Пламя в парусах. Книга первая

Внутри короба обнаружилось богатое мужское платье, несколько нарядов попроще, два распечатанных письма и некий прибор, какой Себастиан видывал у моряков. И ещё некая шкатулка. И вот, когда он взял эту шкатулку в руки, лёд и тяжесть рухнули с его сердца до того внезапно, что чудотворец аж ахнул. Это и было то, что он искал. Это и был Источник. Шкатулка, ясное дело, оказалась заперта. Он взял только её и распечатанные конверты, хорошенько запрятал всё это в свои одеяния, и поспешил выбраться с чердака.

На улице ему повстречалась целая треклятая прорва дезертиров. Те уже вовсю хозяйничали в деревушке. Хотя, правильней сказать, – это они́ наткнулись на Себастиана, нежели он на них. Мерзавцы никак не ожидали застать здесь одинокого монаха, или кем он там им привиделся. И ещё меньше они ожидали от него подобной хамской спеси.

– Ну, наконец-то! Я уже всю задницу себе отсидел, дожидаясь вас! – громко прокричал чудотворец, пинком отварить себе дверь и вразвалочку спустившись с веранды. – А вы не торопились… Ну да и ладно, неважно. В деревни ни души, можете выдохнуть. Ну и не стесняйтесь, поищите себе чего ценного, а меня как можно скорее сопроводите к Главному. У меня для него донесение важнее, чем все ваши головы вместе взятые!

Дезертиры, кто оказался неподалеку и слышал каждое слово, оторопели. Речь незнакомого монаха до того выбила их из колеи, что даже те, у кого оружие томилось в ножнах, и не подумали взяться за него. Хотя бы проформы ради. Ну а Себастиан только того и добивался. Он стёр со своего лица привычную дружелюбную улыбку и скривил – как сумел – циничную гримасу. Надеялся, что подобрал те самые слова и примерил на себя то самое поведение, какое требовалось, чтобы сойти сейчас у этого сброда за своего.

Ибо если он ошибся или что-то не так сделал, то… лучше об этом не думать.

– А ты, братишь, – выступил вперёд самый смелый, что само по себе значило – и самый смекалистый, из дезертиров, – собственно, чьих будешь-то? Я тебя не припомню.

Себастиан воззрился на него, как на идиота.

– А сам-то как думаешь? Ваших конечно же!.. Впрочем, если старшой тебе про меня не сказал, значит ему виднее. – Сплюнул. – А теперь пошли в лагерь. И если у тебя по пути не иссякнут тупые вопросы, то вот Главному их и задашь. Он любит придурков.

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

Это был не лес. Скорее уж кошмар наяву, но уж точно не лес! Ричард соскальзывал в каждый овраг, мимо которого проходил, наступал в каждую лужу, через кою собирался перешагнуть; каждая ветвь, которую он отстранял со своего пути, неизбежно хлестала его по лицу. И ради чего, спрашивается?! За своё решение всё-таки пойти вместе с опальными деревенскими в рейд, он корил себя снова и снова. И дело даже не в том, что он замедлял весь отряд, нет. Дело в том, что здесь и сейчас он понял: он городской житель. Городской до мозга костей! Ему здесь просто не место; таких как Ричард не для того на свет рожают.

Ну, хотя бы остальные его ни словом, ни взглядом не упрекали за задержки.

Пошло их сорок человек. Шестеро деревенских охотников – семеро, если считать рыжевласую, каждое слово которой они трепетно ловили, – и вдвое больше простых рубак, бывших некогда, как понял Ричард из разговоров, солдатами, плотниками или лесорубами. Эти больше теснились к Бруту, который верховодил ими как настоящий офицер. Всем им, похоже, терять было нечего; в деревне их якорем ничто не держало, вот они и пошли. Ну и Такеда вместе с ними, чьи услуги, очевидно, обошлись местным в кругленькую сумму.

Ну и сам Ричард – задарма, блин, попёрся.

Остальными были контрабандисты. Восемнадцать человек – все со следами лихой жизни на телах и лицах. Особенно Ричарду приглянулась жилистая северянка, на которую он нет-нет, да и посматривал мельком. И если б та не сверкала наточенными как у зверя зубами, глядишь, он и рискнул бы к ней подступиться. Ну а так – держался всё ближе к Такеде. Какой-никакой, а всё-таки товарищ. Жаль только, что шёл он ни слова не говоря.

Пока солнце вставало всё выше, они всё сильнее углублялись в чащу. В начале пути кто-то ещё настаивал на том, что двигаться следует вдоль дороги, прикрываясь лесом как плащом, но эдакого умника быстро разубедили. Липовые гвардейцы ведь тоже могли устроить засаду; кто побьётся об заклад, что не было среди них толковых диверсантов? А когда таятся двое, проигрывает тот, кто первым двинется с места. Тот, чьё время не ждёт.

Вели группу двое: рыжевласая Энилин и никс-кхортемский воин-охотник хааной – чующий лес. Человек без имени и рода, способный, по преданиям, за сотню вёрст уловить, как росинка скатывается с листка. Остальные шли следом. Время от времени несколько охотников откалывались от общего строя и растворялась в лесу. Отправлялись проверить, что там делается на этой злосчастной дороге. Через полчаса возвращались. Никто и не удивился, когда в очередной раз такая группка разведчиков сообщила, что углядела толпу дезертиров, двигающихся в сторону деревни; а спустя чуть более четверти часа, вместе с налетающим с моря ветром, по лесу пошёл запах гари. С того момента ни у кого уже не возникало сомневался, что за это дело они взялись не напрасно. Деревню подожгли.

Уже к полудню шло, когда лес оборвался, словно ножом обрезанный, и уступил место неровным холмистым взгорьям, иссечённым рваными распадками и утыканным скалистыми выступами в три-четыре мужских обхвата, торчащими будто сколы костей. Если бы некий бог с начала времён взъелся бы на эту землю, начал бы её лупить, царапать и изрывать, то вот так бы она сейчас и выглядела. Здесь никто не селился и случайно сюда не забредали; даже зверья не обитало. В таком месте человеку просто не прокормиться, – разве что кто-то вознамерился поедать одних лишь скальных ящерок да пыльный мох; зато вот шею себе свернуть, случайно оступившись, – это легче лёгкого.

Именно сюда-то и указал пленник, когда его допрашивали.

Но то ли он приврал, то ли местность знал скверно, то ли сам по себе дураком был, однако же никакого лагеря там, где марал карту кровавый отпечаток пальца, не оказалось. Ни следов, ни залы от кострища, ни примятых кустиков и зарубок на камнях. Хотя в этой-то местности и армию можно было утаить без особых усилий, чему уж тут удивляться? До самого полудня охотники и следопыты шастали тут и там, выискивая и вынюхивая, пока молчаливый хааной не учуял вдруг нечто, только ему одному и ведомое. Он указал на скальный гребень в четверти мили севернее, и стоило им только к нему подступится, как самый глазастый из охотников углядел наконец-то первого врага.

Надо признать, отряд из них вышел что надо: тотчас же все рассыпались по округе и затаились, как по команде; хотя никакой команды и не было. Даже Ричард проникся общим настроем – без промедления припал он к валуну, взяв арбалет наизготовку. Только вот эти меры оказались напрасны. Обнаруженный ими дезертир без сомнения выступал часовым, но часовым в наивысшей мере беспечным. Торчал посреди открытой полянки, не таясь и не укрываясь, за что и поплатился, получив две кхортемских стрелы в сердце.

Энилин была осторожна. Она до последнего подозревала, что одинокий дезертир – лишь подсадная утка, а поблизости тихарится ещё целая клятая прорва недругов. Однако ж разбредшиеся по округе охотники – те, кого она самолично научила многому, – ничего подозрительного не нашли. Даже хааной лишь спокойно указывал на скальный гребень. По-видимому, и впрямь не было больше никого окрест. Тогда-то она тетиву и спустила.

У горе-часового при себе, помимо прочего, обнаружился скудный паёк и рожок скверной работы, которым ему, очевидно, и следовало подать сигнал, если что не так. Значит, и дружки его должны быть неподалёку; не далее, чем слышен звук рожка. Хааной по-прежнему упрямо указывал на гребень, и когда первые разведчики ступили на него, им открылось, что неприятельский лагерь куда как ближе, чем они могли бы надеяться.

Он расположился буквально у них под пятой.

Этот скальный выступ, – живи здесь кто, и наверняка дал бы ему некое красочное название, – оказалось, нависал над обширной логовиной, в которой обживались люди. Хотя мало кто дезертиров, промышляющих разбоем, посчитал бы за людей. Следовало признать, место стоянки они выбрали на редкость удачное. Просто так его не отыщешь, случайно не наткнёшься. Однако же, наперекор этому, дисциплинка у здешних лиходеев хворала на обе ноги. О чём можно говорить, когда к одному из часовых незамеченными подобрались дюжина охотников, горстка деревенских сорвиголов, да и банда морским контрабандистов? У тех даже переклички не было. Всего четверть часа заняло выследить оставшихся соглядатаев и расправится с ними. А в лагере так никто даже и не почесался.

И вот, дело осталось за малым, – нанести решающий удар.

– Эй. Эй, смотрите-ка!.. – шепнул один из охотников, пока остальные судачили о том, с какой стороны и как лучше атаковать. – В лагерь кого-то ведут под конвоем.

Все заинтересованные тотчас же подались ближе; ну и Ричард, – от нечего делать.

И действительно: в лагерь ступало ещё человек двадцать, плотным кольцом обступив одинокую фигуру внутри. То ли пленника, то ли некоего важного гостя. С дезертирами его мало что роднило, а судя по одежде и внешнему виду это и вовсе был…

– Да это же!.. – поразился Ричард.

– Себастиан! – закончила за него Энилин, растянувшаяся рядом. – Подмастерье бабки Делиндеары, травницы нашей. Неужто сейчас выяснится, что это он предатель?

После этих слов все они с замирание сердца принялись следили за странствующим монахом; даже Ричард, который запомнил его по недавнему празднеству. Однако же их подозрения так и не оправдались. Себастиана вели будто гостя, да, но стоило хорошенько присмотреться, как становилось ясно – он крепко связали. Вышел к нему не кто-нибудь, а тот самый смурной капитан, при полном параде и с оружием. Подошёл вплотную, бросил несколько фраз, выслушал ответ… и наотмашь ударил Себастиана по лицу. Тот повалился ничком. Капитан гаркнул приказ, и тотчас же подбежавшие дезертиры вздёрнули монаха на ноги и принялись обыскивать. Нашли нечто занятное и спешно отдали своему главарю.

Тот уставился на находку, словно заворожённый. Покачнулся даже. Не отрывая взгляда, он побрёл вперёд на ватных ногах, не разбирая дороги, и лишь мгновение спустя опомнился и принялся изрыгать приказания направо и налево. Слишком далеко, чтобы их расслышать, но суть и без того была ясна. Дезертиры в спешке сворачивали лагерь.

Энилин, изящная, как кошка, поднялась, устроившись на одно колено, вскинула свой лук и натянула тетиву. Наложенная стрела предназначалась беспечному капитану. Пожертвовать скрытностью за его гибель – это был бы хороший обмен, однако, того уже захлестнула окружающая суета; Энилин вела его вплоть до момента, пока он не скрылся за гребнем скального выступа, но шанса на верный выстрел так и не дождалась.

С досадой она ослабила тетиву и опустила лук. С губ её слетело несколько бранных.

– Эй, да вы только гляньте, что они делают, – заметил меж тем Ричард, отхлёбывая бульона из фляги. – Они прикончить его хотят.

Звучал он при этих словах как могила… и, вовсе не без причины. Себастиана, беднягу, привязали к столбу толщиной с телячий окорок, а к ногам его сносили хворост. Его собирались сжечь. Заживо! И вот подобного добрый люд уже никак не мог стерпеть, окажись Себастиан хоть трижды изменник и злодей. Предавать огню должно только усопших, но никак не живых. Это не просто мерзейшая из казней, к коей бесчеловечно и гадко приговаривать за любое, пусть бы и самое страшное прегрешение.

Это ещё и кощунство. Это – просто не по-людски! Не может быть человеку присуща подобная злоба. А если и может, то не следует ему ступать среди живых.

Все, кто в тот момент таился на скальном гребне, сжали свои луки, рукояти мечей и топоров до того крепко, что из жалобного скрипа кожаных оплёток получилось бы соткать мелодию. Кто-то заскрежетал зубами, кто-то принялся дышать гулко и тяжело, подобно быку. Простые гнев и обида превратились теперь в праведную и жгучую ярость.

– Ладно, пора браться за дело, – произнёс Брут, точно жилу отсёк. – Мы с ребятами зайдём слева. Ударим клином вон в то сборище подонков.

– Добро, – пророкотал сухопарый крепыш с повязкой на глазу. Контрабандисты его слушались; на судне он служил боцманом, а с боцманом не шутят. – Ну а мы справа тогда.

Брут кивнул:

– Ну а что намерен делать ты, воин? – обратился он к Такеде.

Чаандиец ни слова не говоря указал на пологий спуск, поросший кустарником.

– Ха! – рыкнул боцман. – Тогда иди вперёд, молчаливый. Мы – прямо за тобой.

– А ты, пекарь, – повернулся Брут к Ричарду, – пойдёшь с нами, или тут осядешь?

– Здесь от меня больше проку будет, – отозвался тот, подтягивая арбалет поближе.

Брут снова кивнул и поднялся. Вместе с ним поднялись и все деревенские, у кого наточенное железо было при себе. Бросив последний взгляд на Энилин, он перебежками двинулся к оговорённому месту, а остальные его люди вприсядку последовали за ним.

Ричард мельком успел этот взгляд уловить, но тот сразу же ему в душу запал! Было в нём столько… столько… он и сам не до конца ещё понимал, что именно в нём было. Вот только внутри у него всё аж сжалось от тоски и невесть откуда возникшей обиды. На всех.

Перехватив арбалет поудобнее, он изготовился к стрельбе.

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

Один из дезертиров филонил. Ну а почему бы, собственно, и нет?! Атаман скрылся в пещере, довольный, будто пёс, придушивший кошака; у старших рыльце в пушку, – вот ему никто и не мешал каждые пять минут за кусты бегать под видом, что у него, дескать, колики в животе. Ну а там тайничок с самогоном запрятан, и никто-то о нём не ведает.

Вот только на этот раз хитрец, подходя к заветному кустарнику, держась за здоровый живот и кривят от притворной боли, прямо у своих ног увидел нечто, чего – и он мог бы в том поклясться, – ещё несколько минут назад здесь не было. То ли корзинка плетёная, то ли плошка какая диковинная; лежала одна-одинешенька, лишь покачиваясь слегка от гуляющего по логовине ветра. И вроде бы безделица, а всё равно как-то странно.

Дезертир отнял руку от живота, оглянулся на соратников, и подступился к находке чуточку ближе. Потянулся к ней, дабы получше рассмотреть. И тут, прямо ему навстречу, не потревожив ни единой веточки, выступил Такеда. Взявшись за рукоять меча, он произнёс что-то на своём чуждом для местных языке, и, затем, с громогласным кличем обрушил на беднягу единственный всесокрушающий удар. Дезертир коротко и обрывочно вскрикнул; лишь от страха, ибо боли он так и не почувствовал. Одним ударом – одним косым штрихом, – чаандиец рассёк несчастного надвое, а мощи его замаха с избытком хватило, чтобы отбросить останки долой от себя. Немало выплеснувшейся крови тотчас же подхватил ветер и понёс её прочь, алой дымкой марая валуны, листья и травы.

Жизнь покинула беднягу прежде, чем его выброшенное в лагерь тело коснулось земли. И если среди ближайших дезертиров оставались ещё всамделишные смельчаки, то и они дрогнули от одного только вида этой страшной расправы. Увы, никто не собирался давать им времени опомнится. Из-за спины одинокого мстителя с перемазанным кровью клинком тотчас же выплеснула целая толпа кхортемских дикарей, орудовавших секирами и широкими мечами с той же лёгкостью, как если бы то были обычные ветви; а сверху на буйные некогда головы посыпались ещё и стрелы. В тот же миг и с другого конца лагеря донеслись звуки жестокой рубки. Тихая до поры логовина обратилась в бурлящий котёл.

Ричард выругался, вскинул арбалет и прильнул к ложу щекой, щуря левый глаз. Он уже дважды успел выстрелить. И, походу, оба раза промазал. А всё потому, что легче было у ростовщика гальку выменять на монеты, нежели отличить посреди этой свалки своих от чужих! Чёрт его знает, как это охотники с такой уверенностью посылали стрелу за стрелой. Эта Энилин так и вовсе била без промаху – только свист в ушах стоял… Но вот Ричарду наконец-то удалось наметил себе цель. Один из дезертиров схватил с земли что-то, до боли напоминающее сигнальный рожок. Не иначе как собирался оповестить всех остальных; а значит, были ещё и «остальные»! Ричард прицелился в него и выстрелил. Дезертир едва успел приложить рожок к губам, как тот выбило из его руки арбалетным болтом. И сразу же вслед за этим чья-то стрела выросла у него поперёк горла. Ричард вновь выругался и принялся взводить арбалет по новой. Только сейчас он осознал, что никогда прежде не видел столько крови и смерти зараз. А ведь то ли ещё будет.

Брут, окружённый друзьями и сотоварищами, ворвался в толпу неприятелей, коля, рубя и отшвыривая каждого, кого не признавал в лицо. Все его односельчане здесь, а значит каждый незнакомец впереди – это враг; ну а с врагом у него разговор короткий. Старые привычки забываются с неохотой. Один из дезертиров – видимо, тоже бывалый, – сумел организовать строй и изготовится к обороне. Брут подобрался и двинулся на него; а все его соотечественники едва ли не точь-в-точь за ним повторили. Именно так они и условились действовать: бывший сотник в центре, а остальные к нему плечом к плечу, дабы держался строй. Никаких проволочек, трусости или сомнений – умри, но сделай, ибо если не сделаешь, падут и все остальные. Брут до сих пор не знал, сколькие из его людей ранены или уже погибли; не ко времени ему было оглядываться. Он поднял щит, защищая голову от удара, а сам уколол противника в живот. Тот умело парировал, – контратаковал! Вражий клинок, высекши искру, потянулся к Брутовой груди, но тотчас же он обрушил на него кромку щита. Выбил меч и раздробил ловкачу лучезапястный сустав. Хороший солдат, если хочет прожить достаточно долго, обязан знать строение тела не хуже лекаря. Негодяй взвыл, образованное им звено рассыпалось, и в тот же миг обычные лесорубы и плотники смяли врага, как покатый валун приминает сколь угодно высокую траву.

– Ближе! Ровняй строй! Теснее, теснее! – заревел Брут, лупя палашом по щиту. Плохих солдат не бывает, а ему нынче попались очень хорошие. – Ровнее! Копьё вперёд!

Те, у кого в руках были копья, рогатины и вилы, выставили их на всю длину. Да, однозначно, из этих людей вышли бы отличные солдаты. Брут сделал шаг, и остальные двинулись с ним вровень. Для победы предстояло сделать ещё очень и очень многое.

Дезертиры превосходили атакующих трое к одному, однако стремительное и внезапное нападение, подкреплённое благородной целью и праведной яростью, почти уровняли соотношение сил. Ненадолго, впрочем. Те из мерзавцев, кто не мог сражаться на равных, но избежал жалящих стрел и разящих клинков, укрывался под сенью скального выступа, где лучникам было его не достать. Там же стоял и дезертирский капитан, красный от гнева, но тем не менее руководящий своими людьми умело и жёстко.

И там же, в тени и прохладе, неспешно вооружался наёмник по имени Сэндел.

Эффект внезапности рассеялся так явно, будто кто-то щёлкнул пальцами или сорвал полупрозрачный покров. Каждый это ощутил. Все, кому суждено было погибнуть – уже лежали бездыханными. Остальные же вернули себе самообладание и изготовились к затяжному бою. Рисунок короткого и кровавого марша выделялся теперь на земле столь отчётливо, что, взгляни на него с возвышенности, и увидишь первые мазки смелого живописца; который, впрочем, быстро утратил к своему начинанию всякий интерес. Сражающиеся как-то сами собой распались на небольшие группки, бодаясь друг с другом уже не столько за собственные жизни, сколько по принуждению. «Меня бьют, значит я должен ударить в ответ!». И абсолютно никакого энтузиазма. Только усталость и боль.

Кто-то посреди этого побоища опрокинул в костёр бочонок со смолой, и к небу устремился столп удушливой копоти. Озорной ветерок тотчас же принялся играться с ней на свой безмятежный манер, раскрашивая багровый и алый лишь в неприметный серый.

Себастиан тем временем так и стоял у столба, связанный. Стоял и терпеливо ждал. Ему было ведомо, что в пылу битвы про него все позабудут, но вот появления чёрной копоти он не предвидел. А значит, всё пошло не так как он ожидал! Значит, он вовсе не в безопасности! Как будто в подтверждении этого из копоти вынырнуло двое молодчиков: один с мечом и щитом, другой с кинжалом и факелом. Дезертиры. Оба в неразберихе искали, на кого бы напасть. И оба они, увидев Себастиана, двинулись прямо на него.

Ричард выщелкнул зацепный орех и потянулся к подсумку. Подсумок опустел; в нём оставался ещё только один, последний болт. Все остальные, которых и так-то было немного, он истратил; а попал, от силы, раза два или три. «Будет счастливым», – подумал Ричард, взвёл арбалет и вложил болт в бороздку. Протёр слезящиеся глаза и уставился на поле боя. Его так и подмывало выстрелить хоть куда-нибудь; пустить снаряд в молоко и вроде как выйти из этой кровавой игры. И тут копоть перед ним по воле слепого случая чуточку раздалась, и Ричард разглядел беднягу Себастиана, всё ещё пленённого, но живого. К нему как раз подступали двое. А выстрел у него только один. Ричард вскинул арбалет и все свои силы бросил на то, чтобы уж на этот-то раз прицелиться наверняка.

– Давай же, ублюдок! – нашёптывал он. – Неспроста ж я тебя счастливым прозвал.

Ричард выстрелил.

Болт со свистом ушёл сквозь копоть, поймав на себя солнечный блик. Дезертир только и успел, что замахнуться факелом, как этот золотистый всполох сразил его, попав ровнёхонько в поясницу. Рану мерзотнее конечно можно было себе представить, но пришлось бы постараться. Бедняга выгнулся дугой и упал, даже не пискнув.

Его товарищ взглянул на тело несчастного с тем фатализмом, что присущ всей бандитской братии. Жизнь, как и смерть, ценилась у них весьма дёшево. Перехватив меч поудобнее, он вновь обратил свой взор на связанного, намереваясь жестоко отомстить ему за павшего собрата, однако Себастиан, за тот краткий миг переглядок, уже сумел каким-то образом высвободить свои руки из пут. И более того – с куском столба, к которому и был привязан, он стоял теперь на замахе. Дезертир успел разве что только удивиться.

Палено в руках Себастиана тяготило бы любого, ну а он и вовсе удерживал его из последних сил. Однако же, на один единственный удар и этого хватило. И какой это вышел удар! Мерзавец даже защитится не успел; его аж вокруг своей оси развернуло! Меч выскользнул из его пальцев, взгляд потух, щит повис на руке, и вот, поверженный, он осел на холодную землю. Тем не менее, на том и Себастианова прыть себя исчерпала. Не сумев удержался на ногах, чудотворец повалился ничком; а когда подле его ступни вонзилась случайная стрела, он, взвизгнув неподобающе взрослому мужу, прямо на четвереньках пополз прочь. Боец из него был никакой, и потому он спешно искал где бы схорониться.

– Тесни врага!!! – заревел Брут, и его маленькая армия, прикрываясь трофейными щитами и выставив вперёд оружие, опрокинула очередной неприятельский строй.

Кое-как на этот раз. С трудом и превозмоганием.

Его солдаты – только так он теперь о них и думал, – устали. Хоть и были все они молодцами, но недостаток армейской выдержки и муштры сказывался сейчас как никогда остро. Удары замедлялись, слабели и были уже не так точны. Люди в собственных ногах путались, терялись, дышали с трудом и двигались с явной неохотой. Кровь, смерть и боль с каждым мгновением подкашивала их всё сильней. Ровная некогда шеренга ихнего строя сделалась ныне полукруглой и сбивчивой. Чуть легче для обороны, но хуже для атаки.

Другое дело, что и врагов осталось немного. Точно, увы, не сосчитать, ибо кровь заливала глаза. Брут остановился и попробовал утереть лицо, как вдруг услышал окрик:

– Эй, недотёпы!.. – и, сразу же вслед за этим, некая чудовищная сила свалила с ног и его, и едва ли не всех его людей. И если то была не невесть откуда взявшаяся здесь приливная волна, то он, пожалуй, не стал бы и гадать, что это за неведомая напасть такая.

А напастью этой оказался наёмник. Скрывавшийся и выжидавший в тени скального выступа всё это время, он ураганом выскочил на поле боя и единственным размашистым ударом развалил едва ли не треть отряда селян. В одиночку сломал целый строй! Горе тем, кому не посчастливилось в тот миг оказаться за щитом; остальных же разметало прочь, словно бусины разодранного ожерелья. Обычный человек, осмелься он нанести подобной силы удар, наверняка переломал бы собственные руки о рукоять меча, но Сэнделу всё было нипочём. Богатырским пинком он отпихнул ближайшего оглушённого бедолагу, с оскорбительной небрежностью подрубил ногу другому, и шагнул к растянувшемуся на земле Бруту. А тот, выронив палаш, только и мог что укрыться за треснувшим щитом.

Стрела промелькнула перед взором наёмника до того близко, что если и не задела кожу, то уж точно отсекла несколько ресниц. Энилин промахнулась. Давненько она не промахивалась; почти так же давно, как закончилась последняя война и окончательно иссякла ей нужда стрелять по людям. Но раньше, чем её ледяное спокойствие колыхнула досада, в пальцах уже плясали перья очередной стрелы. Тетиву она спустила в тот же миг, но треклятый наёмник успел отскочить в сторону. Выстрел лишь слегонца зацепил его широченную грудь. Однако её мужу этого времени хватило – Брут, хоть ещё и не успел подняться на ноги, но зато нащупал свой верный палаш и метнул его Сэнделу прямо в лицо. Тот отбил – широкая крестовина двуручного меча сама по себе была всё равно, что щит. Но тотчас же на него накинулись и несколько кхортемских контрабандистов, и наёмнику стало уже не до отряда селян. Впрочем, разочарованным он тоже не выглядел.

Отступив ближе к скальному выступу, дабы лучники ему не досаждали, Сэндел изготовился к бою. Первому же норду, за его поспешность и неаккуратность, он одним ударом отсёк обе ноги; второму гардой проломил голову. Третий контрабандист метнул в наёмника один из своих топоров, но на рожон лезть не стал. Сэндел легко ушёл от броска, с неприкрытой издёвкой изобразив красочный пируэт, будто с прекрасной дамой танцевал. Он веселился от души и выглядел абсолютно счастливым.

– Держи проход, Сэндел! Приказ! – рыкнул ему из тени выступа дезертирский командир. – Остальным всем отступать, кому жизнь дорога! Бросайте раненых.

Наёмник скривился, но и только-то. Приказ отступать пришёлся ему не по нраву; но вот как раз к его противнику подоспел ещё один рубака: оголённый по пояс, весь в наколках и с добротной такой секирой. Норд до мозга костей, да ещё и кровью покрыт с ног до головы, а значит – воин умелый. Оба они, осмелев, стали подбираться к нему шажок за шажком. Сэндел, от радости, аж губы облизнул, предвкушая знатную потеху.

– Отступают! Мерзавцы отступают! Бегут! – крикнул кто-то. – Надо добить!..

– Стоять на месте! – прохрипел Брут, с трудом поднимаясь и отплёвываясь. – Не преследовать! Я запрещаю! Формируем строй… и кто-нибудь – подайте мне оружие.

Ему в руку вложили клинок. Не его родной палаш конечно, но и так сойдёт.

Брут поднялся, взвесил меч в руке и тотчас же встал в стойку, прикрывшись щитом. Солдатская привычка: сперва изготовься к бою, а уж потом всё остальное. Ранен ли ты, окружён ли врагами или уже победил, – заслони сердце и выстави вперёд оружие. Ни одному служивому ещё не удалось погибнуть от излишней предосторожности, зато вот праздность и самоуверенность погубила очень и очень многих.

Однако же ныне в том и вправду не было никакой необходимости. Крикун, кем бы тот ни оказался, не соврал, – дезертиры и впрямь улепетывали со всех ног… всё под тот же скальный выступ, будь он неладен. «Да что им там, мёдом что ли намазано?! Это же форменная западня, если только мерзавцы не собирались вырыть себе нору к самому центру земли и сбежать через неё! Либо так, либо там скрывались резервы». На глупость врага Брут не рассчитывал: не мог позволить себе такой роскоши после всего пережитого. Ему оставалось только наилучшим образом распорядится этой передышкой и изготовится к следующей атаке, если таковая и впрямь начнётся. Это, и ещё разобраться с наёмником.

– Проклятье, я приказал: назад! – рыкнул отставной сотник, но было уже поздно.

Сэндел развлекался. Игрался, будто ребёнок в песке, задирая других мальчишек, что младше его самого. Ну а когда ему надоело – покончил с обоими. Первым стал тот, с единственным топориком в руке. И хотя по ходу боя он разжился ещё и устрашающего вида кинжалом, это едва ли ему помогло. В один миг Сэндел открылся для него; да не просто открылся, а повернулся спиной на сложном замахе. Верный удар, какой и юнцу сопливому удался бы на славу. И не будь сражение с наёмником столь напряжённым и изнуряющим, бедолага-контрабандист наверняка бы разглядел подвох. Ну а так, решил он, что игра всё же стоит свеч, – потому и ударил со всем мастерством, какое накопил за годы.

И это был хороший удар. Жаль только, что цели он так и не достиг.

В то самое мгновение, когда лезвию кинжала должно было коснуться кожи наёмника, рассечь мышцы под этой кожей, раздробить рёбра за мышцами и пропороть сердце за рёбрами, широкая спина Сэндела… просто исчезла! Растаяла, словно пригоршня раннего снега, брошенная в пылающий очаг. Контрабандист пронзил – хоть и мастерски, – только пустоту; наёмник же, со скоростью, казалось, невообразимой для своей мощной фигуры, извернулся, пользуя громадный меч как противовес: ушёл из-под удара, а руку атакующего перехватил так, что тому было уже не вырваться. Пинком выбил его из равновесия, дёрнул вперёд, потянул, – и вот контрабандист уже летел вверх тормашками.

Приземлился он тяжко. Прямо на голову. С размаху. Хруст его шейных позвонков мог бы любого костоправа убедить бросить всё́, и отправиться на поиски иного для себя призвания. И, тем не менее, Сэндел, прежде чем отпустил обмякшую руку несчастного, добавил ему ещё и тяжелым сапогом по глотке. Чтобы уж наверняка. Вторивший этому действу влажный хрип получился лишь немногим менее отвратнее предшествующего.

Хотя, это ещё как посмотреть.

Воин хааной, увы, попался на ту же удочку. Лютый и истовый, став ближайшим свидетелем этой мерзотной расправы, он уверовал в то, что успеет прикончить наёмника, пока тот отвлечён. Потому-то и бросился вперёд, забыв про всякую осторожность.

Сложно винить его за подобное решение.

Свою секиру хааной перехватил ближе к топорищу, дабы удар у него вышел быстрее и экономнее. Ну а Сэндел как раз чего-то подобного и ожидал.