Имеет значение только след, оставленный на земле, но там, где ходят все, след конкретного человека теряется, вытаптывается. Чтобы оставить настоящий след, надо шагнуть в сторону, как это Алик делал уже не раз. Как он это сделал тогда, на снегу, нарисовав нехорошее слово. И народ сразу сошел с колеи. Связываться с силовиками опасно, Алик знал на примере Тщеслава, но появилась возможность. Возможность сделать бытие интересным, и в сердце Алика вселилась безудержная радость, воздух посвежел, чувства обострились. Через несколько лет он уже не мог объяснить себе, что с ним произошло, но в тот момент пришла решимость выпустить статью без участия главного ее инициатора. Его гнало вперед любопытство и желание жить.
«Да идет он на хрен, – порекомендовал Алик себе. – Предпринимательство, может, и мое будущее. Я не должен отказываться от его обустройства, если какой-то трус сболтнул правду и испугался собственных слов. Мое дело использовать шанс исправить это общество. А там будь что будет. Мерзлая знать не будет, что Юрий отказался от своих слов».
Так вышла статья «Сила действия равна силе противодействия», посвященная проблемам предпринимательства. Она изменила всю последующую жизнь Алика.
***
Реакция на статью была ощутимой. Нет, благодарные читатели не звонили в редакцию газеты маленького нефтяного городка, спеша поблагодарить за смелость. Ни один предприниматель из их многочисленного числа не прибежал в редакцию, чтобы пожать руку автору за заступничество, не говоря уже о том, чтобы подсластить автору жизнь хотя бы коробкой конфет. Похвалил статью только адвокат Кошмарин, заявив:
– Ты попал в точку, в змеиный клубок.
Заявил о желании встретиться один обиженный полицейский:
– Правильная статья. Могу еще кое-что вам рассказать…
С другой стороны, первым из неприятных событий, происшедших как следствие, стал визит рассерженных сотрудниц налоговой инспекции, нахлынувших в редакцию с проверками. Они обнаружили много ошибок в ведении бухгалтерской документации, выписали штрафы и так сильно напугали Мерзлую, что на протяжении всех последующих лет в газете эту организацию больше не критиковали. Более того, с этого момента Мерзлая поручила Алику, как виновнику инцидента, сотрудничать с налоговой инспекцией и писать о ней все, что попросят. Естественно в радужных тонах.
Согласие далось не просто.
«Тут либо с работы уходить, чтобы у инспекции не было повода долбить редакцию, и таким образом лишить себя интересной жизни и успеха в других статьях, либо идти на компромисс с надеждой на продолжение и возможный выигрыш в будущем, – размышлял Алик. – Налоговая инспекция может в такие долги редакцию загнать, что зарплаты не увидишь. Придется закрыть глаза на их произвол. Куда деваться? Это часть жизни. Лучше пожертвовать частью, чем всем…»
***
Осерчал и Семеныч, когда ему рассказали про статью. Планерка сотворилась жаркая.
– Надо эту сволочь в камеру и там хорошенько обработать! – рычал Семеныч, энергично подергивая кулаками.
Преисполненный возмущения, он откинулся назад, на спинку стула, оттолкнулся ногами, намереваясь качнуться на задних ножках, но не соразмерил усилия и упал бы спиной на пол, если бы не выпрямил мгновенно ноги и не уперся носками ботинок в столешницу снизу. Стол от удара подпрыгнул. Семеныч вернулся в исходное положение и закричал:
– Садить и только садить, пока мир не перевернулся…
– Не за что, шеф. Все проверили. Ни одной зацепки, – пищали подчиненные. – Он, гад, не предприниматель. Не торгует, не ворует, налоги уплачены, даже за квартиру вовремя платит. Мерзавец, одним словом.
– Так подбросьте ему наркотики в машину. Мне вас учить надо? Машины возле подъездов беззащитно стоят, даже пацаны вскрывают двери и магнитолы тырят. В вас же ментовская закваска.
– Эта падла даже машины не имеет. Урод какой-то.
– Как не имеет? Его статейка явно заказная, наверняка, кучу деньжищ получил. Вот только от кого? На взятке его поймайте.
– Шеф, левые платные статейки он пишет. До денег жадный, но осторожный. Неуловим. Долгая песня. Слюной захлебнешься, пока съешь…
– Тогда заприте его в камере просто так. Палками обработаем, сам придумает, в чем виноват – воображение у него функционирует…
– Шеф, не горячитесь. Все-таки – пресса. Шум поднимется. Надо кончать цивилизованно. Давайте законным путем…
Исковое заявление в суд составляли впопыхах, и получилось оно легкомысленным, поскольку Семеныч в порыве чувств раскритиковал в нем не статейные цитаты, а те действительные моменты работы налоговой полиции, которые, как он думал, в статье были затронуты (вот уж точно: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать):
«…было опубликовано, что отдел налоговой полиции – это «узаконенный рэкет», что сотрудники налоговой полиции берут на рынке бесплатно товар и лиц, которые не дают его бесплатно, привлекают к административной ответственности. Кроме этого, якобы, работники налоговой полиции также приобретают товар по закупочной цене. Все эти высказывания являются личными умозаключениями корреспондента. Прошу обязать газету опубликовать опровержение фактов, изложенных в статье».
***
Можно было бы посмеяться над Семенычевой писулькой, но Алик понял, что ему нечем доказать случай в магазине «Штиль», коему он был свидетелем. Парадокс состоял в том, что можно видеть и слышать все, что угодно, но для суда этого вроде как не было. Ситуация не памятник, к ней не подойдешь спустя время и не перечитаешь надгробную надпись. Она не кинофильм, который можно перемотать, пересмотреть и, указав пальцем в нужном эпизоде, в нужное место, сказать: «Смотри. Вот оно!» В реальности момент прошел и его нет. Если не запасся доказательствами, что Нечто вообще существовало, то любая, образно говоря, собака может возразить: «А ты докажи, что я лаяла и мясо воровала. Я вообще мясо не ем и не лаю. Голословные утверждения! Голословные утверждения! Гав! Гав!» Она может опять схватить кусок мяса со стола, унести его в свою конуру, злобно поблескивая оттуда глазками и скаля клыки, тявкать: «Голословные утверждения! Голословные утверждения!» Возразить нечем, если под рукой нет диктофона, видеокамеры или фотоаппарата.
Обращение к адвокату Кошмарину было для Алика вынужденной, но приятной мерой. Кошмарина он любил. Этот адвокат обладал проникновенным умом и широкой эрудицией, благодаря которой мог говорить на любые темы. Внешне это был представительный мужчина, каких много, но с очень живым, хитрым и переменчивым взглядом. Когда он взывал к справедливости, то его взгляд становился страдающим, будто он сам сердечно переживал за дело, его не касающееся. Когда он рассуждал на общеполитические темы, то взгляд становился чрезвычайно осмысленным, въедливым, вызывающим на спор и одновременно утверждающим бессмысленность этих споров. Как любой адвокат, он защищал всех, кто платит, и мог добиться смягчения приговора или его отмены как самому мерзкому и кошмарному убийце, так и вполне порядочному человеку. Данная всеядность Кошмарина была неприятна Алику, но она не перевешивала яркости личности адвоката.
Застать Кошмарина в небольшом, скудно обставленном кабинетике юридической консультации было непросто: вечно в разъездах. На двери часто белела бумажка с текстом, предупреждающим об отсутствии. Алику повезло. Когда он шел по коридору, впереди приметил спину человека с портфелем, имевшего поразительно знакомые повадки. Кошмарин! Адвокат тоже обрадовался. Он открыл дверь, приставил портфель к столу, сел на простенький деревянный фабричный стул.
– Давненько, давненько. Каким ветром? – спросил он.
Алик изложил. Кошмарин, обильно испуская удушливый для носа нашего героя сигаретный дым, по-дружески посоветовал:
– Сходи к директору магазина «Штиль». Пусть выступит на суде и подтвердит, что налоговые полицейские брали у нее товар.
– Вы что, Владимир Николаевич?! Не пойдет она в суд…
Про директора магазина «Штиль», Серафиму, Алик знал многое. Во-первых, она была не в фаворе у мэра города, поскольку выступала на стороне его противника Бабия в схватке за власть в маленьком нефтяном городе. Отсутствие покровительства не самая большая беда. В то время у властителей нефтяных городов было принято вызывать своих беззащитных противников к себе в кабинет и пугающе резким голосом произносить, срываясь на крик:
– Сутки на сборы и чтобы тебя здесь не было!
Серафиму пока не трогали, поэтому она старалась быть ниже ягеля, чтобы не дай бог. Но это один момент. Второй состоял в том, что она знала, какова бедная жизнь, погуляла, потеряла здоровье, встретила хорошего молодого человека, с которым начала новую семейную жизнь и коммерческое дело. Слишком дорого обошлось счастье, чтобы ставить его под угрозу нападок налоговой полиции и власти.
– Тогда только один выход: встретиться с ней, разговорить, накрутить скрытую запись, – генерировал советы Кошмарин. – Вы, журналисты, имеете право на скрытую запись для защиты, так сказать, общественных интересов. Ну, общественные интересы доказать легко. Только не забудь: надо составить список вопросов, которые ты будешь задавать. Акцент – на то, почему полицейские забирали товар.
– Попробую, Владимир Николаевич, – ответил Алик и стал обдумывать подробности предстоящей операции.
С Серафимой отношения были. Алик на механической печатной машинке «Березка» набил вполне сносную рекламу для парфюмерии, продававшейся в ее магазине. Рекламу подали, как самую обыкновенную статью журналиста, на целую полосу, да так красиво, что народ живо кинулся в «Штиль» скупать подарки, стоившие в близлежащих магазинах значительно дешевле. Серафима не обидела деньгами и даже дала два фигурных флакона отменных духов, которые Алик тут же подарил Марине. В общем, если бы он подошел к Серафиме просто поговорить на разные темы – это не выглядело бы подозрительно. Таков был плюс.
«А если закосить под дурака, то все, несомненно, получится. Надо просить ее заступиться за меня, рассказать правду на суде. Пусть она думает, что я всерьез на это рассчитываю. Она, конечно, откажется, но вынуждена будет оговорить детали дела», – поставил завершающую точку в ходе своих размышлений Алик и принялся готовиться к операции.
На обшлаге рукава своей любимой коричневой куртки из свиной кожи он закрепил чувствительный выносной микрофон так, чтобы его можно было скрыть под ладонью, прокинул шнур через рукав к диктофону, уложенному в карман брюк. Эта незатейливая комбинация из трех компонентов: маленький микрофон в руке, длинный шнур, диктофон – давала Алику возможность произвести запись как можно ближе к лицу говорящего, с высоким качеством звука. Если партнер по тайнописи сидел за столом, то Алику ничего не стоило вытянуть руку. Если это была продавщица в киоске, то он засовывал руку в окошко. Если он сидел рядом с интересующей его личностью, то по-дружески клал руку на спинку стула, позади этой личности. В общем, действия производились разные, но все они связаны с манипуляциями руками, на которые люди обычно не обращают внимания.
Люди любили говорить все, что душе угодно, видя перед собой очкарика, строившего из себя умного, а на самом деле глуповатого, на их взгляд. Алик, зная это, давал противникам преимущество в игре, убаюкивал и делал уязвимыми. Неприятель раскрывался порой более, чем рассчитывал Алик. До такой технологии он дошел своим умом и был рад подтвердить ее правильность, читая «Трактат о военном искусстве» какого-то древнего китайца:
«Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко;…заманивай его выгодой; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если враги дружны, разъедини…»
Такие изречения Алик не пропускал, и они кирпичиками укладывались не только в памяти, но и в характере. Знания были помножены на божеские актерские способности, и Серафима наговорила достаточно, чтобы Семеныч отозвал исковое заявление. На такое решение оказало влияние и то обстоятельство, что Семенычево дело по привычке взялась рассматривать судья Краплевко. Но если до этого момента никто не знал, что ее дочка работает в налоговой полиции секретарем, и удивленно разводили руками, когда проигрывали выигрышные дела, то в этот раз такого не получилось. Алик подготовился к суду основательно и не только был готов предъявить эту информацию, но сделал так, чтобы об этом узнали его противники. Было и еще одно обстоятельство, помешавшее Семенычу отличиться на судебном поприще. Во время судебного процесса у него появились более горькие заботы…
***
Газета маленького нефтяного города была в то время завидным исключением из множества других изданий. Несмотря на то что ее финансировала городская администрация, политику издания хаотично определяли журналисты. Редакторша Мерзлая лавировала между руганью в главных кабинетах администрации и скандальными выходками уверенных в своей талантливости корреспондентов, болезненно воспринимавших маломальскую правку собственных текстов. Со временем, конечно, ведущие чиновники администрации обломали бы и обработали редактора, и в свою очередь сила редакторской власти, несомненно, подмяла бы подчиненную солому, но Мерзлая пробилась в депутаты. Она обещала гласность и была совестливой до смешного – старалась исполнять.
В газете появлялись расследования, ехидные переписки между Аликом и ведущими руководителями маленького нефтяного городка, едкие статейки на злободневные темы. И все без задания редактора или чиновников, а по единственному хотению пишущих. Причем стрелы печатного слова иной раз летели в самих кормильцев городской газеты – чиновников. Но кому объяснишь такие дела? Не поверят. Ведь обычно: кто платит, тот и музыку заказывает. Редактор, как пастух, гонит журналистское стадо по избранным информационным лугам. Но так стало чуть позднее. В то время, о котором ведется рассказ, журналисты публиковали почти все, что хотели. Так продолжалось пять лет от начала. В общем, публикацию в городской газете статьи «Сила действия равна силе противодействия», атакующей налоговые органы и написанной Аликом по собственному желанию, Семеныч воспринял как позицию городской администрации…
СИГНАЛ
«Быстрее всего человек под действием кнута или скипидара»
Примерно в это же время Семеныч ждал новоселья. Нынешнее помещение налоговой полиции на первом этаже старого двухэтажного дома опостылело. На втором этаже, то есть потолке федеральной структуры, скрипели половицами заурядные жильцы. Они топтались, как начальство, эти примитивные налогоплательщики. Начальство всегда сверху – эта азбучная истина карьерной лестницы, входившая в противоречие с реальность, не давала Семенычу покоя. Он ждал старта к переезду своей силовой конторы в домик, изначально проектировавшийся под детский сад. «Вот там будет тепло и уютно. Детям и налоговой полиции – самое лучшее. Так и должно быть», – размышлял он. Но вот закавычка: хоть пистолетов в его конторе наличествовало достаточно, стартовый выстрел должен был исполнить чиновник администрации города.
Аккуратненькая трехэтажка, расположенная рядом с небольшим красивеньким магазинчиком, «Минимаркетом», одним из действующих денежных насосов бывшего начальника отделения рабочего снабжения маленького нефтяного города, а впоследствии сказочно разбогатевшего предпринимателя Сергея Хапалы, действительно была неплоха. Детки там могли бы взрослеть вполне, но рождаемость упала благодаря медвежьим заботам Правительства России о подъеме экономики, и депутаты городской Думы маленького нефтяного города решили отдать часть трехэтажки налоговой полиции при условии финансирования ее строительства. Налоговая полиция за весь срок строительства здания внесла чуть больше одного процента от требуемой суммы, но Воровань нисколько по этому поводу не беспокоился, поскольку считал, что уважение к всероссийской силовой структуре перевесит любые местнические договоры…
И вот Семеныч сидел в своем кабинете и размышлял о приятном – о переселении, которое наверняка подхлестнет творческое воображение и позволит реализовать еще несколько денежных операций для покупки квартирки в районе тюменского железнодорожного вокзала.
Он любил Сибирь и не собирался менять ее на Москву. Зачем бросать обжитые норы ради того, чтобы очутиться средь великого множества других пауков, уже полностью поделивших территорию и добычу? В столице придется опять пробиваться, быстро шевелить ножками. В Сибири спокойнее. Семеныч мечтал: он брел по бескрайней сибирской тайге и срезал золотые грибы, которых было видимо-невидимо, и все грибные поляны помечены вешками с названиями предприятий. Он складывал необычные грибы в добротные льняные мешки, в каких обычно размещалось пятьдесят килограммов сахара. Мешки аккуратно скидывал в багажник машины. И вот когда места в багажнике оставалось всего под один мешок, а Семеныч наткнулся на богатейшую златогрибную поляну и уже подсчитывал, сколько грибов можно положить в салон машины, его мечты прервал осторожный стук в дверь.
– Заходи, – недовольно прикрикнул он.
Забежал Тыренко, чрезмерно взволнованный, с раскрасневшимися щечками:
– Анатолий Семенович! – заговорил он, слегка подвывая. – Ведь что делают…
– Не тарахти. Рассказывай дело…
– Депутаты, падлы, сейчас заседали и порешили вернуть нашу трехэтажку, на которую мы так надеялись, детям, из которых еще хрен знает что получится. Мы-то уже готовые значительные люди, и нас кинули…
– Как? Мы ж бюджет пополняем денно и нощно, – неуверенно сказал Воровань, но вспомнил о деньгах, полученных вчера от очередного запуганного предпринимателя, и его голос опять обрел твердость. – Пополняем бюджет даже по вечерам!
– Все так, Анатолий Семенович, а депутаты лапы подняли за то, чтобы создать в нашей трехэтажке центр творчества подрастающего поколения. Мало того, что их, недоумков, народ выбрал, так они еще и пакостят.
– А нас куда?
– Нам предложено занять освободившуюся пристройку к жилому дому, где раньше располагался «Сбербанк».
– Суки, суки, суки! – закричал Воровань, топая крепкой ножкой по полу. – Они знают, кто в банке верховодил. Шершень! Он основал один из первых коммерческих магазинов города с самыми высокими ценами. Директорствовала его жена. Банк под руководством Шершня постиг финансовый крах. Слишком много кредитов роздали без гарантий возврата. Ясное дело: Шершень в этом поучаствовал. Как он мог оставить женушкин магазин без денежной поддержки?! Не брезговал и липовыми сделками. Скандал грянул громкий. О нем не писали в газете. Такими аспектами боялись интересоваться. Это сейчас расписались, даже на нас перо подняли. А тогда сидели тихо, как мыши, хоть в их газетенке работала жена заместителя Шершня и все знала. Когда банк без надежды на спасение разорился, первый «Мерседес» в городе, купленный для банка, бесследно исчез, попрятались должники. Заместитель Шершня продал квартиру и машину, чтобы остаться на свободе. Сам Шершень исчез, и теперь нас в его здание! Это же намек, что, мол, и мы такие же, что, мол, и мы так же кончим…
– Анатолий Семенович! – забубнил испуганный Тыренко. – Может, все не так плохо…
– Я этого не потерплю! – забасил Семеныч, глуша слова своего заместителя. – Всех на внеочередное собрание!..
Он глядел, как его подчиненные проскальзывали в кабинет, тихонько рассаживались, и копил в душе горестную тираду, вылившуюся вдруг в жутко разоблачительную речь, забродившую на презренной, но частой в употреблении закваске – зависти. Не по размаху Ворованя было низкопробное помещеньице, и он устремлял завистливые то взгляды, то слова в сторону налоговой инспекции.
УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ
(Лекция «О женщинах», подготовленная мужиком для мужиков)
Я давно наблюдаю за женщинами, и вот что оказывается. Сильно мы отличаемся от них, господа мужики, и не только по половым признакам, усложняющим нам танцульки. Женщины чистоплотнее нас. От мужика – мужиком пахнет, а от женщины – женщиной. Чувствуете отличие, даже без конкретного определения? Чувствуете. Они пролетают мимо, принося легкое дуновение ветерка с ароматами духов. И надо сказать, иной раз занюхаешься…
Они чаще нашего брата причесываются, стригутся и притом что вроде бы больше травмируют волосы – меньше лысеют. Парадокс. Ведь и химия, и высокотемпературные бигуди, и фены… Им все нипочем. Эстетично и привлекательно получается, надо сказать. А вот еще парадокс: они носят юбки, их ножки открыты для внимательных глаз, обдуваются прохладным ветром и кусаются морозом, но на ногах-то пушистости куда меньше!!! К чему я? Да к тому, что мы страдающая часть человечества от рождения!!!
Приглядитесь, как они радуются. Их улыбки действительно согревают, в отличие от мужских. Действие одно и то же: растяжение губ, но разительный контраст! Конечно, улыбка улыбке – рознь, и за ней иногда скрывается чувство превосходства или каверза какая. Но за их улыбку прощают. За нашу – нет. Скажу более: не дай бог, если женская улыбка пропадет. Это хуже испортившейся погоды.
А одержимость красками, мазями и еще бес знает чем!? Женщины слетаются к парфюмерным витринам, как птички на корм, буквально все. Вспыхивают глаза, разглядывающие какие-то блестящие безделушки, флакончики с жидкостями, тюбики. Разве наше сердце хоть что-нибудь трогает так, ну кроме денег, конечно, и еды?
А как они одеваются! Если женщина в брюках, то на них нет пузырей на коленях и засиженных складок. Они, как солнце, приходят в дома и на службу, и тепло разливается внутри от взгляда на них, и настроение молодецкое появляется. От визита мужика такого ощущения нет. А легкая их походка!? Не то что мы ходим, словно бычки сигаретные топчем.
Они не так слабы, как кажется. Смотришь, такая милая, такая миниатюрная, а в каждой руке по огромному пакету. Приглядишься – знакомая. Подойдешь, поздороваешься, поговоришь на разные темы, а она улыбается, вежливо отвечает и сумки в руках держит. На лице ни капли усталости. А в пакетах все для кого? Неужели для нее – такой фигуристой и приятной? Конечно, нет. Для своего нашего брата старается, для детушек. И хочется с ней подольше поговорить, чтобы узнать, как долго она сумки-то продержит. Но распрощаешься, смотришь вслед, а она с поклажей дальше идет своей легкой походкой, будто в каждой руке по букету цветов.
Знаете, что еще заметил. Быстрее они наклоняются. Если выронит дама, например, сотню из кошелька, то иной раз не опередишь. Хотя по этикету надо. И хочешь помочь, подобрать купюру, потянешь руку, но нет, ладонь с аккуратными наманикюренными ноготками ее быстрее ухватывает. Жаль.
А женская интуиция? Пока до мужицкого разума дойдет, женщина сердцем узнает. Они предчувствуют! Факт, что большинство ясновидящих – женщины. Пока мы составляем бытовое уравнение, они в уме имеют решение. Мы думаем, что женимся на них. На самом деле нас выбирают в мужья, а мы лишь решаем «быть или не быть». Нами управляют, отдавая нам то, что мы хотим. Они очень умные, хотя нам приятно думать иначе…
Они нам готовят кушать, стирают, гладят рубашки, убирают в квартире, а мы их поучаем и ворчим. Может, мы и правильно делаем, но… в итоге живут они дольше нас. И намного. В России в среднем – на добрый десяток лет! И кроме того сегодня они без нас могут продлить род людской, а мы без них – нет. И есть еще один повод для пессимизма.
По статистике мы пошли на убыль при рождении, не говоря уже о том, что вечно суемся в «горячие точки», хотя не приспособлены природой для ведения кровопролития. В медицине известно, что мужики теряют сознание от вида крови гораздо чаще таких женственных женщин…
Так на ком, мужики, мир держится, кто в доме хозяин? Я боюсь дать ответ. Надо быть хитрее и напористее, чтобы сравниться с ними. Ведь не зря умнейшие мужские умы посвятили женщинам столько стихов. Они сочиняли их, когда нежнейшая часть человечества в поту занималась домохозяйством. Гении понимали, что если не дарить комплименты, не стоящие в принципе ничего, то можно потерять главное – возможность лежать на диване…
***
–…При всем природно-характерном неравенстве, – завершал речь Семеныч, – где женщины выглядят куда предпочтительнее, нас, мужиков, еще и материально обижают. Женщины налоговой инспекции работают в уютных помещениях, на первом этаже пятиэтажки, а нам, налоговым полицейским, депутаты отказали в переселении в бывший детский сад, трехэтажный, и предлагают всего лишь двухэтажное здание бывшего Сбербанка, руководство которого плохо кончило. Намекают, издеваются!!! Это над нами, налоговыми полицейскими, сильными мужиками с оружием!…
В зале нарастал возмущенный шум, сквозь который прорывали отдельные реплики:
– Приду домой, отлуплю свою, а то получается она нимфа, а я козел со свирелью.
– Этих депутатов стрелять надо и самим избираться…
– Чем же это налоговая инспекция лучше полиции?
– Хороший вопрос, – похвалил Семеныч. – Суть у нас одна, а вот отношение к нам – разное. Какие у них возможности, таких у нас никогда. На заре образования налоговой инспекции ее начальница, небезызвестная вам Вельможнова, купила за государственные деньги полтора десятка квартир и почти даром продала своим приближенным. На такую операцию она не имела законных прав. Вам не нужны квартиры?
– Нужны, Анатолий Семенович! Нужны! – хором, как по команде, прогудел зал.
– Второе, – продолжил Семеныч. – У налоговой инспекции имелся специальный фонд социального развития. Деньги из него тратились на покупку оргтехники, канцелярии и на решение прочих хозяйственных задач. Государство ликвидировало эти фонды с передачей имевшихся в них денег в федеральный центр, но Вельможнова решила, что коль деньги пропадут для города, то в каких карманах они пропадут, значения не имеет. В последний день ликвидации фонда все его деньги перечислили в специально образованную коммерческую фирму. Взамен получили устаревшую оргтехнику, но большая доля фонда исчезла в неизвестном направлении. Вам не нужны деньги, которые можно увести в неизвестном направлении?
– Нужны, Анатолий Семенович, ох, как нужны! – проскандировал зал.
– Третье. Вельможнова сумела получить от государства две квартиры бесплатно…
– Как? Такого быть не может…
– Мы тоже хотим…
– Мы готовы доказать, что мы мужики…
– Мы мужики, – согласился Семеныч. – И должны действовать по-мужицки, только тогда мы достигнем уровня женщин, всегда действующих по-женски. Не будем молча терпеть гадкие статейки, печатающиеся в газетенке городской администрации. Предлагаю наплевать на депутатов. Тьфу. Тьфу…
– Тьфу. Тьфу, – подхватил зал.
– Мужики, берем оружие, собираем веши – и по машинам. Сами возьмем то, что причитается нам по праву. На том основании, что мы мужики с автоматами и знанием налоговых проколов администрации. А если чиновники будут возмущаться, то слетят со своих теплых мест на Крайнем Севере на прохладные зарплаты в теплых краях…
ЗАХВАТ
«Сила, если не пересиливается, то покупается»
Пока полицейские грузили вещи, Семеныч размышлял о последствиях. Они виделись ему в необыкновенно ярких красках, какими горят осенью мхи и лишайники таежных лесов.
Несколькими годами раньше среди жителей еще строившегося маленького нефтяного города бытовала устоявшаяся схема поселения в новенькие дома: новоселы спешили в квартиры и быстрее меняли входные замки, давая этим мини-ремонтом знак всем проходящим, что квартира занята, потому что двери в пустующие квартиры зачастую вскрывали те, кто не имел ордера, но хотел жить комфортно. Захватчики самовольно заселялись, расставляли вещи, обживались, и это было порой навсегда. На такой исход и рассчитывал Семеныч, поэтому в занятой им части здания, являвшегося собственностью администрации города, стали обживаться без промедления…
В это время в главном кабинете городской администрации гремели ругательные речи, приближенные Хамовского выскакивали оттуда с красными, да что с красными, с малиновыми лицами, словно сгоревшими под лучами южно-морского солнца, и зажигали подчиненных. Между администрацией маленького нефтяного городка и захваченным налоговой полицией несостоявшимся детским садом курсировала служебная машина, перевозя распоряжения, заявления, приказы… Это оружие чиновников всего мира использовалось многократно, но Семеныч, смеясь, делал из писем бумажные самолетики и через форточку отравлял в последний полет. Стало не до смеха, когда он поднял телефонную трубку и не услышал гудка, а потом попросил сотрудника отпечатать на электрической машинке угрожающее письмо в телефонную компанию, но и это не получилось, поскольку исчезло электричество… Домой Семенычу позвонил прокурор Коптилкин:
– Толя! У меня письмо с требованием мэра. Просит повлиять на тебя, чтобы твои орлы освободили трехэтажку.
– Идет он на хрен. Мы давно ждали переезда, а они все отрубили…
– Анатолий Семенович, – просил Тыренко на следующий день. – Может, к мэру сходить и с ним утрясти…
– На поклон не ходил и не пойду. Я не начальник пожарной части, Поня, и не начальник милиции, Зорькин, чтобы кланяться. Я – Воровань! Я богаче, чем все они вместе взятые…
***
О конфликте между администрацией маленького нефтяного города и его налоговой полицией прослышал Алик. Публикация этой истории могла повысить его шансы в судебной борьбе с Семенычем. Встань он на одну сторону с чиновниками города, появилась бы серьезная поддержка. Он ринулся к заместителю мэра, и тот все рассказал, но с условием – публиковать, если мэр разрешит. В том, что Хамовский разрешит, Алик был уверен: как бороться за власть без поддержки журналистов? Но, к его удивлению, он оказался не прав. Хамовский запретил статью. Алик расстроился, он смотрел на исписанные листы и думал: почему? «Пожалуй, у Хамовского есть более сильное продолжение», – рассудил он и стал ждать. Но вышло опять наоборот. Освободительные начинания чиновников поутихли… Из городской администрации полетели умилительные письма Закоулкину, начальнику и другу Семенычу, с просьбой рассчитаться за занятые площади…
«Хамовский явно не хочет ссориться, – оценивал факты Алик. – Знать, ему нужен Семеныч. Хамовский доплачивает из бюджета сотрудникам всех федеральных структур, пренебрегая Конституцией России, доплачивает и сотрудникам налоговой полиции. Это понятно. Приручает. Сейчас есть возможность использовать этот хлыст. Взял бы да отменил доплаты налоговой полиции, вмиг бы успокоились. Не идет он на этот шаг. Может, боится? Мэр – руководитель большого комплекса муниципальных предприятий и боится!? Что ж, он был частным предпринимателем. Несомненно, где-то нарушал закон. Возможно, сильно. Семеныч мог знать о Хамовском компрометирующую информацию, а может, на испуг взял. Вот, мол, материал на тебя, и «бац!» папкой по столу: «Могу упрятать надолго!» Думай не думай, до правды не докопаешься, кругом тайга и люди, как молчаливые сосны. Хамовский тоже не прост, иначе не стал бы мэром…»