру.
– А тебя за что посадили сюда?
– По подозрению в соучастии.
– Почему ты не позвонил моему адвокату? И в соучастии чего ты обвиняешься? – возмущённо спросил я.
Но он лишь промолчал в ответ.
ІІІ
Ещё через три дня моя жена всё же согласилась навестить меня. В специально отведённой комнате, под присмотром охраны, словно я был заключённым преступником, мы начали говорить. За эти дни, что я её не видел, она изменилась. Было заметно, что виной всему – бессонные ночи, было видно, что её душа отравлена каким-то горем, причиной которому служит далеко не наше расставание.
– Почему меня держат здесь? – спросил я в конце концов.
– Всё очень плохо, Том. Прости, я не могу сказать тебе об этом, иначе попросту расплачусь. Лучше спроси об этом капитана.
– Это безнадёжно? Я имею ввиду наши отношения.
– Нет, конечно же нет. Как видишь, я всё ещё с тобой.
– Кто знает, я не могу даже себе доверять, не говоря уже о других людях. Не ради ли денег ты сейчас здесь?
– Как ты только мог обо мне такое подумать? Разве не мы клялись перед алтарём быть вместе и в горе, и в радости?
– Так виной всему лишь клятва?
– Том, когда же до тебя наконец дойдёт, что моя любовь искренняя?
– Сам не знаю. Наверное, тогда, когда я осознаю, что утратил.
– Главное держись. Тебе предстоят не самые лёгкие времена, и я хочу, чтобы ты был сильным. Ты обещаешь выстоять?
– Обещаю. Береги себя и детей. Если нужны будут деньги – ничего не бойся, – звони моему банкиру.
На следующий день капитан вновь стал меня допрашивать:
– Итак, где вы были в ночь на ту злосчастную субботу?
– Говорю же вам, я спал в доме у друга, а затем поехал к офису, сколько ещё можно повторять?
– А что вы, собственно, делали возле своего офиса ночью?
– Я спал, зазвонил телефон. Мне сообщили, что здание горит, потому как кто-то заложил бомбу. Никто не пострадал, с охраной всё в порядке. Я сказал, что приеду, и помчался туда. Конец.
– Вас не удивило, каким образом этот псих, как вы соизволили выразиться, попал в наиболее охраняемые места здания?
– Возможно, охрана знала виновника, потому и пропустила. Вы, должно быть, уже допросили моего друга Чарли? Он ведь находится в одной камере со мной. Говорю же вам, он и его сын могут подтвердить, что на тот момент я спал.
– Мистер Бальдбридж… – ему всё труднее было сохранять беспристрастность, – Том, либо ты очень умный преступник и умело притворяешься, либо у тебя огромные проблемы.
Всё так же ничего не говоря, он отправил меня обратно. Затем вновь вызвал, попросив повторить историю теперь уже при докторе. Я, полностью повинуясь, повторил слово в слово всё то же самое, что за несколько часов до этого изложил ему.
– Должен вам сказать две новости. Одна хорошая, а другая – плохая. С какой мне следует начать? – спросил присутствующий доктор.
– Начните с хорошей, – сказал ему капитан.
– Мистер Бальдбридж говорит чистейшую правду: на момент случившегося он действительно спал.
– Я же говорил вам! – чувствуя небольшое ликование, проговорил я, впрочем, оно довольно быстро развеялось после того, как я спросил, какая же новость является плохой.
– Плохая же новость в том, что ваш друг Чарльз, в отличие от вас, тогда не спал. Капитан, мы можем посмотреть то видео, которое вы мне показывали, вновь?
– Ладно, – ответил капитан. – Пройдёмте за мной.
Они увели меня в другую комнату, где находилось оборудование и множество экранов.
– Дело 5-42. Начни с 2:14 после полуночи.
Человек включил нам фильм, если это можно так назвать. Я узнал офис – это было видео с камер наблюдения, которому чудом удалось уцелеть. А когда в поле зрения начал появляться молодой человек, доктор, наверняка запомнивший, что в этом видео произойдёт дальше, сказал:
– А плохая новость, мистер… Том, в том, что Чарльз и вы, – а когда человек повернулся лицом к камере и начал устанавливать взрывчатку, добавил: – Это один и тот же человек.
Я не на шутку ужаснулся. Значит, мои опасения были не напрасны: у меня действительно прогрессировала шизофрения. И когда до меня наконец дошло, о чём с такой заботой предупреждала Холли, я осознал, насколько плохи мои дела.
– Что будет дальше? – спросил я ледяным голосом, к тому же у меня пересохло во рту. – Меня посадят, капитан?
– Будем ждать решения суда, – ответил тот. – Скорее всего, своё наказание ты будешь отбывать в лечебнице.
IV
Капитан оказался прав: решением суда я был приговорён к году лишения свободы и отбыванию срока в психиатрической лечебнице. Поскольку в моём городке подобного заведения нет, то государству пришлось потратиться на мою транспортировку.
Уже своим мрачным видом, неизвестно-когда построенное здание навевало чувство угнетённости и печали, но уж точно не счастья. Меня сопровождал всё тот же доктор и двое полицейских. Когда пришёл удобный момент, я отважился у него спросить:
– А там, внутри, страшно?
– Поначалу многие не выдерживают и первой ночи. А, в целом, люди у нас хорошие, просто их окружение так не считает.
По прибытии меня вынудили принять душ и остричься, а затем я, заключённый номер 11075, получил свою одежду и проследовал за санитаром к изолятору. Теперь я должен был носить идеально белую одежду, хотя, по правде говоря, она лишь слегка была приближена к заветной белоснежности. Да и стены были в подобной цветовой гамме. Сначала мне показалось, что эта гробовая тишина и эти цвета потолка со стенами сведут с ума даже самого здорового человека. А вообще, как только переступил порог своего места жительства на целый год, перед моими глазами пролетела картинка ночи, когда я хоть и был в размолвке, но всё же с семьёй и всё же дома. Вспоминаются слова доктора: «Таких, как вы, нужно лечить, а не осуждать. Им необходима наша помощь, но никак не отрешение от них лишь потому, что их проблемы более заметны. В конце концов, каждый из нас уже псих. В больницах находятся лишь те, у кого проявления стали слишком очевидны».
Я благодарен полицейским, ведь они привезли меня очень даже вовремя: час спустя здесь был обед, а затем многим из нас позволили выйти на прогулку. Также я благодарен полицейским, за то, что они поймали меня и, пусть принудительно, но вынудили лечиться. Да, я был вдали от дома и абсолютно не знал никого из людей вокруг, но, пожалуй, я должен поблагодарить фатум за это испытание, выпавшее на моём нелёгком пути.
Невероятно, насколько прав оказался доктор касательно первой ночи, что её я провёл здесь. Ты один, вдали от дома и семьи, находишься в замкнутом пространстве и не знаешь, доживёшь ли до следующего утра. Эта обстановка вызвала у меня паническую атаку, в разгар которой из ниоткуда вновь появился Чарли.
– Исчезни, ты лишь иллюзия, – крикнул я ему.
– Ты сам меня создал, сам только что захотел меня увидеть, – невероятно спокойным тоном ответил он. – Я – твоя защита. Каждый раз, когда мир захочет тебя обидеть или тебе будет очень плохо – я буду возвращаться вновь и вновь, пока ты, Том, не научишься защищаться.
– Исчезни, – криком повторил я ему.
– Страшно оставаться наедине со своими мыслями, наедине с самим собой, не так ли?
Спасибо, что в тот момент вошли двое санитаров, которые накачали меня успокоительным, и пару минут спустя я уснул.
Через две недели я уже неплохо освоился и знал большую часть братьев по несчастью. К тому времени уже активно продолжалось моё лечение. Не знаю, помогало ли оно, ведь пока я находился в безопасности, моё второе «Я» было не страшно.
Это поразительно: люди бегут по утрам на работу, сидят там до потери сознания, затем возвращаются домой, вновь работают, ложатся спать, а утром нехотя подымают руку, чтобы отключить прозвеневший в пятый раз будильник, и снова всё по кругу. О какой семье здесь вообще может идти речь? То ли дело мы: подъём и отбой в одно и то же время, завтрак, обед, ужин, а, порой, кормят и в промежутках, притом между приёмами пищи ты можешь делать всё, что угодно: выйти на прогулку, прочитать одну из книг огромной библиотеки, сыграть с кем-то в карты или шахматы и так далее. Конечно же, только если ты не занят процедурами своего курса лечения. А ещё иногда приходится помогать на кухне или убирать территорию. На эти задания допускают лишь наиболее адекватных, и я был одним из них. Не вижу ничего в этом плохого: труд облагораживает человека. Так кто из нас ещё псих, а, поглощённые буднями людишки?