Последний замысел Хэа

– Не знаю, – пестрокрылый задумался и опустил свою голову, – я думаю, знает Он. И Он скажет.

Первая фыркнула. Но в этот раз скорей по привычке. Предстоящее не вызывало у неё беспокойства. Только волнение. Приятное, как предвкушение встречи. С любимым желанным другом.

Возможно, если бы не было этого сна, в котором она гладила шёрстку и чесала за ушком, она бы переживала. И беспокоилась. А так…

Девушка оглядела собравшихся.

И почувствовала.

Все это почувствовали.

И все повернулись к пещере.

Он был таким, каким она его представляла. Тем самым Ээфом, что посещал сновидения. Тем самым, что был изображён на картинах в Зале Искусств.

Большая голова, густая серая грива, покрывавшая шею, макушку и отчасти лицо. Тело, длинное, гибкое, как у ящерицы. Или змеи, из приключений того же Листика.

Ну или дракона.

Возможно, Ээф был драконом. Возможно. Тот тоже большой и длинный. И обитает в пещере.

Но только дракон охраняет сокровища, и просыпается в самый ненужный момент. Ээф же не спал на богатствах, а просыпался когда было нужно.

– Ааахв, – зевнул проснувшийся Бог, вытягивая голову и оглядывая собравшихся своими большими глубокими глазами, – как управлять этим телом? Отвык.

Говорил он негромко, и тем, что стояли подальше, приходилось прислушиваться.

– Что же так тихо? – спросил Ээф, скорее себя, чем других, и, уже более звучно, добавил, – давно это было. Прошло столько времени.

ВЫ? – он посмотрел на людей, и, как показалось девушке, улыбнулся (скорее глазами, но она поняла) – вы правильно сделали, что пришли. Хочу извиниться. Простите. Зря я, конечно…

Наступило молчание. Это событие ждали сорок ночей, и опасение сказать что-то не то, или сказать это что-то не так, или вообще сморозить какую-нибудь глупость, чтобы о ней потом говорили и передавали из поколения в поколение – это опасение удерживало даже самых болтливых.

Наконец нашёлся смельчак.

– Народ Холмов приветствует тебя, – произнес радужнокрылый, – мы ждали твоё пробуждение.

И Первая удивилась – радужнокрылых она не учила своему языку. Но не учила она и Ээфа. Теперь девушка понимала, почему то, что говорил ей Коэ, казалось ей странным – он употреблял слова, которые не должен был знать. "Здесь все понимают всех, даже не зная чужих языков – и люди, и пестрокрылые, и Создатель. Если есть одно чудо, – подумала Первая, имея в виду свечение, – то почему бы не быть и другому".

И улыбнулась.

Ээф заметил улыбку. Он молча кивнул пестрокрылому и повернулся к девушке.

– Как вам живется? – спросил дракон. Будто хозяин, который интересуется у остановившихся в его гостинице постояльцев.

– Неплохо, – ответила девушка, словно она проживала в гостинице, – довольно неплохо.

– Я рад, – дракон положил рядом голову.

Потом посмотрел в глаза.

И замурлыкал.

Такой картины не было, ни в Зале Исскуств, ни в какой другой галерее.

– Я боялся, что сделал вам плохо. Но вижу, что вы не сердитесь.

– Не все, – ответила Любящая. Голос хрипел, как будто она боялась.

Первая удивилась – у неё самой нервы были послабже, но страха она не испытывала. Совсем.

– Не все, – повторила женщина, – мы хотим вернуться в тот мир, откуда пришли.

"Вот так, сразу за дело, – девушка была недовольна, – не даёт нам с тобой пообщаться".

Ээф приподнялся и с грустью воззрился на небо.

– Довольны не все, – повторил он за женщиной, – я совершил ошибку. Но я хотел спасти ваш народ, – дракон оглядел пестрокрылых, – и спасти этот мир. Я так хотел спасти этот мир.

Он вновь положил свою голову и грустно вздохнул. Потом прикрыл свои веки и будто задумался.

– Всё можно исправить, – почти прошептала Любящая. Как будто давала подсказку.

Первая слышала, как она дышит. Слышала и удивлялась. Так вырывается воздух из приоткрытой кастрюли. Казалось, всё то спокойствие и уверенность, которые та копила к одной единственной встрече, могут сбежать за пару мгновений.

Ээф прикрыл свои веки.

– Такие проблемы. Я так оплошал, – он посмотрел на Первую, – и там, откуда я родом, всё тоже непросто. Все ставят друг другу подножки и ожидают падения. Здоровая конкуренция – так они говорят. А я хочу дружбы, хочу понимания, хочу поддержки. Я много чего хочу? – спросил он у девушки.

Та не ответила.

– Ты говорил об опасности, угрожающей миру, – продолжил радужнокрылый, – мы ждали сорок ночей, чтобы узнать. Ты привёл их народ, но они даже не знают, зачем. Что же должны они сделать, чтобы свершилось пророчество?

Ээф выдыхал через ноздри. Первой казалось, что вместе с дыханием вырывался и пар, как у дракона из "Приключений".

– Я виноват, – сказал он так грустно, так тихо и так обреченно, что не простить его было нельзя, – когда я творил этот мир, многое было упущено. Я спешил, желая закончить в срок, и не сделал прогноз развития. Спешка никогда ни к чему хорошему не приводит, – Ээф приподнял свою голову и огляделся, – темно. А небо должно гореть. Э-эх, – он прикрыл свои веки и снова прилёг возле девушки.

– Хочешь, тебя пожалею? – спросила та нежным и чувственным голосом, настолько нежным и чувственным, что Мутный нахмурился.

Дракон не ответил.

Первая грустно вздохнула. "Какая печальная встреча".

Она посмотрела на Любящую, и поняла, что та пребывает в растерянности и даже не знает, как подступиться. С какой стороны. Нет, не того она ожидала. Она хотела седлать прыгуна, но тот оказался прыгунчиком.

– Э-эх, – продолжал сокрушаться дракон, – когда я привёл ваш народ, то думал, что спас этот мир. От тех, что пришли ещё раньше. Они осторожны. Они щепетильны. Всё делают наверняка. Никогда не спешат, не совершают ошибок. Я не такой – я спешу, и я ошибаюсь, – Создатель вздохнул. Всё так же печально.

– Почеши, – попросил он у Первой. И поглядел на неё снизу вверх, как ребёнок, желающий ласки.

"Приятно" – подумала девушка, перебирая густую и мягкую гриву.

– Вот здесь… Ещё… Ещё… – шептал дракон.

– Те, что пришли в этот мир, не совершают ошибок. Ты не такой, – подсказала Любящая, надеясь хоть как-то продолжить беседу.

– Да, – ответил Ээф, – они старательно изучают предмет, и только потом что-то делают. Такие они получились. Тоже мои создания, – он вздохнул, но потом опять замурлыкал, чувствуя прикосновения, – изучают н. у., строят прогнозы. Архивируют то состояние, в котором остался мир. А после меняют. Время для них не имеет значения, они могут ждать. Они не такие как я, – он снова прикрыл свои веки, – есть ниши, которые уже архивированы, и по которым началось обновление. Так называют они свои безобразные эксперименты. Где-то процесс запущен, где-то уже завершился. Когда-то красочные миры превратились в тусклые и заброшенные.

– Причём здесь люди? – спросила Любящая, – люди то здесь причём? Мы же не можем остановить то, что уже происходит.

Ээф приподнял свою голову, и девушке показалось, что эти большие красивые глаза как-то по-особому заблестели. Стали ещё более глубокими и ещё более влажными. "Слёзы" – подумала Первая.

– Вы многое можете, – ответил дракон, – Вы остановили обновление. Жаль, что только на время, – он вновь опустился у ног, – Те, что пришли в этот мир, изучали его. Долго и тщательно. И приготовились к архивации. Архивации… хм… Зачем? Для чего это им? Ну, может быть совесть, кто знает… Но совесть – определение неопределенное. Так говорил мой учитель, – Создатель задумался, – возможно, они считают, – сказал он, нахмурившись, – что, если переписать целый мир, то он не погибнет. Ведь если ты что-то опишешь, оно остается. Записанным… Когда я об этом узнал, то сильно расстроился. А потом сделал то, чего делать нельзя.

Ээф замолчал. Первая гладила его по загривку и чесала за ушком.

– Но как же мы можем помочь? Теперь то, наверно, того. Не можем, – Любящая изобразила недоумение. Она глядела на Бога и удивлялась. Тот, кого она считала могущественным и всесильным, выглядел таким обычным, закомплексованным, со своими ошибками и недостатками. И всё же слегка успокоилась, понимая, что э́того можно добить. Убедить.

– Создатель не должен вмешиваться в развитие, – продолжал говорить Ээф, – пятое правило. А я вмешался. Потому что не видел выхода. Если оставить как есть, вселенная превратиться в кучку тусклых невзрачных миров. А всё потому, что я не доработал начало и не сделал оценку развития.

– Всё можно ещё исправить, – ответила Любящая. Так, будто знала решение. "Невозмутимость этой женщины – блеф, – подумала Первая, – Интересно, если убрать напускное, всю эту уверенность и доброжелательность, что же останется?"

– Кто эти пришельцы и зачем им исследования? – спросил радужнокрылый, – скажи нам прямо. Может, мы вместе найдем решение.

– Они пришли из соседнего мира, и вы их знаете. Я создал их мир точно так же, как создал и ваш. Но создал последним. Они мне казались умными, добрыми, славными, но однажды вдруг изменились… Я запустил оценку развития, но было поздно. Мне не стоило вмешиваться. Создатель не должен влиять на создание. Пятый закон проявления. Но я полюбил этот мир, и не мог не вмешаться.

– Но причем же здесь мы?? – Любящая решила действовать прямо, – верни нас назад. Туда, откуда забрал.

Дракон прикрыл свои веки, влажные от проснувшихся переживаний, и снова выпустил пар.

– Это невозможно, – ответил он женщине, – вы вросли в этот мир, и если я выдерну вас, я выдерну всё остальное.

Наступило молчание.

Наконец радужнокрылый решился и вышел вперед. Он протянул большой сияющий шар, такой же, как тот, что однажды дарили и Первой, но больше и ярче.

– Мы ждали, и ты к нам пришёл, – сказал он Ээфу, – прими этот дар. Будь с нами столько, сколько ты сам пожелаешь. Что бы теперь не случилось, мы верим в тебя. Верим в силу и верим в могущество.

– Спасибо, – ответил дракон, и вздохнул, – жаль, что я ничего не могу для вас сделать. Увы, я бессилен.

– Кто эти черви, Господь?

– Вы их знаете. Вы…

Ээф не продолжил.

Любящая открыла ящичек и что-то видимо сделала. Свет, что вышел оттуда, словно невидимой сетью поймал говорившего.

Воздух вокруг задрожал. Само существо стало прозрачным.

И тут же исчезло.

То, что случилось потом, станет сюжетом для многих картин. В Зале Исскуств ему будет выделена отдельная стена. Сюжет "Расставание". Среди пестрокрылых, которые присутствовали у пещеры, будет тот, что первым его нарисует. Нарисует так, как запомнил.

Первая держит ещё свою руку, продолжая гладить того, кого уже нет. Любящая присела над ящичком. Руки её повисли, тело прогнулось назад и, кажется, падает. Мутный нахмурился и молча смотрит на действо.

Сами же пестрокрылые как будто ещё не поверили. Радужнокрылый, что беседовал с Богом, держит протянутый шар.

Мгновения было достаточно, чтобы оно запомнилось навек.

Любящая сжалась в комок и что-то шептала.

И девушке стало жалко. Впервые ей стало жалко эту высокомерную и обычно невозмутимую женщину.

Она изменилась. От бывшей уверенности не осталось и следа. Да что там следа – даже очертаний от этого следа уже не осталось. Казалось, будто из Любящей вынули стержень.

Или она сама этот стержень сломала. Своими руками.

– Что я наделала… Что я наделала, – голосила испуганная горожанка.

И если у Первой до этой поры ещё оставались сомнения о связи между открытием ящичка и исчезновением Ээфа, то теперь она поняла.

Да, виноват в этом ящичек. Бог исчез, и, возможно, уже не вернется.

Мутный склонился над женщиной:

– Пойдём, – сказал он негромко.

– Пойдём, – повторил он опять, понимая, что здесь оставаться опасно. Пестрокрылые ждали встречи с Ээфом, из года в год, из ночи в ночь, и непонятно, как они отнесутся к тем, кто её оборвал. Точнее, понятно.

Поэтому надо идти.

И он пошёл той дорогой, которой они пришли, предложив свою руку Любящей.

За ними отправилась Первая.

Она была ошарашена происходящим, настолько ошарашена, что даже забыла, как пестрокрылые выражают эмоции. На лице появилась улыбка, виноватая и какая-то глупая. Мол, что поделаешь, извините, но мы уходим.

Только потом, когда они приближались к укрытию, её озарило, что именно таким чуть заметным поднятием уголков своего рта и сближением век и Коэ, и Луы, и другие её ученики выражали победные чувства, когда во время учебы у них получалось то, над чем они упорно работали и чему отдавали все силы.

Первая фыркнула.

"Ладно, потом разберемся, – подумала девушка, – в конце концов это не столь очевидно, что Ээф исчез из-за ящичка".

Но тут же вздохнула. Конечно, конечно же очевидно, не надо себя обманывать…

Висмут лежал, отвернувшись от входа и положив под голову руки. Кобальт что-то точил.

– Фиалка… – мужчина встал, собираясь приветствовать. Но замолчал.

– Что я наделала… – Любящая даже не посмотрела на провожатых. Она медленно опустилась на камень, заботливо поддерживаемая спутниками, и опустила голову, – что я наделала…

Висмут поднялся и посмотрел на вернувшихся.

Но ничего не сказал.

Всё было понятно и так. Цель путешествия провалилась.

Сидели молча, каждый в собственных мыслях.

Висмут и Мутный сами по себе были неразговорчивы. Кобальт слишком хорошо чувствовал настроение, и потому молчал, не желая взорвать тишину. Тишина была напряженной, настолько напряженной, что, казалось, любое слово будет подобно удару кремня о кресало и зажжёт этот воздух, сухой и плотный, как трут.

Первая просто не знала, что ей сказать. А Любящая… Любящей рядом не было.

Это была другая женщина, слабая и испуганная. Женщина, у которой забрали всё, забрали её же руками.

– Они обманули, – сказала она наконец. И посмотрела на Кобальта, – хранители нас обманули.

Кобальт кивнул.

– Нет, ты не понял. Они ОБМАНУЛИ. Они сделали это специально. Всё кончено, – женщина сжала губы, чтобы не зарыдать в полный голос, – ОН ушёл из этого мира.

– Но он вернется, – ответила Первая.

– Нет, не вернется. Хранители сволочи аккуратные.

И зарыдала.

– Хранители, – Кобальт нахмурился и снова начал строгать.

Первая склонилась над женщиной и попыталась утешить. Но тщетно. Та завизжала, как будто на неё напали и отмахнулась, чуть не ударив Первую по зубам.

– Они обещали, – сказала она, после того, как проплакалась, – они говорили, что этот прибор просто чудо. Чудо… расчудесное, – и зарыдала, на этот раз тише.

– Они говорили, – женщина вытерла слёзы и попыталась взять себя в руки, – они говорили, что с помощью этой коробочки Бог сделает всё, о чем мы попросим. Вот всё. Вот буквально.

"Как Бог из бутылки" – подумала Первая, вспомнив "Приключения Листика". Там из найденной в море бутылки вылезал Туманный Бог, и выполнял всё, о чём пожелаешь. Листик тогда пожелал вернуться домой. Впрочем, этому парню повезло дважды. Кроме бога, ему повстречался и демон, который исполнил его самое сокровенное желание.

– Они обманули, – продолжала страдать рулевая, – он просто исчез. Исчез… – она пропищала последнее слово и снова расплакалась.

Первая попыталась её успокоить:

– Я думаю, мы приживёмся, – сказала она, – зачем покидать этот мир?

– Ты не поймёшь, – ответила женщина и улыбнулась самой безумной из всех возможных улыбок, – ведь ты же не знаешь…

Девушка заморгала.

– Моргает она, – женщина заморгала в ответ, – Думаешь, тронулась?.. Этот мир уже обречён. Уже. Обречён. Будущего нет, ни у людей, ни у кого-то ещё. Помнишь, как в этом, пророчестве – "черви прогрызут тело земли". Ведь так же? Так? Воот, – сказала она и зашипела, – прогрызли. Всё изучили, измерили, описали. Всё. Осталось за малым – погасить это солнце и посмотреть, что же будет. Ну просто из любопытства. Сбудутся их предсказания или нет. И снова всё записать… Они такие. Они чокнутые, – сказала она тихо, – эти хранители. Да, да, хранители – те самые ЧЕРВИ. Но я-то думала, они не врут. Я-то думала, такие честные негодяи. Вот негодяи, но честные. Что-то там архивируют, честно так архивируют. Я думала, врут только люди. А хранители нам помогут… Но как же я ошиба-ааалась, – Любящая снова расплакалась. Какая-то беглянка решила оплести её ногу и медленно поднималась по голенищу.

– Теперь нам никто не поможет, – женщина вытерла нос, – теперь мы одни.

– В банке с пауками, – шепнула чуть слышно Первая.

И только тут поняла, что жалеть эту женщину нечего. Она знала всё, но молчала. Она одна виновата в случившемся.

– Сынок, мой сынок, – старик склонился над телом. "Жив. Слава Верхнему".

Он подбежал к выключателю и обесточил системник. Потом аккуратно, чтобы случайно не навредить, отсоединил гарнитуру.

"Как долго он здесь лежит?" – подумал отец, – что же случилось?"

На быстрый разряд не похоже. Обморок? Нет, это не обморок.

Хотя кто его знает?

Выпадение из реальности. Бывает. Но редко.

Он нащупал медальон. Пульсирует, значит, в порядке.

И это не выпадение.

Ни крови, ни ссадин, ни заметной припухлости. Слава Верхнему, ничего.

Значит, обморок. Первый раз в жизни. Вот это да.

Может, давно не ел, вот и упал, бедняга. Заработался, и забыл про покушать.

"Сынок мой, сынок. Что я наделал. Пришёл бы пораньше, принёс бы тебе облатки. Ты так любишь облатки. Поел бы, сынок".

Какой затхлый воздух.

Старик подошел к окну и открыл створки настежь.

Теплый ласковый ветер ворвался вовнутрь, внеся свежесть ночи.

– Отец, – лежащий прокашлялся и посмотрел на вошедшего своими влажными глубокими глазами, – прости, отец.

– Сынок, да что ты говоришь? Я так испугался, – старик присел над лежащим, – пришёл, а ты вон… лежишь.

– Отец, я кое-что сделал. Кое-что очень плохое. Я сделал что-то, что делать нельзя, – лежащий присел, – я нарушил пятый закон.

Старик нахмурился.

– Что же, бывает, – сказал он наконец, – если говорить начистоту, я тоже иногда проникал в созданный мир. Творить с любовью и не проникать в предмет своей любви могут немногие.

– Нет, отец, я не просто бывал. Я вводил в него семя. Нового мира.

– Проникновение с зачатием?

Сын виновато потупил взор.

Старик молчал.

– Отец, у меня не было выхода. Ты же сам говорил – когда что-то любишь, не будешь смотреть, как оно умирает.

– Как оно умирает, – повторил еле слышно старик и присел рядом с сыном, – понимаешь, сынок, твой мир потерял свою девственность. Он не сможет участвовать в конкурсе.

– Я знаю. Я знаю, отец. Но послушай. Не об этом я переживаю. Верхний с ним, с этим конкурсом, – сын опустил глаза, – солнце гаснет, от мира к миру, цветущие ландшафты становятся безжизненными, а те, кого любил, погибают. И я не могу их спасти.

Наступило молчание.

– Ты не сделал оценку развития? – спросил наконец отец. На этот раз строго.

– Не сделал. В самом начале. Я сделал потом, когда было поздно.

– И ты ввёл туда семя. Или…

– Прости, отец, – сын отвернулся, – я вмешался в твой мир, в твою лучшую работу и забрал её часть.

– Так это был ты?? Это ты забрал остров? – старик задумался, – а я-то всё думал, куда же он делся. Думал, вирус или какой-нибудь сбой.

– Прости.

Старик вздохнул. Но потом улыбнулся:

– Прощу. Ведь я тебя знаю, сынок. Вряд ли просто желание победить заставило тебя нарушить закон. Ты это делал с любовью. Правда, кое-кому ты всё-таки навредил. Знаешь, в том самом мире случилось цунами. Волны поднялись и смыли прибрежные города. Больше других пострадал континент, самый близкий от острова. Солнечная страна. Погибло много народа, в том числе королева. Дальний город, к примеру, не пострадал, потому что он дальний и там правят чародеи. Но… что поделаешь? Верхние не всегда считаются с нижними.

– Я не знал, отец, – сын посмотрел в глаза, – я действовал осторожно. Точнее, хотел. Не получилось…

– Я знаю, сынок. Поэтому и существуют законы. Четвертый, пятый.

– Отец, но ведь есть исключение, при котором вмешательство считается необходимым. И не наказывается, – юноша будто воспрял.

– Ну это…

– И всё же.

– Ну. Если бы кто-то нарушил четвертый закон, да так, что потребовалось вмешательство. Тогда бы нарушение пятого признали необходимым.

– Ладно. Теперь ничего не имеет значение. Я не могу вмешаться физически. Уже не могу, – сын прислонился к отцу, – они выключили меня. Полностью. Они сожгли мой аватар.

– Они?? – старик нахмурился, – кто?

– Мои создания.

– Ты уверен?

– Отец…

– Может быть, всё-таки проблема на этой стороне?

– Отец, ты же знаешь, у меня сухой диплом. Я всё проверил, – юноша помолчал, потом добавил, – аватар сгорел. Я пытался его восстановить, но… бесполезно. Возможно, вход замкнут на выход. Или они поменяли ключи.

– То есть нижние отрезали верхнего??

– Представь себе, да.

– Такое трудно представить.

– А вот попробуй. Я попытался проникнуть, но меня снова выбило. Поэтому и упал.

– Верхний всемогущий… Да об этом можно написать диссертацию!

– Не смейся, отец.

– Я серьезно.

Сын сделал вздох, другой, третий.

И тихо заплакал.