Пламя в парусах. Книга первая

Выгадав момент, наёмник обернулся и предплечьем свободной руки упёрся в дол клинка, готовясь принять удар на крестовину. Казалось, никаких на этот раз уловок не будет – он в своих силах уверен; готов пободаться раз на раз. Но в миг, когда нордскую сталь от волнообразного лезвия отделяло не более ладони, Сэндел вдруг отпрянул с тем проворством, какое присуще скорей скалистым кобрам, нежели человеку. На поверку, мерзавец оказался не просто ловок, но скор как проклятущая небесная молния! Хааной подобной прыти тоже никак не ожидал, а потому не успел ни отклонить удар, ни как-либо иначе среагировать. Рассёк лишь воздух, а миг спустя – принял в свою грудь ужасающее лезвие фламберга. По самые кабаньи клыки! Наёмник тому только улыбнулся, однако, как будто этой победы ему оказалось недостаточно, – навершие своего меча он ещё и в землю упёр; так, что вся эта жуткая «конструкция» осталось стоять без посторонней помощи.

Ну а сам повернулся к собравшейся толпе селян и контрабандистов и, поведя в приветственном жесте руками, расплылся в наимерзейшем своём оскале.

Кто-то бросил в него камень, удачно расквасив наёмнику нос, но тот этого как будто даже и не заметил. Продолжил улыбаться, демонстрируя залитые кровью зубы.

– Проклятье, Гайо милостивый!.. – процедил Брут, сплёвывая в грязь. – Все назад! Никому не подходить к ублюдку ближе, чем на десяток шагов! Ищите себе щиты и пики.

Признаться честно, сейчас он и сам бы с радостью бросился на наёмника, дабы голыми руками свернуть тому шею или, ещё лучше, утопить мерзавца в грязи и крови им убиенных. Однако идейка-то была так себе. Двое хороших людей уже пошли на поводу у подобного «праведного гнева», и вот чем это обернулось. И хотя оба они приходились Бруту добрыми знакомыми, правом отомстить за их гибель он сейчас не располагал. Не ранее, чем выяснит, что дезертиры для всех них готовят. Бремя командира, мать его.

– Эй, в чём у вас там дело-то?! – крикнул меж тем наёмник, соизволив всё же утереть с лица. – В чём заминка? Я сдаюсь, добрые люди. Подходите и возьмите меня!

Вторив словам, Сэндел выставил вперёд руки, соединив запястья так, как если бы их стягивала верёвка. В его сторону тотчас же полетело ещё больше камней, но наёмник удосужился лишь лениво отмахиваться от тех из них, что метили в лицо и голову.

Но вот неровный строй контрабандистов и селян заволновался, и вперёд выступил некий смельчак, готовый принять вызов. Камнепад прекратился как будто бы сам собой.

– Я же велел никому не приблежат… – начал было Брут, но осёкся, увидев, кто́ именно выступил вперёд. То был чужеземец. Такеда, кажется. Ему он перечить не стал.

– Во-от, значит, как!.. – выдохнул Сэндел. Развернулся и направился за мечом.

Широким, размашистым движением он вырвал клинок из груди война-охотника, позволив тому пасть наконец на землю, и встал в низкую стойку, водрузив лезвие себе на плечо и перемазав тем самым дорогие одежды. Замер, изготовившись к бою. Посуровел.

Такеда же напротив, – хоть и держал оружие наготове, но ступал спокойно и чинно, словно собирался не более чем мимо пройти. Лишь взглядом он выдавал свои намеренья. Остановившись аккурат в шести шагах от наёмника, чаандией воздел меч и взмахнул им с такой силой, что вымазанное кровью лезвие в миг очистилось. Багряные капли легли на истоптанную грязь рисунком идеально ровного алого крыла. Любой живописец оценил бы.

Снова взглянув на лезвие, Такеда, тем не менее, не удовлетворился его чистотой: достал платок, – белённый до такой степени, что средь смога коптящей в костре смолы он резал взор, – приложил к клинку и прошёлся им от гарды и до самого острия.

Помаранный, утративший всякую чистоту платок упал прямо в подножную грязь.

Такеда вернул клинок в ножны и замер в фехтовальной стойке; хорошо известной и уважаемой в его краях, но наверняка чуждой для местных невежд. На наёмника, который беспрестанно буравил его взглядом, он не смотрел. Взор свой устремил ко влажной земле.

Так они и застыли, недвижимые, будто каменные изваяния. На мгновение, другое, третье… у мастеров клинка свои причуды. И едва лишь наёмник приготовился рвануться вперёд, – присел чуть ниже, рукоять меча сжал посильнее, – как в спину ему бросили:

– Довольно, Сэндел! Всё, уходим. Возвращайся!.. – и ещё парочку крепких словес вдогонку, которые из тени скального выступа прорычал дезертирский капитан.

Надо было видеть лицо наёмника в тот миг. То было лицо примерного семьянина, узнавшего, что жёнка его на сносях, хотя он не притрагивался к ней вот уже больше год; лицо священника, обнаружившего символ своей веры погребённым в отхожем горшке.

Кому-то даже могло сделаться его жаль. Впрочем, он быстро взял себя в руки.

– Пошёл к чёрту! – коротко бросил Сэндел, не удосужившись даже оглянуться.

Дезертирский капитан – это сразу было видно – рассвирепел, но ответил на диво спокойно и вкрадчиво: «Довольно, наёмник. Это – приказ! Выполняй, что тебе велено».

Ещё мгновение лишь ветер гулял по логовине, гоняя из стороны в сторону чёрную копоть, но это – до тех пор, пока наёмник по имени Сэндел не разразился вздохом столь тяжким, как если бы убиенные сегодня люди вдруг стали небезразличны его чёрствой чёрной душе. Он расслабленно выпрямился, сморкнулся в грязь, а меч на своём плече устроил так, чтоб его легче было носить, нежели сражаться им. Взглянул на чаандийца.

– Ну, видимо, в другой раз, чужак, – изрёк он. – Но ты не волнуйся, я обязательно тебя повстречаю. Лицо у тебя приметное, да и мечик твой мало с чем спутаешь. Ну, до скорого! – После чего развернулся и направился во тьму скального выступа. Задержался лишь у тела хааноя: сорвал с его пояса кушак и, орудуя им как тряпкой, взялся очищать лезвие своего меча от крови. Ну и, проходя мимо командира, оглянулся на него и громко, во всеуслышание, изрёк: – Мы ведь, кажется, договаривались – никаких имён. Так ведь, Слизлик Гейнц, или я что-то путаю? – И после этого окончательно уже скрылся во тьме.

Капитан дезертиров, названный Слизликом Гейнцем, аж побагровел от сказанного. Однако ответить наёмнику так и не решился. Вместо этого, он мстительным взором обвёл собравшуюся толпу, заглядывая с лица. Вот уж где мог не стесняться в выражениях.

– Ну, чего вылупились, собаки?! Радуйтесь, пока можете; дерьма я за ваши жизни не поставил бы!.. – после чего обернулся и скомандовал: – Выпускай! – и зашагал прочь.

И стоило лишь изгвазданному его плащу скрыться в потьма вслед за наёмником, как из тьмы этой загрохотало, застучало и залязгало нечто поистине монструозное. Будто чудище какое рычало и стальной пастью безудержно щёлкало. Но вот лязги пошли на спад и, вскорести, обратились в не более чем ритмичный стальной скрежет. Вояки и кузнецы тот сразу узнали: скрежет сочленений полного латного доспеха. Множества их.

Селяне и контрабандисты приготовились. Никаких команд им уже не требовалось, строй они держали сами. Плечом к плечу с товарищем – оно как-то поспокойнее будет. И вот, из тьмы скального навеса показались первые фигуры. По пятеро, потом ещё по пятеро, и ещё. Всего – двадцать; малый дфорвский шард. Штурмовой отряд суровых низкорослых бородачей. Мало кто из людей видел такой в деле, но… байки-то ходили самые разные.

– А этим какого лешего здесь надо? – вопросил кто-то из контрабандистов и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Эй, дворфы, хрен ли вы тут позабыли, а?!!

– Тихо ты! – шикнул на него Брут.

Хотя так-то вопрос был более чем резонный. Какого хрена тут забыли дворфы?! Ещё б придумать, как к ним подступиться, чтобы вежливо об этом спросить…

А шард тем временем вышел из тени скального навеса на свет божий, и, всё тем же боевым порядком, двинулся вперёд. И чем ближе подступали воинствующие дворфы, тем сильнее холодились загривки тех, кто выстроился на их пути. Причин тому хватало.

– А ну стоять! – рыкнул Брут со всей, на какую был способен, сталью в голосе, лишь бы перекричать лязг доспехов. – Если хотите драки, то хотя бы назовитесь!

Дворфы – все до единого, – пропустили его слова мимо ушей с тем безразличием, как если бы не понимали языка или были абсолютно глухи. Никто даже не моргнул. И, тем не менее, вовсе не эта их меланхолия пугала до усрачки. Куда страшнее выглядела амуниция, ибо каждый бородач – хотя народец этот славился своими кузнецами, – был облачён в то, что иначе как мусором и не назовёшь. Стальные кирасы, проржавевшие и почерневшие, изобиловали дырами и сколами лишь в чуть меньшей степени, нежели грубыми, приколоченными кое-как заплатами из жести и подручного мусора. Драные и изъеденные перевязи ощетинились наконечниками калёных гвоздей заместо заклёпок, а стальная сетка из острых прутьев выполняла, видимо, роль кольчуги. Одним словом – с миру по нитке; но всё вместе – не иначе как творение безумца! Тем не менее дворфы исправно двигались вперёд, сохраняя строй, хотя чем ближе подходили, тем отчётливее виднелись на них раны, оставленные подобной защитой. Каждый шаг отмечало кровью.

Ну а оружие было и того хуже. Даже чаандиец не знал, как к ним подступиться.

– Проклятье, чтоб их… Назад! Все назад, – рявкнул Брут. – Строй не размыкать! За каждые их два шага вперёд отходим на шаг. Выманиваем на луки!

Хранить секретность едва ли имело смысл. Даже если дворфы и не понимали сказанного, всё поле боя было усеяно стрелами что колосьями, – даже идиот заметил бы. И тем не менее дворфы послушно шли. Неспешно громыхали вперёд, будто катящийся с предгорья валун. Валун, обвязанный кастрюлями, кольями и обломками клинков…

Одному из селян – подранку, – не посчастливилось оступится при очередном шаге назад. Он выпал из строя и, хотя тотчас же ему подали руку, один из дворфом – в латных перчатках с зазубренными крючьями, приделанными на манер когтей, – упал прямо на него, крепко вцепившись несчастному в ноги. Придавил своим весом к земле и принялся терзать, что остальные аж отпрянули. Кто-то из числа контрабандистов опустил на плечо безумного бородача секач, пропоров хлипкий поддоспешник и, судя по хрусту, раздробив ключицу, но дворф того даже и не заметил. Ну а мгновением позже и вовсе впился в свою жертву зубами! Тут же и остальной шард подступил, и крики несчастного быстро стихли.

– Мать честная!.. – в ужасе выпалил кто-то. Имел на этот ужас полное право.

Тут, наконец, на головы безумных дворфов посыпались стрелы. Благо, те еле шли, и попасть по ним было несложно. Каждая четвёртая – если не третья, – стрела находила себе путь меж сочленений доспехов. И казалось, исход этого боя предрешён, вот только…

Вот только клятые дворфы обращали на стрелы внимания не больше, чем на слова!

– Мать честная! – повторил боцман дрожащим голосом. – Что будем делать, Брут?!

А Брут и сам хотел бы знать ответ. К такому, по его скромному мнению, никакая служба и никакая война не могли подготовить. Да и на ходу не придумаешь; когда на тебя прёт закованный в окровавленное железо крепыш, которого торчащая из темечка стрела нисколько не беспокоит, – как-то совсем несподручно собираться с мыслями.

Поток стрел иссяк. У лучников они закончились. Лишь одного дворфа свалили.

– Брут! – крикнула с уступа Энилин, бросив лук и замахав руками. – Вон там!.. Смоляной бочонок, что в костре, – используйте его, скорее!

Услышав это, бывший сотник сходу смекнул, о чём речь. Хорошая идея. Коптящая в костре смола – грозное оружие; ну а принципами… На этот раз придётся поступиться.

– Держать строй, мужики, не дрейфить! Калахан, краги мне, скорее!

Свой щит Брут передал сотоварищу, занявшему его место, ну а сам опрометью бросился к дальнему костерку. На ходу поймал брошенные ему кузнечные краги и прямо поверх гвардейских перчаток натянул их по самые предплечья. Те выдерживали жар кузнечного горна; хотелось бы верить, что и горящая смола им тоже окажется нипочём.

Подскочив к огню, он, на ощупь, – ибо копоть нещадно терзала глаза, – кое-как выудил один из занятым пламенем бочонков. Опалил себе бороду, да и его ладони жар своей лаской тоже не обделил. Обратно Брут, как показалось, бежал аж вдвое быстрее, а когда терпеть уже совсем стало невмоготу, – со всего маха зашвырнул смолу прямо в середину проклятущего дворфского шарда. Один из бородачей, по-видимому, совсем обезумел, ибо рубанул подлетающий бочонок секирой, развалив тот на ошмётки. Оттого-то горящая смола покрыла их всех до единого, не пощадив ровным счётом никого.

И нихрена! Как с гуся вода.

Смолой заляпало каждый доспех, она попала на лица и руки, воспламенила усы и бороды. И тем не менее дворфы не дрогнули и строя своего не сломали. Более того, даже и не помышляли о том, чтобы потушиться водой или сбить с себя пламя, катаясь по земле. Никто из них и рта своего не раскрыл, чтобы банально закричать… В глазах несчастных, наблюдавших это, то были уже не дворфы, но мстительные духи, восставшие из глубин самой преисподней. Не ведающие покоя, а потому, очевидно, и смерти неподвластные.

Но ведь огонь пожирает всё! Должен же он рано или поздно совладать и с ними?!

Именно эта мысль билась о своды Ричардова черепа, прежде чем он осознал, что его трясут и треплют за грудки. Энелил, девушку дикарку, он узнал с небывалым трудом.

– Пекарь! – кричала она. – Пекарь, мать твою!.. У тебя ещё осталась та алхимия?!

– Ал-химия… – пролепетал он не своим голосом. «Какая к чёрту алхимия, женщина, когда тут такое?.. А-ах, в смысле, та самая алхимия!». – Да. Да, ещё есть немного!

Ричард потянулся к подкладке жилета, где у него хранилось два промасленных тубуса, и вытащил пузатый флакон и склянку поменьше. После того, что сотворила эта дрянь с дезертиром, он с радостью бы избавился от них насовсем, но… жаба душила. Целое состояние за них отдано; лучше уж выпить, чем выбросить. К тому же нечего было прибедняться – бывало, творил он дела и пострашнее. И ничего, с совестью справлялся.

– Чего ты ждёшь, глупец, бросай скорее!!! – прикрикнула Энилин, но тотчас же прикусила язык. В глазах её плескался страх. «За мужа и сына», – сразу понял Ричард.

Он выбрал тот, что побольше. Размахнулся и зашвырнул флакон в пожираемый пламенем шард, пока дворфы не отошли слишком далеко, и смоляной дым их не сокрыл.

– Бегите куда можете! – закричал Ричард, падая ниц и зажимая уши руками.

Хотя, даже так он прекрасно слышал этот тошнотворный, выворачивающий всё нутро вверх тормашками вой. Ну, по крайней мере он попал. Хлопок взрыва на этот раз вышел сто крат сильнее прежнего: отбил слух, взболтал внутренности, сдавил железной хваткой сердце, да и в целом прошёлся по всему телу, словно ураган по грешнику.

Ну а после, – и не сказать наверняка: это всё стихло до того внезапно, или просто он сознание потерял? Удерживаясь на ватных ногах, Ричард кое-как поднялся. Ощущал себя, словно боги половину его души из тела вынули; ну а остальное нарочно оставили, – дабы, оклемавшись, он мог воочию лицезреть содеянное. И ужасаться.

Бой закончился, а от шарда безумных дворфов осталась лишь обугленная рытвина. Раскалённые до бела камни, обожжённая земля и песок, коптящий шлак… смотреть на всё это не хотелось. Селяне и контрабандисты, насколько можно было судить, все уцелели. Щиты им помогли. Сейчас они потихоньку приходили в себя, хотя… над всей логовиной уже витало призрачное осознание, что на сегодня с кровопролитием покончено.

Так оно на самом деле и было. Лучники – всё равно стрел ни у кого не осталось, – поспешили спуститься со скального выступа и присоединиться к своим. Помочь раненым, ибо мало кому за этот день посчастливилось не снести на себе отметины от меча, копья или жалящего осколка. Ну, по крайней мере, будет что вспомнить. Бруту так и вовсе всё лицо посекло, но он о своём долге не позабыл: наспех перевязал голову, организовал тех, кто ещё в силах был держать оружие, и повёл их под сень скального выступа. Разведать.

Ожидали они всего чего угодно, а нашли лишь нишу с остатками разбитого здесь некогда лагеря, да внушительные врата, вмурованные прямо в скалу. Дворфские, не иначе. Правда эти выглядели, будто б не прикасались к ним целые века. Не поддавались.

Ну и шут бы с ними; дезертиры ушли, и уже вряд ли вернутся за добавкой.

Так же нашли здесь и одного единственного недобитка. Допросили его. Поведал он немного, – не успел, слишком уж поганая рана, – но сказал главное, о чём его допытывал Брут: встреченных на дороге мальчишку и священника дезертиры и впрямь не тронули. Отпустили. Только после этих слов бывший сотник позволил себе вздохнуть спокойно.

Что ж, это можно было назвать победой. Настоящей, всамделишной победой: бесславной, пропитанной усталостью, болью, потом и, разумеется, горестями утрат.

Однако, передышке не суждено было продлиться долго. Все, кто мог, – и кто умел, – занялись ранеными. Среди них и Такеда; чаандиец оказался сведущ в лекарском уходе. Остальные же отдыхали. Кто-то даже организовал котелок над догорающим кострищем. Сражение сражением, а брюхо чем-то набить надобно. В ближайших кустах обнаружился бедняга Себастиан. Он держался молодцом, хотя до сих пор дрожал, как осенний лист на ветру. Одного этого хватило, чтобы разувериться во всех подозрениях на его счёт. И вот, когда мысли едва ли не каждого обратились в том же направлении, что и дорога к дому:

– Беда, дорогой!.. – Энелин вдохнула поглубже, но договорить всё равно не смогла; упала на колени и бросилась в объятия мужа. Всхлипнула. Хотя, возможно, это в котелке.

– Что случилось? Что на этот раз?!

– Гвардейцы, Брут, – отозвался один из охотников, что вместе с Энелин нёс дозор, пока остальные отдыхали и восстанавливали силы. – Гвардейские знамёна на горизонте. Целый полк, а может и того больше. Идёт ровнёхонько сюда. Видать, дым их привлёк.

Ну да, конечно. Подобный столп дыма, коим накоптила здесь смола, пожалуй, за десятую милю виделся; уж для гвардейских соглядатаев это было верным приглашением.

Впрочем, если это целый полк, да ещё и со своими знамёнами, то, пожалуй, нет нужды сомневаться, что это и впрямь настоящие гвардейцы, а не очередная дезертирская банда.

Вот только меньше проблем это не делало.

– Мы уходим! – тут же заявил верховодящий дезертирами боцман. Поднялся, а остальные встали с ним вровень. – Сам понимаешь, старина, нам тут рады не будут.

Ну конечно Брут это понимал. Как и то, что Энелин тоже придётся отправится с ними. Она ведь проклятущая дикарка; клановые наколки с лица просто так не сотрёшь.

– Так, мужики, общий сбор, – голос бывшего сотника походил на скрежещущие друг о друга камни. – Решаем, что делать дальше и как поступить.

Хотя было ли толку что-то решать? Когда они на это дело соглашались, каждый понимал, что, возможно, дороги назад уже не будет. Потому-то и пошли те, кого на этом клочке имперской земли мало что держало. Одно дело, откупаться от местных капитанов, чтоб те закрывали глаза на «подозрительных личностей, сбывающий неописанные товары в обход имперских пошлин», но совсем другое – дать обнаружить себя на месте побоища, среди этих самых подозрительных личностей и мертвецов в гвардейской форме. Конфуз.

Оттого-то совет был недолгим. Все селяне – все выжившие, – единогласно решили примкнуть к контрабандистам. Покинуть обжитые места и вкусить чутка вольной жизни. Может, когда-то даже вернуться, когда всё уляжется. Для смельчака – хорошее решение.

И вопрос-то, по сути, состоял только в одном.

– Не-ет… – едва выдохнула Энелин. – Нет, дорогой! Как же… Как же наш сын?!

Брут нахмурился. Такие решения никому не даются легко.

– Наш сын… – Сглотнул. – Дорогая моя. Родная. Наш сын, Неро, – он справится. Он справиться во что бы то ни стало! Должен справится, потому как я тебя не оставлю! Взгляни на меня, вспомни, вспомни кто его мать, кто учил и натаскивал его! Справится.

Оба они, если б ещё помнили, какого это, заплакали бы в полную силу.

Ричард Маганти, сидевший неподалёку, хлопнул по коленям и поднялся. Всё равно его голос на этом импровизированном совете мало что значил; но вот зато чувства этих двоих ему были знакомы очень хорошо. В конечном итоге, не такие уж они и разные, как он сперва подумал. Поможет уж им чем только сможет, почему бы и нет?

– Я с вами не пойду, – твёрдо заявил он. – Вернусь к себе, в Гринлаго. А заодно и вот этого вот провожу. – Ричард ткнул пальцем себе за спину, указывая на удаляющуюся фигуру чаандийца. Ну а что, ему заплатили, вот он и пошёл своей дорогой. Чужестранец, что с него взять? – Ну и, если повстречаю вашего паренька, – продолжил меж тем Ричард, – могу и весточку ему от вас передать. Так-то это плёвое дело. Идёт?

Он такого не ожидал. Ещё раньше, чем договорил это своё «идёт?», та дикарка, Энелин, заключила его в объятия. Не женские, но мужские и крепкие, полные уважения.

Брут тоже протянул ему руку. Признаться честно, Ричард аж растрогался.

– Безопасную дорогу до города-то хоть знаешь? – поинтересовались у него.

– Знаю, – ответствовал Ричард. – Точнее, знаю тех, кто наверняка должен знать.

– Хорошо, – кивнул Брут. – Тогда за дело. Заберём тела павших, всех, кого сможем унести, и уходим отсюда. – Бывший сотник оглядел логовину, будто та была ему домом родным. Остановил взгляд на Ричарде. – Спасибо, приятель. Жаль, едва познакомились.

Ричард только плечами пожал: «Сочтёмся».

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

С того момента минуло уже… сколько? Часа два или три, никак не меньше. Закат. И, сколько не оглядывайся, по-прежнему никакой погони. Значит, не зря он про местные тропки узнавал и о нужных людях справлялся. Пригодилось. Разве что за ними до сих пор шёл этот травник или монах – или кем он там был? – Себастиан. Ну и, с одной-то стороны: свободный же человек, пусть идёт куда хочет. Ну а с другой – раздражает ведь, мерзавец.

Ричард, в очередной уже раз, не выдержал и оглянулся:

– Ты же вроде в деревню хотел возвращаться?! – прокричал.

– Нету больше деревни! – донеслось в ответ. – Мне теперь нужно в город!

– Ну так и иди туда другой дорогой! – ругнулся Ричард и продолжил путь.

Это была уже их дюжинная за сегодня перебранка. Сначала Пекарь сам хотел ему тумаков надавать, чтобы отстал. Затем, швырялся в монаха камнями. Под конец иссякли даже брань и оскорбления. Теперь он лишь время от времени пробовал прикрикнуть на Себастиана, чтоб тот валил прочь, но и это ни к чему не приводило. Чаандиец всё это время шёл молча, не вмешиваясь.

В конце концов, Ричард тоже махнул рукой. Будто почувствовав это, монах стал потихоньку их нагонять. По чуть-чуть, понемногу. И вот – он уже идёт с ними вровень.

Шли они через непаханые, поросшие бурьяном и дикими травами поля. Огибали овраги, обходили холмы, встречали и провожали резвящейся здесь тёплый летний ветер. Двигались к мелкому рыбацкому посёлку, у которого, вроде-как и названия-то не было.

Зато, там точно были нужные сейчас люди.

– Фу-ты ну-ты! – воскликнул хозяин одной из хибар, открыв дверь и увидев на своём пороге вымазанного запёкшейся кровью чужеземца, лысого улыбчивого простака в рясе и ещё третьего – человека вроде как серьёзного, вот только что он в такой компании позабыл? – Чего изволите, господа хорошие? Улова сегодня нет, хаты не сдаём.

– Нам бы это, любезный, на тот берег перебраться, – начал Ричард. – Мы от Галавара, больше известного как Нисона, Ригса. Слыхал о таком небось?

– Нет, не слыхал, – с каменным лицом проговорил хозяин хаты, что для своих означало: «Конечно друзья, чувствуйте себя как дома!». – Ну и… сколько вас?

– Двое, – ответил Ричард.

– Трое! – в унисон вставил Себастиан.

Хозяин удивлённо уставился на монаха. Затем – вопросительно на Ричарда.

– Мда, – прицокнул Пекарь, утирая с лица. – Один момент.

Сам закрыл перед хозяином дверь его же хаты. Повернулся к Себастиану, вынул стилет из-за пояса, ухватил того за грудки и…

– У меня есть предложение! – выдал единым порывом монах, хотя на его лице и тени страха не таилось. – Деловое. Вас всенепременно заинтересует!

– Чего?.. – выдохнул Пекарь.

– Мне нужно добраться до города, а затем – до драконьей святыни. Я, разумеется, заплачу. И не мало! Но сперва – будь так любезен, вскрой-ка эту вещицу. Там ваша плата.

– Вскрыть? – всё так же недоверчиво вопросил Ричард. – А с чего это ты взял…

– Чутьё, – улыбнулся в усы своей проклятуще-обезоруживающей улыбкой монах, и сунул Ричарду под самый нос богато украшенную шкатулку.

Ричард ослабил хватку. Вернул стилет за пояс.

– Ну-у, допустим… – проговорил, беря шкатулку в руки.

Провозился он с ней немало. Всё потому, что отмычек с собой не брал. Пришлось орудовать калёной спицей, выгнутым «как надо» рыболовным крючком и парой зубцов, отломанных от обычной вилки, – всем, что нашлось в хате рыболова. Впрочем, не беда, ибо Ричард и сам проникся интересом: замок не так прост, да и сама шкатулка выглядела дорого-богато. Пожалуй, этому странному монаху он мог бы оказать услугу-другую за одну только эту коробочку, а если внутри и впрямь хранилось что-то ценное, то на это следовало хотя бы взглянуть.

Пока Ричард возился, Себастиан сидел в лодке напротив него, беспрестанно что-то перебирая в пальцах и бормоча. Молился небось – монах всё-таки. Чаандиец по-прежнему молчал, хотя в нём, при слове «оплата», зародился некий интерес, ну а лодочник… таких обычно называли: нем как могила. Хороший люд – по таким сразу видно, что неболтливы.

– От… зараза. Заело кажись!.. Ух, – Ричард надавил чуть сильнее, что-то лопнула, и шкатулка отворилась настежь. – Готово, монах! Фу, пылища.

И впрямь, из шкатулки, стоило его открыть, пахнула смрадом, но Себастиан тотчас же руками всё это развеял. Только запах странный остался, как в дождливый день.

Все трое заглянули в шкатулку. Там, в нише из синего атласа, лежало письменное перо исключительной, если не шедевральной, работы. Серебряное, с витиеватым долом для чернил, изысканным рубином посерёдке, и оперением – мягким, сделанным, по-видимому, всё из тех же серебряных нитей. Такая вещица без проблем представлялась в руке не просто высокопоставленного клерка, но, без малого, Императрицы; а уж от одной только мысли, сколько монет можно за неё выручить, голова шла кругом.

– И ты хочешь сказать, – у Ричарда в глотке пересохло, – что пожалуешь нам эту диковинку за то, что мы тебя с одного края острова на другой доставим?

– Именно! – Себастиан вёл себя так, будто слов «ценность» и «деньги» для него не существовало. – Оно мне ещё понадобиться для некоего дела, ну а после – вы станете его полноправными владельцами. Делите его как вам заблагорассудится. Ну что, по рукам?

Такеда и Ричард переглянулись, будто уже сто лет в обед как были закадычными друзьями. Чаандиец даже на миг утратил эту свою раздражающую невозмутимость.

– По рукам, – ответили они хором.

– Превосходно! – захлопал в ладоши Себастиан. – Вы об этом не пожалеете!