Пока власти, маги и лекари разобрались, что же происходит, от посещений Зеленой башни погибло много народу. В основном стражи и их родственники. Городские власти приняли решение ворота закрыть. Держать там полноценный отряд для охраны ворот было невозможным, а строить еще одну башню –дорого и бессмысленно. Все равно основное движение обозов и путешественников проходило через главные ворота к которым пролегал торговый путь.
Башню заперли и накрыли магическом пологом, чтобы мох не разбрасывал свои споры и не разрастался вокруг. Для этого приглашали самых сильных магов, даже, говорят, была парочка из императорского дворца.
А рядом с башней была построена маленькая деревянная сторожка и дежурил там, чисто символически, один единственный страж.
Мы с Анеей как-то забрели к этой башне привлеченные её необычным видом, походили вокруг, угостили стража бутербродами из нашей корзинки. Поболтали с ним, ему явно было скучно на дежурстве. Он рассказал нам историю башни, сказав, что магический барьер светится по ночам призрачно белым светом, напоминая пламя свечи. Мы восхищенно покачали головами, поглазели на потемневшие от времени створки ворот запертые на грозного вида висячий замок. На мощеную камнем дорогу заросшую травой, ведущую к воротам. Да и отправились восвояси, на постоялый двор.
***
Размышляя таким образом, я подошла к «Пегой кобыле». Грязные, маленькие, окна харчевни тускло светились. Из приоткрытой двери раздавалось удивительно слаженное пьяное хоровое пение. Кажется, пели местные любители романса, что-то не особо приличное, во всяком случае слова про «трубочиста у которого все в саже» я разобрала, и поспешила ретироваться подальше.
К коновязи у входа оказалась привязана одна единственная мелкая лошадка с мохнатыми ногами и провисшей спиной. Под крыльцом грудой лохмотьев дрых мальчишка приставленный смотреть за лошадьми. Невзирая на юный возраст мальчишка заливисто храпел.
Я бесшумно прокралась во двор харчевни, там, вывешенная на веревках, сушилась чья – то одежда.
М-да. Покатилась, ты, Инга Владимировна, по наклонной. Мало того, в непонятную авантюру влезла, Арано обокрала и тюрьму взорвала, так теперь еще и лошадь пытаешься увести неизвестно у кого.
Я сняла с веревки две нижних юбки и утащив свою добычу поближе к крыльцу принялась разрезать их ножом, каждую на два куска. Ткань трещала, рвалась, но я все-таки справилась со своим занятием, сложила каждый кусок пополам и осторожно двинулась к лошадке. В этот момент дверь в кабак с силой распахнулась и на крыльцо вышел внушительных размеров мужчина. Я, вздрогнув от неожиданности, прижалась к бревенчатой стене сего беспокойного заведения.
– Каримар ! – рявкнул он, оглушительно топая ногами по крыльцу, – а ну пойди сюда, сын блуды! Миранте воды надо натаскать. А ты спишь!
Мальчишка что-то сонно бурча вылез из-под крыльца и поплелся внутрь помещения. Мужик оглядел округу, громко рыгнул, почесал живот и проворчал:
– Опять дверь не закрыли, гнуса налетит, – и ушел обратно в харчевню крепко захлопнув за собой дверь.
Вот это удача! Радостно подпрыгнув я опрометью кинулась к коновязи. Лошадь меланхолично жевала узду и обреченно косилась на меня. Я, обмирая от страха, достала из кармана мешочек с крошками от печенья, высыпала на ладонь и протянула руку под фыркающую морду. Лошадь принюхалась, слизнула сладкие крошки с моей ладони мягким языком, и ткнулась в плечо, как будто интересуясь не перепутала ли я её с птичкой.
– Прости милаха, больше вкусняшек нет, – я осторожно погладила её по храпу. Лошадь переступила с ноги на ногу. Я, акробатически извернувшись, подсунула тряпку сложенную пополам ей под копыто. Потянула за полоску из той же материи проложенную между слоями ткани и туго завязала. Приступила к следующей ноге. С задними копытами пришлось повозиться, я боялась, что чужеродные предметы на ногах ей не понравятся, и она начнет лягаться. Но она просто слабо переступала, стараясь стряхнуть с себя непривычную амуницию. В конечном итоге на все четыре копыта Птички, так про себя я назвала эту серенькую в более темное пятнышко лошадку, была намотана ткань. Кажется, такая масть называется «серая в яблоках».
На заднее крыльцо харчевни гремя ведрами выскочил мальчишка. Слышно было, как он продолжает что-то сердито бормотать. Я прижалась к теплому боку лошади. Она шумно выдохнула воздух и как кошка потерлась об меня плечом.
– Пойдем, радость моя, – прошептала я ей, отвязала поводья, потянула и Птичка, едва слышно шоркая по дороге, покорно двинулась за мной. Благодаря замотанным в ткань копытам звук её шагов был почти не слышен.
Спустя двадцать минут, мы с Птичкой благополучно дошли до того проулка где лежал Ян. Небо еще больше посветлело.
Я привязала Птичку к забору, она тут же начала жевать какую – то ветку лежащую на земле, и подошла к неподвижно лежащему на земле мужчине. Похлопала его по впалым щекам, реакции никакой, похоже, я собралась вывозить за городские стены труп.
Я походила вокруг него кругами, откопала свой мешок из мусора. Пить хотелось неимоверно, после дыма в горле першило. Достала фляжку, жадно отпила. Привязала на пояс нож. Протянула Птичке сухарик.
– На сухарик, не таскай с пола всякую гадость, несварение получишь.
Она в мгновение ока схрумкала его и вернулась к ветке.
– Ну и что с тобой делать? – я подошла к лежащему на земле телу, с досадой потыкала ногой и потянула с него плащ. Смысла никакого нет сидеть тут над ним, надо двигаться дальше.
– Лошадей нельзя кормить хлебом, – произнес Ян не открывая глаз.
– Очнулся, – обрадовалась я, – пить будешь?
– Не могу, мутит, – он скривился, – и болит все.
– На лошадь сможешь забраться? – сочувственно спросила я. Раз он жив, не оставлять же тут. Хотя, что мне за дело до него.
Арано я тоже спасла, а он меня в расход решил пустить. Эльф неблагодарный.
Ян в ответ виновато скуксился и отрицательно помотал головой. Ох, плохи наши дела.
Я задумалась, у меня в рюкзачке лежит сильное обезболивающее из моего мира. Срок годности у него не вышел и теоретически я могу дать его Яну. Одно «но», оно может оказаться несовместимым со здешними живыми организмами. Одна маленькая таблетка вполне может завершить неудавшееся дело стражей.
– Слушай, – неуверенно предложила я, – у меня есть лекарство. Сил оно не придаст, но боль на какое то время снимет. Теоретически должно снять. Вот только, есть вероятность, что тебе после него может стать хуже, намного. То есть возможно оно не поможет, а, – я замялась, – убьет.
– Кажется, хуже уже быть не может. Давай, – закрыв глаза простонал он.
Я помогла ему приподняться. Усадила, оперев спиной на забор. Достала из рюкзачка таблетки, выдала ему две штуки и проинструктировала.
– Кладешь на язык, проглатываешь, запиваешь большим количеством воды.
Он послушно запил таблетки водой, откинул голову, опираясь затылком на забор. Потом с моей помощью поднялся на ноги. Взгляд его упал на Птичку.
– О, Вечность, где ты взяла эту клячу?
– Не обижай Птичку, – сварливо проворчала я, – она прекрасная лошадка. Позволила мне себя украсть и ни разу не возмутилась.
– Птичку? Тебе известно её имя?
Вот откуда у него взялись силы болтать? Пять минут назад был почти мертвый, а сейчас трещит как сорока.
– Я и не знаю, – я хотела было пожать плечами, но на них опирался Ян, поэтому просто дернула плечом, – просто мне показалось, что она Птичка. Маленькая такая, серенькая. Крошки, опять же, клюёт.
– Куда мы направимся? – он обхватил лошадь за шею и пытался отдышаться. Пять шагов до забора явно дались ему очень нелегко. Птичка не отрываясь от поедания ветки переступила копытами и покосилась на него.
Зачем я тащу за собой вот эту двухметровую обузу? В который раз озадачилась непростым вопросом я. А если он такой же как Арано?
Ян шумно выдохнул, сжал пальцами мое плечо, и кое – как залез на смирно стоящую лошадь.
– К Зеленой башне, дальше будет видно.
– Предлагаешь залезть в башню и помереть там? – скептически спросил этот, без пяти минут, покойник.
– Тебе принципиально место? – ехидно уточнила я.
– Да, в общем нет, – он наклонился вперед и обхватил Птичку руками за шею.
Я привязала мешок к седлу, взяла Птичку за повод и пошла в сторону Зеленой башни. Предрассветные сумерки плавно сменялись утренним солнечным светом.
У Зеленой Башни и в самом деле дежурил страж. Он лежал на траве у стены, неподалеку от ворот, завернувшись в плащ и выводил носом такие заливистые рулады, что сидящие на ближайших кустах птицы периодически замолкали от зависти.
Может и не придется его отвлекать. Говорят же, что самый крепкий сон – на рассвете.
Мы с Птичкой тихонько подошли к небольшим воротам, я снова достала из за корсажа пуговицу Ихора и поднесла к навесному замку. Пуговица как и в прошлый раз, сильно нагрелась, замок поскрипел чем-то внутри, щелкнул и открылся. Пуговица в моих руках рассыпалась оставив на ладони кучку ниток и свинцово – серый порошок. Ян наблюдал за моими действиями лежа на Птичкиной шее и обхватив её руками.
Я попыталась достать замок из петель. Дужка негромко заскрежетала по проушинам. Точно, ворота же все время закрыты, значит, при попытке их открыть петли наверняка будут шуметь.
Что же делать? Если ворота заскрипят, то проснется стражник. А если он проснется, то поднимет тревогу. Я расстроено выкручивала вспотевшими от страха руками дужку замка из петель. Надо же, не скрипит. Еще поворот и замок выскользнул мне в руки. Я положила его на землю и толкнула тяжелую створку ворот.
Она, противно скрипнув приоткрылась ровно на толщину человеческого тела, я замерла, Ян с Птичкой подошли поближе к воротам. Храп на секунду прервался, но через пару секунд возобновился с новой силой.
Какое счастье, что у этого стража непорядок с носом, храпи, милый, храпи как можно громче. Я подошла к углу, где ворота крепились к городской стене огромными коваными петлями. Полила петли водой из фляжки. Есть надежда, что так они не будут скрипеть.
Вернулась обратно, толкнула еще раз, налегая всем телом. Створка, тихо шурша с небольшим намеком на скрип, отъехала на нужную ширину. Птичка с Яном выехали за ворота.
Храп из-за ворот раздавался с прежней силой. Я толкнула ворота на место. Жаль замок обратно в проушины не вернуть.
– Уже все, мы выбрались? – хрипло спросил меня Ян.
– Из города, как видишь, да, – подтвердила я, – тебя будут искать?
– Скорее всего.
И меня тоже «скорее всего».
Я счастливо улыбнулась. За городом хотя бы патрули не ходят. А разбойники величина случайная и скорее всего пасущаяся на главном тракте по причине большей добычи. Я поправила нож на поясе.
Через тридцать минут, спотыкаясь в светлых предутренних сумерках, мы шли параллельно дороге ведущей к городу со странным названием Лерт.
Глава 5. Дорога на Лерт
Мы пробирались через лес, стараясь не шуметь. Это было сложно. Солнце еще только всходило и в лесу царил утренний сумрак. Поэтому ступать приходилось наугад, нащупывая, не попадется ли под ногу кочка или поваленная лесина. Птичка флегматично передвигала копыта, в так и не снятых обмотках. Мой невольный спутник то-ли дремал, то-ли пребывал в забытье. Я изредка оглядывалась, опасаясь, что он упадет.
Когда люди Арано будут прочесывать дороги, то наверняка сначала обыщут основные тракты и открытые ворота. Пару дней, наверное, у меня есть, пока они сообразят, что из города никто похожий на меня не выходил. Может решат, что я спряталась где-то в Равенхальме. А ведь наверняка есть еще какие-нибудь тайные тропы контрабандистов, на которые Арано тоже придется потратить свое время. Если кто-нибудь из подкупленной городской стражи не доложит ему про открытые ворота у Зеленой Башни. И про взрыв в участке. Хватит у него ума связать это два события со мной? Хорошо бы Керио воспользовался моим подарком в ближайшее время. Тогда будут думать, что взорванный участок это тоже его рук дело.
Я устало потерла виски.
В Равенхальме меня просто – таки преследовали неприятности, так что не удивлюсь, если и в этот раз все пойдет наперекосяк.
***
В тот день с самого раннего утра мы отправились с Анеей на рынок. Побродили в бестолковой толчее, посмотрели на представление разыгрываемое бродячим театром. От души посмеялись над сюжетом: ловкий мошенник ради спора пытается совратить жену ночного стража. Ночной страж хочет поймать мошенника. А жадная жена хочет содрать с обоих побольше денег. Такой вот сложный треугольник.
В одном из действий, когда мошенник висел под окном свой несостоявшееся любовницы пытаясь петь серенаду, страж в поисках его обыскивал сад, а жена в это время обыскивала сюртук стража на предмет спрятанных денег.
Анея заливисто отсмеявшись сказала мне:
– Прямо как Гарта.
Я согласно покивала головой.
От души повеселившись мы пошли гулять по рынку дальше. Зашли в лавки булочника и мясника. В одной купили булку свежего и умопомрачительно пахнущего ржаного хлеба, в другой кусок вкуснейшей подкопченной ветчины.
– Будет нам на обед, – решила Анея, – сделаешь те штуки с сыром сверху?
Слово «бутерброд» Анее не давалось.
– Ага, обязательно, – согласилась я, и сглотнула слюну заполнившую рот, – я только смотрю на эту булку и уже чувствую себя голодной. Давай у нее корку отгрызем?
Анея расхохоталась и отломила нам по куску горбушки. Так мы и гуляли, жуя свежий и потрясающе вкусный хлеб, и не спеша переговариваясь.
Купили пару отрезов ткани на платья. Торговец, невыский изящный мужчина в белой рубашке и сером, украшенным вышивкой, жилете, уверял нас, что качество его мануфактуры самое отменное. Мы, критически ощупав, и разве что не обнюхав предлагаемую ткань согласились с его словами и договорились о доставке наших приобретений на постоялый двор.
Занесли травы в аптеку, где Анею хорошо знали. Тощая, очень суровая на вид, дама в круглых очках приветственно покивала. Анея выложила на прилавок из корзинки принесенные нами редкие травы, каждый вид был завернут в холщовую тряпочку.
Дама, сдвинув очки на кончик острого носа, тщательно изучила принесенное нами. Задумчиво побарабанила узловатыми пальцами по затертой столешнице прилавка. Окинула нас строгим взглядом поверх очков. Потом, отвязав с пояса кошелек вытащила с десяток золотых монет.
Анея посмотрела на эту стопку, безмятежно улыбнулась и сообщила:
– Эрра Лорейт, этого недостаточно.
Эрра Лорейт досадливо крякнула и отсчитала еще пять монет.
– Эрра Лорейт, – укоризненно произнесла Анея.
Та добавила к стопке еще две монеты и накрыла кучку ладонью. Обозначая этим жестом, что больше монет не даст. Анея довольно улыбнулась и ссыпала деньги в кошелек.
– Обязательной зайду в следующий приезд, всего доброго, эрра Лорейт.
Дама величественно качнула высокой седой прической, так и не произнеся ни звука.
– Анея, что это было? – ошарашено спросила я когда мы вышли из аптеки, – она немая?
– Ну что ты, – Анея переложила висящую у нее на руке корзинку на другую руку, – эрра Лорейт просто не любит попусту разговаривать.
– Да но …
Анея звонко рассмеялась и крутанулась на пятках вокруг своей оси. Почему – то она всегда так делала. Ловила в ладони солнечные лучи и кружилась. Кто-нибудь посторонний вполне мог бы покрутить пальцем у виска, но посторонних с нами не было, а мне нравилось смотреть на нее. Казалось, в этом её действии есть какое – то волшебство и магический смысл.
– Инга, я знаю эрру Лорейт уже много лет. А она знает, что мои травы безупречны, потому и не тратит время на болтовню. А время потраченное на разговоры это незаработанные деньги. Это она так говорит, – Анея скривилась всем видом показывая, что она думает о такого рода высказываниях, – хотя я думаю, что Лорейт не помешало бы немного развлечься.
Приближалось время обеда. Пора было возвращаться на постоялый двор.
Закоулками от аптеки эрры Лорейт мы вышли на центральную улицу, на которой собралось необычно много народа.
– Как думаешь, что они тут делают? – ворчливо спросила я Анею недовольная тем, что приходиться проталкиваться через толпу.
– Едут. Смотрите. Едут, – загомонили люди стоящие вдоль дороги.
Анея оглянулась и пренебрежительно пожала плечами:
– Пришли поглазеть на каких – нибудь высоких приезжающих. Пойдем поскорее, а то затопчут. И правда, слишком много людей.
Мы с ней торопливо двинулись вдоль всего этого любопытного человеческого строя, пытаясь пробраться к проулку который вел на соседнюю улицу.
Толпа тем временем восхищенно охнула: по улице ехала кавалькада всадников. Человек двенадцать, не меньше. Все одетые в черное, на некоторых поблескивали драгоценными камнями впечатляющих размеров украшения. Темноволосые, с красивыми, но несколько хищными лицами. Издалека были видны только общие черты. На очень красивых лошадях. Даже я, ничего не понимающая в этих животных видела, что они великолепны. Бронзовые, с лоснящейся шкурой и перекатывающимися под ней мышцами. Невольно задержав шаг и любуясь этими удивительными животными, я чуть отстала от Анеи. Кто-то из всадников кинул в толпу монетки, они разлетелись из его руки блестящим веером. Людская масса жадно кинулась вперед, и Анею вытолкнули под копыта лошадей. Захрустела корзинка. По мостовой покатились хлеб с ветчиной.
– Ани! – заорала я срывая голос, бросаясь сквозь толпу к ней. Всадники равнодушно и неспешно продвигались вперед, объезжая внезапно возникшее на их дороге препятствие. Лишь один, тот, чья лошадь первая прошлась по Анее копытами, развернул коня остановился и свистнул, привлекая мое внимание. Люди окружили нас с Анеей плотным кольцом. Кто-то охал, кто-то ругался на «глупую бабу которая сама кинулась под лошадь». Я медленно поднялась испытывая только одно желание. Зубами загрызть этого… который только, что лишил меня единственного близкого в этом мире человека.
– Держи! Вира! – он кинул на окровавленную Анею кошелек с деньгами, – долг отдан?
Он окинул взглядом разношерстную толпу, очевидно ожидая подтверждения.
– Конечно, отдан, – крикнул кто-то.
– Да, с таким – то кошелем как не отдан, – пробасил кто-то за моей спиной.
Всадник отсалютовал мне затянутой в кожаную черную перчатку рукой и, пришпорив лошадь, умчался за остальными. Люди стали медленно расходиться в стороны. Я стояла посреди улицы плохо понимая, что же мне теперь делать.
Даже мелькнула глупая мысль, что нужно вызвать скорую. Какие к чертям тут скорые, ругнулась я на себя, тут даже обезболивающего нормального нет, чтобы ей не так больно было.
Анею подняли на покрывале и отнесли в нашу комнату на постоялом дворе. Уложили на кровать. Все это тихо и мрачно. Я сжимала кулаки от бессилия и отказывалась верить в происходящее. Только не Анея.
Я сидела над ней, пытаясь что-то сказать, но спазм каждый раз сжимал горло и я хватала её за руку. Мы обе понимали, что сделать ничего нельзя. Что сломанные ребра и пробитые легкие это смертныый приговор. Даже при наличии врачей и лекарств. Но здесь этого не было. Не придумали, не изобрели. И в этом было, пожалуй, самое страшное, в ощущении беспомощности и невозможности повлиять на ситуацию. А Анея, тем не менее, улыбалась и успокаивающе поглаживала меня ладонью. Мне же хотелось от этого спокойствия на стену лезть.
Так продолжалось до тех пор, пока в комнату не пришел стряпчий, предусмотрительно вызванный хозяином постоялого двора.
– Я мэтр Ист Олерре. Стряпчий, – представился входя в комнату толстый розовощекий, похожий на пупса –переростка, мужчина с кожаным саквояжем в руках.
– Эрра, вы меня понимаете? – он склонился над Анеей.
– Да, – с усилием пробулькала она, и выпалила скороговоркой на одном вдохе, – я Анея Ивянская завещаю свой дом в Ивянках со всем имуществом, все свои денежные накопления в сумме три тысячи золотых, а так же виру за мою смерть, моей сестре – Ингарре Ивянской. Пожалуйста, уважаемый мэтр, поторопитесь.
Я молча вцепилась ей в руку. Внутри меня все протестовало против таких слов. Какая вира за смерть? Она ведь жива и даже разговаривает.
– Будут другие претенденты на наследство? – профессиональным тоном поинтересовался стряпчий доставая из своего портфеля чернильницу и лист толстой желтой бумаги. Он сел за стол и принялся, сосредоточенно и быстро, выводить строчки пером.
– Нет, – Анея говорила едва слышно, у нее на губах выступила розовая пена, – только сестра.
– Вашу личность кто-нибудь может подтвердить?
– Может хозяин двора, – раздраженно сказала я, чтобы не напрягать Анею лишними разговорами, – Анея здесь останавливается не первый раз. Может хозяйка аптеки у городского рынка, эрра Лорейт. Анея регулярно привозит ей травы для изготовления лекарств. Могу я, у меня с собой документ выписанный старостой Ивянок подтверждающий мою личность.
Закончив писать мэтр ИстОлерре передал Анее бумагу на подпись. Свидетелями выступили хозяин трактира и его жена. Анея расписалась и дернула пальцами, подзывая меня ближе.
– Прости Инга, жаль, что тут у нас нет этой твоей «скорой», помнишь, ты рассказывала, – прошептала она, – наверное, это я вызвала тебя сюда, мне так хотелось, чтоб со мной рядом была хоть одна родственная душа. Моя вина.
– Какая твоя вина, Ани, о чем ты говоришь?
Она снова слабо погладила меня по руке и закрыла глаза. Я уткнулась лицом в одеяло рядом с ней и заплакала.
Потом пришли стражи и эрр Оллере подтвердил получение мной виры за смерть Анеи. В кошельке, брошенном мне на улице, было пятьдесят золотых монет. По здешним меркам просто неприличная сумма за смерть простолюдинки.
Я отдала золотой капитану стражи за то, что он задокументировал смерть Анеи. Он хотел потребовать больше, но мэтр Оллере что-то негромко сказал ему и тот заявил, что ошибся назвав цену в три золотых. Два золотых отошло мэтру Оллере за его труды. Хозяин двора сочувствующе похлопал меня по спине и попросил плату вперед. Я отсчитала ему восемь серебрушек.
Следующие два дня слились в какую – то мутную череду действий совершаемых «потому, что так надо».
Я договорилась с услугами местного гробовщика. Выбрала гроб из светлого полированого дерева и надгробье, из серо – голубого, с золотыми вкраплениями, камня. Выкупила в ратуше хорошее место на кладбище. Служка занимающийся продажей участков был удивлен:
– Она травница, вы говорите? А не жалко тратить столько денег на бесполезный кусок земли? – я глянула на него так, что он начал спешно перекладывать бумажки на столе и понимающе забормотал, – да, да конечно, для родственницы вы хотите самого лучшего, я понимаю.
Только потом я вспомнила, что все время «милой» беседы со служкой, держала руку на рукояти ножа.
И занималась прочими печальными делами. Заставляя себя через силу идти, договариваться, торговаться. Мир как будто превратился в вязкое, заглушающее окружающие звуки желе.
На третий день Анею похоронили.
Я постояла над свежезакопанной могилой, поплакала, посадила вечнозеленые купленные втридорога на местном рынке цветы с белыми бутонами похожими на семиконечные звезды.
В голове было пусто, как будто прохладный летний ветер выдул оттуда все мысли, а душа, за два дня отплакав свое, просто замерла в каком – то непонятном ступоре. Замерзла.
На следующий день я, наскоро собравшись, присоединилась к обозу едущему из Равенхальма в Алорну. Он шел по тракту мимо Ивянок.
Благополучно доехав с обозом в Ивянки, вернулась в дом Анеи.
Назвать его моим не поворачивался язык, каждое утро разжигая печь, заваривая отвар или доставая из плиты булочки я вспоминала как это делала Анея. Плакала от осознания, что её нет, и никто больше не рассмеется сидя за столом в маленькой кухне пробуя очередной изготовленный мной кулинарный шедевр. И не одобрит вкусно заваренные травы.
Удивительно какие, казалось бы, мелочи пронизывают всю нашу жизнь. Кто-то радуется, что ты приготовила печенье. И сидит с тобой по утрам на крыльце, что-то обсуждая, или просто молчит рядом. Ворчит за то, что ты устроила «очередной опыт» и чуть не спалила сарай. Или хвалит за вкусный суп. Или имеет странную привычку танцевать ловя пальцами солнечные лучи. Но это все части дорогого тебе человека, удивительные, уникальные фрагменты, мозаика, из которых он и состоит. А потом, когда эти мелочи вместе с человеком их привносившим исчезают, их очень не хватает. Иногда как воздуха.
Наконец, уже на третий месяц лета, я несколько оправившись от оглушенного состояния, собрала вещи, достала спрятанные деньги. Навестила Ихора. Пожадничав, решила напоследок сходить в лес за травами. И повстречала там эрра Арано. Правду говорят, что жадность до добра не доводит.
***
Мы медленно продвигались в сторону Лерта, я пешком, а мой спутник все так же, полулежа, обнимая Птичку за шею. Ей было неудобно, но она только изредка мотала головой, да вздыхала, когда Ян обнимал её слишком сильно. Солнце поднималось все выше и лес затягивала утренняя туманная дымка нагоняя на меня откровенную тоску.
Снова бегать по лесу, спать на земле, питаться едой приготовленной на костре. Все это вызывало глухое раздражение и внутренний протест. Хотелось комфорта, я устала от бесконечных путешествий по лесам. Даже буйная зелень вокруг воспринималась как нечто чужеродное и враждебное. Теперь, вдобавок ко всему, придется передвигаться пытаясь не попадаться на глаза алорнцам. И еще тащить на себе этого.
– Эй, ты живой? – окликнула я разглядывая своего спутника в ярком утреннем свете. Темная, слипшаяся от грязи шевелюра закрывала его лицо. Босые ноги были сбиты в кровь. Еще бы, после ночного бега по каменной мостовой. Руки тоже выглядели удручающе: на правой мизинец был неестественно вывернут в сторону.
Ночью, в спешке, я не приглядывалась к нему, да и что бы я там разглядела, в темноте.
– Я живой, – простонал он, – пить.
– Где ж я тебе посреди леса пить возьму, – сердито проворчала я, останавливая Птичку.
В доме Арано я не успела набрать воды, а израсходовала на петли у ворот слишком много и теперь во фляжке оставалось буквально несколько глотков.
Он открыл глаза, поднял голову, отбросив назад волосы, и расфокусированным взглядом уставился на меня. Последнее время любит судьба творить со мной злые шутки.
Я вгляделась в его лицо повнимательнее, выругалась и отпустив повод отступила назад. Сейчас злодейка напакостила мне более, чем основательно.
С Птички на меня смотрел тот самый мужчина, чья лошадь затоптала Анею. Тот, что небрежно кинул кошелек оплатив виру. Мое горло перехватил спазм, а ноги моментально стали ватными.
– Ты! – просипела я, ошеломленно опускаясь на землю, – ты…Это ты Анею убил, гад!
Ян удивленно вскинул брови, не понимая причин моего поведения.
– Что? – ошарашенно спросил он.
У меня перед глазами металась его кривая усмешка и рука в кожаной перчатке небрежно кидающая кошель.
– Ты её убил, – повторила я и схватилась за голову, – а я тебя от стражи спасаю.
Он неуклюже сполз с лошади, Птичка почувствовав свободу тут же отошла в сторону и начала щипать траву. Сев на землю он с трудом подвинулся ко мне, вопросительно вглядываясь в мое лицо. Я удивленно вскрикнула и отшатнулась, цвет его глаз в дневном свете был зелено – желтым с ярким оранжевым ободком по краю. Выглядело это жутковато.
– Я тебя помню, – он моргнул и помолчав, добавил, – ты тогда так страшно кричала. Но я же заплатил виру.
– Что твоя вира? – я прикрыла лицо руками и не удержалась, заплакала, – из-за тебя умер единственный человек в этом мире, который был мне родным. Единственный, понимаешь?
– Понимаю, – тяжело произнес он. И лег ничком, на траву, закрыв глаза, – оставь меня здесь.
Я неуклюже согнувшись поднялась на ноги, закинула за плечи мешок и пошла, не оглядываясь, в прежнем направлении. Разорванный подол юбки цеплялся за траву и мешал идти. Птичка вопросительно фыркнула мне вслед. Я шагала, разглядывая попадающиеся на моем пути растения. Взрослый мужик, сам справится, без моей помощи, вон какой огромный. Хватит с меня игр во Флоренс Найтингейл.
Я успела отойти на приличное расстояние как мое внимание привлек своими фиолетовыми цветами огромный куст самсила растущий на краю прогалины. Я подошла ближе и обошла его кругом, шикарный куст и корешки, наверное, что надо. Отказываться от такой находки глупо, а самсиловые корешки весьма полезная в хозяйстве вещь.
Я отстегнула от пояса нож и принялась усердно подкапывать куст. Такие корешки если не пригодятся самой, то уж продать их точно можно. Пока я копала моя злость начала медленно уходить.
Что было бы в моем мире если б Анея случайно попала под машину? Да ничего. Водителю дали бы небольшой или вовсе условный срок. Заставили бы его возмещать ущерб родственникам и траты на лечение. Та же вира.
И этот…Ян, он не виноват, что толпа кинулась за монетами. Я грустно усмехнулась. Разница в моральных устоях между мирами виделась мне сейчас колоссальной пропастью. По местным меркам, кстати, он поступил более чем щедро и порядочно. Как бы мне хотелось злиться и обвинить его во всем, но это будет несправедливо. Глупый несчастный случай. Или не глупый, но все равно несчастный. Это жадная до дармовых денег толпа вытолкнула Анею под лошадь.
Головой я это понимала, а вот эмоции зашкаливали через край. Очень хочется оставить его тут, в лесу и забыть.
Но по его дрожащим движениям видно насколько он слаб, идти один точно не может, а значит, скорее всего, для него это будет верная смерть. Если только кто-нибудь не подберет. А кто его тут подберет? Ну, в лучшем случае разбойники. Лес – это не проходной двор. Народу тут не много ходит.
Оставить раненного человека в лесу без воды, без еды, без помощи будет подло.
Готова – ли я принять на себя ответственность за такое решение? Решить, жить ему или нет? Стать, даже не судьей, а палачом.
Нет, не готова. Значит, нужно вернуться. И ненависть свою как-то пережить.
Я вытерла ладонями мокрые щеки, наверняка земляные разводы останутся. Ладно, не беда, доберусь до ближайшего ручья – умоюсь. Отряхнула выкопанные корешки от земли, завернула их в кусок злополучной занавески. Поднялась на ноги, постояла раздумывая, что делать дальше. Нехотя развернулась и пошла обратно.
Ян лежал на траве, закрыв глаза, в той же позе как я его оставила.
– Прав был Воланд говоря, что щели надо затыкать тряпками, – сказала я задумчиво и отстегнула с пояса фляжку. И поймав на себе вопросительный взгляд оранжевых глаз, пояснила, – он рекомендовал щели в комнате затыкать тряпками, чтобы жалость не выползала в самый неподходящий момент.
Я протянула Яну фляжку.
– Пей, и пойдем искать воду. Надо поесть, попить и раны твои обработать, – озвучила я ему свои планы на ближайшее будущее.
Он сделал пару глотков и спросил:
– У тебя лицо, в земле, чем ты занималась?