Сжала руки под темной вуалью

Но связь ее с Артуром Лурье продолжалась. Она называла его «Арик», «Горюшко» и «Супостат». Он ее – «Горбоносик-Глазенап». Любовь Лурье к ней Ахматова называла Лукницкому «богослужением». Но в то же время – «мы не могли разобраться, в кого из нас он влюблен».

А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,

Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным

Ты в этот дом вошел и на меня глядишь…

Вместе с Лурье она писала либретто к балету «Снежная маска» по стихам Блока. И на сборнике «Стихотворения Александра Блока», принадлежавшем Лурье, Ахматова сделала надпись:

Не чудо ли, что знали мы его,

Был скуп на похвалы, но чужд хулы и гнева,

И Пресвятая охраняла Дева

Прекрасного Поэта своего.

16 августа 1921

Петербург

Ахматова потом рассказывала Лукницкому: «…Лурье заставлял бросить службу… я больна была. Он ко мне очень хорошо относился… Он хороший, Артур, только бабник страшный…»

В июле 1921 года издательство «Петрополис» выпустило сборник «Подорожник» (десять тысяч экземпляров). На подходе была другая книжка. Ахматова не знала, как озаглавить этот сборник. И вот как-то они шли с Лурье по улице, и он показал ей на фронт одного дома, где была надпись «Anno Domini» (то есть «от Рождества Христова»). Ахматова назвала свой сборник «Anno Domini MCMXXI». Лурье, будучи уже в Америке, написал воспоминания об этих годах и считал, что в «Anno Domini» ему были посвящены следующие стихи: «В тот давний год, когда зажглась любовь…», «Неправда, у тебя соперниц нет…», «Что ты бродишь неприкаянный…», «Ангел, три года хранивший меня…», «Из Книги Бытия», «Путник милый, ты далече…», «Сослужу тебе верную службу…», «Пусть голоса органа снова грянут…», «Долгим взглядом твоим истомленная…», «Тебе покорной? Ты сошел с ума!..», «Да, я любила их, те сборища…», «Ты всегда таинственный и новый…».

Не могу обсуждать, правоверен ли этот список, но хочу обратить ваше внимание на последнее стихотворение: «Ты всегда таинственный и новый…», написанное в 1917 году и, как считается, посвященное Шилейко.

Но, во-первых, видимо в 1917 году Ахматова и Лурье встретились, ведь именно тогда появилось стихотворение, посвященное Лурье, «Да, я любила их, те сборища ночные…», и, во-вторых, сборник «Anno Domini», который оказался у меня, с дарственной подписью «Ты всегда таинственный и новый…» был подарен кому-то 20 февраля 1922 года в Москве. Может быть, этот сборник принадлежал Артуру Лурье?

Дело в том, что Лурье, будучи комиссаром по музыкальным делам, жил то в Петербурге, то в Москве. У Чуковского есть, например, запись в дневнике от 5 декабря 1920 года: «Пили чай с Маяковским, говорили о Лурье, что Судейкина живет в холоде и голоде, а он в Москве жил комиссарски». Комиссарство его закончилось в 1921 году, и к 1922 году Лурье решил эмигрировать, он ездил в Москву за подписью Луначарского и за визой. Может быть, Ахматова ездила в феврале с ним в Москву и там подарила этот сборничек?

Но в Москве жил в то время и Шилейко, который семь месяцев в году работал в Московском институте искусств, а остальное время в Петрограде читал курс по древним языкам в университете.

22 июля 1922 года Лурье устроил прощальный вечер. За столом напротив Ахматовой сидел Николай Пунин, с которым Ахматова была мало знакома, он недавно женился, но она ему бросила записку «Приходите в “Звучащую Раковину”» и указала число. Он удивился, пришел, оказалось, что это была годовщина гибели Гумилева, он хотел уйти, но и там Ахматова ухитрилась ему передать записку о свидании уже у нее дома с восьми до девяти часов вечера (она знала, что в десять вернется Судейкина). Так началась уже другая история ахматовской жизни.

Лурье уплывал на пароходе «Гакен» 17 августа 1922 года в Германию. Ахматова его провожала.

Кое-как удалось разлучиться

И постылый огонь потушить.

Враг мой вечный, пора научиться

Вам кого-нибудь вправду любить.

Лукницкий записал в своем дневнике: «Артур Лурье уезжал от А.А. “со слезами”». А Ахматова вслед написала в 1922 году стихотворение «Разлука»:

Вот и берег северного моря.

Вот граница наших бед и слав, –

Не пойму, от счастья или горя

Плачешь ты, к моим ногам припав.

Мне не надо больше обреченных –

Пленников, заложников, рабов,

Только с милым мне и непреклонным

Буду я делить и хлеб, и кров.

Ахматова осталась жить с Ольгой Судейкиной (та эмигрировала только в 1924 году), но продолжала общаться с Шилейко, который получил к тому времени служебную квартиру в Мраморном дворце, и когда уезжал в Москву, то за Тапом (Тапа, Тап, Тапуля, Тушин) ухаживала Ахматова или ее к этому времени верные друзья – Павел Лукницкий и Николай Пунин.

В черновиках остались строки из стихотворения Ахматовой «Опять подошли “незабвенные даты”»:

Все ясно – кончается злая неволя,

Сейчас я пройду через Марсово Поле.

А в Мраморном крайнее пусто окно,

Там пью я с тобой ледяное вино,

Мы заняты странным с тобой разговором,

Уже без проклятий, уже без укоров,

И там попрощаюсь с тобою навек,

Мудрец и безумец – дурной человек.

А Шилейко в письме своей третьей жене Вере Константиновне Андреевой пишет в Москву: «Потом пришла Анна Андреевна и увела меня обедать в маленький ресторанчик на Екатерининской и после любезной и ядовитой беседы отбыла в Царское вероятно, совсем». (Ахматова в это время жила в пансионате в Царском Селе.)

И, опуская все подробности, привожу запись Павла Лукницкого от 23 января 1926 года: «…Пришел (в Мраморный дворец). В столовой друг против друга сидели А.А. и Шилейко – пили чай. (Это было в час дня.) А.А. в шубе, Шилейко – в пиджаке… Можно не любить Шилейко, но нельзя не удивляться его исключительному остроумию».

Официально брак с Шилейко был по его просьбе расторгнут 8 июня 1926 года.

Запись Лукницкого от 20 июня 1926 года: «А.А. живет материально так: 60 рублей из КУБУ и 50 от Шилейко (на квартиру и Тапа). Квартира стоит 20 с лишним рублей в месяц, 20 рублей А.А. отдает (посылает) А.Н. (матери Гумилева) и Леве – в Бежецк. Кормежка Тапа обходится в 15 рублей. Обед А.А. ничего не стоит (обед у Пунина). Прислуга получает жалование – 8 рублей. А.А. остается 47 руб. на все расходы».

Так кому все-таки был подарен в 1922 году сборник «Anno Domini»?

Лукницкий, который в 1924 году записывал за Ахматовой ее воспоминания, пишет, что Анна Андреевна рассказывала, как в 1918 году ездила с Шилейко в Москву и жила там с ним некоторое время в Зачатьевском переулке.

(«Переулочек, переул, горло петелькой затянул…»). «Пробыли там (в Москве) недолго и совсем вернулись в Петербург… С того времени я живу в Петербурге безвыездно, 2 раза я выезжал с тех пор из Петербурга – раз в Бежецк, на рождество 21-го года, и в апреле 24-го года – в Москву и Харьков читать стихи…»

Не думаю, что Ахматова забыла свою поездку в Москву в 1922 году. Значит, поездка была тайной. Но от кого?..

Почему я все-таки думаю, что книжечка была подарена Артуру Лурье? К этому времени – к 1922 году – они были вместе уже довольно-таки долго. Но и он оказался, как Шилейко, нелегким в быту. Лукницкий, например, пишет, что «Артур Лурье ревновал почерк А.А. Он требовал, чтобы она отдавала свои стихи переписывать на машинке. Если А.А. посылала в журнал свои стихи, написав их своей рукой, он в “неистовую ярость” приходил». Или когда в 1922 году Лурье заставил Ахматову бросить службу, то – как рассказывала Анна Андреевна тому же Лукницкому – «Я в библиотеке служила. Говорил, что если не брошу – будет приходить на службу и скандалы устраивать… Потом решил уехать за границу. А я очень спокойно отнеслась к этому… Когда уехал – стало так легко!.. Я как песня ходила… Писал письма – 14 писем написал, я ни на одно не ответила… Я написала стихотворение “Разлука” и успокоилась».

Кое-как удалось разлучиться

И постылый огонь потушить.

Враг мой вечный, пора научиться

Вам кого-нибудь вправду любить.

Я-то вольная. Все мне забава —

Ночью Муза слетит утешать,

А наутро притащится слава

Погремушкой над ухом трещать.

Обо мне и молиться не стоит,

И, уйдя, оглянуться назад…

Черный ветер меня успокоит,

Веселит золотой листопад.

Как подарок приму я разлуку

И забвение как благодать.

Но, скажи мне, на крестную муку

Ты другую посмеешь послать?

Конечно же, ни одно произведение искусства, тем более поэзию, нельзя «расшифровать» точно, любая попытка такого рода – все равно что вместе впрягать «коня и трепетную лань», – орган, который воспринимает искусство, в физиологии еще не обозначен. И тем не менее всегда интересно хотя бы чуть-чуть приблизиться к пониманию:

как

 возникают стихи?

что такое

 поэзия? Иногда читаешь вроде бы неплохие стихи, но сразу ясно: это еще не поэзия. А иногда поэзия звучит и в прозаическом тексте у Чехова, например.

С другой стороны, мы же понимаем, что нет прямого пути ни от поэзии к жизни, ни от реального факта – к поэзии.

В своих «Записных книжках» Ахматова замечает: «У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель. Мне, например, из моей первой книги “Вечер” (1912) сейчас по-настоящему нравятся только строчки:

Пьянея звуком голоса,

Похожего на твой.

Мне даже кажется, что из этих строчек выросло очень многое в моих стихах».

Другая ее запись там же: «Звать голосом неизмеримо дальше, чем это делают произносимые слова».

Вторит ей и Мандельштам: «Голосом поэт работает, голосом».

Кстати, когда слушаешь «Реквием» в исполнении Ахматовой, возникает чувство трагической скорби. Запись поздняя, понятно. Но и в ранних ее стихах слышна мелодия колоссального неблагополучия. Недаром Цветаева уже в 1916 году назвала Ахматову «Музой Плача».

Говорят, что ее разговорный голос сильно отличался от ее же декламации: стихи она читала более низко, несколько отрешенно и торжественно.

Нет, это не я, это кто-то другой страдает,

Я бы так не могла…

Это – из «Реквиема». Такое отстранение и как бы раздвоение помогало ей выжить.

Как и когда возникают стихи? Ахматова, говорят, «гудела», «жужжала», иногда – даже во сне, а потом – без черновиков – записывала готовое стихотворение.

«Стихи еще делятся (для автора) на такие, о которых поэт может вспомнить, как он писал их, и на такие, которые как бы самозародились, – замечала она. – X. спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда совсем легко, а когда не диктует – просто невозможно».

Николай Гумилев, в пору когда был мужем Ахматовой, написал о ней:

Ее душа открыта жадно

Лишь медной музыке стиха,

Пред жизнью дольней и отрадной

Высокомерна и глуха.

Но и бытовая жизнь, конечно, влияла на ее стихи, отражалась в ее поэзии. «Когда б вы знали, из какого сора ратут стихи, не ведая стыда…»

После 1925 года Ахматова замолчала. Ее не печатали.

В 1935-м арестовали Николая Пунина и сы�