Маринин муж Павел тоже не имел больше одной зарплаты. Это обидное качество двух ее мужчин, почти бедняцкое в масштабах маленького нефтяного города, постепенно охладило сердце Марины, но не сокрушило, а заставило искать другие пути к счастью. Вначале она три раза в неделю сразу после закрытия магазина училась владению компьютером, потом бросила магазин и уговорила Квашнякова, чтобы тот принял ее наборщиком текстов, затем она сама стала писать, познакомилась со многими начальниками маленького нефтяного города и всеми его журналистами, в том числе и с Аидой, той самой любительницей поэзии, разоблачившей плагиатора Лесника.
***
Аида, стройная рыжеволосая женщина, активная, словно голодная лисица, не стеснялась мимолетных увлечений и бравировала ими, как только предоставлялась возможность. Она была легка на подъем, и мгновенно бросала в своего мужа пустыми трехлитровыми банками и прочей стеклотарой, если он вслух возмущался ее поздними возвращениями или не доверял ее рассказам о затянувшихся интервью, деловых поездках… Правда меткостью Аида не отличалась и летящая посуда чаще всего поражала мебель, стены и хрупкие предметы интерьера.
В конце концов, муж не выдержал анархического полигамного характера Аиды и устал уклоняться от банок. Аида надоело непонимание близкого человека и скандалы. Супруги расстались.
Она покинула редакцию газеты маленького нефтяного города и удачно устроилась на работу в одно из двух местных нефтегазодобывающих управлений, сокращенно НГДУ, пресс-секретарем, или иначе, как между собой говорили Марина с Аидой при дружеских встречах, секретарем под прессом. Каким прессом? Конечно, своего начальника… Они самозабвенно смеялись этой шутке каждый раз, потому что уже давно не были девственницами, предполагающими под прессом исключительно железный безжизненный поршень.
Ближайший к Аиде начальник НГДУ, женатый, но по-прежнему отчаянный жизнелюб Жульев, полное лето добровольно провел на Севере, отправив в отпуск свою не очень красивую супругу, для того чтобы с вечера до утра предаваться сумасшедшей любви с Аидой. Любовники не закрывали глаз, не считая сладостных мгновений высокий переживаний, только-только разорвав объятья, пели, пели в полный голос, не стесняясь, что их услышат соседи. Жульев брал в руки давно забытую, пылившуюся в кладовке гитару и выдавал искусные мелодии, услаждая слух любовной подруги, пребывавшей в его объятиях не только по причине сердечной привязанности, но и из меркантильных соображений укрепления позиций в должности, чтобы не сократили или еще чего. Но разве имеют значение причины, если результат прекрасен и обоюдоприятен? А утром Жульев шел на работу и ему было не до плана по добыче нефти. Глаза сами собой закрывались, но в данном случае, слава Аллаху, все подчиненные воспринимали это как внушающую уважение задумчивость.
Они появлялись вместе на всех официальных и неофициальных приемах. Коллеги знали глубину их тайных отношений, в верхах нефтяного руководства легкий флирт считался нормальным явлением и никто не осуждал, а наоборот – ставили в пример, завидовали. Так, председатель профкома, лысоватый, пухлощекий и гладкоречивый Вракин, тоже засматривался на Аиду, но вынужден был удовлетвориться близким расположением кабинетов и частыми визитами. Дальше милых бесед дело не пошло. По крайней мере, так говорила Аида, а говорила она многое, и кое-что Марина помнила. Особенно ей запомнилось убедительное околонаучное выражение Аиды:
– Запомни. Женщины бывают двух типов: наседки и проститутки. Первые возятся с детьми и чугунками на кухне. Вторые живут легко и весело…
***
Под влиянием дружбы с Аидой, ведомая собственными жизненными исканиями, Марина стала встречаться с другими мужчинами, пока не отказываясь от старых. Светловолосый стал удачным приобретением. Мало того что он оказался щедрым, он мог быть таковым часто. Марина выдала ему Алика за своего мужа. Так они втроем и оказались в одном санатории. Салатный скандал подсказал ей, что пора выбирать. Она осталась у светловолосого…
***
После возвращения с юга на Крайний Север в сердце Марины словно рухнула незримая, но прочная плотина под напором мощного водного потока. Она ушла от мужа, от Павла, оставив ему на время ребенка и квартиру, вернулась к маме в двухэтажный деревянный многоквартирный жилой дом и стала ждать диковинной встречи со сказочно богатым нефтяником. Помогла ей в этом наша знакомая Аида. Она позвонила и сказала:
– Срочно завтра беги к Жульеву. Освободилось место секретарши. Я уже договорилась.
ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ЛЮБОВЬ
«Орел может полюбить воробья, но только на время завтрака»
Знакомства, как осенние листья, опадают с неиссякающих деревьев случайностей, и лишь некоторые из них забиваются под воротник теплой куртки, ближе к сердцу, прилипают к плечам, наподобие погон, или полам шляпы, как кокарда. Листья-знакомства иной раз бьют по лицу, но опять же иногда, когда оторвешь мокрый хулиганистый лист от щеки, то оказывается, он красив: красно-желтые тона, игривый зубчатый край – может сиять в гербарии. Таким же хлестким стало первое знакомство Марины со Станиславом Тихомировичем…
Марина устроилась секретаршей к Жульеву, начальнику НГДУ, и теперь сидела за шикарным дубовым столом на вращающемся кресле перед экраном компьютера последней модели, отвечала на телефонные звонки, заходила к шефу по вызову, печатала письма и документы, а между делом строила глазки посетителям, потому что среди них встречались люди солидные, а она не замужем.
«Хватит ласкать бедноту, – рассуждала она. – Если впрягаться в семейную телегу, то в такую, чтобы с мощным мотором, кондиционером – в общем, со всеми машинными благами и чтобы водитель с хорошим жалованием для покупки качественного житейского бензина».
Любая работа имеет вредности: пыль, газ, вирусы, разрушительные эмоции… Но с любыми вредностями можно справиться. Марина научилась работать с Жульевым: она вставляла в каждое ухо по своему аккуратному указательному пальчику, когда шеф при ней нецензурно объяснялся с подчиненными, к чему он имел обыкновение, поскольку прошел одну жизненную школу с мэром маленького нефтяного города Хамовским. Смысл сказанного, конечно, проникал в уши, но громкость снижалась. Она стояла с пальцами в ушах, выказывая внешнее несогласие и скромность, пока шеф не стихал, и ждала, ждала, ждала…
Легкие увлечения, приятные и короткие, разнообразили ее жизнь. Посетители Жульева иной раз оломевали перед ней, будто Марина излучала вполне реальную энергию, парализующую и завораживающую не потерявшие чувствительности мужские сердца и умы. Сам шеф, бывало, прикладывал по-дружески пятерню к ней чуть ниже талии, надеясь на взаимность интересов, но после нескольких попыток, под действием космического холода, возникавшего в глазках Марины, перестал.
Ножки у нее были что надо: не худые, как сучья, и не толстые, как свиные сосиски, а гладкие и округлые в нужных местах, без признаков целлюлита и магнетические для взоров и романтических лап. Марина не забывала их регулярно демонстрировать, прохаживаясь по кабинету, и скоро привыкла, что ожидающие приема мужчины становились чрезмерно вежливы и щедры на милые остроты, пытаясь вызвать благоволение с ее стороны. Она порой откликалась, порой нет, порой становилась мила и соглашалась вечером прогуляться по улицам и сходить в ресторан, порой выглядела высокомерно и недоступно, но вежливость всех прихожан считала обязательным атрибутом, приложением к своей должности, до тех пор, пока не познакомилась со Станиславом Тихомировичем, большой шишкой из вышестоящих менеджеров, или, иначе говоря, Генералом.
Он зашел в приемную, как дома на кухню, а лицо его было таково, будто впервые его не встретила летающая с тарелками предупредительно-улыбчивая жена, а на столе, где обычно ожидал щедрый на разносолы обед, было пусто. Вообще говоря, случайный уличный незнакомец при встрече вряд ли назвал бы его Станиславом Тихомировичем. Станиславом, даже Стасом – более подходяще, а в некоторых местах и Тусиком. Потому как выглядел Генерал слишком молодо для своей должности, где, следуя нормальному народному суеверию, должен восседать седеющий морщинистый старец. Но таковы реалии северных городов, промышляющих нефтью: рост в должности часто не соответствовал прожитым годам, опыту и знаниям, а соответствовал прочности знакомств с более высоким начальством, удачливости и уровню эксплуатации подчиненных. На Крайнем Севере, как на фронте, шла быстрая смена командиров, которых, правда, не отстреливали, а забирали в Москву или в другие теплые места, забирали по обоюдному согласию, потому что не родился еще северянин, не мечтавший сбежать с Севера на землю – на хорошую зарплату и должность.
– Начальник у себя? – спросил Станислав Тихомирович тоном, подразумевавшим ответ: «Для вас – всегда».
Сидевшие на мягких кожаных диванах кабинетные люди, нервно затеребив бумаги, лежавшие на коленях, устремили на Станислава Тихомировича взоры, в которых чувствовалась тревога, что человек с таким приказующим басом непременно пролезет вперед них, займет начальника надолго да еще испортит ему настроение, а тогда тот выместит все на них…
– У себя, но занят. Занимайте очередь, – автоматически ответила Марина.
– От тебя, дочка, требуется только ответить: на месте начальник или нет. Советы давай своим детям, если они у тебя есть, а очередь подождет – у меня срочное. Я двести километров проехал не для того, чтобы на диванах рассиживать, – сказал Станислав Тихомирович словами, каждое из которых, если перевести в тротиловый эквивалент, весило не меньше стандартного бомбового заряда, предназначенного для полного уничтожения как минимум одного заводского цеха, и направился к двери с табличкой: «Начальник».
– Вы что себе позволяете! Не смейте входить! – крикнула Марина и кинулась наперерез, двигавшемуся с уверенностью ледокола Станиславу Тихомировичу.
Генерал опередил, размашистым пинком растворил дверь, ударив по ее нижнему краю прямоугольным носком черной лакированной туфли. Дверь открылась резко, как крышечка карманных часов. Но вместо минутной стрелки в открывшемся проеме возник Станислав Тихомирович, а из-за него выглядывала часовая – Марина…
– Юрий Викторович, он сам. Я ему говорила! – крикнула она.
Круглолицый мордастый Жульев, сидевший на дальнем конце длинного широкого многоперсонного стола, оторвал хищный масляный пьяно-куражистый взгляд от личности, бледневшей напротив него, прервал мощный звук начальственного баса, от которого личность обильно потела, страшась и волнуясь, и все внимание сосредоточил на вошедших. Закрытие бензинового заводика, работавшего на территории его предприятия, изжогой травило душу. Он остался без привычного куска, который незаметно отламывал от генеральского пирога. Жульев повернул голову, как танк крутит башню, направляя дуло на новую цель, но выстрела не случилось. Начальственная броня исчезла, и возник человек: лицо смягчилось, голова откинулась назад, демонстрируя счастливое изумление, глаза поспешили налиться добротой и сердечностью…
– Станислав Тихомирович! Жду с самого утра, – словно любимому дитю, проговорил Жульев. – Марина, что же ты? Как ты не узнала всеми любимого Генерала!? Ну-ка, выйди, безобразница. Ух, доберусь и по попке отшлепаю…
Марина вышла из кабинета под грубый эпилепсоидный смех руководителей, слегка подталкиваемая в спину озабоченной затравленной личностью, спешившей быстрее скрыться с начальственных глаз, но Марина не замечала толчков, в ее голове неугасающим эхом, в точном соответствии интонаций Жульева, звучало слово: «Генерала!?», «Генерала!?», «Генерала!?»… Она села за свой стол и задумалась. Станислав Тимофеевич был мужчиной привлекательным. Нахальные живые глаза, светлые волосы, заботливо уложенные в аккуратную прическу, узкий хищный профиль лица, спортивная фигура, штаны не болтались на заднице, и как оказалось – большой начальник, даже Жульев раболепствует. Таких мужчин – один на сотню тысяч. Зацепить и овладеть. Однако случая не представилось.
Генерал ушел не попрощавшись, Марина проводила его задумчивым взглядом, оценивая по-женски. За приятными размышлениями рабочий день финишировал. «Главное – не превращаться в наседку», – мысленно повторяла Марина концентрат из уроков Аиды. Она сбросила черные туфельки, натянула элегантные саламандровские сапожки, встала, чтобы подойти к платяному шкафу, как раздался телефонный звонок.
– Мариночка, это вы? – спросил неизвестный мужской голос.
– Я, – ответила Марина.
– Станислав беспокоит. Уж извини, был грубоват. Это, конечно, не красит.
– Что вы, Станислав Тихомирович… – изумилась Марина, узнав.
– Без официальщины. Зови Стас. Хочу искупить вину. Тебя устраивает ужин при свечах в квартире с друзьями или милая встреча в ресторане? – перешел в наступление Генерал.
Марина на мгновенье перестала дышать, сердце ее встрепенулось и мощно стукнуло, словно протолкнуло пробку, застрявшую в сосудах. Брызжущая искрами феерия судьбы, которой она давно дожидалась, сидя в засаде за дубовым секретарским столом, предстала пред ней внезапно, как выигрыш, казалось уже безнадежного лотерейного билета.
– Лишнее, Станислав Тихомирович, лишнее… – начала лицемерить она.
– Мариночка, я же сказал, для тебя – Стас. Отказов не приму. Так с друзьями или в ресторане?
– Ресторан…
***
Одинокий ресторан маленького нефтяного города с атавистическим названием «Юность комсомола» собирал под крышей страждущих всех интересов и звания, недостатка в вечерних заказах не испытывал, посему повара работали весело. В полутьме зала они подсовывали захмелевшим посетителям специально хранимые в холодильниках объедки: недоеденные салаты, котлеты, мясную нарезку… Как-то примерно сорок любителей ресторанной еды отправилась на больничные койки с острейшим животом, но дальше громкого возмущения дело не шло, потому что крышу над тем рестораном крыла городская администрация и хлопотала над ним, как сердобольный отец над неудачливым младшим дитем. В благодарность за это Хамовский с господами депутатами, журналистами и прочими прихлебателями иногда кушали дармовые ресторанные треугольники из слоеного теста с маринованной курятиной, вареники с капустой и картошкой, разложенные по горшочкам, бутербродики с красной икрой… Подношения утяжеляют веки и сужают кругозор. Кроме того, в ресторане по причине разносортности собравшихся вспыхивали ссоры, вплоть до мордобоя. Однако о вышесказанном мало кто знал. Не знал и Генерал.
***
Вечером того же зимнего дня Станислав Тихомирович и Марина двинулись в одноэтажное питейное заведение «Юность комсомола». Его массивные стальные двери предполагали обучение жителей маленького нефтяного города, в большинстве своем приехавших на Крайний Север из деревень, элементарной культуре: дверь для женщины всегда открывал сильный настоящий мужчина – иначе никак. Генерал оттянул подпружиненное железо двери, Марина проскользнула. Разделись в гардеробе, огражденном от пьяной публики мощной стальной решеткой казематного цвета, и прошли за столик. Станислав Тимофеевич заказал свои любимые шашлычки, грузинское вино и многое из того, что пожелала Марина, и принялся за те немудреные разговоры, какими обычно мужчины, как они считают, соблазняют женщин, – о себе.
– …Мэры городов сосут из нас налоги и жужжат в моей приемной, буквально как мухи или пчелы, – заговорил по писаному Станислав Тихомирович. – Наели ряхи, деньги тратят без согласования, куда хотят. Наглецы! И к нам же бегут. «Дайте миллиончик, другой», – просят. А на-ка-ся – выкуси. Знаешь, сколько я премий с экономии средств компании имею? Ладно, в другой раз расскажу.
Внимание Станислава Тихомировича привлекли громкие голоса из фойе, и последующее события развернулись так, что поесть он и Марина не успели…
***
Если согнуть медный провод буквой «П» и засунуть его ножки в отверстия электрической розетки, то получится вспышка. В этот день в «Юности комсомола» чувствовалось напряжение: одновременно отмечали День уголовного розыска милиционеры и гуляла по поводу дня рождения главного судьи маленького нефтяного города банда так называемых шалкинских. Члены противоборствующих коллективов нехорошо поглядывали друг на друга.
Главному судье маленького нефтяного города Коле Срокошвееву не хватало обычных судебных взяток, и он организовал в маленьком нефтяном городе сеть коммерческих магазинов. Защищали судейские коммерческие интересы уголовники. На каждого из них у судьи имелось дело, которое можно было в любой момент пустить в ход, поэтому работали уголовники на совесть, а в зятья к судье проник известный нам судимый за грабеж и хулиганство Мухан.
Ножки в разнополярные области засунула жена Мухана: она решилась танцевать с одним из милиционеров. Мухан смотрел и мрачнел.
– Не по понятиям, братан, – говорили ему коллеги по зубодробильному цеху. – Бабу учить надо.
– Посадить бы их всех в колонию за такое хамство! – шептал на ухо Мухану судья Срокошвеев.
– Похоже, ей нравится, смотри-ка, улыбается, – сказал неважно кто.
Едва музыка стихла, как Мухан встал из-за стола, подошел к молодой жене и вывел ее в фойе, а там, перемежая назидательные речи с паузами, необходимыми для вдоха, размашистыми движениями рук принялся снимать с ее лица излишнюю косметику и уверенность.
– Будет тебе наука, сука, будет, – ожесточенно проговаривал он одну и ту же фразу, пока она не превратилась в короткий девиз: «Наука – сука».
Далее события развивались машинально.
Срокошвеев вышел покурить и схватился в жарком поединке с Муханом, встав на защиту дочки… Только родственники помирились, но вышел в туалет милиционер, который танцевал… Мордобой случился нешуточный. Сбежались многие. Охранника ресторана уложили на каменный пол в числе первых, гардеробщица привычно спаслась за решеткой, закрылась изнутри на замок и спряталась среди одежды, притворившись повешенной… Подрагивающий от принимаемых на грудь кулачных ударов голос Мухана вещал на весь ресторан:
– Жаль, нет Братовняка, а то всех бы…
Какой закон? Личностное дельце выкатилось. Даже Срокошвеев получил сотрясение мозга и, лежа на полу, увертываясь от снующих вокруг туфлей и ботинок, достал из кармана телефон и позвонил прокурору Коптилкину. Прокурор, не раз бывавший в гостях у судьи, несмотря на полночь, собрал своих и примчался в ресторан, имея за спиной прокуратуру маленького нефтяного города в полном составе. В ответ, также по телефонному звонку, съехались мобильные отряды милиции… А далее бандиты вызвали своих, автоиспекторы бросили свои посты, поднялись с постелей судебные приставы и мужья судейских секретарей. Началась цепная реакция. К «Юности комсомола» потянулись родственники, знакомые и просто желающие подраться. Зал не вместил всех желающих, как и площадь у ресторана…
Станислав Тихомирович и Марина нервозно смотрели на схватку, сидя за пустым столом. Заказанных блюд они не дождались, поскольку повара и официанты, услышав о Братовняке, мигом закрылись на кухне, засунув за дверную ручку стальной несгибаемый советский половник. Но если бы стол был сервирован, то вряд ли Генерал и Марина смогли кушать, глядя, как дерутся милиционеры с уголовниками, как мелькают средь серых мундиров испещренные наколками тела, как летят в стороны разорванные майки, рубашки, погоны, скользят по полу с противным металлическим призвуком выбитые из рук пистолеты, ножи…
Через черный ход Генерал с Мариной незаметно выскользнули из «Юности комсомола» и, смеясь и нежно обнимаясь, пошли по ночным улицам, будто и не любили до сих пор… Сложно сказать, что сыграло магнетическую роль в этих простых, на первый взгляд, отношениях, где стоило ожидать самого обычного начальственного романа: увлекся, обольстил, получил, забыл. Возможно, увиденная масштабная драка с кровью разбудила сердце Генерала, почти уснувшее и ороговевшее в тиши теплого начальственного кабинета, и вспомнил он те времена, когда сам работал на нефтяных промыслах в любой мороз, при любом скоплении гнуса и не брезговал подобными мероприятиями, где была возможность размяться и выбить пару-другую зубов. Возможно, красота и умная душа Марины, которую и полюбил Алик, очаровали Генерала, истомившегося в семейных стенах, как в теплой ванне…
***
Отчего взрослый, умудренный жизненным и научным опытом человек начинает творить глупости? Здесь несколько вариантов: либо он сильно пьян, либо сошел с ума. Влюбленность, как выяснено наукой, – это тоже умственное расстройство. Влюбленные мужчины начинают дарить женщинам цветы и даже совершать подвиги ради них, рисковать жизнью и положением в обществе. А может, это и не безумие вовсе, а наоборот – переход в нормальное состояние. Может безумие в равнодушии и спокойствии?…
Когда вокруг высоко вздымаются покатые волны бушующих суетных страстей, так легко утонуть в необъятной их пучине. И только одно удерживает мир от хаоса и разрушения, только одно позволяет ждать и надеяться. Тонкая и безоглядная привязанность, порой переходящая в привычку, но вместе с тем оживающая от нечаянного прикосновения к единственной, прекрасной и неповторимой женщине, которую, смею надеяться, помнит сердце каждого мужчины. Пусть не вечно: в мире нет ничего бесконечного. Пусть не ежеминутно: все подвержены нюансам настроений. Пусть безответно: счастье есть и в ожидании. Но, боже мой, сколько чуда и света в притягательном облике той единственной принцессы, сколько очарования! Сколько великого безумства вызывает она только легким поворотом своего волшебного силуэта!
– Я люблю тебя, – произносят множество людей и своими прекрасными словами и чувствами изменяют время, переносят сердца и мысли в какое-то неведомое измерение, где трансформируется сущность вещей, а порою даже заставляют себя возвращаться к жизни. Тьма разлетается клочьями, воздух становится прозрачнее, а жизнь наполняется вдохновляющим смыслом. Возникает ощущение бесконечности жизни, покуда есть вера в единственную принцессу, покуда вдыхаешь тихий аромат ее духов, неизменно заставляющий ускоряться сердце, покуда теряешь голову, а точнее понимаешь всю малозначимость работ и стремлений по сравнению с близостью ее. Все это так.
Но как Генерал, почти что машина для зарабатывания денег, почти что диктатор над своим производственным коллективом, человек, разочаровавшийся во всем, кроме денег, сумел влюбиться? Марина пробудила в его сердце новую надежду, которую он сам не осмысливал…
***
Катание в джипе, прогулки и даже визиты к Марине домой стали для Генерала обычными. Его машина частенько простаивала под окнами любви, но Марина знала цену и до сокровищницы женских прелестей Стаса, как она теперь называла Генерала, не допускала и сей поводок держала накоротке так, что ее маститый ухажер от переизбытка чувств покоя не находил. Он звонил, стучался, и как-то судьба распорядилась так, что Марина ушла из дома и Генерала, чье лицо, светящееся от эмоций, едва виднелось за щедрым букетом голландских роз, которые хоть и не пахли и зачастую приводили к аллергической чесотке, но все же были невероятно красивы, приняла Маринина мама…
Мама Стелла, твердая женщина с пронзительными математическими глазами, открыла дверь и, заведя денежного ухажера в квартиру, начала:
– Ох, кобель, кобель! При дочке не хотела. Ты старый уже. Она на шестнадцать лет младше!
– Любовь, Стелла Степановна, штука безвозрастная. Даже дети любятся, когда родители еще дарят им мультфильмы, кукол и машинки. Что говорить о нас, умудренных опытом, но обделенных чувствами?
– Ты же женат, чертило!
– Жена моя, Стелла Степановна, курва еще та! Бестия! Жуткая бестия! Слыхали про бабу, у которой вместо волос – змеи. Это моя и есть. Горгона вместе с медузой ей в подметки не годятся. Каждый день душу в камень превращает и мозг из костей выбивает. Скандалы. По утрам сил нет, будто кровь кто сосет по ночам. Денег зарабатываю! Другая бы.., а эта.., то ей не так, это не эдак. На излете планировал в пропасть жизни, хана бы мне пришла, если бы не дочка твоя.
– Нам замуж надо!
– Не отказываюсь – жажду сам. С женой разведусь, и бог с ней с квартирой, все накопленное оставлю, к вам приду.
– Голый не нужен. Стабильности хочется и уверенности в завтрашнем дне.
– Я хорошо зарабатываю, очень хорошо. Хочешь – «расчетку» покажу?
– Покажи, – заинтересовано попросила мама Стелла, и ее математические глаза мигом превратились в поэтические.
– Смотрите, – как можно убедительнее сказал Генерал и достал из кармана небольшой кусочек бумаги. – Вот цифра – это и есть – на руки. Не в копейках, Стелла Степановна, не думайте, – в рублях. И никаких мозолей, и никаких морозов, хотя и на Крайнем Севере. Работяги на месторождениях за копейки, а мы сидим в теплых кабинетах за рубли. Мы думаем, как им поменьше заплатить, а они на нас горбатятся. Смешно становится, как думаю о том. Так что не беспокойся: есть на что новую квартирку справить и обстановочку – и ни геморроя, ни простатита…
– Мозги-то не пудри, знаю вас: в постель – и поминай, – сурово произнесла мама Стелла, глаза которой опять превратились в математические. – Вначале квартирку сделай, а потом с Маринкой встречайся. Видишь, где живем? Деревяшка: доски и утеплитель, полы скособочены. За кирпичом хотим жить иль за плитой на худой конец! Заговорил о женитьбе – давай плацдарм!
– Конечно, конечно. Я ж серьезно, – пообещал Генерал, опешив от напора мамы Стеллы. – Главное же в том, Стелла Степановна, что в семье не реализовался. Все девки, а мне бы сыночка, наследника…
Откровенно говоря, Станислав Тихомирович кобелил при каждом удобном случае и каждый раз искренне полагал, что встретил единственную, ради которой…
***
Мама Стелла разгадала все потаенные мысли Генерала, как школьник загадку про огурец, разрешила ему встречаться с дочуркой, но вечером с ней переговорила. Разговор проходил на старом зеленом диване в стандартно-большой комнате маленького нефтяного города, площадью ровно двадцать коричневых квадратных метров, где продолжало пахнуть Харевским фенолом (позволим себе так назвать вредоносную начинку деревянных домов), запах которого, правда, мог различить только знающий человек.
Поблескивала незатертым лаком добротная в прошлом ящикообразная мебель. Горели все пять лампочек люстры, украшенной пластмассовыми завитушками, выполненными под стекло, хотя со стеклом пожелтевшую пластмассу уже вряд ли бы кто спутал.
– Бабник он, Марина, матерый бабник, но нужный мужик, – озабоченно произнесла мама Стелла и качнулась на ягодицах по дивану, наполнив комнату тревожными скрипами.
– Не девочка, мама, и не в первый раз, – напомнила Марина. – Весь вопрос в том, как его удержать.
– Для начала заведи дневник, записывай, где, когда и как проходило свидание, – подсказала мама Стелла.
– Хорошо, – согласилась Марина.
– Во вторую очередь, дочура, сведи его с подругами, чтобы видели вас вместе и, если что, могли засвидетельствовать.
– Что засвидетельствовать, мама? – спросила Марина.
– Глупышка моя. Да деточку же, деточку, которая может родиться от ваших встреч, чтобы подружки могли пальчиком в отца ткнуть. На всякий… Вдруг морда отнекиваться станет, – ответила мама Стелла и в чувствах откинулась на спинку дивана.
Спинка раскладывающегося дивана едва держалась на скрытных крючках и по большому счету была декоративной. Об этом знали все семейные и предупреждали гостей во избежание конфуза, но мама Стелла внезапно запамятовала о дефекте собственного дивана, спинка громозвучно упала и за ней сама мама Стелла и Марина.
– Нехороший признак. Как бы нам с тобой также не загреметь, – сделала вывод мама Стелла, лежа на спине.
– Неужели он сможет и меня, и собственного ребеночка бросить? – спросила огорченная Марина, бессмысленно глядя в потолок.
– Запросто…
***
Даже бумажный роман стоит денег, что говорить о человеческом…
Генерал купил Марине квартиру, как, собственно, и другим своим прошлым увлечениям, обставил ее, и мама Стелла теперь сидела на комфортной кухне и вела дневник посещений, потому что дочура заявила:
– Если б не я, то жили бы в старой деревяшке. Ты, мама, уж ручкой-то поводи по бумаге, не ленись…
Весной любовники решили сделать ребеночка и воплотить свои амурные переживания в его ангельском тельце. Марина перестала глотать гормональные таблетки, готовясь к таинству, а жена Генерала, крупная и крепкая, как спортсмен-гиревик, Зарипат, наконец, заподозрила, что ее муж не случайно начищает ботинки до блеска, наглаживает брюки и рубашку, смазывает волосы гелем, чтобы прическа держалась. Она выбрала момент, тайно исследовала карманы и нашла записную книжку, где на первой же странице взгляд притягивал телефон Марины, многократно обведенный и украшенный несколькими сердечками с крылышками. «Ну, я тебе задам», – подумала Зарипат и сняла телефонную трубку…
– Истерики устраивает она не только вам, – объяснялся потом Генерал с мамой Стеллой. – Она и меня рвет. Девок нарожала, а мне пацан нужен.
– Смотри, Стас, держи слово. Мы столько терпим, – строжила мама Стелла. – Твоя каждый день звонит. Любовь-то не прошла?
– Что вы, Стелла Степановна?! – возмущался Генерал. – Я даже стихи стал писать. Послушайте:
Что можно для любви сказать?
Порою кажется, что много;
Порой двух слов нельзя связать,
Ища желанного предлога.
Но дело чаще не в словах,
А в волшебстве эфирной нити,
Возникшей в родственных сердцах,
В Судьбы сияющем Зените.
– Мне такого не читал мой ни до того, как стал моим, ни когда стал моим, ни тем более когда ушел, – восхитилась мама Стелла.
И, наконец, настал апогей – Зенит, как говорилось в стихотворных строфах, вылетавших на встрече с мамой Стэллой из-за живо метавшихся вверх-вниз ярких, словно напомаженных, губ Стаса.
Июль на Севере выдался горячим, и не только по причине беспрепятственно палившего солнца. Это для всех. Для Станислава Тихомировича и Марины июль оказался особенно жарким из-за того, что жена Генерала взяла с собой детей и уехала в отпуск, а неослабно следившая за своим товаром-дочкой мама Стелла отбыла в Сочи, чтобы немного поправить здоровье и настроение. Стас возликовал, привез Марину к себе домой, где еще не выветрился запах отбывшей на отдых семейной половины, и принялся за изготовление сыночка. Он не отпускал Марину от себя ни на минуту, брал с собой везде. Марина не забывала фотографировать Стаса якобы на память.
Как-то в коридоре офиса компании «СНГ» им навстречу попался Жульев и, выражая общие настроения приближенных Генерала, по-свойски спросил:
– Что, Маринку к себе забираешь?
– Да в баню собрались, – ответил Генерал бесхитростно, потому что любовные проделки в верхах компании были делом обычным. – Хочешь? Присоединяйся…