– А где же делись твои обычные выражения вроде «Доброе утро»? – в свою очередь последовал вопрос с моей стороны.
– Я посмотрел, насколько добрым было бы твоё утро, если бы тебя так разбудили.
– А ты думал, я по своей воле сам проснулся и ещё тебе спать мешаю? Они перепутали номера и отдали мне письмо, адресованное тебе.
– Письмо? Понятно, спасибо, – ответил он и, отобрав у меня то самое послание, выбросил его из окна своего номера.
– Даже не прочитаешь? – удивлённо спросил я.
– Зачем? Это наверняка очередное сообщение от кого-то из друзей либо же очередная попытка родственников наладить со мной отношения. Ничего особенного.
– Не сочти меня плохо воспитанным, но я не смог удержаться и прочёл твою записку. Поверь, это не то, о чём ты мне только что рассказал. На мой взгляд, это намного важнее.
– Важнее? Неужели планета в опасности и лишь я могу спасти мир?
– Это вовсе не смешно, а скорее даже, напротив. Твой отчим погиб.
– По-твоему это действительно важнее тех писем, которые мне приходилось получать до этого?
– Разве нет?
– Только не для меня. Встретимся, когда наступит настоящее утро.
После этого дверь его номера передо мной захлопнулась, а я остался сам в тишине коридора. Раз уж у меня были ещё несколько часов, чтобы выспаться, мне не хотелось упускать подобную возможность, и без того редко случавшуюся. Я вернулся к себе и лёг спать дальше, хотя уснуть мне так и не удалось. Наши с Питом номера находились рядом, а поскольку стены здесь были ненамного толще, чем где-либо, я мог слышать всё, что происходило.
Сначала ничего особенного не случилось, впрочем, это было только затишье перед бурей. Примерно через несколько минут из-за стены начали доноситься самые разные звуки, среди которых порой можно было различить, как он проклинал всё и всех, а затем – как ломалась почти вся мебель, попав под горячую руку моего друга. Конечного результата увидеть мне не посчастливилось, но, думаю, что почти всё в его номере было разбито.
Никто из нас никогда не воспринял бы такую новость спокойно, и не знаю, злился Пит или был глубоко расстроен, но тогда я понял, что не бывает людей без чувств или слишком чувствительных. Есть те, кто притворяется и скрывает свои эмоции и те, кто выставляет их напоказ. Мой друг был одним из тех, кто обманывает себя. Возможно, мои выводы ошибочны, но когда он в самых напряженных ситуациях оставался спокоен, то лишь потому, что сам верил в своё спокойствие, считая это единственно верным. Вот и сейчас он верил, что смерть отчима никак его не затрагивает, однако на самом деле ему удавалось обманывать и убеждать себя в том, что это действительно так, в то время как истинный Пит, тот, кого он всегда прятал от людей и чей голос всегда приглушал, скорбил об утрате близкого человека. Несмотря на то, что им никогда сблизиться не удавалось, ближе у моего товарища больше никого не было. Возможно, кто-то спросит насчёт меня или его брата, но мы знакомы лишь с глубоким, постигнувшим счастье, философом, которого Пит из себя строил, а вот мистер Бёрн действительно хотел спасти сломанного жизнью парня, пусть сделать это он собирался по-своему. Эх, Пит, что же этот мир сделал с тобой, и что же наделал ты?
Когда наступило то самое настоящее утро, о котором шла речь, мне было не до сна. Мысленно я возвращался к разговорам и дням, когда я ещё видел его отчима живым и здоровым. Кроме того, мне было любопытно сравнивать два абсолютно противоположных рассказа о временах детства провидца, которым я считал в период депрессии Пита. Не знаю, взял ли мой возраст своё, но теперь мне было тяжело увидеть в нём кого-то кроме обычного человека со сложным характером и отличающимся от привычного мировоззрением. Немало времени провёл я тогда в раздумьях, порой даже не могу уснуть по ночам, а всё размышлял и вспоминал былые времена. Уж этого мне точно никто не мог запретить.
Вскоре мы покинули дорогостоящие апартаменты и двинулись в неизвестном направлении прочь из наибольшего города Австралии. Сложно было сказать, ехали мы на север, юг, восток или запад, поскольку каждый новый поворот и солнце то и дело сбивали мой воображаемый компас. К тому же, почти всю дорогу Пит молчал, а на любой вопрос с моей стороны отвечал кратко и нехотя, словно обидевшийся ребёнок лет пяти. Вот только если ребёнка развеселить было вполне возможно, то как поступать с ним я не имел ни малейшего понятия. И всё же моё уважение к себе перестало бы существовать, если б я не спросил:
– Куда мы едем теперь?
– Перт.
– Это же на западе, а поскольку мы на востоке, то это две с половиной тысячи миль! – дало о себе знать моё внутреннее возмущение.
В ответ мне удалось услышать только тишину. С другой стороны, подобное уже случалось ранее, и ничего странного, в целом, не произошло. И если бы Питу в тот момент было хоть немного не наплевать на происходящее вокруг, вряд ли он осмелился отправиться в столь нелёгкий путь. Но пока что изменить его планы было не в моих силах.
В дороге мы провели целую неделю, хотя если бы не останавливались так часто, то нам хватило бы и двух дней. В первый и во все последующие вечера я вспоминал о доме. Нет, ни о каком-либо пристанище на одну ночь только чтобы немного поспать или совершить нечто ещё более напрасное, а о доме, в котором я вырос, и каждый угол которого знаю наизусть. Пожалуй, моей внутренней энергии никогда бы н е хватило, чтобы пережить всё, что случилось с Питом. Тогда я неоднократно думал, что делал бы в такой ситуации и как поступил бы. Впрочем, длились подобные странствия в мире мыслей недолго, поскольку всё воображаемое пугало меня настолько, что я сразу же старался забыть об этом. Видимо, этого я точно никогда не смог бы пережить.
А как насчёт Холли? Слишком часто я злился на себя. Не нужно иметь много ума, чтобы оставить жену на неопределённый срок в полном одиночестве, к тому же в таком-то положении! Вот уже несколько дней я не слышал её чудесного голоса, всегда навевавшего на меня покой, не видел её и поймал себя на том, что начал забывать очертания её лица, хотя прошедшее время не равнялось и трём дням. Пожалуй, утратить её было бы для меня ещё страшнее, чем то, остальное, о чём я думал длинными вечерами, проведёнными на пути в Перт.
В течение первого дня, когда мы ещё не успели выехать за пределы штата Новый Южный Уэльс и оказаться вдали от ещё совсем недавно приютившего нас Сиднея, наш автомобиль начал давать небольшие сбои, но особого внимания этому мы не придали, поскольку сверху светило палящее летнее солнце, и не удивительно, что техника то и дело пыталась выйти из строя. Да и мы не были так же бодры, как это было утром, поэтому, учитывая, что единственным нашим желанием на тот момент было спрятаться и уснуть в тени, нам было не до мелочей, связанных с механикой, но в конечном итоге привёвших к гораздо худшим последствиям.
Проехав один из многих небольшой городок, название которого я сейчас уже и не вспомню, нашей машине, видимо, надоело ехать, и она остановилась окончательно. К тому времени солнце уже пряталось за горизонт, до ближайшего городка, что его мы так скоропостижно миновали, было как минимум несколько миль, а расстояние до Сиднея было почти таким же, как и до Брокен-Хилла – города на нашем пути в Перт, найти который на карте не составило никакого труда. О возвращении в начальную точку, как и о продвижении вперёд, соответственно не могло быть и речи, перспектива провести ночь в явно сломанном автомобиле посреди неизвестной местности нас совершенно не устраивала, поэтому иного выхода, как вернуться в ближайший населённый пункт, не было.
Всё так же молча Пит буквально выпрыгнул из-за руля наружу и, яростно ударив ногой колесо автомобиля, последовал в направлении ближайшего города. У меня не было никакого желания оставаться в одиночестве либо оставлять друга одного, поэтому я в спешке последовал за ним. Казавшееся маленьким расстояние оказалось довольно-таки большим, и в сумерках уже с трудом можно было различить чей-либо силуэт, а мы всё не останавливались. Вокруг ни души, дорогу можно было увидеть лишь как следует приглядевшись, отчаяние и усталость побуждали меня остановиться, надежды уже не осталось, но свой настрой я скрыл, и не зря: если бы я сдался, то остановился бы за несколько десятков футов от пункта назначения. Признаться, когда мы наконец0то пришли, огромная радость переполняла меня снаружи и изнутри, чего я совершенно не скрывал, ведь в темноте моих эмоций всё равно никто не смог бы разглядеть. А вот Пит всё так же молчал.
Люди, которые ещё кое-где находились на улице, недоверчиво оглядывались на нас, когда я пытался узнать о ближайшем ночлеге, который можно найти неподалёку. Мне кажется, что я и сам не захотел бы говорить с незнакомцами в столь позднее время, будь я тогда австралийцем. Кроме того, мой явный американский акцент вызывал немалые подозрения со стороны местных жителей, поэтому от некоторых из них нам пришлось держаться подальше, поскольку после опта в Лос-Анджелесе у меня не было никакого желания связываться с полицией вновь.
Правда, был один парень, который согласился проводить нас. Он упрямо отказывался называть своё имя, да и узнавать наши он тоже не спешил. Мы шли примерно пять минут и вскоре пришли в место, где не было ни людей, ни фонарей, которые могли бы хоть немного осветить территорию вокруг.
– Вот мы и пришли, – сказал наш проводник.
– Куда? – полюбопытствовал я.
– Теперь это уже не так важно. Сегодня у меня своего рода юбилей: вот уже десятый раз я повторяю одну и ту же фразу. Достаём деньги, снимаем украшения и вместе с прочими ценностями передаём всё это мне.
Как ни печально признавать, но единственный человек, который, как нам показалось, откликнулся на нашу просьбу, оказался всего лишь обыкновенным грабителем. Что ж, выбора он нам не оставил: если мы хотели жить и продолжить наше путешествия, а мы, определённо, хотели, то должны были отдать все ценные вещи, имеющиеся в наличии. Так мы с Питом лишились почти всех своих денег. Вот и остались два странника одни в совершенно незнакомом городе без цента в кармане. Впрочем, так думали только я и грабитель.
Когда нас наконец покинул этот преступник, а я пришёл в себя, то спросил Пита, хотя и не ожидал услышать ответа:
– Что будем делать дальше? Денег, как и сил, у нас не осталось.
– По-твоему, я совсем идиот? Несколько сотен ещё можно отыскать в машине, ещё тысячу – среди вещей. Но ты прав: большей части денег нам больше не видать. Теперь не мешало бы отыскать пристанище хотя бы на одну ночь.
Я обрадовался, ведь эта, пусть и не самая длинная, но всё же фраза, обнадёживала: мы не останемся на мели, а ещё Пит наконец-то нарушил молчание. После поисков, на которые мы потратили все оставшиеся силы, нам всё же удалось найти место, обеспечивающее нам крышу над головой на ближайшие несколько часов. На этот раз помочь нам согласился другой молодой человек, не имеющий никаких преступных намерений. Он указал нам, где мы можем лечь, показал дом и оставил нас одних. Нельзя сказать, что этот человек был дружелюбен к нашей компании, но и какой бы то ни было неприязни с его стороны тоже не последовало, что уже хорошо. За окном стояла глубокая тьма, и даже свет луны не был заметен столь поздней ночью. Я не стал выяснять отношения с другом, хотя имел такую возможность, да и вынуждать хозяина дома знакомиться с нами или что-либо рассказывать было не самое подходящее время, поэтому попытавшись уютно утроиться на полу, с трудом мне удалось уснуть. Во всяком случае, это лучше, чем если бы я остался в машине.
Утром, последовавшим за той долгой и нелёгкой ночью нас разбудил приютивший меня и Пита человек, позже представившийся Олли. То ли от того, что был так воспитан, то ли от хорошего отношения к нам, что его он, возможно, успел обрести за прошедшие несколько часов, хозяин дома предоставил нам изысканный, словно в ресторане завтрак. Я, конечно же, удивился этому неожиданному сюрпризу, впрочем, как позже объяснил сам Олли, ничего странного в этом не было. Порой одиночество сводит с ума, поэтому невольно начинаешь радоваться любому гостю в твоём доме, но эта радость словно одевает розовые очки, из-за которых невозможно различить настоящих друзей и тех, кто тебя попросту использует. По этой самой причине он неоднократно выпытывал у нас не являемся ли мы злоумышленниками, кто мы такие, куда держим свой путь и зачем, только чтобы убедить свой разум, что всё нормально. Но оно и не удивительно: ему было почти тридцать, а он жил в полном одиночестве.
Вскоре Пит отлучился на несколько минут. Мы подумали, что это одна из его очередных выходок, ведь в глубине души я всегда считал его странным, хоть и любил в качестве друга и наставника. Олли со мной согласился – не считать почти постоянно молчащего человека странным довольно нелегко. Но клянусь всем, что есть на свете: через минуту Пит вернулся и, тяжело дыша, сказал, стоя у двери:
– Я нашёл нам механика.
Не имею ни малейшего понятия, как ему всегда удавалось так быстро решать проблемы в своём внешнем мире, и куда он постоянно спешил, однако, раз за разом он дарил мне чувство приятного удивления, и мне это нравилось. В такие минуты я радовался, что у меня есть такой товарищ, которого невозможно вписать в какие-либо рамки, поскольку в жизни очень важно всегда удивляться чему-то новому и необычному, иначе она попросту потеряет всякий смысл.
Олли был удивлён не меньше меня, но, когда стало понятно, что пришло время прощаться, он совершенно не возражал, а лишь осторожно спросил, может ли он поехать с нами. Лично я не был против, а вот Пит сначала не соглашался, но потом всё же разрешил ему поехать с нами, при условии, что этот австралиец будет покрывать все расходы на бензин и содержание себя. Не желая более оставаться в стенах своего дома, наш новый друг согласился.
Таких людей вроде его мне приходилось встречать довольно часто, да что тут говорить: до поры до времени я и сам был таким же. Представители «офисного планктона», как теперь их называют, тоже мечтали стать моряками космонавтами и супергероями. Так почему же не стали? Никогда не поздно изменить свою жизнь, впрочем, для них это всего лишь пустые слова. Надеюсь, что Пит, как и я, радовался, что нам выпала честь встряхнуть чью-то ещё жизнь. Я творил добро, что не могло меня не радовать.
Тогда я задумался над собственной жизнью. С одной стороны, на моих плечах лежала ответственность за содержание семьи, а с другой, на какой-то момент мне показалось, что любимая работа архитектора тоже навязана мне обществом. Быть может, моё призвание – помогать людям? Вот только ранее мне никогда не приходилось слышать о такой вакансии, хотя она неплохо оплачивается – мне было бы приятно знать, что есть люди, безгранично благодарные мне за то, что я изменил их жизнь в лучшую сторону. Впрочем, кого волнует, скольким людям ты помог, если ты не можешь содержать семью и оплачивать счета? Пока что выхода из своего положения я не видел, да и было мне явно не до этого.
Как оказалось позже, наш новый путешественник неплохо разбирается в машинах с детства, когда отец брал его к себе в автомастерскую. Найти путь назад для нас оказалось легко: знай себе, что иди прямо и не сворачивай. Потом ещё около получаса Олли провозился с нашим железным конём, и все мы наконец-то двинулись дальше.
Ближе к вечеру мы прибыл в Брокен-Хилл. Пит уже спал, неплохо устроившись на заднем сидении, я сидел за рулём, а Олли, севший на пассажирское место всё не умолкал, то и дело повествуя мне о своей жизни, вплоть до считавшегося тогда вчерашним дня. Мне казалось, что это я прожил всю его жизнь, что это я работаю в офисе и единственное моё развлечение – эксперименты в области кулинарии.
– И давно у тебя такое нестандартное хобби? – с долей любопытства вырвалось у меня.
– Почти с юности, – ответил он. – Мне нравится готовить потому, что мне нравится есть. Кто-знает, возможно, это странно, но я предпочитаю наслаждаться каждой ноткой вкуса, а не смотреть на пищу как на источник энергии. Я не могу похвастаться успехом или яркой жизнью, но это помогает мне убежать от всяких проблем.
– То есть для тебя это что-то вроде отдушины?
– Вроде того. Между тем, ты знал, что во время процесса жевания у человека снижается уровень стресса? Согласись, как правило, мы едим в спокойной и безопасной обстановке, поэтому на рефлекторном уровне во время жевания у нас возникаю ассоциации об отдыхе, и мы успокаиваемся.
Не знаю, хотел ли он вызвать у меня симпатию, научить чему-то, или же возраст попросту взял своё. Впрочем, это уже было не столь важно, ведь как только я начинал скучать, как сейчас, например, то сразу переключался на свои мысли, а все звуки вокруг становились всего лишь монотонным шумом. К тому же, в поле моего зрения попал конечный пункт на сегодня, и в какой-то степени желание поскорей уединиться охватило меня.
«Дворец Марио» – единственные слова, которые я успел увидеть на вывеске о ближайшем отеле, и единственные слова, которые там были. Другого выхода, кроме как поехать туда, я не видел, поэтому ровно через несколько сотен футом, как и было обещано, все мы с радостью, а кто-то, возможно, с неохотой, покинули салон нашего автомобиля. Отличие этого города от шумящих столиц и пыльных улиц всех больших населённых пунктов сразу бросалось в глаза, когда дело касалось гостиницы здесь. О парковке тут, пожалуй, не слышали, поскольку все три машины, которые были, стояли на улице прямо перед входом, а само здание напоминало скорее простой дом, нежели роскошный отель. Впрочем, это было всего лишь моё первое впечатление.
Молодая девушка приветливо рассмотрела для нас все варианты и дала каждому ключ от своего номера. Городок не мог похвастаться своими размерами, поэтому цена нас приятно удивила. Хотя, что тут говорить: после того, как мы остались без денег, нас приятно удивляла любая цена, если она нам не только по карману, но и соответствует качеству. Здесь всё это было, и где-то в глубине души я обрадовался, как тому, что расходы на жилье в этот день у нас минимальны, так и тому, что не слишком обременяю Пита финансово.
Я пришёл в свой номер и сразу же захотел позвонить к Холли. Пришлось потрудиться, прежде чем оператор соединил меня с домом. Когда же это случилось, то, спустя пару совершенно неприятных моему слуху гудков, на другом конце провода я услышал её, как всегда очаровывающий, голос:
– Алло?
– Привет. Как ты?
– Том, это ты! Привет. У нас всё отлично, а как обстоят твои дела?
– Что ж, мы наконец-то добрались до Брокен-Хилла, и вот теперь я сижу в своём номере, пожалуй, единственного отеля в городе. Вчера нас ограбили, правда, тебе не стоит волноваться по этому поводу. С нами всё в порядке, ведь у нас ещё остались несколько тысяч. А что касается того парня, который лишил нас денег, – видимо, ему они нужнее. Кто знает, вдруг его дома ждёт семья? Кроме того, это даже к лучшему, поскольку мне всегда казалось, впрочем, кажется и сейчас, что прелесть путешествий далеко не в роскоши и вседозволенности.
– А в чём же тогда?
– Не знаю. Пожалуй, прелесть заключается в познании себя.
– Знаешь, у тебя прекрасно получается заинтересовать слушателя, пока ты что-то рассказываешь. А ещё мне всегда жутко нравилось, когда ты учишь чему-то, правда, порой, ты редко это замечаешь.
– То есть, тебе не нравятся мои так называемые «лекции»?
– Что ты, напротив, за них я люблю тебя ещё больше.
– Поверь, это далеко не предел. Мы вчера познакомились с одним австралийцем, его зовут Олли, вот уж кто действительно читает лекции во время разговора. Сегодня, например, он рассказывал мне о еде и стрессе.
– Посвятишь меня в то, как вы познакомились?
– Тогда слушай. Вчера наши планы были довольно амбициозны, поэтому Пит не хотел останавливаться раньше, чем мы доедем до Перта именно куда направляемся и сейчас. Хотя наш автомобиль решил иначе, поэтому в сумерках и паре километров от небольшого городка мы заглохли. В попытках найти крышу на одну ночь мы лишились большей части денег, но потом почти сразу же на наши поиски откликнулся Олли. Он-то нам и позволил остаться в своём доме. Признаться, я был поражён, когда следующим утром он спросил, может ли поехать с нами. Теперь нас трое.
– Рада слышать. Кстати, как там Пит?
– Я боюсь за него. Как бы он чего не натворил…
– С чего вдруг такие опасения?
– Вчера утром он узнал, что погиб его отчим. Но вопреки его внешнему спокойствию, я знаю, что внутри всё совершенно иначе. Сквозь тонкие стены сиднейского отеля я слышал, что мебели в его номере неплохо досталось. Потом он почти целый день молчал, да он и сейчас не особо разговорчив. Поэтому я опасаюсь за Пита.
– Возможно, тебе стоит поговорить с ним? Сделай первый шаг, прояви инициативу, поговори с ним по душам. Не дай ему шанса думать, что со смертью отчима оказалось, что и его друзья не такие уж преданные.
– Я посмотрю, что можно сделать. Впрочем, довольно говорить обо мне и событиях вокруг. Лучше расскажи, как дела дома.
– Твои родители каким-то образом узнали, что ты отсутствуешь, поэтому теперь они частые гости в нашем доме. Особенно твоя мать.
– Не удивительно. Она терапевт, это её работа, – с улыбкой ответил я.
– Допустим, они знают, что ты уехал, но как они узнали о ребёнке?
– По той же причине. Думаю, что если бы я был врачом, то тоже мог бы невооружённым глазом заметить твоё положение. А как насчёт твоих родных?
– С ними всё в порядке. Благодаря твоему появлению в нашей жизни, мой самый младший брат Ник сможет впервые пойти в настоящую школу.
– Сколько ему?
– Через месяц будет двенадцать.
– Не пойми меня неправильно, но я не думаю, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы отдать его в школу.
– Что ты имеешь в виду?
– Его могут не взять в школу, а если и возьмут, то это будет не самое подходящее время и место для него. Представь, как люди твоего возраста относились бы к тебе, если бы ты не умела писать и читать? С детьми всё то же самое, просто они меньших размеров.
– Тогда как быть?
– Найти того, кто сможет обучить его знаниям, необходимым в школе в его возрасте. Уверен, что если хорошо поискать, то можно найти такого человека. Мне кажется, что начать стоит со школ: нередко учителя предлагают подобные услуги ради дополнительного заработка. Между тем, разве тебе не пора ложиться спать?
– Ты смеёшься, Том? Здесь же почти шесть часов утра!
– Странно, я думал, что дома тоже почти одиннадцать часов вечера.
– Часовые пояса. Боюсь, ты неправильно рассчитал время.
– Получается, что я тебя разбудил. Прости, я не хотел.
– Всё в порядке. Кажется, тебе пора готовиться ко сну.
– Лучше побудь со мной ещё хотя бы на связи.
– Позвони мне в другой раз, и я с радостью буду висеть на проводе сколько угодно. А теперь всем нам пора спать.
– Береги себя, – сказал напоследок я.
– Ты тоже. Желаю удачи, – последовал её ответ.
Было не очень приятно осознавать, что я ошибся, впрочем, я не помню ни одного случая, когда это было бы приятно. Часовые пояса ловко ввели меня в заблуждение: пока я думал, что разница во времени составляет сутки, на самом же деле она была лишь семь часов. Хотя сейчас это волновало намного меньше предстоящего разговора по душам с Питом.
Когда я осознал, что мои опасения намного страшнее того, что мне в действительности придётся сделать, моя рука постучала в дверь номера друга. Удивившись, что открыл мне Олли, я спросил:
– А где Пит?
– Он в моём номере. Расслабься, мы просто поменялись, потому что здесь ему что-то не понравилось. Понятия не имею, что бы это могло быть, но суть проста: ищи его в другом месте.
Далее он сразу же захлопнул передо мной дверь, а мне не оставалось выбора, как попробовать снова решиться. Долго убеждать себя мне не пришлось, и, проделав то же самое с дверью теперь уже наверняка номера Пита, я увидел его, стоящего на пороге передо мной.
– Что? – спросил он, разрушая неловкую паузу.
– Моя жена посоветовала мне поговорить с тобой, и я с ней совершенно согласен.
– Женщины… Ладно, входи.
Планировка и несколько деталей интерьера – пожалуй, единственные отличия между его номером и моим. В целом всё было таким же. Сев в кресло, товарищ предложил сделать то же самое и мне, а затем спросил:
– Так о чём ты хотел со мной поговорить?
– О том, что произошло вчера, начиная с момента, когда я получил твоё письмо.
– Разве что-то случилось?
– Пит, прекрати притворяться. Сквозь не самые толстые стены я слышал, что ты делал дальше. Затем целый день из тебя нельзя было вытащить слова, а потом, когда автомобиль сломался, я испугался, что ты разнесёшь его к чертям. И, признаться, я боюсь за тебя.
– Со мной всё нормально. Лучше иди спать.
– Почему ты просто не можешь рассказать мне обо всём? – вспылил я.
– Это мои проблемы и тебя они не касаются, – всё так же спокойно ответил он.
– Ты привык прятаться за своим персонажем, который всегда счастлив, жить не может без путешествий и имеет философский взгляд на мир. Но, пожалуй, только мы двое знаем, кто ты на самом деле, – последовал мой ответ, и дверь за моей спиной захлопнулась.
Это была далеко не самая приятная, но всё же правда. Каждый человек, повстречавший Пита, знал лишь его образ, укреплённый его умелой актёрской игрой, если это уместно так назвать. В душе он остался тем самым мальчишкой в юном возрасте. Не знаю, было ли это частью учения, которое он получил от Патрика Рейнольдса, придумал ли это он сам, или и вовсе никаких путешествий с ним никогда до нашей встречи не случалось, а вся история его жизни – сплошная ложь, но той ночью я понял одну очень важную вещь. Не важно, как сильно ты будешь стараться и какое представление о себе внушишь окружающим, но ты не сможешь бежать от себя вечно. Сердце не обманешь.
Иного выхода мой гнев, который я, порой, ненавидел, мне не оставил. Я лег на кровать у себя и долго смотрел в окно. Вскоре началась гроза и в тот момент о себе напомнила мысль, пришедшая мне в голову в возрасте восьми лет. Когда я был ещё настолько маленьким юношей, мне постоянно казалось, что, когда идёт дождь, в мире кто-то плачет. Возможно, это действительно так, но затем эту мысль заменили знания о природных явлениях с научной точки зрения, и до той ночи в Брокен-Хилле я о ней не вспоминал.
Внезапно в мою дверь кто-то постучал. У меня не было никакого желания даже на мгновение отвлекаться от картины за окном и на нём, но, так уж и быть, пришлось встать и открыть. Каково же было моё удивление, когда перед собой я увидел Пита. Нельзя сказать, что он злился или печалился, да и вообще не понятно, какие эмоции сейчас властвовали над ним, поэтому всё то время, пока он не решался нарушить молчание, я глядел на него и пытался понять, о чём сейчас думает Пит. Видимо, наконец собравшись со всеми своими силами, он спросил:
– Позволишь войти?
Открыв дверь шире, я привычным для нас жестом пригласил его внутрь. Сразу после того, как он удобно устроился на одном из стульев, мой друг продолжил:
– Хорошо, давай поговорим. Например, с чего ты взял, что во время приключений и вне их все знают моего персонажа, а не меня?
– Я уже говорил, но скажу ещё раз. Я всё слышал той ночью, если это, конечно, не уместнее назвать утром. Поверь, мне очень жаль. Я знаю, что вы были не очень близки, но…
– Твоё мнение ошибочно, – перебил он меня.
– Что ты имеешь ввиду?
– Тот факт, что мы не были близки. Это ложное утверждение.
– Что-то я не замечал между вами тёплых взаимоотношений, когда мы были в его доме, как и годы спустя после этого.
– А потом прошло ещё два года. Ты никогда не думал, куда я пропал?
– Нет.
– А стоило бы. За два года мы нашли общий язык, пожалуй, впервые за столько лет. В какой-то момент я понял, что он всего лишь хотел как лучше с той точки зрения, которую ему навевал образ жизни. В свою очередь, отчим наконец принял меня таким, какой я есть. А теперь мы уже никогда не сможем сходить на рыбалку вновь, чего он так хотел. Знаешь, в ту ночь или утро, как ты это обозначил, я чертовски возненавидел себя, что было в диковинку, ведь раньше мне не приходилось испытывать ничего подобного.
– Почему? – несмело спросил я, когда пауза, что её сделал Пит, вышла уж слишком неловкой.
– Потому, что я позволил истории повториться, вновь наступил на те же грабли. Думаю, ты помнишь, насколько велико было моё раскаяние, когда я не успел сказать родителям, как сильно люблю их. Теперь то же самое случилось с моим отчимом. Жаль, что осознать это мне удалось лишь после того, как никого из моих близких больше не осталось.
– Никогда не поздно повернуть всё в обратную сторону. Ты сам говорил мне об этом.
– Вот только в моём случае особо и поворачивать-то некуда. Скоро и ты окажешься вне моего влияния. Дети, семейная жизнь, работа, знаешь ли… Это не для меня, – после этих слов он встал и подошёл к окну, направив свой глубокий взгляд на дорогу снаружи, куда как раз выходили мои окна. А после, немного помолчав и поразмыслив над следующей фразой, Пит продолжил:
– Понимаешь, каждому из нас нужна власть. Например, в детстве мы любим быть главными в той или иной игре, в чуть старшем возрасте нам нравится командовать, а потом, когда у нас появляются дети, мы используем это. Мы говорим, что им делать и распоряжаемся их жизнью, пока они не станут слишком умными, чтобы избавиться от этого влияния. Средства массовой информации, как политика и религия, тоже недалеко ушли. Кто-то из верхушки общества каждый день указывает, как нам жить, в то время как мы считаем это своей волей. Знаешь, о чём я говорю?
– Не совсем. К чему ты клонишь?
– К тому, что всё устроено на зависимости. Мы как марионетки – стоит лишь дёрнуть за нужную ниточку. Боюсь, что все твои приключения, так или иначе связанные со мной, – лишь моя жажда власти и признания. Разве тебе никогда не казалось, что я навязываю свою точку зрения?
Всё также стоя у окна и слушая мелодию дождя, внезапно Пит замолчал, а спустя несколько минут и вовсе ушёл, объясняя это тем, что он хочет побыть в одиночестве.
Старина в конец запутался – мы оба почувствовали это. Было любопытно наблюдать, как произошёл конфликт между тем, чему он должен следовать и тем, что мой друг переживал глубоко внутри. В чём-то он был прав – то влияние, о котором ещё несколько минут назад шла речь, я всегда чувствовал повсюду, но относительно его власти надо мной вынужден не согласиться. Ведь это я решил впервые уехать с Питом и довериться его мировоззрению – во всяком случае, мне всегда так казалось. Возможно, это тоже была лишь часть того спектакля, который окружал меня. Впрочем, обсудить это с ним я не успел, как и напомнить о том, что у Пита по-прежнему есть брат.