– Да.
– У меня тоже. Согласно северному законодательству нам должны были компенсировать все затраты, связанные с проездом на автомобиле, – напомнил Сапа. – Но на деле-то такого нет.
– Я читал этот закон, – заявил Алик о своей компетенции. – Но вы же знаете, что проезд на автомобиле оплачивается по стоимости плацкарты, а это ниже реальных затрат.
– Но разве это справедливо? Самолетом лететь можно. Никому и не придет в голову приравнять самолет к плацкартному вагону. Тем, кто едет в поезде в купе, возвращают деньги за купе, а не за плацкарт. А вот на автолюбителях, как мы, экономят.
– Действительно странно, а кто до такого додумался? – заинтересованно спросил Алик, чувствуя, что из сказанного может родиться неплохая заметка.
– Местные. Кажется, городская Дума выпустила постановление. Можешь не искать, точно помню, – ответил Сапа. – Ты бы разобрался, написал. Тема-то волнующая. Ты ж сам автолюбитель.
– Хорошо. Поработаю, – согласился Алик…
Далее разговор переключился на разные пустяки и вскоре иссяк…
Хорошая привычка продляет жизнь. Умение искать нужный документ и парадоксальная любовь к этому занятию остались в Алике с работы в институте. Он не поленился, нашел постановление, о котором говорил Сапа, и был немало удивлен тому, что его выпустила не городская Дума, а мэр города. «Сапа, конечно, знал, – размышлял он. – Зачем тогда обманул и толкнул на Хамовского? Ответ напрашивается один: у них конфликт, и Сапа хочет меня вслепую использовать, чтобы укусить обидчика. В принципе замысел верный: большинство журналистов поверили бы на слово председателю Комитета общей политики и не стали бы искать документ…»
Долго в доме Алика раздавались неприятные для Сапы определения, но никогда он ни словом, ни взглядом не высказал неприязни интригану. Доить можно и брыкливую корову.
Статья про льготный проезд вышла, но не так, как задумывал Сапа.
Все законы имеют комментарии. Алик перечитал российское законодательство и обнаружил, что постановление Хамовского дублировало постановление Правительства России. Оказалось, что при отсутствии билетов оплата идет по наименьшей стоимости проезда кратчайшим путем. Это относится и к рассеянным командировочным, потерявшим билеты, и к автомобилистам, у которых билетов изначально нет. Обвинить во всем Правительство – это был хороший выход из создавшейся ситуации. Алик мог одновременно и Сапе угодить, и с мэром не идти на дальнейшее обострение отношений. «Мы должны быть благодарны, что проезд не оплачивают по цене общего вагона», – резюмировал Алик, что, собственно, было чистой правдой.
***
«Сапа не способен подсказывать безошибочные идеи. Не способен, – шептал мэру Квашняков при каждой встрече. – Я знаю, что он про вас говорит. Нюхается с противной вам Матушкой, может, метит на Ваше место…» Надо отметить, что умение ненавязчиво шептать на ухо руководству и таким образом чернить своих противников было одной из наисильнейших сторон характера Квашнякова. Он умел так нашептать, что слушатель постепенно или сразу воспринимал его слова как свои собственные мысли, и это всегда сильно облегчало Квашнякову удержание собственного рабочего места и продвигало его по службе.
Против интриг редактора газеты маленького нефтяного города его мэр, Хамовский, не имел иммунитета. Он отодвинул Сапу от себя и предложил ему новый вариант развития событий, где Сапа был бы исключительно шестеренкой в его часах, а не пружинкой, как раньше. Он отбрасывал, вычеркивал из жизни идеи Сапы, тот успокаивался быстрой ходьбой по кабинету, нервничал, потому что на разработку идей тратил личное время. Более того, Сапе, наконец, стало совершенно очевидно, что Квашняков метит на место главного наушника мэра и мэра это устраивает. Такой поворот расстроил Сапу настолько, что он бросил на стол заявление на увольнение…
Хамовский угрюмо посматривал на своего верного в недавнем прошлом слугу и раздумывал: «Считает уровень шестеренки ниже своих способностей. Забыл, что работает на меня, а в политике, видимо, не бывает дружбы. Амбиции. Вот оно – бывший председатель Совета. Подо мной, а все думает, что сверху. Перебродил, как квас, а кто ж кислый пьет? Неужели я ему мало дал?»
– Ты уверен, что правильно поступаешь? – спросил он.
– Да, – неуверенно и грустно ответил Сапа.
– Давай еще подумай, – предложил Хамовский. – Бумага пока у меня полежит. Если передумаешь, после обеда заходи.
– Хорошо, – согласился Сапа… и забрал заявление.
Даже вещи надоедают, не то что люди. Сапа пережил себя. Это понимал мэр, это понимал Сапа. «Финал близится, – разговаривал Сапа сам с собой. – Он не простит заявления. Из отдела по общей политике мой отдел переименован в отдел по работе с коренным населением. Понизил до ханты! Кому они нужны, эти хранители оленей и народных традиций?! Жизненно необходим скандал, серьезная угроза власти, чтобы вернуть свое место, чтобы показать, на что я способен. Но кто готов угрожать, кто кандидат? Матушка не пойдет на конфликт. Она убежденная политическая актриса, театралка, больше для вида петушится. Нефтяникам место мэра с его нищенской зарплатой не нужно…»
В это время Алик искал личной встречи с Сапой, поскольку решил идти на выборы в городскую Думу…
ЛИСТОВКИ
«Кардинально перестраивая изнутри дом, где живешь, надо помнить, что он может обрушиться внезапно»
Когда жарится яичница, а вместе с ней невылупившийся цыпленок, то чем он может ответить хозяину ненавистной сковородки, кроме как брызнуть в него горячим маслом из разорвавшегося белкового пузыря? Это несознательное происшествие, конечно, не изменит будущего, потому что яйцо изжарят и съедят, но загубленная жизнь невылупившегося цыпленка будет хоть немного отомщена.
Сотрудник любого предприятия, когда его умно нажаривает начальство, либо станет покладистым, либо уволится. Квашняков обрабатывал коллектив редакции газеты умно. Алик не знал, как противостоять. Заявление в прокуратуру по поводу давления на журналиста не помогло, Квашнякова допросили и отпустили с добром. В Москве в Союзе журналистов России Алика выслушали и попрощались, но при всех неудачах оставить происки своего мучителя-редактора без соответствующего ответа Алик не хотел.
«Булыжник – оружие пролетариата и любого простого человека. Как верна эта ленинская фраза, – размышлял Алик. – Но кидать булыжником в редактора незаконно. Могут наказать. С другой стороны, все его угрозы, уничтожения и искажения информации, которую я без всяких заданий самостоятельно нахожу и даю в газету, вполне укладываются в законный подход. Что ж, законы придумывали такие, как он, чтобы охранять себя. Остается идти поперек законов. Сокращенные вахтовики бросали в нефтяные скважины стальную арматуру, чтобы отомстить. За это, конечно, их на работе не оставили, но на душе им, несомненно, было приятно. Надо придумать подобную штуку…»
Решение нашлось не за один вечер. Алик хотел ответить Квашнякову не грубой силой, а умно и интересно, тем же самым оружием, что пользовался Квашняков, то есть подменить физический урон моральным. Требовалось окунуть противника в вонючий омут грусти так же, как поступал он с Аликом. А как Квашняков поступал? Он искажал облик Алика перед читателем, общественностью через его материалы. Отомстить редактору сходственно Алик не мог: он не мог бросать материалы Квашнякова в корзину, или искажать их до неузнаваемости, или донимать его глупыми заданиями. Как морально поразить того, кто стоит выше на служебной лестнице? Незаметно бросить лом в скважину. Против лома нет приема. Испортить механизм. Запустить компьютерный вирус в редакционное оборудование. Далее последует срыв тиража и выговор, возможно, всем сотрудникам компьютерного отдела. Но при чем тут редакция, если речь идет о конкретной личности?
Для личности важна репутация. Уничтожить, подмочить репутацию – вот задача. А как? Открыть такие качества Квашнякова, которые общество не одобряет, не приемлет.
«Вот он ключ! – осенило Алика. – Общество не приемлет гомиков. Так сделаем из него гомика. Надо написать листовку, в ней известить. Но под каким соусом? Не впрямую же? Это верная уголовная статья. Да к тому же такой информации, сказанной со стороны, мало кто поверит. А что если он сам о себе напишет, точнее я от его имени, а потом развешу этот текст на столбах объявлений? Пусть город посмеется».
Алик сел за компьютер, и вскоре появилось подставное произведение высшего качества:
«Здравствуйте, уважаемые горожане!
Прошу вас откликнуться на мою просьбу. Я недавно в вашем городе, и мне скучно. На старом месте жительства я руководил клубом голубых – клубом хороших и добрых мужчин, искренне любящих друг друга. Конечно, это пока не очень приветствуется, но ничего не могу с собой поделать. Я такой, какой есть. Если среди вас найдутся люди, желающие предложить мне мужскую дружбу, мужскую любовь, то я был бы очень рад. Жду вас, милые мужчины, в редакции газеты.
Редактор городской газеты Квашняков».
Огненный смех раздался в квартире журналиста маленького нефтяного города. В припадке веселости Алик схватился за колени и согнулся почти пополам. Он представил себе унылое лицо Квашнякова, принимающего у себя в кабинете все новые и новые телефонные звонки, и снова захохотал, потому что представил, что будут говорить.
– Ты что совсем сдурел?
– А как на то, чтобы с двумя…
– Как такого козла поставили редактором газеты?
А может, кто-то и зайдет…
От этой мысли Алик еще более развеселился и, отпечатав один экземпляр объявления, пошел на первую встречу с Сапой, организованную Петровной. Он давно просил ее о помощи – уговорить Сапу дать ему консультацию по выборам в городскую Думу. И наконец Сапа согласился.
Встреча состоялась темным северным вечером на втором этаже жилого двухэтажного дома на кухне, где когда-то Сапа проповедовал Мерзлой, а Алик получил поцелуй от Петровны.
Из толстобоких дешевых чашек парил разовый чай, облачные кружева пара таинственно вились и исчезали. Рядом в самой обычной затрапезной вазочке вида, не совместимого с титулом даже бывшего председателя Совета, лежало овсяное печенье. Средь собравшихся вокруг кухонного стола Сапы, Петровны, Алика витало ощутимое, почти праздничное настроение.
– Чтобы пройти в городскую Думу, тебе придется выпустить две листовки и четыре газеты, – безапелляционно заявил Сапа.
Лицо Алика приобрело дубовое выражение, будто его окрикнули из-за угла в темном безлюдном подвале.
– Слишком много, – растерянно ответил он, вообразив, какая тяжелая работа ожидает его. – Еженедельно – газета! Даже Хамовский победил на выборах, выпустив всего одну.
– Это видимая часть работы, – ответил Сапа. – Там большую роль сыграли слухи, которые он распускал среди избирателей, приходивших к нему в штаб. Он говорил, что Глава Бабий присвоил себе титул Главы незаконно, что он всего лишь исполняющий обязанности. Это разозлило народ, настроенный в то время против власти.
– Но я не смогу выпустить четыре. Давайте остановимся на двух, – попросил Алик.
– Хорошо, но тогда я ничего не гарантирую. Что ты собираешься публиковать?
– Есть хороший материал про налоговую полицию. Коррупция…
– Коррупция – это хорошо. Строитель коммунизма завистлив. Он удавится, если узнает, что кто-то лишнюю копейку положил себе в карман, а с ним не поделился.
– Какой строитель коммунизма?
– Народ! – весело ответил Сапа. – Они же продолжают строить коммунизм и ничего дальше своего кошелька не видят. Им нравится халява, и чем больше халявы, тем лучше. Я сразу могу сказать, что им понравится твоя газета, потому что она будет бесплатная. Поэтому я и говорю, что надо выпустить четыре газеты. Это строителя коммунизма настроит за тебя однозначно.
– Мне кажется, это довольно унизительное прозвище.
– Это точное определение. Я работал в цехе добычи нефти, знаю. Им бы водки выпить да побалагурить, а свою гайку они в любом состоянии закрутят. Они ее много лет крутят. Профессионалы. Но им лень придти к урнам и бросить бюллетень. Они идут туда, чтобы праздник был: водки выпить, купить чего-нибудь подешевле. Нет народа в России, нет движения снизу, все идет сверху, а тем более здесь, в нефтяном городе, куда все приехали денег заработать. Народ ждет благодеяний от тех, кого ругает. Глупцы! А кто будет выступать против власти? Жители бывших союзных республик: хохлы, белорусы, азербайджанцы, казахи…? Каждый из них страшится возвращения в свою нищую родину. Они рады работать за любые деньги и терпеть любые унижения, лишь бы их оставили здесь. Кто? Татары, которых тут много? Да они поклонение перед властью впитывают с молоком матери. Русские? А кто это такие? Те, кто водку пьет, или те, чьи фамилии кончаются на «ов»? Им тоже ничего не надо. Их давно приучили, что они в России никто. А это Ямал. Это колония России, из которой качаются деньги. Здешних людей можно зацепить за живое только деньгами, которые они недополучают, обещаниями денег и хорошей жизни.
– Не знаю. Может, вы и правы. Но столько нигилизма относительно людей…
– Я прав безо всяких «может». Я знаю. Общество невозможно изменить за несколько лет. У одних в душе генетический страх концлагерей, у других – стремление доносить начальству на ближних. Третьи готовы хоть сейчас направиться с автоматами на сторожевые вышки вокруг зоны… Система, существовавшая на территории Советского Союза, вывела новую, доселе неизвестную породу людей, из которой за семьдесят лет советской власти физически выбито все благородное и оставлено все приземленное и животное. Светлана, закрой уши. Это же суки. Сегодня пригреют, завтра продадут. Выведенные низменные качества этой породы людей на несколько лет оказались невостребованными, но стоит возродиться потребности, как все возобновится. Да и ты в душе это понимаешь и пишешь. Мне твоя «Игра» очень понравилась:
ИГРА
Под тонким куполом известки,
Которой белен потолок,
Меж стен и крашеных полосок,
Наклеенных немного вбок,
Над полом крепким, в слове бранном,
За мутною броней стекол,
И за дверным глазком охранным,
Чтоб кто незваный не зашел,
С диваном пестрым у розетки,
И с креслами (есть где присесть),
Со стенкою, все той – советской,
И с кухней, чтобы сытно есть,
И с телевизором, и с ванной,
И с холодильником, и с бра,
И с люстрой, может быть, хрустальной
Томится Русская Душа.
Она обречена мириться
С судьбой обычной и простой
И будет счастлива напиться
Старинной огненной водой,
Смотреть в экран завороженно,
Закончивши рабочий день,
С родней общаться раздраженно,
Когда другим заняться лень.
И проведя в своей светлице
Однообразные года,
Душа когда-то вверх умчится,
А может, вниз. Вот вся игра.
Но хватит о стихах. Обсудим твою газету. Что ты в ней собираешься разместить, кроме материала о налоговой полиции?
– Еще не планировал.
– Смотри, – сказал Сапа и, отодвинув в сторону печенье, положил на центр стола газету. – Это газета, выпущенная Хамовским. Хорошо отработана. Многие люди над ней трудились. Есть результат: он стал мэром. Твою газету надо делать по образу и подобию. В центре на первой полосе – большая фотография…
– Фотография обязательна? – спросил Алик, не желавший популяризировать свою внешность.
На тему выборов он разговаривал с адвокатом Кошмариным, мнение которого ценил, и тот сказал, что его умные статьи никак не вяжутся с его моложавой внешностью, что лучше меньше мелькать на экране.
– Конечно. Без этого нельзя, – удивленно ответил Сапа.
«Таковы законы жанра. Никуда не денешься. Сапа прав», – подумал Алик и спросил:
– А какой текст под фотографией расположить?
– Что хочешь. Это не важно. Я рекомендовал бы еще написать политическую сказку на манер предвыборной сказки Хамовского, где он изобразил своего противника муравьиной маткой и выставил на смех. Написал, конечно, не мэр, а твой любимый Квашняков, но это к делу не относится. Об этом мало кто знает: подписано псевдонимом.
– Хорошая сказка, – вспомнил Алик. – Народ зачитывался. Мне кажется, она сильно увеличила его шансы на победу.
– Ты напишешь продолжение, – сказал Сапа. – Это серьезный ход.
Сапа в этот момент думал не об Алике, его интересовало то, как больнее ударить по Хамовскому, не оценившему его.
«В воровстве идей противника есть убийственная пикантность, – размышлял он. – Представляю, как Хам разозлится, когда увидит, что его сказку используют против него самого. Это будет удар по яйцам».
– Но это чужое произведение, – засомневался Алик.
– Не бойся, авторство не оспорят. Было бы лучше, если бы ты подписался тем же псевдонимом, которым подписана старая сказка, – рекомендовал Сапа, размышляя о том, что так можно вбить клин между Хамовским и Квашняковым, сочинившим сказку.
– Я подумаю, – ответил Алик, но сразу решил не использовать последний совет Сапа, потому что дорожил своим именем и отдавать свой труд в чужие руки не хотел.
– Жалко, что ты не генеральный директор, – продолжил Сапа. – Для успешных выборов хорошо быть генеральным.
– Генеральным директором чего? – спросил Алик.
– Неважно чего. Важно быть генеральным. Должность броская весу придает, – ответил Сапа. – Тогда ты мог бы говорить о рабочих местах. Мэр был генеральным директором общества «Экология». Не важно, что предприятие бедное и сам он в старом пальто ходил, главное – должность солидная. Он к выборам серьезно готовился и умно поступал. Дни рождения нужных людей записывал и не забывал поздравлять. Он провел много собраний на рабочих местах. Так что работа тебе предстоит большая…
В конце беседы Алику казалось, что он дружит с Сапой много лет, и его потянуло на откровение:
– Решил Квашнякову, редактору нашему, удар нанести…
– Назначение Квашнякова – моя ошибка. Это я на третий день понял, – перебил Сапа. – Он оказался не таким, каким я его представлял…
– Хочу разбросать по городу такие объявления, – объяснил Алик и достал захваченный с собой листок с текстом.
Сапа прочитал, довольно заулыбался, но не одобрил:
– Я бы не рекомендовал. Дурно пахнет и может плохо кончиться.
– Мне все равно, как это кончится. Это мой ответ…
***
До следующей консультации у Сапы Алик выпустил на принтере небольшой тираж эротических листовок, поздно ночью расклеил их на всех столбах объявлений и, прогулявшись по подъездам, разбросал оставшиеся по почтовым ящикам…
Еще до обеда следующего дня у всех сотрудников редакции газеты маленького нефтяного города были сняты отпечатки пальцев, потому как Квашняков подозревал только своих подчиненных, в особенности Алика. На Алика грешили и остальные думающие сотрудники редакции, но единственные отпечатки пальцев, найденные на листовках, совпали с пальчиками сторонника Квашнякова – Посульского, мужа Посульской – ответственного секретаря газеты. Он обнаружил листовки рано при выходе на работу в почтовых ящиках своего подъезда, быстро пробежался по соседним подъездам, собрал, сколько мог, и передал жене, но наследил…
Алик смотрел, слушал и радовался тому, что предусмотрительно работал в перчатках, и тому, что по городской администрации ходили слухи не о пятистах выпущенных им листовках, а о тысячах и тысячах. Такого эффекта он не ожидал.
– Что происходит? Какие объявления? – обеспокоенно спрашивал Алик, излучая негодование происшедшим, но в душе витала другая атмосфера. Он готовил продолжение, потому что Квашняков не выглядел поверженным. Газетно-статейные последствия: временный мозговой эффект и неизменная явь – Алика теперь не удовлетворяли.
«Наверное, слабоват текст, – размышлял наш герой. – Тираж невелик – всего несколько сот экземпляров. А что если выпустить разъяснение Квашнякова по поводу первых листовок? Мол, разгневан клеветой, появившейся на столбах и в почтовых ящиках, хочу оправдаться перед жителями. Нет ничего смешнее оправдывающегося человека. Раз оправдывается – значит, виноват. Так люди подумают».
Алик печатал с увлечением, и из-за курсора, мигавшего на экране компьютера, выскакивали следующие слова:
«Уважаемые горожане!
Спешу сообщить, что в листовках, разбросанных недавно по почтовым ящикам, про меня сообщалась чистая неправда. Я никогда не руководил клубом голубых в соседнем городе и не собираюсь его организовывать здесь. Но, с другой стороны, не хочу сказать, что я против половых связей с мужчинами, просто считаю это личным делом каждого. У меня есть друзья, любимые мужики. Например, мэр. Но между нами ничего такого. Это все, что я хочу сказать. Насчет организации клуба голубых прошу больше не беспокоить.
Редактор газеты Квашняков».
На этот раз Алик с Сапой не совещался. Он вышел на почти безлюдные улицы примерно в час ночи и в одиночку примерно за четыре часа разбросал тысячи листовок по тысячам почтовых ящиков. Редкие прохожие не обращали на него внимания, как и встречные наряды милиции. Произошла только одна непредвиденная случайность: на выходе из подъезда Алик встретился лицом к лицу с каким-то мужчиной, подозрительно на него глянувшим. Но Алик не огорчился, поскольку одежду подобрал для акции самую старую, давно не ношенную. Лицо прикрывала пушистая шапка-ушанка, поскольку на дворе минусовал холодный декабрь, такой, что минут через пять пребывания на улице немели и просили гусиного жира открытые уши и нос.
Нахальство и уверенность покинули Квашнякова. Утром он не появился в редакции, потому как на две недели угодил в больницу, и до Алика дошли слухи, что с больничной койки он грозил мэру: если не найдут виновника, то уйдет из города. «Слава богу», – сказал про себя Алик. Он был удовлетворен. Ответ казался адекватным и перспективным.
Но непредвиденная случайность произошла не одна. Когда Алик выходил из подъезда Сапы после очередной политической консультации, его узнал заместитель мэра, Лизадков, и доложил своему начальнику.
***
Лизадков был новой и в то же время старой фигурой в городской администрации. Глуповатые на первый взгляд кругленькие глазки-буравчики, выглядевшие мелковатыми на круглом лице, как две оливки в большой тарелке, смотрели остро и насквозь. Прическа под церковного служку. Быстрая, аккуратная и тихая походка исполнительного чиновника. Он еще при Главе Бабии, будучи его приближенным замом, занимал нишу «серого кардинала». Именно через него Алик подписывал договора на сотрудничество с городской администрацией три года назад. Лизадков казался ему специалистом по управлению людьми и ситуациями.
В период предвыборной кампании мэра была опубликована сенсационная информация о покупке квартиры за счет городского бюджета и последующем ее дарении ближайшему сподвижнику Бабия. Такая информация могла исходить только из самой городской администрации, за обладание бюджетом которой и шла борьба. Кто-то предал в команде Главы. Но кто? После победы мэра на выборах примерно год про Лизадкова ничего не было слышно, потом он вдруг стал начальником Управления капитального строительства, учреждения с большими возможностями по краже денег, затем – опять заместителем мэра города. Он единственный из команды Главы, вернувшийся на свое место при мэре. «А ближайшее окружение мэра составляют люди, в свое время помогавшие ему», – рассуждал Алик.
ОШИБОЧНОЕ ПОДОЗРЕНИЕ
«Если бы все безвинно загубленные души, обитающие в небесах, обрели телесную плотность, то свет бы померк»
Обе двери в кабинет Хамовского были плотно закрыты. Секретарша не пускала к нему никого. За т-образным столом между Хамовским, Лизадковым и Квашняковым шел энергичный разговор с нецензурными ругательствами и нелицеприятными эпитетами, которые мы не будем приводить.
– Алик не мог такое придумать! Не мог! У него мозгов не хватит. Это идея Сапы! Несомненно! – доказывал Лизадков.
– Придумать комбинацию с листовками и масштабно ее осуществить один человек не мог. Тут я с тобой согласен, – кивнул Хамовский. – Хотя Квашняков утверждает, что листовки написаны в стиле Алика. Так?!
– Да, да! Он стервец писал! Я его сразу раскусил, – заикаясь от волнения заговорил Квашняков. – Только, пожалуйста, избавьте меня от мужиков. Не дают работать. По объявлениям так и лезут. Посмотреть, видите ли, на голубого хотят. Цирк что ли?
– Ты бы, дурачок, попробовал, пока лезут, а то, может, не доведется, – подшутил Хамовский.
– Вы скажете?! Не надо такого, – отрезал Квашняков. – А этого Алика, суку, извести надо. Его работа! Задницей чую!
– Может, он их и написал, – согласился Лизадков. – Но вы смотрите, как все закручено! Сначала одна волна! Казалось, все! Но она была задумана лишь для того, чтобы Квашнякова прихлопнуть второй волной! Это политический ход! Алик в таких делах – дилетант.
– Значит, Сапа – вдохновитель этого мероприятия. Такой вывод напрашивается, – утвердительно сказал мэр.
– Да, и если мы принимаем эту версию, то все встает на свои места, – горячо воскликнул Лизадков. – Алик написал листовки, как говорит Квашняков. У Сапы при отделе есть водитель. На его машине они развезли листовки по местам. У Сапы достаточно друзей. Они все вместе разносили листовки по подъездам. А это уже заговор! Они что-то замышляют!
– Скорее всего, ты прав! – согласился Хамовский. – А какая цель? Сапа на такое дело не пошел бы просто так. Как думаешь, Квашняков?
– Мстят падлы! Одного не назначили, другого отодвинули! – крикнул Квашняков. – Давить, как бешеных клопов. А Алик! Вот урод! Из моей руки хлеб жрет и меня же. В редакции подо мной же работает! Отдайте его мне, мужички…
– Уймись! Ты что офонарел! Какие мы тебе мужички! Забудь про объявления, забудь! – рявкнул Хамовский. – Успокойся. Отдохни и наведи порядок в коллективе. Все в твоей власти. Лизадков, продолжай.
– Цель заговорщиков очевидна – захват власти, – ответил Лизадков. – На первом этапе они хотят заставить Квашнякова уйти с должности редактора. Алик стремится в городскую Думу. Но я думаю, что Сапу городская Дума не устроит. Цель, скорее всего, ваше место – кресло мэра. До перевыборов чуть больше года.
– Ты думаешь меня можно сместить? – обеспокоено спросил Хамовский.
– Сложно, но при соответствующем финансировании можно, – без мельчайшего признака сомнений ответил Лизадков.
– Борьба за мое кресло потребует много денег, – напомнил Хамовский. – Когда я избирался, все было проще. Народ хотел перемен, а на меня работала сильная команда.
– А вы не задумывались, что они могли заручиться поддержкой нефтяников, «СНГ», Генерала? – спросил Лизадков. – С чего они такие храбрые?
– Ты прав. Алик деньги любит и не стал бы даром работать. Сапа тоже, – согласился Хамовский. – Надо уделить бунту больше внимания, а Квашнякова поддержать и помочь! В администрации мозгов больше – массой задавим.
– Спасибо, – поблагодарил Квашняков. – Мои мозги не забывайте, плюсуйте.
– Квашняков хорошо себя показал, – согласился Лизадков. – За те месяцы, как он стал редактором, в газете стало меньше критики и пасквильных статей. Не то, что при Мерзлой. Он правильно понял задачу. Нам не надо людей тормошить. Чем спокойнее, тем лучше.
– Все! Занимайтесь этим делом, – завершил беседу Хамовский. – О том, что происходит, регулярно докладывать.
***
Москве не было дела до отдаленного маленького нефтяного города, хотя федеральные учреждения в нем имелись: прокуратура, суд, милиция… Москва собирала большие налоги с продажи нефти, а зарплаты в федеральных учреждениях нефтяного города, кормильца России, были до того невелики, что их начальники регулярно бегали в городскую администрацию за деньгами. Строго говоря, Хамовский не имел права финансировать федеральные учреждения, но какое ж это нарушение закона, когда и суд, и прокуратура согласны сотрудничать и сами просят? Хамовский давал деньги, но требовал уважения к своим маленьким просьбам что-то прикрыть, что-то возбудить.
– Активнее надо искать тех, кто листовки разбросал! – грубо урезонил он начальника милиции на планерке. А дальше по цепочке: от начальника – к замам, от замов – к исполнителям.
Алика, Сапу, а также всех возможных участников подпольной ячейки стали по очереди вызывать на допрос в серое капитальное здание, пропитанное горем, лицемерием, бездушием – всеми тяготами человечества. Алику оно казалось клеткой с хищными зверями, как в цирке. Человека запускают в клетку, и хищники его сожрут, если он покажется им доступным куском мяса, оставят в покое, если несъедобен или такой же…
– Вы еще не нашли того, кто распространил эту гадость? – спросил Алик у следователя сразу, как зашел в кабинет.
– Нет, – ответила следователь – приятная пухленькая женщина с добрыми глазами.
– Надо обязательно найти. Вылить столько грязи на редактора газеты! Это нехорошо, – продолжил Алик, прекрасно понимая, что за добрыми глазами любого милиционера таится одно стремление – любыми методами разоблачить подозреваемого, а подозреваемым был он сам.
– Листовки направим на стилистическую экспертизу, – сказала следователь Алику, внимательно изучая его реакцию.
– Правильно, но экспертиза не доказательство. Стиль можно подделать, – с сожалением произнес Алик. – Вы не могли бы показать листовку. Все говорят, говорят, а я и не читал.
Следователь положила на стол небольшой мятый листок бумаги. Алик сделал внимательное изучающее лицо.
– Такое мог написать кто угодно. Возможно, это выпад со стороны нефтяников. Они не в ладах с городской администрацией, вот и решили подрубить ключевую фигуру – редактора городской газеты, – предложил версию Алик.
– Нет. Квашняков уверен, что это кто-то из своих постарался, и мы склоняемся к тому же мнению, – ответила следователь. – У вас нет никаких предположений?
– Я знаю, Квашняков подозревает меня, – доверительно сказал Алик. – Но это полная чушь. Накануне выборов мне уголовный скандал не нужен.
– Скажу по секрету: дело может принять необычный поворот, – интригующе заговорила следователь. – Следствие выяснило, что Квашняков на старом месте работы уже занимался изготовлением якобы сторонних, компрометирующих объявлений на самого себя. Он тогда участвовал в выборах и хотел создать себе ореол жертвы, вызвать сочувствие избирателей. Квашняков имеет опыт аналогичных провокаций. Возможно, он хочет, используя старые наработки, закрепиться в кресле редактора…
«Вот так номер! – мысленно восхитился Алик неожиданной находке. – Это же идеальная защита – сам дурак, и все тут».
– Такого быть не может, – сказал он однако. – Квашняков – человек интеллигентный. Стихи пишет, прозу. Он не способен на подобное. Я не верю.
– Не хотите верить – не верьте. Но это факт, – сказала следователь…
По этому поводу Алик с Сапой выпили по чашке чая вприкуску с радостным смехом, но при следующей встрече веселья поубавилось. Читатель, пожалуй, будет удивлен, что уже второй раз подряд на столе у Сапы стоял чай, а не водка, к которой Сапа испытывал магнетическую склонность еще несколько лет назад. Виной превращения пьяницы в трезвенника явилось стремление достичь тонкой психической настройки, магического состояния, при котором предвидение будущего и даже его предопределение и влияние на него стали бы возможными – для исключения прогнозных ошибок, подобных тем, что случились в трагических для Сапы советах Хамовскому. Не смейтесь, рациональный Сапа верил во влияние потустороннего мира на реальный, верил в возможность его использования. Но вернемся к грустному чаепитию.