Он приглушил радио, где начала просвещать народ начальник Управления образования Сирова, и набрал номер телефона Гены, того самого предпринимателя Гены, который помогал Алику в выпуске «Дробинки».
– Привет, Гена, – начал Тыренко. – Тыренко беспокоит. Помнишь начальника налоговой полиции?
– Привет, – без энтузиазма ответил Гена и с сарказмом добавил. – Вас забудешь?!
– Ты еще автосервисом занимаешься? – спросил Тыренко, зная ответ.
– Да, – сухо ответил Гена.
– Проблемы, я чувствую, тебе по-прежнему не нужны, – продолжил Тыренко, – да и мне тоже, но вот возникла одна. Может, поможешь? Движок нужен новый.
– Как обычно в виде безвозмездной спонсорской помощи?
– Как обычно, как обычно, – передразнил Тыренко. – Подаришь на нужды отдела двигатель и установишь его на нашу «Волгу». Ты не сильно потратишься.
– Хорошо, помогу, – ответил Гена, сравнив в уме затраты на двигатель и расходы на снятие возможных проблем.
– Вот и хорошо, – ответил Тыренко. – Заранее благодарю…
«Волгу» тут же отогнали Гене в автомастерскую под удивленное восклицание Шестеркина:
– Николай Владимирович, ее ж сдавать в чужие руки. Что ремонтировать?
– Поживешь с мое, поймешь, что чужие руки не всегда от своих отличишь. Погляди на свои руки после ремонта машины. Грязные – будто не свои, а отмоешь, так сразу узнаешь, – ответил Тыренко. – Будешь к чужим рукам с уважением относиться, так и свои руки без кренделя не останутся. Запомни: отдашь хорошее, примешь той же монетой, главное – смотри, куда и кому…
Тыренко ушел, оставив в одиночестве Шестеркина, замершего, как свежий сосновый пень после зубастых напевов бензопилы, и направился в бухгалтерию к супруге Братовняка, с ней можно было говорить откровенно, без иносказательных изысков.
– Машинку я задумал приобрести, машинку, – начал Тыренко.
– Так все печатные машинки уже выбросили. Компьютеры ж теперь, Николай Владимирович, – ответила Братовнячка.
– Не ту, не ту, – загадочно произнес Тыренко. – «Волгу».
– Да у нее ж двигатель крякнутый, – пренебрежительно усмехнулась Братовнячка, подумав о мелочности начальника. – Это ж все знают.
– Об этом не беспокойся, – ответил Тыренко. – Главное, дешевле посчитай. Завтра зайду…
На завтра у Братовнячки все было готово.
– Восемь тысяч семьсот рублей, – сказал она, завидев Тыренко. – Ниже этой остаточной стоимости сделать уже не могу.
– Хорошо, зайка. Заполняй приходный ордер. Покупать буду…
***
Колеса взвизгнули, как собака от боли, когда Тыренко, щедро нажав на газ, выстрелил на «Волге» из Гениной мастерской.
«Ну надо же, что может сделать разумный человек, – похвалил он сам себя. – Рухлядь же списанная, но как идет, если все поменять. И за копейки ж приобрел, за копейки! Главное – вовремя уловить момент, и все выйдет красиво».
Он подъехал к своему дому, огляделся, а там и машину припарковать негде: все свободные от заборчиков, газонов участки земли заняты плотно стоявшим автотранспортом, который жители маленького нефтяного города по-прежнему оставляли рядом с домом. В том же металлическом ряду стояла и первая машина Тыренко.
«А, собственно, зачем мне вторая? – спросил он себя, ощупывая взглядом бамперы и капоты. – Куда ее теперь? Продам».
Продал быстро, дорого и, укладывая купюры в кошелек, не один раз подумал, насколько удобны эти бумажки по сравнению с крупногабаритными вещами.
ВЗЛЕТ
«Взлетая, всегда надо помнить о посадке»
Налоговая полиция исчезла из числа чиновничьих аппаратов не в одночасье, не в однонеделье и даже не в одномесячье. Тыренко успел исполнить высокий карьерный прыжок, когда он, как говорится, задобрил деньгами высшее руководство, скакнул в столицу округа и упал на мягкое кресло заместителя начальника Департамента налоговой полиции. Место престижное и хорошее. Живи да нарабатывай капитал, но незадача вышла. Стремление отомстить никогда не приводило к добру. Напоследок, перед отъездом из маленького нефтяного города, Тыренко вызвал Витю, Кусаева и прочих своих недоброжелателей и сказал:
– Иду наверх. Без меня остаетесь. Можете радоваться, но стоя: стульев в отделе не осталось. Можете смеяться, но пешком: машин тоже нет. Были бы покладистее, стали бы друзьями. Глядишь, премии бы вам с округа давал, а так – обижен я. Закрою вашу лавочку…
И, действительно, Тыренко удалось убедить окружное руководство в ненужности налоговой полиции в маленьком нефтяном городе. Соответствующую бумагу украсили нужные чернильные закорючки и печати, но жизнь начальничья не вечна, а на престижных должностях, куда много желающих, она особенно подвержена преждевременным разжалованиям и кончинам. В налоговой полиции интриганы были еще те, они лезли по головам пассажиров тонущего корабля своей конторы, стремясь занять место повыше, надеясь на спасение. По голове Тыренко кто-то пробежал, и он в округе не задержался: вернулся на свою прежнюю должность в маленький нефтяной город, где его не ждали, в организацию, которую он сам до времени закрыл.
В момент Всемирного потопа народ забирался на Арарат, а и бери выше. Самая высокая вершина в маленьком нефтяном городе находилась на третьем этаже городской администрации, если, конечно, мерить высоту не метрами, а должностными ступенями, а Тыренко мерил именно так. Все его надежды на стабильность связывались с Хамовским, но надо было и давать по-крупному.
«А что давать, если в налоговой полиции ничего, кроме здания?» – мучился вроде бы неразрешимой проблемой Тыренко, пока не догадался.
Здание! Он побежал в городскую администрацию на третий этаж, едва сдерживая радостные возгласы счастливого изобретателя, зашел в кабинет мэра и предложил:
– Налоговая полиция закрывается. Хочу передать городу здание, ведь отойдет невесть кому. Я и документы принес.
– Здание?! – удивленно спросил Хамовский. – Домики нам нужны. В аренду сдавать будем, деньги иметь, а ты, молодец, что хочешь? Говори, не стыдись. Заслужил.
– Трехкомнатную свою продал перед отъездом, – пожалобился Тыренко. – Сейчас снимаем. Мне и Соньке помещеньице бы с удобствами и ремонтом…
– Сделаем, не переживай, а то морщины пузо избороздят, что сколь не съешь – не разгладишь, – махнул рукой Хамовский. – Квартирку заслужил…
– Благодарю вас, благодарю, – невольно завилял задом Тыренко, будто в прошлой жизни был не иначе, как добрейшим песиком. – Еще бы с работой помочь…
Про казнокрадские таланты Тыренко знали многие, в том числе и Хамовский. «Как совести у человека хватает такое просить? – подумал он. – Тут самим на житье-бытье не хватает, не до лишнего рта, а рот-то то у него – дай бог каждому слону».
– С работкой подумаем, подумаем, – уклончиво ответил Хамовский. – Подходи, звони. Тебе ж не дворником надо, а хорошую солидную должность. Это поискать надо. Не найдем, так специально для тебя сделаем…
***
Вскоре налоговая полиция перестала существовать повсеместно. Тыренко спустился с начальственных высот, превратился в обычного человека и уже завистливо смотрел на проезжавшее мимо начальство. На этом история про Семеныча и его организацию заканчивается. Параллельно жизни Семеныча и других чиновников проходила другая жизнь, жизнь большинства, похожая на жизнь океана.
ЗАЛОЖНИКИ СЕВЕРА
«Север не тюрьма, но пребывание на нем меряется сроками»
Окунь пер на удочку, как бешеный. Что ни рыба – то килограмм. Настроение хорошее, хотя мороз под минус тридцать. Саня немного потянулся, подразмял затекшую спину, глянул на рыбу, сваленную рядом с лункой, просверленной во льду озера Пякуто, и огляделся. Неподалеку, сосредоточенно смотря на темный круг воды, сидел его друг Коля, тоже не первый год на Севере, – двадцать лет. «По северному стажу еще молодой, – подумал Саня. – А такая погодка надолго. Солнечно-то как». Яркие блики низколетящего солнца, отраженные от девственно чистых снегов, слепили. Саня прищурился и усмехнулся. Это ли мороз для него?
На Север
Служил Саня на границе собаководом-инструктором. Через год демобилизовался один из сослуживцев и уехал на Север. Обещал написать. Известие, что он получает четыреста рублей и есть перспектива на увеличение, произвело фурор на пограничных заставах. Саня работал до армии и получал сто двадцать в месяц, что считалось вполне приличным заработком, а тут – четыреста! Многие «загорелись». Сочинили коллективное письмо и получили направление…
Демобилизовался Саня – и вперед по комсомольской путевке вместе со своей собакой по кличке Зоркий. В Тюмени, на перевалочном пункте, собрались человек сто пятьдесят. Все пограничники. Отправляли их на Север на новеньких ЯК-40. По салону ходила молоденькая симпатичная стюардесса, а вокруг рослые парни-погранцы и более никого. Время пролетело за приятными разговорами. При снижении эта стюардесса, смеясь, объявляет: «В городе минус пятьдесят семь градусов». А пограничники в фуражках, шинельках, легких ботиночках. Подумали – шутка…
Зоркий плохо перенес перелет, скулил, нервничал, и только открыли двери, опустили трап, как он буквально вылетел из салона на землю и удрал куда-то вдаль. Пограничники вышли и погрузились в светлую, но тяжелую морозную дымку. Темно. Куда идти, непонятно. Впереди светились окна небольшого деревянного аэропорта, и очень холодно… Тут Зоркий скачками назад, уши прижал, протиснулся меж ногами – и в самолет. Ребята за ним… Автобус подогнали к самому трапу.
Ночевали на матрасах на теплом полу общежития. Утром на автобусе начинающих северян отправили в контору, где каждому дали подъемные по четыреста пятьдесят рублей. Потом – на склад, где выдали белые армейские полушубки, собачьи шапки и унты…
***
Саня насадил на крючок нового червячка, из числа выращенных в теплом подвале специально для рыбалки, и опустил снасть в воду.
«Соответственно Северу и хобби: охота, рыбалка, – подумал он. – Вахтами работать все же не так плохо. Две недели вкалываешь, зато потом можно недельку с удочкой посидеть».
– Раньше, когда города еще не было, не надо было ехать за тридевять земель, – обратился Саня к другу. – Помнишь глухариные дачи, где птицы этой водилась прорва? На другом берегу озера, сразу за городом. Там сегодня народ собирает белые грибы, а глухарей нет, а тогда, бывало, утром откроешь форточку вагончика, а там неподалеку куропатка. Быстрее за ружьем, трах-бах прямо через форточку, вот и свежее мясо на обед.
– Я в те времена лося добыл весом килограмм четыреста, – донесся до него ответ. – Так, представляешь, после того как накормил все общежитие, наказали за браконьерство. Кто-то настучал. Но интересное время было, хотя и трудное…
На месте нефтяного города
В том районе ничего, кроме тайги, не было. Быстрее строили котельную, готовясь к скорой и суровой зиме. Бурились самые первые нефтяные скважины.
Еженедельно рано утром по понедельникам на «Урал-вахте» Саня выезжал на работу из соседнего города по выложенной плитами дороге, протянувшейся всего на полтора десятка километров. Остальные примерно сто километров до лагеря ехали по одной колее около двадцати часов. Только поздним вечером в понедельник бригада прибывала на место строящегося нефтяного города, а в пятницу предстояла такая же дорога обратно.
Рабочую неделю жили в солдатской десятиместной палатке в сырости и холоде. Грелись у самодельной, сваренной из стальных обрезков печки-буржуйки. Спали кто на пружинных кроватях под теплыми одеялами, кто в спальных мешках. В серые пасмурные дни все белье пропитывалось сыростью и не просыхало. По тайге ездили на гусеничных тягачах, внешне похожих на танкетки.
Ели что бог пошлет, точнее – начальник участка. Хлеба порой не было, а если и удавалось его купить, то есть его можно было лишь первые два дня, а потом он покрывался плесенью. Поэтому покупали галеты в пачках и хрустели ими, заедая тушенку. Но частенько, когда не было авралов, умудрялись оставлять в палатке одного слесаря, чтобы тот приготовил горячего. А тот готовил что мог и как–то раз всех накормил тушеной собачатиной. Но никто не обиделся, после консервов это мясо казалось невероятно вкусным.
Летом и в начале осени на Севере много комаров и мошки. Первое время в сорокалитровых флягах привозили специальный раствор, которым пропитывали верхнюю спецодежду, и комар целую неделю держался на расстоянии. Потом пошла «Дета» в стеклянных пузырьках. Затем гнус сгинул, но в ноябре наступили крепкие морозы, типичные для северных мест, где первый снег выпадает в конце сентября, и стало невозможно жить в палатках, и всех рабочих, в том числе и Саню, переправили в подготовленный к тому времени вахтовый поселок, где работала котельная, отопление…
***
Воспоминания о прошлом не оставляют Саню. Заворожила его таежная жизнь. Тело привыкло к экстремальной нагрузке и погоде. Полюбил он летать по нехоженым белоснежным просторам на своем коньке «Буране», который пока застыл в отдалении. Рядом, прямо на льду, – небольшой домик, построенный на санях. Саня сам сконструировал. Склепал из дюралевых листов. Сани получились раздвижные и легко превращались в хижину. Внутри ее и нары, и печка. Если хочешь, чтобы было тепло, только успевай дрова подбрасывать. Когда делал сани, то его начальник, проходя мимо, все спрашивал: «Что ты такое делаешь? «Титаник» что ли?»
Первый отпуск
Два года армии и год после Саня дома не был. Приехал в пограничной фуражке, бородатый, примерно в пять утра. Постучал в дверь, попросился домой, но его голос так изменился, что мать родная не узнала, а он еще в шутку дверной глазок закрыл. Вот сел он рядом с квартирой на ступеньке, пригорюнился.
Двумя этажами выше жил сосед дядя Петя, свыше двух метров ростом и на всю ширину лестницы в плечах. Когда он поднимался по лестнице в подъезде, все прижимались к стенам. Мать Сани тут же позвонила этому дяде Пете и попросила: «Петро, спустись, посмотри, кто там сидит». Тот спустился:
– Ты что тут расселся?
– Домой не пускают.
– Сашко, да это ты?
– Да, то я.
Дядя Петя быстрее домой, набрал номер и выпалил:
– Тамарка, то Сашко с армии пришел.
***
Окунь все хватал и хватал наживку. Улов получился примерно четыре мешка рыбы.
– Никола, хватит, пожалуй. Давай ушицу сварганим, да пора назад собираться, – сказал Саня.
– Да, пожалуй, что и хватит, а то твой конь копыта отбросит, – пошутил Коля.
Друзья разожгли печурку, почистили рыбу с картошкой и в ожидании, пока похлебка будет готова, разлеглись на постелях. Разговорились.
– В старое время, – начал Саня, – мы вот так спокойно бы не полежали…
Клопы
…Это маленькое насекомое было большой бедой. Прожорливое, но удивительно живучее, коричневое горе не давало покоя северянам в кроватях. Как-то летом, спасаясь от назойливого кровососущего общества, я даже на улице спал…
Направили меня в командировку, в небольшой таежный промышленный поселок. Вместе со мной в комнате жил Дима, работавший на трубоукладчике.
Дима был привычный и спал как мертвый, а меня в первую ночь ох как грызли. Как рассвело, глянул на себя – ни одного живого места, все тело в укусах. И в следующую ночь началась борьба. Я и полог натягивал, чтобы клопы не прыгали с потолка, и багульником обкладывался, чтобы не подползали – ничто не помогало. Я давай названивать начальству и просить, чтобы потравили кровососов. Но начальство отмахивалось…
Тогда я вытащил во двор кровать, тумбочку, одежду, все шмотки и стал там жить. В то время воровства не было. Вот схожу на работу, покушаю в столовой и, как захочется спать, так на свое место под луной. Женщин было мало, стесняться не перед кем. Комары и мошки оказались меньшим бедствием по сравнению с клопами… Через три дня приехало начальство, и, видать, чтобы не снискать на свою голову партийных шишек, отправили меня назад, в наш нефтяной город.
***
– Если говорить о клопах, Саня, – подхватил беседу Коля, – то насекомые – мелочь по сравнению с некоторыми людьми…
Обман
В момент акционирования нашего нефтяного предприятия получил я сто семьдесят четыре привилегированных акции. Тогда, помнишь, в верхах шла борьба за эти ценные бумаги.
– Разрешите нам распоряжаться вашими акциями, – говорил с трибун генеральный директор. – Мы сделаем вашу жизнь хорошей. Акции будут передаваться по наследству, будут дивиденды.
Многие тогда поверили и разрешили распоряжаться акциями. Я тоже, а сами акции положил в ящик и забыл о них. А прошлой весной понадобились деньги. Я открыл ящик, взял акции и поехал, чтобы продать. А там говорят:
– У вас нет акций.
– Как нет?
– Так.
– У меня же реестр.
– У вас их давно выкупили.
– Как выкупили? Я их никому еще не продавал.
– Езжайте в акционерное общество.
В офисе общества меня даже не пустили за проходную.
– Вот телефон. Звоните, – сказали.
Телефонный разговор получился коротким:
– Обращайтесь к нотариусу.
Я к нотариусу. Он:
– Вот вам одиннадцать тысяч перечислили, но за минусом налогов – семь.
– Да я не продавал их.
– В результате соединения компаний…
Объяснение я плохо понял, но главное усек: «Мои акции выкупили, не спрашивая разрешения, от меня требовался только счет, куда перевести деньги. Причем если промедлю, то деньги потеряю». В суд обращаться? С юридическими зубрами компании связываться – себе дороже выйдет.
– У меня такая же история, – согласился Саня. – Мы нужны, пока из нас можно что-то выжать. А ведь было время…
Заработки
При Советском Союзе нефть нужна была государству и оно не скупилось. Многие тогда говорили, изменив слова в известной песне: «А мы едем, а мы едем за деньгами, за туманом едут только дураки…»
Строители получали без накруток сдельно триста рублей и более, а восемьсот рублей на трассе – было у всех. За один месяц я «заколачивал» больше тысячи и за одну месячную зарплату мог десять раз слетать до Москвы и обратно.
Северяне летали в Москву порой на выходные, пива попить, в ресторан сходить. К отпуску всегда скапливалось пять – семь тысяч рублей. Тогда за эти деньги можно было купить новую машину. Такие заработки наполняли душу гордостью.
***
– Ну и что ты заработал, отпахав на Севере всю жизнь? – взъелся Коля. – Лучшие годы отдали обустройству нефтяных месторождений, за счет которых процветает далекая от Севера жизнь, чиновники да их прихлебатели. По меркам иностранцев, люди, прожившие такой срок на Севере, должны быть состоятельными. Сами они не работают в таких местностях более трех лет. Это я точно знаю. Я как-то повстречался с работником иностранной фирмы. Тот у меня спросил: «Сколько лет ты на Севере?». Я ответил: «Более двадцати». Иностранец удивленно поднял брови и спросил: «Зачем тебе столько денег?» Знал бы он, как мы живем…
– Если бы государство квартиру не дало, до сих пор бы по общежитиям таскался, – согласился Саня. – Все жили ожиданиями, что вот-вот лучше станет, вот и дождались…
Стоило ли?
…Сейчас прямого авиарейса до Донецка нет. Надо лететь через Москву. А только до Москвы билет стоит несколько тысяч рублей. И столько же до Донецка. Если москвичу, чтобы добраться до дома, надо затратить несколько рублей в метро, то мне билет в один конец обойдется почти в одну месячную зарплату. Я сейчас работаю в нефтегазодобывающем предприятии и получаю на руки зарплату, за которую уважающий себя москвич и не согласится работать. Поэтому какие самолеты? Я уже забыл, когда последний раз летал. Едем в отпуск либо поездом, либо на своей машине.
Содержание квартиры на Севере обходится гораздо дороже, чем на юге. Мне, первопроходцу Севера, приходится прибегать к социальной помощи. Не унизительно ли это? Считая из нищенского продуктового минимума, необходимо затратить хотя бы несколько тысяч на питание для двоих… Одеться надо: не юг. Какие тут накопления?
Никаких заграниц и санаториев. Я с женой, Галей, провожу отпуск обычно на Украине. Работаем на огороде, чтобы сделать заготовки на зиму. Ухаживаем за могилками родителей: то памятник надо подправить, то крест, то оградку. Помогаем родственникам. Вот у племянника дочка учится – надо за семестр заплатить.
В советское время на Украине дом строили, чтобы жить в нем в старости. Но раздел Советского Союза вычеркнул эту мечту. Украина стала отдельным государством. О двухэтажном белокирпичном недостроенном доме напоминает одна фотография. Вложено в него много труда и денег. Продали в несколько раз дешевле. И это еще хорошо, что дом удалось продать. Многие потеряли все.
Галя заболела. Северная жизнь не проходит бесследно. Понадобились деньги на лечение. Ее пенсия вся уходит на лекарства. Как жить, если здоровье подкосил Север, труд на усиление мощи государства, а само государство забыло о своих служивых и старается лишить их и тех компенсаций, что были?
***
– Быстро время летит, – удрученно сказал Коля. – Боюсь я старости. Выйти на пенсию что умереть. Буду работать, пока здоровье позволяет. На землю переезжать страшно. Там никто северную пенсию платить не будет, а на копейки, которые дают, не прожить.
Многие вынуждены хитрить. Сохраняют северную прописку, сдают квартиру внаем, приезжают раз в два года, получают пенсию и назад. Но это хорошо, если живешь поближе: в Новосибирске, Омске, Екатеринбурге… Бывает, что ездят из Белоруссии и Киргизии. Как тут не задаться вопросом: зачем заставляют людей, которые здоровье положили на Севере ради нефти, ловчить? Почему человек, уезжая с Севера, должен терять все заработанное?
– Приходят молодые и быстрее добиваются всяких благ, чем мы, те, кто здесь давно, – согласился Саня. – Потом подходят, удивляются: «Александр Викторович, и вы сидите на эту зарплату?» А что делать, чтобы больше получать? Выучился на сварщика, всю жизнь отработал по этой специальности. Торговать не по мне…
– Ведь никуда не переходил, а трудовая книжка вся исписана. Ведь все за одним забором трубной базы, а вроде как летун. Это они от налогов уходят, а на нас клеймо, – встрял Коля.
У Сани такая же ситуация.
– Хватит балаболить, – сказал он. – Кушаем и собираемся…
…На самой границе берега тяжелая повозка, «Буран» вместе с санями, влетела в наст, пробила лед и погрузилась в воду. Ездоки соскочили с сиденья, но ноги уже побывали в воде. Коля был в валенках, они хоть и намокли, но быстро схватились тонкой коркой льда по поверхности и стали, почитай, утепленными сапогами. Саня был в унтах. Если они промокли, так сушить надо. А где? Надо быстрее домой. До города около пятидесяти километров и надо еще «Буран» из воды вытащить. Пока разгрузили сани, пока вытащили их, пока мотор у «Бурана» завели…
Не зря говорят: пришла беда – отворяй ворота. Проехали километров двадцать, как лопнул форкоп, это то, чем цепляются сани к «Бурану». Кое-как привязали сани резиновым шлангом, потом для жесткости подмотали проволоку. Двинулись дальше. А сиденье «Бурана» неудобное, надо моститься на самом краю, поджав ноги, как на корточках. Сзади – Коля…
Саня время от времени шевелил пальцами ног, чтобы проверить, отморожены или нет. Пальцы двигались. Вот колени подмораживало и лицо. Черная шерстяная маска с вырезом под глаза пристыла к бороде, так что рот уже не открывался. Замок от куртки примерз к подбородку. Сильно занемели щеки, уши. Сверху свисал капюшон. А мысленно Саня все продолжал разговор с Колей.
Северное богатство
Дочь поступила нынешней осенью в институт. Что накопили, то отдали. Тысячу долларов надо было на первый взнос за обучение. У нее ребенок – надо помогать, потому что пяти тысяч рублей, которые она зарабатывает, недостаточно.
Хорошо, что сын живет самостоятельно. Помогли ему окончить техникум. Университет он уже одолел сам заочно, когда вернулся из армии, а работает все равно водителем. Зарабатывает более-менее. Его жена тоже работает. У них двое мальчиков.
Трое внуков – вот главное богатство, нажитое моей семьей, семьей первопроходца Севера. Хотя было время, в середине восьмидесятых годов прошлого века, когда наша бригада заняла второе место во всесоюзных соревнованиях…
***
Показался долгожданный подъезд его пятиэтажки. Саня направил «Буран» прямо к нему. Заглушил мотор. Поднялся с сиденья и почувствовал, как его крепко качнуло в сторону. Унты смерзлись так, что стопы оказались под острым углом подогнутыми к голени и не разгибались. На пятках, как на ходулях, едва сохраняя равновесие, Саня двинулся к входной двери и на ступеньках упал бы, если бы Коля не поддержал.
Жена Галя как открыла дверь, как взглянула на мужа, так в слезы…
Спутница жизни
Галин самолет приземлился в маленьком аэропорту за сто километров от маленького нефтяного города. Она прилетела по вызову со своим четырнадцатилетним сыном. Те, кто вызвал на Север, не встретили. Вокруг ни автобусов, ни такси.
Она поняла, что брошена, и, видимо, лицо у нее сделалось такое, что к ней подошла незнакомая женщина и спросила:
– Вам плохо. Может, чем помочь?
Разговорились. Та сказала:
– Да не переживайте. Я приехала сюда, вообще никого не знала. Сейчас все нормально…
Галя нашла пристанище у строителей, хоть никогда мастерка в руках не держала. И началось. Несколько месяцев пришлось поднимать на этажи тяжеленный раствор в ведрах. Выполняла самую грязную работу, подметала, мусор выносила, потому что женщина и не по блату. А через несколько месяцев ее направили на отделку нового деревянного дома…
***
Саня со всего маху присел на тумбочку в коридоре и попытался снять унты. Не получилось. Коля попробовал – тоже безуспешно. Унты сильно примерзли к штанам. Коля схватил нож…
– Ты что? – промычал Саня. – Не тронь.
Он встал и поковылял в ванну. Налил воды и как был, залез в нее. Все оттаяло. Спас унты. Колени сильно отморозил, но страсть к своему хобби не потерял. Ему весело вспоминать суровые приключения. Как выходные выпадают, тянет его на рыбалку, хотя уже тяжеловато становится: здоровье не то.
– Да зачем тебе эта рыба?! – кричала Галя, глядя, как у Сани слезала кожа с обмороженных колен.
– Я спалю его!!! – продолжала она, имея в виду «конька».
Саня смотрел на нее и думал: «Какая она прекрасная добрая женщина, как хорошо, что именно ее я встретил…»
Встреча
– Девчата, давайте в ту комнату, – попросил Саня штукатуров, показывая на дверь своей будущей квартиры. – Мне надо быстрее ее занимать, потому что меня со старой койки гонят…
Тогда народу на Север много приезжало, и не успевали дом сдать, обои поклеить, как очередников просили быстрее переселяться, потому что их места в общежитиях тут же распределяли. Считалось, что тепло, вода, свет имеются, а остальное – дело наживное. Поэтому Саня спешил, уговаривал штукатуров, предлагал магарыч и вдруг обратил внимание на одну девушку с выразительными карими глазами, Галю. Вот так и познакомились. Через три года поженились и получили двухкомнатную квартиру на первом этаже панельного дома. На новоселье нахлынула вся бригада – шестнадцать человек, и понеслась душа в рай… И казалось, что даже тайга, которая шумела там, где сегодня стоят микрорайоны, танцевала и радовалась успеху людей.
***
Сроднился Саня с северным нефтяным городом. Много лет прожил в нем. Почти тридцать лет общего северного стажа. Сроднилась с городом Галя. Собственно, уезжать некуда. У Сани из родственников одна сестра и осталась, а она живет рядом, в соседнем доме. «Заложники Севера», – назвали они себя, как и большинство жителей маленького нефтяного города, но любят эти суровые края.
***
Хороших людей много, но что происходит с ними, когда появляется возможность уничтожить человека, проповедующего чистую идею? Возможно, что любая чистота подозрительна, потому что сам мир грязен и одержим. Алик не был идеалом. Он, без сомнения, нарушал законы общества, но старался чтить закон божий, не всегда получалось, но стремление к чести и искренности у него было. Он сам это знал. Деньги брал, но не предавал. Крал, но не для богатства. Лгал, но для того чтобы убрать препятствия с благородного, как он считал, пути, чтобы успеть пройти дорогу до желаемого финала. Он шел по узкому гребню, остро обозначенному по обе стороны глубокими обрывами, словно гранями ножа. С одной стороны манил доходной пропастью обрыв прихлебательской дружбы с начальством. С другой стороны пугал нищей неясною далью обрыв излома судьбы. «Только бы удержаться на грани», – говорил себе Алик и шел. С «Дробинкой» пришлось расстаться, чтобы идти дальше.
– Давай, выпускай «Дробинку» дальше, профинансируем, – предложил как-то Хамовский.
Распознать скрытый подтекст этого предложения несложно. Алик понял, что ему предлагали использовать страницы полюбившейся людям газеты, чтобы через них иной раз проводить политику, необходимую Хамовскому.
– Не могу, – ответил он, не объясняя причин отказа.
Даже хорошие знакомые и обычные доброжелатели не понимали Алика.
– Что не выпускаешь «Дробинку»? – спрашивали они.
– Народ проголосовал против, вот и не выпускаю, – напоминал Алик о взаимной ответственности.
– Так народ не против «Дробинки» проголосовал, а за другого депутата, – отвечали они.
– В данной ситуации голосовать против человека – это то же самое, что голосовать против дела, которое тот выполняет, – отвечал Алик без надежды на понимание. – Выборы не для того, чтобы дурака валять, а чтобы думать о последствиях…
Сложно объяснить большинству, что в любой, самый ужасный, век есть на земле люди, которые искренне несут свет просвещения, совсем не из-за денег, славы или желания выжить, а из-за любви. «Дробинка» стала для Алика не политическим инструментом в политической борьбе, а произведением искусства, которое он боготворил, как самое любимое, а любимых не предают…
ПЛЕВОК
«Прекращая раздавать бесплатный суп, рискуешь получить в лицо»
– Это ты журналист, который «Дробинку» выпускал? – выкрикнул возле центрального городского рынка водитель, приоткрыв дверь своей машины.
Алик остановился.
– Я, – ответил он.
– Ну и что ж ты? Обещал газету, обещал разоблачать коррупцию, и нет тебя, – подначил водитель и послал густой плевок на гонимый холодным ветром песок. – Продался мэру?
– А хоть бы и продался, тебе какое дело? – спросил Алик. – Меня такие, как ты, переизбрали, и я сейчас не депутат. Долгов перед обществом не имею. Мои депутатские обещания избиратели обнулили. Сейчас я сам по себе. Кому хочу, тому и продаюсь. Если ты хотел, чтобы я работал на тебя, хотел «Дробинку», надо было помогать и голосовать, а не дома водку пить и языком лялякать.
– Правильно тебя сняли с депутатов. На хрен ты нужен. Ничего не сделал. Продался, я так и думал, – продолжил водитель.
– А ты сам никому не продался? – спросил Алик. – Ты, поди, в нефтяной компании работаешь, деньгу зашибаешь? И за эту деньгу куплен с потрохами. На что ты работаешь? На какое дело? На хозяев? А на что твои хозяева деньги тратят, которые они заработали с помощью таких, как ты? Может, это они дома взрывают, а не взрывают, так Россию гробят, а ты пособничаешь им за зарплату, за деньги свои невеликие, и молчишь, и раболепствуешь! Я хоть что-то сказать успел, сделать, хоть совесть немного очистил, а ты?