– Товарищ Великий Вождь, хотите, я её расстреляю за такую дерзость? – спросил второй телохранитель.
– Нет! – визгнул в ответ Великий Вождь, дабы никто не перебил, – надо просто сходить наверх за едой.
У всех, кто находился в бункере, после его слов про выход наверх глаза из орбит вылезли.
– Никак нельзя выйти наверх, товарищ Великий Вождь! – робко, почти вполголоса произнёс телохранитель, по-прежнему стоявший около уборной.
– Это ещё почему? – возмутился Верховный.
– Мы сами выйдем! – отвечал другой.
Тут уже нервы Великого Вождя не выдержали:
– Так… – выставил вперёд ладонь, – нет, уж! Я сам выйду.
У тех, кто это услышал, сердце чуть было не остановилось.
– Никак нельзя!
– А вы мне запрещать не смейте, товарищи! Кто тут товарищ Великий (выделил интонацией) Вождь?!
Все покорно с тревогой и тоской опустили головы, не смея перечить в ответ. Прекрасно знали, что за такую дерзость можно и расстрел заслужить, и трудовые лагеря. И подобной участи они боялись гораздо меньше, чем навязчивой мысли о том, что с их любимым, очаровательным, неповторимым Великим Вождём на поверхности что-то может произойти. Никто даже и пропищать не смел, что сигналы по радио с поверхности им всё-таки приходили. Призывы о помощи, последние отчаянные крики умиравших под слоем ядерного пепла. Так сильно желавших жить, но не способных более терпеть страшную боль от слезавшей с них кожи, волдырей, ожогов и рвоты. И даже самый отъявленный моральный урод не сможет придумать болезнь страшней и мучительней, чем лучевая. И вот, выйдет Верховный на поверхность, увидит всех этих умирающих. То, что впадёт в депрессию, чего телохранители и секретари непременно обязаны были избежать, это ещё ладно. Но сама мысль в голове, что товарищ Великий Вождь умрёт от лучевой болезни, уже заставляла тех, кто не пускал его на поверхность, пустить скупую слезу скорби. Такое истинным сынам и девам своей великой Родины стерпеть и пережить было не по силам.
Но Великий Вождь, увы, был непреклонен:
– Что за трусость, товарищи?! Мой народ и армия ждут меня! Нужно вдохновить их на борьбу с нашими презренными врагами, чтобы все, как один встали на защиту отечества! Они должны знать, что я, – гордо поднял голову ввысь, – и партия не бросили их в такой сложный, ответственный для нашей великой Родины период! И вы, товарищи, не смеете мне этого запрещать!
– Вы можете связаться с народом по рации, товарищ Великий Вождь!
– Ну, уж нет! Вы сами говорили, что там одни помехи… С вашего позволения, выйду сам. Один, если позволите!
Все, как по команде, со слезами на глазах падают на колени, хором умоляя товарища Великого Вождя не выходить. Тот же только рукой махнул. Потом приказал:
– Откройте двери бункера! Немедленно!
Побоявшись гнева товарища Великого Вождя, ибо приказ был ясный – хранить нервную систему и душевное равновесие верховного несмотря ни на что, телохранители сдались. К тому же, желание Верховного – закон. Подошли к системе управления, ввели коды.
– Позвольте нам пойти первыми?
– Нет, я сам! Оставайтесь здесь! – отвечал товарищ Великий Вождь, вдохнул полную грудь воздуха и вышел за пределы бункера.
«Слава мне, отвязался от них» – подумал он, медленно продвигаясь по полуразрушенному коридору. Там было очень темно, дорогу освещало лишь несколько лампочек то горящих, то затухающих. Подбадривая себя, Великий Вождь шёл дальше, то и дело, спотыкаясь об осколки стекла и бетона. Перед собой он видел лишь неосвещённый участок коридора вдали. На секунду остановился. Страх одолевал всё сильнее, пульс участился. Снова вдохнув и выдохнув, Верховный вошёл во тьму.
Фонарика при себе не было, поэтому двигался на ощупь. Наконец, наткнулся на дверь. Изнутри веяло холодным мартовским ветром. Медленно отворил ручку и зашёл.
То был зал, где Великий Вождь с генералами праздновал победу над врагом. Теперь же от него остались лишь развалины с зияющей дырой в потолке, уничтоженной мебелью, трупами погибших генералов, советников, министров. Только сейчас Великий Вождь понял: системы ПРО доблестной, непобедимой армии проспали контрудар вражеских ракет. Времени было совсем мало, поэтому генерал так спешил завести Верховного в бункер. Попытка эвакуировать всех находившихся в зале вниз в тот момент обернулась бы давкой и непростительным в таких случаях промедлением. Спасать Великого Вождя нужно было немедля, поэтому тот застрелившийся генерал и сделал именно такой столь нелёгкий для себя выбор. У Верховного сама собой выдавилась слеза от наступившей печали, стёкшая по опухшим от чрезмерного поедания сладостей щёкам.
Великий Вождь не мог сдержать чувств. Всё это время всем составом члены главнокомандования ему врали. Доблестная, непобедимая армия была не готова к отражению массированного ответного ядерного удара. Вражеская столица не падёт ни через сутки, ни через месяц. А вероятность того, что противные безупречной идеологии страны враги через пять-шесть часов займут то, что осталось от нашей столицы, возрастали с каждой минутой. Услышав шум радиопомех и вражескую речь в эфире, Верховный с ужасом осознал: рации работали! По каналам связи уже звучали слова супостата об удачном переходе параллели, не встречая сопротивления. И никто не мог уже остановить ту волну цунами, что двигалась на столицу. Потому что некому было это сделать. Все уже погибли.
«И это моя доблестная армия…» – обрушался Великий Вождь: «Как же долго мне лгали, льстили! А я и не знал. Ничем не мог помочь, что-либо переделать, потому что потревожить меня и заставить нервничать было строго запрещено. И я сам этот закон и выпустил! Глупец…»
Через огромную дыру в стене он выбрался на открытый воздух. Огляделся и застыл от ужаса.
Город был полностью разрушен. Панельные дома новенького, только недавно построенного, элитного района развалились, как карточные домики. Высаженные рядом вдоль тротуаров деревья, теперь лежали на земле с обуглившимися стволами без листвы. Страшно представить, насколько сильна была взрывная волна, вырвавшая стволы из-под земли прямо с корнем. Небо было затянуто слоем пепла, поднявшимся от земли после взрыва. Сейчас же он выпадал обратно на поверхность, словно серый снег вперемешку с витающими в воздухе ярко-оранжевыми, тлеющими угольками от пожаров, бушевавших тут и там. Именно огонь сейчас освещал всё, что было видно вокруг. Зарево от пламени отражалось в небе, придавая ему зловещий багровый оттенок. Скорее всего, именно такие образы и приходили в голову Данте при описании третьего пояса, седьмого круга ада: бесплодная пустыня и капающий с неба огненный дождь. И теперь, благодаря своему невежеству, нежеланию находить общий язык с инакомыслящими, неутолимой жажде крови люди своими же руками сотворили преисподнюю на земле.
Великий Вождь вылез из-под развалин бункера и двинулся вдоль по улице, наблюдая своими глазами всё то безумие, что он устроил всего одним нажатием красной кнопки. Шёл, еле передвигая ноги. Те стали, будто вата и тряслись как при эпилепсии. Глаза обливались слезами, но Верховный не позволял себе истерики. Он всё-таки вождь, как-никак!
Вдали виднелись развалины гостиницы «Рюгён», бывшей когда-то символом города, визитной карточкой для тех безбашенных туристов, что всё-таки решались приехать в самую закрытую страну мира. Теперь же этот некогда исполин мало чем на вид отличался от прохудившихся со временем колоссальных сооружений эпохи античности. Будто почти уничтоженный Колизей в Риме. Хотя обывателю из индустриально развитых стран всё это больше напомнит развалившиеся от разрухи заводы и фабрики, оставленные на растерзание природе и времени, или разобранные людьми по кусочкам ради постройки собственных домов. Либо уничтоженными вандалами, дабы лицезреть падение в одночасье того, что строили годами не покладая рук, и получить удовлетворение от своего собственного мнимого величия, мол, смотрите, мы уничтожили, мы всесильны! Монумента идей Великих Вождей вдали не было видно вообще, а ведь это был символ мощи, величия страны, гордости, непрогибаемости под пяту проклятых супостатов и эксплуататоров. Теперь она была снесёна ядерной волной за доли секунды! А ведь должна была простоять века, пока над островком здравого смысла в океане безумия и бесчестия сияло солнце могущества, процветания и справедливости. Только телебашня продолжала стоять. Воистину, чудо, что она не пала перед силой столь разрушительной и немыслимой, какую выдаёт атомная бомба. Повернувшись назад, Великий Вождь поднял голову вверх. Над тем, что осталось над городом, надменно, будто Дуче, завоевавший Эфиопию, возвышался ядерный гриб, переливавшийся в зареве пожаров в бардовые, красные, кроваво-оранжевые оттенки. И было как-то мертвецки тихо. Не слышно даже малейшего стона или грохота. Лишь пузырьки воздуха постоянно разрывались внутри догорающего дерева. Стояла такая тишина, что Великий Вождь мог слышать, как кровь переливается по сосудам в ушах.