Нашествие. Битва за Москву (сборник)

– Кто к тебе в клуб на такой машине мог прикатить? – спросил курсант.

Недоумевающее покачав головой, Игорь выступил из-за будки, оглядывая здания. Солнце скоро сядет, лучше осмотреться, пока не стемнело. Сняв с плеча ремешок, он протянул ружье, и Хорек дернулся к нему, но Багрянец успел первым.

– Не для тебя это, – пробасил он. – Ты что задумал, капитан?

Игорь показал на мотель.

– Там сзади лестница на крышу. Залезь, ляг с того края, где стоянка, и прикрывай меня. Только учти – ружье с задержкой стреляет, где-то в секунду. Я обойду ресторан, вон тот квадратный дом, внутрь загляну, потом к тиру пойду.

– Так ты когда внутрь попадешь – как же я тебя прикрою? И когда обходить станешь, тебя видно не будет.

– Делай, что говорю. Когда махну – слезай и ко мне. Дальше, к полигону, вместе пойдем. Эти люди из грузовика ведь где-то здесь, только непонятно, почему тихо так и почему Хорек их не увидел… Куда они подевались?

– А мне что делать? – спросил мальчик.

– Здесь стоять, – отрезал Сотник. – Если увидишь что-то подозрительное, движение какое-то, которое Павел с крыши прохлопает, беги к нему, залезай и докладывай, где что заметил. Все, боксер, выполняй. Хорек – ты здесь. А я пошел.

Он шагнул из-за будки, в то время как Багрянец побежал к мотелю, забирая вправо, чтобы очутиться позади здания.

Игорь пошел неторопливо, давая время курсанту залезть на крышу. Миновал стоянку с грузовиком – других машин там не было – оглянулся. Хорек смотрел из-за угла; Багрянец появился на крыше, улегся там и выставил ствол. Теперь, если не знать, что на здании есть человек, заметить его не так-то просто.

Пистолет-дробовик был большой, но не слишком тяжелый за счет деревянной рукояти. К ней крепился толстый ствол, который, сдвинув фиксатор, можно откинуть книзу, чтобы зарядить пузатый патрон, похожий на маленький бочонок. В нижней части рукояти, под крышечкой на пружинке, отверстие для запасного патрона. И всё – совсем простое устройство.

На кожаной кирасе, надетой Игорем, было несколько скоб и ремешков. Расстегнув рубашку, он подвесил пистолет за кольцо на рукояти, но возле ресторана снял его и взял в правую руку. Опустив ствол к земле, заглянул внутрь. Сквозь окно виднелся знакомый зал со столами, на другой его стороне были стойка бара и дверь, ведущая во вторую половину здания.

Раскрытая дверь.

А вот дверь самого ресторана прикрыта – хотя, возможно, не заперта?

Игорь подступил ближе к окну. Вроде внутри никого… Хотя кто это лежит на самом большом столе в центре зала?

Его прошиб холодный пот. Вздрогнув, Сотник толкнул дверь и бросился к столу. Остановился перед ним.

Лицом кверху на столе лежал генерал. Тот самый.

Одетый в гражданское, он глядел в потолок мертвыми глазами, вытянув руки по швам. Торс стягивали бинты, на правом боку они стали черно-красными… В него попали из электроружья, хотя и не очень мощного, короткоствольного.

Тяжело дыша, Игорь попятился. Оглядел зал, медленно поворачиваясь, скользя взглядом по стенам, где висели большие цветные фотографии с полигона, на которых клиенты стреляли в мишени и муляжи; по стойке, шкафу с бутылками за ней, по окнам… На краю зрения что-то сдвинулось, он резко повернул голову – из двери, ведущей во вторую половину здания, с автоматом в руках выходил Ростислав.

Он был в дорогом костюме, остроносых штиблетах и белой рубашке. На скуле ссадина, под ней – корочка подсохшей крови, на лбу пятно гари, пиджак порван, пуговиц не хватает, галстука нет, на шее – глубокая царапина. Все это в первый миг сбило Игоря с толку, слишком уж странно выглядел новый хозяин клуба, и только поэтому они вскинули оружие одновременно, иначе Сотник успел бы первым.

У Ростислава был АК-74М, с пластиковым прикладом, сейчас сложенным.

Когда два ствола поднялись, из-за двери, через которую Сотник попал в зал, донесся крик и звук падения. Игорь присел, вдавливая спусковой крючок. Ростислав метнулся вбок. Грохот выстрелов наполнил ресторан, вспышка пламени, вырвавшегося из пистолетного ствола, озарила его. Несколько дробинок зацепили отпрыгнувшего Ростислава. Вскрикнув, он скрылся за стойкой. Пули из автомата оставили ряд крошащихся дырок в фасадной стене и разбили два окна.

Сидя на корточках, Игорь сдвинул пластинку фиксатора и откинул книзу ствол. Просунул указательный палец в кольцо на рукояти, рванул, открыв отсек для запасного патрона, и стукнул торцом по ладони, выбив патрон наружу.

Если Ростислав знает, что пистолет однозарядный… Хотя откуда ему знать… Но если все же знает, то сейчас побежит к Сотнику…

Раздались быстрые шаги – Ростислав бежал к нему. Игорь вставил патрон в ствол. В зале стало темнее: кто-то появился за окном. Значит, их двое, сейчас по нему выстрелят с другой стороны…

Что-то промелькнуло над головой Игоря, раздался стук, и Ростислав снова вскрикнул. Выругался. Опять застучали шаги – побежал в другую сторону. Зарядив пистолет, Игорь вскочил, но врага в зале уже не было – нырнул в дверь возле стойки. Сотник кинул взгляд через плечо: за окном маячил Хорек.

– Дядька, я его камнем! – крикнул мальчишка возбужденно. – Камнем в лобешник зарядил!

– Стой там! – прокричал Игорь в ответ. – С той стороны кто-то еще есть?

– Ага, тут хмырь какой-то лежит, его Багрянец с ружья завалил… Ой, у него тоже ствол! – Хорек исчез из виду.

– На месте стой! – Сотник кинулся к двери у стойки.

Он миновал короткий коридор, свернул. Впереди стукнуло, потом заскрипело. Сотник плечом распахнул дверь директорского кабинета, увидел раскрытое окно и бросился к нему.

Когда он обогнул здание, фигура Ростислава мелькнула у входа на полигон. На таком расстоянии стрелять из дробовика, тем более – пистолета, не было никакого смысла, и Сотник побежал следом. На ходу оглянулся – Хорька под дверью ресторана не видно, наверное, вошел внутрь. У стены под разбитым окном лежал незнакомый человек. На крыше мотеля привстал Багрянец, и Сотник махнул ему, чтобы слезал.

Полигон был огорожен железными щитами трехметровой высоты. Сразу за входом тянулась полоса земли, где стояла башенка. Оттуда в бинокль можно было следить за всем полигоном, кроме тех участков, которые закрывали постройки. В башню сходились провода от подвижных мишеней, датчиков движения и видеокамер, там отличные мониторы, через которые так же можно было наблюдать за происходящим.

Миновав башенку, Игорь увидел, как Ростислав протискивается через калитку в низкой ограде, идущей по краю земляной полосы. Его шатало, правая рука висела плетью, автомат он держал в левой. В ресторане Игорю показалось, что дробь едва зацепила плечо врага – конечно, рана есть, кровь течет, но как-то слишком уж он ослаб, ведь меньше минуты прошло… Может, не спал всю ночь, не ел, выбился из сил?

Игорь похромал следом. За калиткой Ростислав оглянулся, с трудом поднял автомат и дал короткую очередь. Игорь растянулся на земле, пули прошли выше. Теперь магазин АК пустой или почти пустой, а запасного у Ростислава может и не быть…

Когда он вскочил, враг исчез из виду. На полигоне было много всякого понастроено – деревянные и кирпичные стенки с проемами, извилистые земляные насыпи, площадки на сваях, лесенки, даже горки наподобие детских, с которых можно залихватски съезжать, на ходу стреляя по мишеням, выскакивающим из тайников. Мишени тоже были разными, но по большей части представляли собой вырезанные из железа или дерева силуэты с изображениями всяких мрачных личностей, вооруженных автоматами, пистолетами и гранатометами. Были и «мирные», за стрельбу по которым начислялись штрафные очки, – девочки с бантиками, мамы с детьми на руках. Все это внезапно поднималось на пружинках, возникая в проемах окон, выпрыгивало из ям в земле и над краем поднятых на сваях площадок, прокатывалось на особых роликах по направляющим штангам…

Но сейчас отключенный полигон был мертв.

В ресторане, падая за стол, Игорь ударился коленом и теперь немного хромал. Подволакивая левую ногу, он вошел в калитку, миновал баррикаду из шин, ряд железных бочек. Остановился, прислушиваясь. Впереди раздался протяжный шорох. Его сменил едва слышный звук шагов, – а потом сзади загудело, и по периметру полигона включились прожектора.

Игорь так и подскочил. Ну да, у них был свой генератор, оборудование с освещением можно включить, даже если извне электроэнергия на полигон не поступает… Но кто его врубил? И зачем?

Хотя, можно догадаться – кто именно, больше ведь просто некому!

Выругавшись, он поспешил вдоль раскрашенной дощатой стены с двумя рядами окон, изображающей фасад офисного здания. Клубный полигон Сотник знал хорошо, сам не раз его проходил, и потому не отреагировал, когда за стеной скрипнуло, и в ближайшем проеме возникла плоская фигура: бородач с жутко злобной мордой держал на руках девочку, приставив к ее голове короткий ствол «ингрэма». Зашипел динамик, террорист что-то прокричал на псевдоарабском наречии. Сотник проскочил мимо, и тут из следующего окна с шипением ударила струя теплого дыма. Очень теплого, почти горячего, но все же не настолько, чтобы обжечь.

Он упал, покатился по земле. Вскочил, тихо матерясь, заглянул в соседнее окно. С другой стороны стенку подпирали наклонные балки, между ними стояли разные механизмы. Мишень, изображающая бородача с девочкой, медленно складывалась обратно, под ней гудел моторчик, сдвигался рычаг. А за тем проемом, из которого выстрелила струя дыма, обнаружился баллон с вентилем и торчащим вбок патрубком. Позади на сваренном из железных «уголков» квадрате тихо дребезжал железный ящик, от него к баллону тянулись провода и трубки. Имитаторы хреновы! Эта штука появилась здесь уже после того, как клуб перестал принадлежать Игорю, – и что она должна олицетворять? Струю напалма? Или сигаретного дыма, выпущенную злобным террористом в лицо врага?

Еще позади стенки была лестница – а вверху, под окнами «второго этажа», тянулась широкая полка с механизмами верхних мишеней. На глазах Сотника одна из них с тихим скрипом распрямилась, и тут же из скрытых динамиков полились звуки выстрелов и всполошенные женские крики.

Игорь залез по лестнице, добравшись до полки, выглянул в ближайший проем.

Ростислав брел, качаясь, как пьяный, через полную воды неглубокую канаву. А с другой стороны в окне под крышей башни наблюдения маячил силуэт. Детский силуэт. Ну конечно, кто же еще мог не послушаться его, пойти следом, забраться в башню и там начать крутить всякие рукояти? Игорь замахал руками, приказывая вырубить систему, но Хорек не отреагировал – может, и не видел его, ведь для мальчишки полигон сейчас превратился в залитый светом прожекторов большой прямоугольник, на котором что-то двигалось, шипело, тарахтело, жужжало, плевалось дымом, грохотало и орало на разные голоса.

Ростислав достиг конца канавы. Дальше был бревенчатый настил, а за ним – ограда полигона. В принципе, хорошенько подпрыгнув, с настила можно дотянуться до ее края, перелезть и соскочить с другой стороны… Но беглец не напоминал человека, способного на такие трюки.

Игорь соскочил с лестницы и побежал в обход, хромая сильнее прежнего. Миновал лабиринт узких улочек между домами в восточном стиле, из круглых окошек которых то и дело высовывались террористические рожи. Окруженный какофонией звуков, стрельбой, плачем и невнятными угрожающими выкриками, выскочил с другой стороны лабиринта, двумя руками подняв перед собой пистолет, взбежал по скрипучей лестнице. И увидел лежащего посреди настила Ростислава.

Автомат отлетел в сторону, когда враг упал, и теперь он пытался дотянуться до оружия, скреб по дереву пальцами и дергал головой. Игорь перешел на шаг. Встав над Ростиславом, направил ствол ему в голову. Залитое смертельной бледностью лицо обратилось к нему.

– Ты! – хрипнул раненый. – Чем… чем ты в меня… Жжет, как огнем…

Игорь опустился на корточки, потом сел, поджав ноги. Дробь разорвала дорогой пиджак на правом плече. Там пузырилась красно-желтая жижа, исходила шипучей пенкой. Он припомнил густую желтую гадость, которой была измазана картечь в патроне. Что это значит… серые начиняют пули каким-то ядом?

Раненый почти коснулся пальцами приклада АК, и Сотник стволом пистолета отодвинул оружие подальше. Смирившись с поражением, Ростислав перестал тянуться к автомату.

– Вы втроем сюда приехали? – спросил Игорь устало. – Отец твой в кузове лежал, да? А кто третий?

– Же… Женя. Охранник наш. Отца в городе ранили… Мы… оружие надо, больше некуда… сюда…

– А где такой грузовик нашли? Списанный, наверное, какой-то… И оружие где, слышишь? Тайник в том же месте?

Вместо ответа Ростислав широко раскрыл глаза, выгнулся и схватил Игоря за ногу. Пальцы до боли сжали щиколотку, а потом раненый замер.

И тут же затих полигон – погасли прожектора, стихли звуковые эффекты, скрип пружин и рычагов, гудение и звон.

Игорь снял с запястья Ростислава часы, застегнул их браслет на руке, подобрал автомат, выпрямился и пошел прочь. На него вдруг накатила пустота – ощущение бессмысленности всего происходящего. Он спустился с настила, прошел по краю полигона, вдоль ограды из железных щитов. А когда подходил к земляной полосе с башней наблюдения, плечи распрямились, голова поднялась, взгляд стал яснее, тверже. Смысл есть – большой, важный смысл. Всё ясно и понятно, мир вообще прост, логичен, последователен… Надо разобраться, кто эти серые, напавшие на Москву, и выгнать их отсюда – вот и всё.

Когда он подошел к башне, из нее выглянул довольный Хорек – впервые Игорь видел на его круглой бледной физиономии подобие улыбки.

– Видал, как заверещало? Я только рубильник там, а эти как давай светить со всех сторон!

– Это прожекторы, – ответил Игорь.

– Ну да, прожектора, и дым еще, а потом кричать стали! Только чего оно – взяло и само выключилось. Я рубильник туда-сюда, а оно больше не…

– Нам надо решить один вопрос. – Сотник взял Хорька за плечо, присев на бетонную ступеньку ведущей из башни лестницы, повернул мальчика лицом к себе.

Поняв по тону, что сейчас будет сказано что-то неприятное, Хорек тут же насупился, поджал губы и уставился в землю. Игорь взял мальчишку за подбородок, поднял ему голову и посмотрел в глаза.

– Дальше все будет очень серьезно, – произнес он. – А я не могу тебе доверять.

– Чего не можешь?! – возмутился Хорек. – Можешь!

Я тебя предавал?!

– Нет. Но ты не слушаешь, что я тебе говорю. Я воевал, у меня есть опыт. Знаю, что и как надо делать. Когда я приказываю – это надо выполнять. А если я не могу быть уверенным, что ты подчинишься… Значит, нам не по пути. Если согласен – тогда можешь остаться со мной. Нет – ступай куда хочешь, потому что иначе рано или поздно из-за тебя мы оба погибнем. И Багрянец, если с нами пойдет, – добавил Игорь, увидев курсанта, который приближался к полигону, покачивая ружьем. В другой руке его был пистолет.

Хорек всхлипнул. Отвернулся, рукавом вытер глаза и сказал глухо:

– Мамка ушла, батя тоже… Кинули меня. И ты тоже кинуть хочешь?

Лицо его сморщилось, он тяжело задышал, сглатывая, борясь с подступающими слезами. Если бы Игорь хоть немного умел обращаться с детьми, он бы обнял Хорька за плечи и прижал бы к себе. Но он не умел и потому просто сказал:

– Нет, не хочу. Я тебя не кину, если ты сейчас поклянешься, что будешь выполнять мои приказы. Как на войне. Потому что это, наверное, и есть война. Ну что?

Хорек повернулся к нему.

– Буду! Буду, буду выполнять! Я серых хочу убивать, они батю забрали, они… я их ненавижу! Ты мне пистолет дашь? Хотя бы один… Ну, потом? А я буду выполнять приказы. Как на войне!

– Потом, – согласился Игорь и встал навстречу подошедшему Багрянцу. – Что там?

Курсант пожал широкими плечами.

– Жмурик под дверями лежит. Такой… в костюмчике. Когда вы там стрелять начали, он из-за угла выскочил и к дверям побежал, ствол перед собой выставил. Ну я в него и шмальнул. От неожиданности, если честно. Видел же, что парень вроде свой, не серый, но ты ж говорил, что теперь по-настоящему своих мало будет… Правильно я сделал?

– Правильно, – кивнул Сотник. – Пошли назад к ресторану, пока совсем не стемнело.

– А кого ж я все-таки завалил? – спросил Багрянец, когда они покинули полигон. – И второй, за которым ты побежал, кто такой?

Игорь ответил:

– Они не «свои», в общем. Отморозки какие-то, вот и все. Забудь про них.

– А, ну да, отморозки, – согласился Павел. – Слышь, а ты не видал здесь таких шакалов тощих, шныряющих?

– Каких еще тощих шакалов?

– А вот тощих-тощих… Спины горбатые, все облезлые…

– Собаки, что ли, бродячие? – уточнил Игорь. – Ты о чем вообще, Павел, я не пойму.

– Да не собаки! Что я, собак не знаю? Короче, когда я на крыше лежал, еще ты в ресторан не зашел, под стеной мотеля пробежала одна. Сверху трудно понять, но… Непохожа она на обычную собаку была. Такая гиена вроде, по «ящику» я их видал. Горбатая только. Быстро так – раз, и нету! Я вроде крысу здоровенную в зубах у нее заметил, но не уверен. Главное – она тихо совсем, тявкнула только напоследок глухо так. Я просто чего подумал: если, ты говоришь, серые к нам через «дыры» лезут, так могут через эти дыры и не только они пролезть? Ну, не только люди, я имею в виду, но и твари какие-то неразумные сунуться… горбатые вот эти, к примеру?

Игорь пожал плечами, и Багрянец словоохотливо продолжал:

– Гляжу, «калаш» у тебя. А я вот, «грач» у второго забрал. – Он помахал пистолетом. – Но ты говорил, здесь еще куча стволов, так где они?

– Должны быть в подвале под рестораном, за холодильными установками спрятаны.

– О, а ведь ресторан ежели, так хавка там! – блеснул сообразительностью курсант. – И сигареты, и выпивка… Я курить – страсть как хочу, день не курил!

– Я тоже! – поддакнул сзади Хорек, но на него не обратили внимания.

– И еда, это само собой, – согласился Игорь Сотник, входя в ресторан. – Но первым делом надо вооружиться.

Часть III
Небо армагеддона

Глава 10

Придерживаясь за корму, Кирилл вынырнул и с хрипом вдохнул воздух. Сделать это тихо конечно же не удалось, хотя он очень старался. Он фыркнул, отплевываясь. Закашлялся.

Вода в водохранилище была вроде и теплая, но за эти почти пятнадцать минут без движения он замерз. Не думая больше о варханах, которые до сих пор могли быть на берегу, поплыл вдоль лодки, перебирая руками по борту. Добрался до обращенного к барже носа и взялся за цепь, свисающую между шинами. Полез вверх. Мокрые руки заскользили, и Кир шлепнулся обратно.

Он прыгнул в воду уже довольно давно. Перед тем сидел, смирившийся со своей участью, ожидая, когда варханы увидят его… И вдруг подумал: что я делаю? Кто я, в конце концов, такой – мокрица, кролик, мышь дрожащая, или – человек? Если сопротивляться варханам сейчас бессмысленно, то надо использовать любую возможность, чтобы спрятаться, а после уже решать, как поступить дальше. Над головой кричали и стреляли, скрипела палуба. Преодолев боязнь большой воды, естественную для всякого не умеющего плавать человека, он выпрыгнул из лодки.

Теперь, обеими руками вцепившись в уключину, Кир почти с головой ушел под воду и резко вынырнул. Навалившись на борт грудью, тяжело перевалился через него, упал на дно между лавками. Здесь в лужице просочившейся сквозь щели воды лежал рюкзак.

На барже заскрипели доски палубы. Кирилл схватился за рукоять катаны, стиснув ее непослушными пальцами, попытался вытащить из ножен. На фоне неба возник силуэт вставшего на носу баржи вархана. Сейчас чужак выстрелит из своего электрического ружья, алая молния пробьет скорчившееся в лодке тело вместе с днищем, зашипит вода, оборвется короткий крик – и не станет Кирилла Мерсера. Отлетит его душа в Небесный Интернет, но туда душу не пустят, наверняка ведь у них там какой-нибудь ангельский файерволл стоит, который открывает райские врата лишь перед праведными юзерами – и бросят Кирилла вниз, в пламя цифрового ада, где до скончания веков пребывают души всех грешных хакеров…

– Кирилл, да вы совсем замерзли!

Отпустив катану, Кир встал на колени, уперся в лавку лбом, потом кое-как выпрямился.

Присевший на краю палубы Яков Афанасьевич схватил его за плечо и помог вылезти наверх. Рюкзак остался в лодке, агроном спустился туда, накинув на плечи лямки, забрался обратно.

Ближе к корме на палубе лежали тела, ни одно не шевелилось.

– Что ж вы так дрожите? Неужели вода такая холодная, это из-за купола наверно?

– А в-вы п-почему сухой? – Кирилл принялся стаскивать куртку.

– Не поверите, я в отсек для весел спрятался. Спрыгнул, когда они из машин своих повалили, и крышку захлопнул. Узко, но мы ж весла вытащили, места хватило. Затаился… Вверху стучат, кричат, стреляют, а я лежу ни жив ни мертв.

– Д-да… дайте рюкзак. Т-только расстегните.

– У вас там полотенце?

– Ш-шмотки…

– Растереться, растереться надо хорошо, потом уже сухое натягивать. Потом попрыгать, поприседать.

Пока Кирилл переодевался, Яков пробежал по палубе, семеня короткими толстыми ножками, приседая над каждым телом, пытаясь нащупать пульс.

Натянув сухую одежду, Кирилл начал притоптывать и хлопать себя по плечам. Ему все еще было очень холодно.

– Борис, Генка, Валя, Николай Валерьевич… Все мертвы, – потерянно пробормотал Яков Афанасьевич, вернувшись к нему. – А других они с собой увели. И детей, всех. Mein Gott, mein Gott!

– Д-детские тела есть?

Агроном потряс головой, пригладил ладонью седые волосы, жестко топорщившиеся вокруг круглой лысины.

– Нет, кажется, нет. Но ведь они несколько лодок своими молниями… В лодках были, думаю.

Он пригляделся к Кириллу, который непослушными пальцами пытался застегнуть рюкзак, и добавил:

– Да вы синий, как… Как, извините, труп. Идите за мной, у Глеба всегда с собой… Ну же, пошли, пошли!

Схватив Кира за локоть, Яков потащил его на берег. Возле сходней лежал убитый выстрелом в спину Глеб.

– Варханы пару минут как уехали, – говорил агроном, подходя к телеге механика. – В отсеке плохо слышно, глухо, но двигатели я уловил все же. Сначала стук ног по палубе стих, и потом укатили они, быстро так… Они вообще быстро действуют, раз-два – с ходу все, вроде уже тыщу раз подобное проделывали. Наскакивали вот так на мирных людей, кого убивали, кого с собой увозили. Ведь это ж не так легко: разобраться хотя бы в самых общих чертах, что у нас здесь к чему, отловить народ, запихнуть в машины… А у них все почти мгновенно – отработано, значит.

Казалось, этой болтовней Яков Афанасьевич пытается отгородиться от ужасной картины, окружающей их, – около десятка мертвых мужчин и женщин на барже и в песке на берегу. Двое, которых выстрелы варханов застигли, когда они пытались нырнуть, лежали на мелководье. У Кирилла, который этих людей не знал, и то голова шла кругом, тошнота подступала к горлу, хотелось лечь на землю лицом книзу, зажмуриться, замереть… А каково было агроному, долго прожившему среди них?

Оставив его возле телеги, Яков побежал к дымящей тарантайке. По ней явно выстрелили из электрического ружья, причем раза так три, не меньше, – «хаммер-мини» теперь напоминал взорвавшуюся изнутри консервную банку.

Возле телеги лежала лошадь – ей картечью из дробовика разнесли череп. Кира совсем замутило, он привалился к борту, чуть не лег на телегу, вдыхая запах сена, которым было устлано днище. На сене между котомками и чемоданами лежала детская кукла в нарядном цветастом платьице, без одной руки.

Яков Афанасьевич появился вновь и забормотал, суетливо роясь в брезентовом свертке:

– У вас озноб до сих пор… Сейчас, погодите… У Глеба всегда припасено, он такой…

Кирилл выпрямился и снова обхватил себя за плечи, стараясь не глядеть на дохлую лошадь, над которой бодро вились жирные летние мухи. На волнах вдалеке от берега покачивались обломки лодок. Зеленая стена вставала над миром, в вышине загибаясь все сильнее и сильнее, превращаясь в гигантский свод, в чужое, стеклисто-зеленое, пугающее небо. Кирилл поднимал и поднимал голову, скользя по нему взглядом, пока чуть не упал на спину. Схватившись за телегу, он тряхнул головой. Приди в себя! Совсем раскис, нюни распустил…

Мысли путались, он все никак не мог взять себя в руки и начать размышлять связно, прикинуть обстановку и решить, что делать дальше. У Кира уже было такое, когда он как-то в январе улетел в Таиланд, из снежной зимы нырнув прямо в тропический зной. Через два дня после того как сугробы сменились пальмами, а «минус двадцать» превратилось в «плюс тридцать пять», организм словно запоздало удивился этому – и Кирилл на сутки слег в тайской гостинице с повышенной температурой и головокружением, непрерывно чихая, потея и трясясь в ознобе. Акклиматизация быстро закончилась, он пришел в себя, но те сутки запомнил надолго. Сейчас началось что-то похожее, хотя климат и не менялся – зато очень серьезно изменилась сама реальность. Психическая акклиматизация к новому миру…

Он отпрянул, когда под нос ему сунули треснувший граненый стакан, наполовину полный чем-то мутно-белым, с зеленоватым отливом.

– Не хочу я твой самогон… – начал Кир, пытаясь отвести руку агронома.

– Немедленно пей! – велел тот и заставил его взять стакан. – Тебя трясет всего! И губы у тебя синие, Кирюша, как у покойника! Пей! Оно на крыжовнике настояно, особый рецепт, крыжовницей называется, – никто так больше не умел, только наш Глеб. Ну, залпом!

Тон Якова Афанасьевича изменился, стал командирским, очень уверенным. Кирилл влил в себя пойло. Поперхнувшись, зажмурился, кулаками потер глаза. Поморгал, тяжело сглатывая. Самогон провалился в желудок, словно большой угловатый камень. Затошнило, но это быстро прошло.

– Нельзя мне пить, – сказал Кир, морщась и потирая горло. – Я отъезжаю сразу… Теперь… Сам теперь… – язык уже начал заплетаться, в глазах двоилось. Крыжовница была крепкой, градусов под шестьдесят. – Сам теперь меня потащишь.

– Постой здесь, – сказал Яков, забирая стакан. Голос его сделался гулким и доносился будто издалека, словно агроном склонился над колодцем и кричит в него, а Кир сидит на дне. – Хочу еще тела на берегу осмотреть. Они все мертвы, я понимаю, но посмотреть должен, иначе потом мучиться буду, вдруг кто выжил, а я бросил его.

Яков зашагал прочь, и Кир, пытаясь усесться на краю телеги, окликнул его:

– Э, самогон куда дел? Слышишь, Афан… фанасьич, дай еще выпить. Мне легче… легче вроде стало.

Потом вокруг что-то происходило, Яков исчезал, возвращался, – Кир слабо понимал происходящее. Он нашел в соломе литровую бутылку, вытащив пробку, сделал несколько глотков из горлышка. Сгреб пятерней солому, сунул в нее нос и долго дышал. Потом взял однорукую куклу и стал бездумно смотреть в выпуклые глаза из ярко-синего стекла на глупом пластиковом личике.

Снова появился Яков Афанасьевич, на поводу он вел лошадь, которая испуганно ржала и шарахалась от мертвецов. После этого они куда-то ехали, телега качалась, скрипели колеса, лошадь фыркала, а Кир все озабоченно спрашивал, где его рюкзак, ведь он не может без рюкзака, там лэптоп и катана, он не может без лэптопа и катаны, они самые близкие ему люди… то есть не люди, а… И потом Киру показалось, что он падает в изумрудную туманную галактику, все быстрее и быстрее. А потом все закончилось.

* * *

Он то проваливался в мутную темноту, то выныривал из нее, и тогда над ним склонялось лицо. Человек говорил что-то неразборчивое, причем на разных языках, подносил к губам Кира чашку, пахнущую травами… И снова темнота, океан темной мути, и колотит озноб, и ничего не понять: где ты, кто ты…

Кирилл проснулся от жажды. Низко над головой был деревянный потолок со щелями, замазанными глиной. Дневной свет лился сквозь квадратное окошко, закрытое драной занавеской на вбитых в стенку гвоздиках. Кир поднял руку. Она была какой-то чужой, казалась очень легкой, невозможно легкой, как перышко, и все равно, чтобы двигать ею, понадобилось приличное усилие.

Позади занавески обнаружилось пыльное стекло в трещинах, заклеенных скотчем. За окном – заросший травой дворик и густые высокие заросли, над которыми торчали кроны деревьев. Слева поле зрения ограничивал покосившийся сарай без дверей, справа – колодец и снова кусты. Недалеко от колодца, привязанная к колышку, паслась лошадь, а ближе к сараю, посреди выложенных кругом камней и обломков кирпичей, горел костер. Над костром, на четырех вбитых в землю железяках, стоял черный от гари металлический поддон, на нем что-то шкворчало.

Из-за колодца показался Яков Афанасьевич, на плече он нес колесо, кажется, от мотоцикла. Когда агроном достиг середины двора, Кир кулаком постучал по стеклу – Яков остановился и кивнул ему, близоруко сощурившись.

– Как ты? – донеслось снаружи.

– Пить хочу, – сказал Кирилл сипло.

– Только проснулся?

– Да, я…

– На столе погляди. Я скоро буду. Выйти сам сможешь? Утром жа́ра у тебя уже не было.

– Утром, – повторил Кирилл. – А сейчас что?

Яков, отдернув левый рукав, глянул на часы.

– Половина второго.

Когда он зашагал дальше к сараю, Кирилл отвернулся от окна. Изголовье кровати примыкало к печке, рядом стоял низкий столик – вместо одной ножки у него был столбик из кирпичей – на столешнице раскрытый пакет виноградного сока и миска с вялыми сморщенными яблоками, должно быть, всю зиму хранившимися в погребе. Еще там лежал большой тесак для рубки мяса.

Кирилл сел, спустив с кровати ноги, взял пакет и забулькал соком. Одежда лежала на табуретке возле печки. Напившись, он поставил пакет на стол, дотянулся до табурета и стал одеваться.

А где рюкзак? Кир заозирался – и облегченно вздохнул, увидев, что тот притулился под столом.

Кроме кровати да устланной драными одеялами печки в комнате с потрескавшимся глиняным полом и низким потолком была еще газовая плита (только вот баллона Кирилл не заметил), посудный шкаф под стеной и второй, без дверцы, забитый всяким барахлом вроде дырявых ватников и валенок. У потолка висели связки лука и чеснока, в углу громоздилась куча всяких продуктов: упаковки гречки, вермишели, соли, пачки сахара, причем некоторые были разорваны – наверное, успели поработать мыши. На лавке сложены запаянная в целлофан колбаса, пакеты с соками, чай, кофе, печенье. Длинным рядком выстроилась батарея разномастных бутылей – кажется, все с крыжовницей.

Тихо заржала лошадь. В комнате было полутемно и прохладно. Кирилл сунул ноги в кроссовки, опираясь на стол, встал. Накинув на плечи куртку, взял из миски яблоко, из-под клапана рюкзака достал ножны с катаной и побрел к двери.

Когда он присел на прикрытую мешковиной и драным целлофаном поленницу, во дворе снова появился Яков Афанасьевич. Агроном тащил остов телеги: деревянную раму на мотоциклетных колесах. Кирилл встал, чтобы помочь, но Яков замахал рукой:

– Сиди, сиди! Она легкая, это только основа, заготовка…