Пламя в парусах. Книга первая

Ну а о том, что же будет, если я всё-таки попадусь, я предпочитал не думать.

Я – не попадусь.

Час был поздний, и те добрые люди, что не спали в своих кроватях, предавались утехам и кутежу. Мастерские, красильни и цеха опустели; таверны и публичные дома – напротив: наполнились гомоном голосов. Скорым шагом я шёл по тёмным улочкам, и, благодаря росту и одежде, вряд ли многим отличался от полуночных гуляк. Стражники на меня и малейшего внимания не обращали. И хотя некоторые заведения – бордели в частности, – страстно манили меня если и не посетить их, то хотя бы понаблюдать снаружи, шагу своего я не сбавлял. Да и к тому же таких денег у меня пока не водились.

И вот наконец-то резиденция бургомистра. Прямо напротив площади, что не опустевала даже по ночам. Не смотря на людность, было здесь довольно тихо, но оно и понятно: мало найдётся глупцов – пусть бы и разгорячённых вином, – кто посмеет орать тут песни и непристойности. Уже приходилось мне видеть, как личная гвардия поступает с такими смутьянами, мешающими градоначальнику спать. Гонит их дубинками куда подальше; а если какой торгаш орёт сверх меры, то громят его лавку и топчут товар.

Площадь эту я пересёк, держась в тени ближайших домов, а затем призраком поплыл вдоль каменной стены, что отделяла библиотеку от города. Высотой та была со взрослого мужа, взобравшегося на табурет, а сверху ещё и стальными кольями украшена. Даже окажись под рукой добрая лестница, просто так эту стену не преодолеть.

Но мне и без надобности пытаться. Гренно должен был оставаться на посту.

Подойдя вплотную к массивным кованым воротам и убедившись, что никто за мной намеренно не следит, – да и кому бы оно надо? – я тихонько постучал по прутьям.

– Добрый Гренно, ты меня слышишь? Это я – Неро. Досточтимый Гренно, ау!..

Миг спустя «досточтимый» Гренно буквально выпал из сторожки прямо мне на встречу. Именно выпал, иначе и не скажешь. Вне всяких сомнений он оказался изрядно пьян, что немало меня удивило. Прежде видеть его таким мне не приходилось.

– К-кто… кто там в столь поздний час?! – вопросил стражник нетерпеливо.

– Тише, тише, добрый Гренно! Это же я, Неро, – вновь представился ему, ну а сам призадумался: быть может, у городских сегодня какое празднество, раз так много гуляк? Разум мой тотчас же поспешил сопоставить эту догадку с событиями недавних дней, но никакого отклика в них не нашлось. Помолчав с мгновение-другое, я продолжил: – Неро Вандегард, протеже Кристофера Славинсона, вашего…

– Ах, да-да-да. Вспомнил! – прорычал Гренно. Его непропорционально большая голова нелепо качнулась на бычьей шее. – Чего тебе тут надобно-то, э?!

Я кивнул в сторону расчищенной дорожки, что вела во мрак сада и упиралась в четырёхэтажное каменное здание с пологой крышей.

– А-а… Ну да, ну да, ты ведь у нас мальчишка учёный шибко…

Гренно зазвенел ключной связкой и отпер в воротах небольшую калитку, через которую я мышью шмыгнул вовнутрь. С непростительным грохотом запер её сызнова.

– Надолго? – поинтересовался стражник.

– Лишь кое-что посмотреть, добрый Гренно. Где-то на пол часика и никак не более того! – ответил я, изобразив подобие поклона.

Ну да, конечно… Скорее моря превратятся в молоко и мёд, чем кто-то или что-то заставит меня покинуть библиотеку раньше, чем пролетит хотя бы половина этой ночи! Впрочем, справедливости ради, стоит заметить, что бывали у меня и скверные деньки. Единожды я даже застал двух слуг, – крепкого юнца и невозможно миловидную девицу, – что на целую ночь заняли читальную залу, предаваясь взаимной страсти. Тогда я ушёл несолона хлебавши, не сумев ни насладится книгами, ни хотя бы подглядеть за голубками. Разочарование того раза преследовали меня и по сию пору.

Но сегодня-то всё будет иначе! Сама сегодняшняя ночь ощущалась по-особенному, и даже в воздухе витал прекрасный аромат развенчанных тайн. Именно такое выражение и просилось мне на язык, пока я тихонько пробирался вдоль придорожных клумб. Пройдёт совсем немного времени, и я трижды прокляну свою наивность, но это будет потом. А сейчас – у меня аж руки дрожали! Не от холода, хотя и было довольно зябко.

Я приблизился к массивным двойным дверям из так хорошо знакомого мне алого дуба, приоткрыл створку и ступил вовнутрь. Тяжёлая, затворилась она совсем неслышно.

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

Тишина, стоявшая в библиотеке, по первости оглушала. Казалось, можно было расслышать, как пляшут огоньки в десятках масляных ламп, как капля топлёного воска скатывается в подсвечник, и как нежный ветерок извне треплет шёлковую гардину напротив единственного отворённого окна. Свечи, как и масло для лампадок, стоили недёшево, но отчего-то здесь их жгли каждую ночь. По-видимому, всё же существовала призрачная возможность того, что господину бургомистру вздумается посреди ночи погрузиться в чтение, но на моей памяти такого не случалось ни разу.

Едва оказавшись внутри, я привалился к дверному косяку и позволил себе перевести дух без лишней на то спешки. У библиотечного порога меня всегда охватывало некое возбуждение, но сегодня даже оно казалось сто крат сильней обычного. Мурашки по спине, приятная дрожь от затылка и до самых пят… Давненько я не ощущал подобного.

Но, к делу! Усилием воли я овладел собственной страстью, отдышался, и, на цыпочках, так тихо, как только позволяли подошвы моих чёботов, двинулся вперёд.

Библиотека в глазах своих визитёров представала обширной залой, первый этаж которой был сплошь заставлен книжными шкафами, высотой с всадника. В чью-то светлую голову пришла идея выставить эти самые шкафы на манер лабиринта. Не слишком замысловатого, к большой радости, но идея всё равно скверная. Здесь правили бал пыль и затхлость, которую даже дыхание ночи не в силах было развеять, а книжные полки ломились от просто-таки невиданного количества древних фолиантов, трактатов и свитков, напиханный туда вне всякой меры. Глупец назвал бы всё это барахлом, но на то он и глупец. На мой же взгляд, здесь, на этих полках, покоилось настоящее сокровище.

Второй же этаж и третий наравне с ним представляли собой антресоли, что вольготно раскинулись по левую руку от входа, и с которых всё здешнее помещение просматривалось с той же лёгкостью, как если бы оно лежало на ладони. Расположились там многочисленные читальные столы и кафедры, под защитой витрин хранились раритетные рукописи и тома, и там же угнездился Архив – царь-книга с описью всего, что поступало в библиотеку, покоилось в ней или изымалось прочь. Туда-то я и направился.

Поднявшись по одной из двух винтовых лесенок, что часовыми встали по обеим сторонам залы, я взял со стола незажжённую лампу, запалил её фитилёк у ближайшей свечи, и подступил к Архиву. Книга эта была закреплена на внушительном постаменте, да и сама, пожалуй, весила целый пуд. Прямо за ней простирался весь первый этаж библиотеки, а на противоположной стене, на уровне второго этажа, красовались витражные окна в человеческий рост. Зашторенные, они сияли копьями лунного света, и только одно из них оставалось отворено, позволяя бродячему ветерку играть с занавесью.

Но мне-то не ко времени было любоваться красотами этой расчудесной ночи.

Я облизнул кончики пальцев и перелистнул несколько страниц. Искал нынче любые упоминания о драконах и о Чаанде: научные и исторические трактаты, легенды, небылицы… Не успел ещё фитиль моей лампы разгореться в полную силу, а я уже выбрал семь приглянувшихся мне трудов по чаандийской народности и четыре – касающихся драконов. И тем единственным, что меня смутило, были неразборчивые пометки напротив «драконьих» книг. Выведенные красными чернилами, будто всамделишной кровью. Как я ни вглядывался, но в пляшущем свете лампадки написанное в них разобрать не удалось.

«Ну и чёрт бы с ними», – подумал я, и пошёл выискивать желаемое. И вот тогда-то и выяснилось, что это были за пометки такие. Все нужные книги по Чаанду я отыскал сразу же; порядок хранения рукописей в библиотеке соблюдался неукоснительно. А вот что касалось драконов… предназначенные этим книгам полки дерзко пустовали.

Удивлённый вне всякой меры, я сложил два выбранных трактата на свободную кафедру и отправился дальше изучать Архив. Выбрал ещё четыре книги «по драконам», – напротив каждой неизменно стояла загадочная пометка. Отправился на их поиски.

Вернулся ни с чем.

Трижды или четырежды я сверялся с Архивом. Каждый раз просматривал помеченную полку от и до. Всё впустую! Драконьи книги оказались изъяты…

Сказать, что тем я был до крайности раздосадован – не сказать вообще ничего. Но разочарование – не мой союзник сегодня! Я закусил губу и принялся штудировать Архив, преисполненный решимостью отыскать хотя бы одну драконью книгу, если таковая ещё хоть где-то оставалась. И вскорести мне повезло. Видать, поверья на этот счёт не врали: Гелиадр в действительности воздаёт за усердие лишь тем, кто презрел всякие сомненья!

Книга нашлась. Некий толстенный фолиант с пометкой «У», выведенной в Архиве венценосным росчерком. «Утерян… – сперва подумал я. – Или, быть может – Уникален?».

Оказалось – второе. Фолиант этот обнаружился на верхнем этаже антресоли, и, чего уж греха таить, выглядел он воистину уникально.

Книга – нет, скорее настоящая реликвия! – хранилась за закрытой витриной, позволяя только смотреть и воздыхать, но ни в коем случае не трогать. Литое стекло толщиной с палец отделяло меня от заветного приза, а замочная скважина походила на ухмылку шута. Настолько издевательскую, что первой же моей мыслью было: разбить!

Но, разумеется, поступать так я не стал, – в жизни бы не решился на подобное.

Однако и сдаваться я тоже не желал! Поднял повыше лампу и принялся глядеть по сторонам в надежде, что, быть может, заветный ключик окажется где-то неподалёку. Хотя умом-то понимал, что ни в жизнь такой удаче не бывать! Кто́ в здравом рассудке оставит ключ от столь ценного раритета рядом с местом, где тот храниться? Ключу этому лежать бы сейчас в личных покоях самого губернатора, под его подушкой, в руке, а то и вовсе в…

Свет лампы вдруг выхватил из темноты очерки небольшой тумбы, и, скользнув по её краям, сверкнул лучистым отблеском мне прямо в глаза. Я обомлел.

Ключ. И вправду – всамделишный ключ! Медный, или, скорее, из полированной бронзы. Лежал на чуть запылённой поверхности одиноко и сиротливо, словно только и дожидаясь, когда его заметят. И хотя нечего было и надеяться, что этот тот самый ключик, который мне нужен, я, почти неосознанно, тотчас же потянулся к нему.

Однако руку свою остановил на половине пути. Ведь, если я возьму его, – и, если он в действительности подойдёт к этой витрине, – разве не окажется всё это воровством? Наверняка. Ну а народная молва на этот счёт гласила предельно ясно: ни одно подобное злодеяние никогда не остаётся безнаказанным! Вор – худший из преступников…

Так я и застыл с протянутой рукой, будто пригоршню мрака решил ухватить.

Однако уже в следующий миг опомнился, собрался с духом и без тени смущения сгрёб-таки злосчастный ключик с тумбы.

«Чушь! – подумал я про себя. – Никакое это не воровство, ведь я не собираюсь ничего красть! Просто прочту пару-тройку страниц, после чего верну эту книжицу на её законное место в целостности и сохранности. Никто и никогда даже не узнает!».

Ступая теперь аккуратно, – как если бы с ключом в руках мои шаги сделались стократ тяжелее прежнего, – я приблизился к витрине и… отпер её без всякого труда. Ничуть этому даже не удивился. И вот он – заветный фолиант! Оплетённый в толстую кожу, украшенный стальными уголками, посеребрённый, покоящийся в обтянутой бархатом нише… даже просто касаться этой книги уже казалось огромной честью!

Витиеватой росписью на переплёте красовалось название: «Draconi dracrin»; сноска в Архиве гласила, что означало это: «Драконья династия».

Хорошее название. Сильное. Как и сама книга.

Довольный собой, я со всем почтением извлек фолиант из его ложа, прикрыл витрину, а ключик положил на прежнее место. Возвратился к кафедре, взмокшими пальцами перелистнул первые несколько страниц и с содроганием сердца погрузился в чтение. И в тот же миг время для меня перестало существовать.

Остался только тёплый шелест страниц, да пляшущие в свете лампадки тени.

Драконья династия присвоила и подчинила себе всё моё внимание без остатка. И даже чуточку более того. О рукописях по Чаанду я даже и не вспомнил.

Однако сама эта книга оказалась куда сложнее, чем можно было себе вообразить. Хоть и написанная смертною рукой, она играла на струнах души будто бы епископ в час богослужения. Её, без преувеличения, сложно было читать. Почти что больно! Всё равно что обрывать куст малины, раня при этом руки в кровь. Только вместо рук терзало разум.

Но просто так взять и оторваться мне тоже оказалось не под силу! Саинциальные письмена, выведенные чернилами глубокого синего и, иногда, пурпурного цвета сами по себе приманивали и приковывали взгляд. Книга была толстенной, но каждая её страницы была украшена так кропотливо, так скрупулёзно и бережно, что с них подобно дыханию живого на тебя веяло тяжестью и мудростью минувших веков. До того дурманяще пахли эти древние страницы! Прежде чем приняться за чтение, я позволил себе прикоснуться к ним, провести пальцами по орнаменту, по выведенным буквам, рисункам. Даже ощутить шероховатое прикосновение, оценить, как излитая на бумагу мысль причудливо тает аки лёд и сливается с завитками рукописного текста, казалось неимоверным счастьем. В эти причудливые измышления я погрузился целиком, да и как мне было не погрузиться, раз уж столь удивительным, столь страстным языком всё было тут описано? Я водил глазами по строкам, читал и перечитывал, а затем перечитывал снова, и, даже осознавая, что всё читаемое исчезает из моего разума тотчас же, я не мог – не смел! – оторваться, настолько сильно меня захватывали смыслы, которых я даже не понимал. Дыхание моё срывалось, дрожали руки, слезами наполнялись глаза, но я всё продолжал и продолжал. Сквозь это непонимание приходилось прорываться, и чем дальше – тем сложнее. «…Однако, всё же они смертны, – срывающимся голосом читал я, – даром что их последний смертный час несёт нечто большее, нежели простую погибель». И тут же гравюра, вторившая тексту: абрис дракона, что плясал и извивался в языках пламени, хотя и являлся лишь рисунком, выполненным тушью. Но что же это могло значить?! Мне и так пришлось повторить про себя этот отрывок трижды, а взгляд мой и указующий палец уже сами собой устремились без моего ведома дальше. А я не в силах оказался удержать. Перелистнул страницу, хотя не желал этого. Поранил пальцы об острые края. Бумага окрасилась в алый. А кисти рук, что опустились на мои плечи, сжались сильнее. До боли. Но я всё продолжал, всё читал. Им нет и не может быть равных… Феникс появится и угаснет вновь… Однако равного можно воссоздать из той же глины. Никаких разъяснений. Ничего же неясно! Голова у меня пошла кругом, свет лампадки отныне только ранил взор. Усилием воли я попытался отвести глаза, – дать себе хотя бы краткую передышку, – но не сумел. Строки и символы заплясали перед глазами как обезумевшие. Словно бы какой недуг поразил мой рассудок! Новая страница – пальцы сами листнули. Бумага вкусила каплю красного; не последнюю, если так и буду продолжать. Я уже не видел никакого текста в этом древнем фолианте, не слышал собственных мыслей, если таковые и были. Слышал только гул, ощущал лишь его всем своим нутром, и чтобы хоть немного его утолить, усмирить, заглушить, необходимо было читать дальше. Но я уже не мог, не смел. Глаза пылали, словно бы смотрел я прямо на солнце. Всё нутро переворачивалось. Читай. Нет, было ответ. Читай! Не буду! Читай!

– Н-нет, я сказал!!! – выкрикнул я в голос, вконец позабыв о том, где нахожусь.

Боль вспыхнула у меня во лбу, что аж искры из глаз посыпались! Я пошатнулся, схватился за кафедру, чтоб не повалиться на пол; едва не опрокинул масляную лампу со стойки, но… на собственных ногах всё же удержался, и взор свой наконец-таки сумел отвесть в сторону.

Так я и застыл, ошарашенный, со сбившимся дыханием, колотящимся сердцем и с зажмуренными до боли в веках глазами, с которых – и я слышал это так же ясно, как и собственные мысли, – на пол градинками падали слёзы. Кап… кап… кап…

Только это и мог расслышать помимо шума собственной крови в висках.

Наконец, судорожно и прерывисто выдохнув, как выдыхают, должно быть, замерзая до смерти, я, с горем пополам, успокоил и собственное рваное дыхание, и обезумевшее сердце, и свои же разрозненные мысли. И тут же внутри вспыхнул гнев.

«Что за треклятое наваждение?!! – едва не зарычал я в голос, но, благо, вовремя опомнился, и слова эти огласили лишь стенки моего черепа. – Что… что это за книга такая? Что она со мной сотворила?!».

А в том, что именно книга была всему виной, – я и не сомневался! Будь это какой иной недуг – отравился ли я, перегрелся на солнце или просто сбрендил, – разве излечился бы он здесь и сейчас, стоило мне только отвести взор? Разумеется, нет! Но… тогда что же это за морок мне привиделся?! Ведь зачарованные книги, лишающие человека рассудка, бывают лишь в древних легендах, высокопарных проповедях, да сказаниях для детей!..

Разве нет?!!

Я бросил гневный взгляд на «Драконью династию», но не увидел, ни как пылают её письмена, ни как оживают рисунки на страницах. Но, тем не менее, наотмашь хлестнул по переплёту, захлопнув эту треклятую рукопись от греха подальше!..

И тут же что-то с лязгом грохнуло и заскрипело, занавесь напротив отворённого окна вспорхнула разбойничьей накидкой, а в помещение ворвался ветра порыв. Сквозняк. Рывком распахнулись библиотечные двери, с размаху они саданули о близстоящие стены, а по полу – настойчиво и жёстко – застучали чьи-то торопливые шаги.

 
⊱                                                  ✧☽◯☾✧                                              ⊰
 

На миг я позабыл себя. Взор у меня помутился, дыхание застряло в глотке, судорога стянула грудь цепью, а кровь – заиндевела, будто воды ручья в зимнюю пору.

Лишь каким-то десятым чувством я уразумел, что это посторонние проникли в здание библиотеки, и что первым же делом мне следует загасить лампу, дабы не выдать себя. И только лишь потому, что всё остальное моё естество по-прежнему пребывало в смятении – всё это-то я и проделал. Поднял плафон, сдул испуганный огонёк и ладонью разогнал робкие потёки дыма, будто те и сами не затерялись бы средь книжной затхлости; после чего сгрёб фолиант с кафедры и забился с ним под ближайший стол.

И только после этого осознал и самого себя, и то, в какую же беду я угодил.

Голова моя пошла кругом, перед взором заплясали чёртики; я едва удержался от того, чтобы не пасть без чувств прямо здесь! А случись оно так, и всё было бы кончено.

Шутка ли, но спас меня голос градоначальника: он, оказывается, был как у молодого тура – громогласный и продирающий до самых потрохов, хотя человек этот являл собой картину старости и нескладности. Именно про таких-то и говорили, что разбудит даже мёртвого. Ругань его шла откуда-то извне; бранился он злобно и страшно! Ненависть в его речах лишь добавляла мне дурноты. В какой-то миг и вовсе почудилось, что человек этот спешит исключительно по мою душу – желает лично покарать спесивого юнца, возомнившего, что в праве пользовать его библиотеку! В мыслях у меня тотчас же пронеслись унизительные колодки, порка и побои. А то и вовсе: изгнание, темница, или с десяток лет жизни на рудниках! А может и того хуже… И, представляя всё это, я лишь сильней и сильней сжимался под столом, кляня собственную несчастную судьбу.

Даже и не заметил, как закусил корешок прижимаемой к груди книги. Все силы ушли у меня только на то, чтобы не зарыдать от нахлынувшего страха, горечи и досады…

А вот и сам бургомистр: и десяти ударов сердца не прошло, как он ворвался в библиотеку, появившись в дверях коридора для прислуги. Громко ступая, прошагал всего в паре аршин рядом с тем местом, где я скрывался, и направился к винтовой лестнице; а следом за ним семенило ещё двое. Шествовал он тяжело, дышал громко, а с каждым выдохом срывалось с его уст очередное гневное проклятье.

Однако же на меня он и толики своего внимания не обратил! Ни он сам, ни слуги, что спешили за ним попятам. А это означало, что я – слава Гайо! – ошибся: торопился бургомистр вовсе не по мою душу, и про меня, скорей всего, даже и не подозревал!

Мало конечно в том было поводов для радости, но чтоб перепуганному юнцу, прятавшемуся под столом, удалось взять себя в руки – как раз-таки хватило.

Я раскрыл глаза, утёр катившиеся без конца слёзы, чуть подобрался, отдышался уже спокойнее, и, за неимением ничего другого, целиком обратился в слух.

И как раз вовремя. Бургомистр, спустившись на первый этаж, внезапно затих, будто ругать встряла ему поперёк горла. Тишина повисла такая, что страх мой, едва отступив, принялся всходить с новой силой. Что так разгневало этого человека? И что́, прямо вслед за этим, заставило его столь внезапно замолчать?! Любопытство взяло верх, и я, закусив губу и всё так же прижимая книгу к груди, выбрался из-под стола и пополз к балюстраде. Хотя бы одним глазком глянуть, что же там такое происходит.

Картина мне открылась следующая:

Трое стояли напротив дверей библиотеки, прямо перед замершим бургомистром. Первым был Гренно. Привратник. Расположился он ближе всех к выходу, и, судя по всему, готовился удрать под любым, даже самым неблаговидным предлогом. Впотьмах его лицо виделось серым. Ужас, что на нём застыл, оказался знаком мне как никогда прежде.

А вот двое других незваных гостей напротив – пребывали в абсолютном спокойствии. Страх, неловкость и предубеждение нисколечко их не стесняли.

То были некие благочестивые господа, и никак иначе. Юношу, с зализанными назад волосами цвета воронова крыла и одёже подстать, выдавало лицо – благородное, надменное и бесконечно целеустремлённое, хоть и скрытое на три четверти тенью, аки полумесяц. А женщина рядом с ним: высокая и стройная, будто молодая осина; в тёмном искристом платье не по погоде, и с вуалью, скрывавшую её лицо пуще всяких там теней. Возвышалась она и над юношей, и над бургомистром, и держалась с тем исключительным величием, пред которым разве что бездушному камню под силу не склониться; да и то, только лишь потому, что камни – извечно павши ниц.

Слуги так и поступили. Грохнулись об пол как по команде, наверняка разбив себе колени в кровь. Да и я припал ещё ниже; хотя скорей под гнётом всё того же страха, нежели с почтением в сердце к знатным господам. Бургомистр же остался недвижим.

И, на поверку, это как раз-таки и смущало сильнее всего. Стоять он слишком неподвижно! Будто дерево, или статуя какая. Стоял мгновение, другое, третье… и вот на ум мне явилась жутковатая мыслишка: не иначе как бургомистр – уже мёртв! Вообразить себе нечто подобное оказалось проще простого: как всего мгновение назад ему вонзили кинжал прямо в сердце, как затих он в своей гневной тираде, как всего через миг-другой его бездыханное тело осядет на пол, и как слуги вместе с несчастным Гренно осознают наконец, что увиденное подвело финальную черту и их жалким жизням тоже!..

Но нет. Бургомистр был жив-живёхонек. Я вздрогнул, когда он неожиданно отмер и выхватил некий свиток из рук темновласого юноши. Высокие потолки библиотеки тотчас же огласились треском раздираемой в приступе гнева бумаги.

– Со всем почтением, господин бургомистр, в этом не было необходимости, – начал юноша прохладным как северные ветра тоном. – Рекомендательное письмо от…

– В бездновых глубинах видал я ваши рекомендательные письма! – прервал его градоначальник, продолжая изрывать послание в мелкие клочки. – Знаю я, кто вы. Вы – воры! Воры, что раз за разом приходите грабить мою коллекцию, мои бесценные книги!..

– Экспроприировать, – пропела будто единой лютневой струной женщина, чьё лицо скрывала вуаль. – И далеко не всю вашу коллекцию, господин, а лишь некоторые из покоящихся в ней трудов. В пользу его Высокопреосвященства, разумеется, как же иначе.

Эти слова – или, скорее, эта интонация – бургомистров пыл-то поостудила. Да и на меня подействовало. Я чуточку расслабился, а с души у меня сползла целая скала, – что никакого смертоубийства не произошло, и что не пришлось мне делаться ему свидетелем.

– Экспроприировать, – повторил я тихонечко, пробуя это непонятное слово на вкус.

Чудно́е. Речь тех, кто, как говаривал мой отец, на свет родился с серебряной ложецой во рту, – она вся вот такая вот замудрённая. Даже в книгах ничего подобного вычитывать мне не приходилось. Отец ещё рассказывал, что, когда он в сотне служил, то частенько с высокородными господами виделся. Говорил, что даже дышать нашенским воздухом им было как-то тяжко и непривычно. Не то, что нам самим, обычным-то людям. Признаться честно, только сейчас мне подумалось, что это он не буквально имел в виду…

Но я задумался, замешкался, отвлёкся. Даже чуточку замечтался, позабыв, в какой беде нахожусь. И когда взгляд мой, оторвавшись от таинственной троицы дворян, поплыл в никуда, мне случилось углядеть ещё кое-что интересное. То, что вновь сковало мои потроха ледяными цепями! Кто-то ещё находился в здании библиотеки! Пробирался неслышно сквозь лабиринт книжных шкафов, пока знатники там беседовали. Некая загадочная тень, зловещая сущность от одного вида которой у меня заныло под ложечкой.

– …Вы можете быть свободны! Ждите в моих покоях. А ты, привратник, как там тебя!.. Хочешь что-то добавить? Нет?! Ну так и пшёл вон отседа уже! – в гневе рявкнул бургомистр на своих слуг.

Точнее, рявкнул-то он мгновение назад, но вот слова его влились в мои уши лишь когда входные двери хлопнули, а близстоящая винтовая лестница задрожала от шагов.

В тот миг я вновь перепугался не на шутку! Всё так же, как и стоял, – окарачь – пополз я назад; забился под стол, как пёс побитый, и лицо себе рукой зажал. Чтоб не дышать, потому как проходящие рядом наверняка бы это услышали!

Слуги тихонько просеменили мимо, перешёптываясь. Дверь за ними затворилась. Шаги их затихли. Меня они не заприметили, но теперь-то это мало что меняло. Все мои мысли отныне были обращены к той гибкой и ловкой тени, у которой будто и хозяина-то не было, раз двигалась она столь привольно и легко. Мало мне было здесь непрошенных полуночных гостей да взбеленившегося хозяина дома, так теперь ещё и это!..

Да и кто бы ответил: что в действительности предстало моим глазам? Был ли это наёмный убийца, или, быть может, я узрел собственный кошмар наяву?! Вымученный стон сам собою вырвался из моего зажатого рта, но… даже в том, чтобы его скрывать, не было теперь никакого толку. Понятно же, что не удастся мне сидеть под этим несчастным столом до самого утра, – ведь ежели не сейчас, то с рассветом меня уж точно обнаружат! Всё нынче восстало против меня! Даже моё сердце принялось отбивать дробь до того громкую, что незваные гости вот-вот должны были позабыть о своих распрях и хором воскликнуть: «Что это за шум такой?! Пойдёмте же и посмотрим, – узнаем, кто здесь скрывается, и отыщем его!». И какой-либо помощи мне ждать было просто неоткуда.

Я может и мог бы последовать за прислугой, – воспользоваться тем ходом, через который прошёл бургомистр всего несколько минут назад… но не рискнул. Тамошних помещений я не знал, не помнил, закрывали ли дверь на ключ или нет, да и кто, скажите на милость, убережёт меня от случайной встречи с прочими обитателями сего дома?!

Никто. Здесь и сейчас, увы, мне не на кого было понадеяться!.. Кроме себя самого.

И вот, в миг, когда я это осознал, в голове моей вспыхнула мысль, словно из огнива высеченная искра: «Окно! Окно же!». Тотчас же я бросил взгляд на занавесь, трепещущую на фоне ночной синевы, и понял: вот оно, моё спасение! Вот как я сумею отсюда сбежать.

Даром только что путь к этому окну был ныне вотчиной той загадочной тени, но в тот момент даже призрачная надежда на побег затмила от меня все прочие невзгоды.

Вновь поверив в свои силы, я о́тнял от лица руку и наконец позволил себе дышать вволю. Чуть успокоился, утёр свежие слёзы, и крепко так взялся за раздумья:

«Ну что ж… Прежде всего – эта тень, что прокладывала себе дорогу сквозь книжные шкафы. Будь она лишь ожившим моим страхом, плодом моего истерзанного воображения, то, если пораскинуть мозгами, так-то оно мне даже на руку. Призрак не навредит мне столь же сильно, как сделают это оковы стражников и палаческая плеть! Но ежели я прав, и это действительно подосланный убийца…».

Тут, при одной только мысли об этом, дрожь пробежала по моей спине.

«…Ежели это и впрямь убийца, мерзкий трус, отнимающий чужую жизнь из тени, то будь я трижды проклят, если он здесь по мою душу! Нет, юнец ему не нужен, – у него другая цель. И раз он не нанёс ещё своего удара, а лишь крадётся мимо книг и рукописей, то… ну конечно же! Значит движется он ко второй винтовой лестнице! Кем бы нынче ни оказалась его жертва, он желает подкараулить её в другом месте, но уж точно не здесь».

Поняв это, я едва себя рукой полбу не хлопнул, так всё оказалось просто и логично.

И если я прав, значит и путь мой теперь ясен. Дождаться ухода дворян, спуститься вниз, добраться до окна, минуя предательские копья лунного света, и…

– …А-а чёрт бы с вами! Идёмте, посмотремте архив. Я лично укажу вам на ущерб, что принесли мне ваши махинации! – пророкотал надломленным голосом бургомистр так, что я расслышал каждое его слово до последнего.

Архив. Они идут сюда! Значит, моё время на раздумье вышло! Благо, успела у меня созреть ещё одна идейка, куда-как лучше всех прочих.

Собрав волю в кулак и всем сердцем уповая на божескую справедливость, крепкие половицы и мягкую подошву своих сапог, я выбрался из-под стола и опрометью, – так тихо, как только позволяли мне ноги, привыкшие топтать лесной мох поутру, – метнулся к балюстраде. Припал к ней всем телом и, помогая себе единственной рукой, перевалился через поручень. Передо мной раскинулся весь первый этаж; омытые сумеречным светом книжные шкафы на фоне утопающего во тьме пола. Будто мировые столпы из глубин само́й бездны! Один такой как раз стоял в шаге от меня.

Но, стоит ему не выдержать моего веса… или сам я оступлюсь впотьмах…

Винтовая лестница вдруг загромыхала, свет лампы пугливо лизнул пальцы моей руки. Времени на раздумья, сомнения и страхи не осталось боле, и тогда я шагнул вперёд, отбросив всякую нерешительность. Прямо туда, во тьму. Зажмурился, не сумев с собой совладать; ну а когда моя стопа, вместо того, чтобы провалится в пустоту, утвердилась на чуть скрипнувшей древесине, я странным образом не почувствовал ничегошеньки.