Кони не запомнила сны, не помнила, что заставляло ее жалобно завывать, да так, что мама даже среди ночи прибегала, тихонько гладила по плечу, говорила: «Все хорошо, Кони, все хорошо. Мама рядом» и потом нежно целовала в мокрый нос. Тот самый нос, который выходя на улицу становился лучшим в мире анализатором, улавливающим запах столетнего заскорузлого хлеба, не интересующего даже парковых уток. Тот самый нос, который на улице лез в самые антисанитарные места, собирая всевозможные микробы и инфекции.
Когда Кони открыла глаза, в квартире было уже темно. Бандерос тыкался в свою миску на столе и уронил наконец на пол. Кони вскочила и побежала перехватить упавшее мясо, пока мама не скажет «нельзя», облизала тщательно кошачью миску, и вспомнила, что мамы нет дома.
В животе уже начинал разыгрываться голодный оркестр на расстроенных музыкальных инструментах, издавая нестройные урчания.