Десант
ДБ запомнил, что ночь стояла тихая. Так затихает внезапно сцена театра и зрительный зал, когда приглушается свет перед началом спектакля, а затем уж разваливается надвое тяжёлый занавес, открывая декорацию.
Приглушённо бубнили голоса. За иллюминаторами неподвижно, как океанская пучина за стёклами плавательной маски, висела густая тьма. В теле покачивалось тяжёлое и тревожное напряжение. Снаружи заунывно гудели моторы самолёта. Свет единственной лампочки тускло лился на затылки сидевших рядком бойцов Организма.
Рывком отвалилась дверь и бухнула угрожающе о борт. Из-под брюха самолёта вскипела бушующим ветром тёмная бездна. На ДБ накинулся страх.
– Товарищи, граждане, друзья, – он встал, перестукивая коленями, – если я не вернусь из полёта, вспомните добрым словом мою скромность и что-нибудь ещё хорошее…
Он хотел сказать ещё, но замялся в поисках правильных слов, и в это время инструктор пнул его подошвой в бок, дабы придать бодрости.
ДБ вывалился наружу Чёрная пасть глотнула его, перевернула сильным языком пару раз, встряхнула и подвесила головой вверх. Сверху мягко хлопнуло, и ДБ понял, что купол парашюта раскрылся. Стремительное падение прекратилось. Оказалось теперь, что ветра не было. Подняв глаза, ДБ увидел над собой в ночной синеве белеющее брюхо громадной медузы – купол пузато налился воздухом. Поодаль распускались такие же белёсые пятна. Приятная тишина таинственно овевала прохладой. Страх испарился, оставив на лбу несколько крупных капель пота.
Слева слышалась песня. По голосу угадывался Попрыгаев. Петь и издавать иные громкие звуки категорически воспрещалось инструкцией, но уж очень хотелось. Душа требовала песни. Душа парила вместе с телом высоко над землёй, и тут было не до инструкций.
О, где ты, муза, владеющая тайной стиха, чтобы помочь мне воспеть этот полёт?
Кому не знакомо чувство восторга? Это состояние лезет, прёт из груди, захлёстывает всё вокруг, и никакой волнорез не в силах ослабить этот вал чувств. Хочется прыгать на прохожих, обнимать и целовать их. Ноги сами собой пускаются выделывать коленца. Словом, восторг. Глупое и беспричинное состояние, доступное абсолютно всем, даже суперменам, которых и пулей не всегда прошибёшь.
Что, читатель? Неужели ты не испытывал такого никогда? Если так, то ты принадлежишь к числу несчастнейших из существ, живущих на нашей многоопытной планете. Впрочем, я не верю. Каждому из нас дано испытать мгновения счастья.
Если бы от ДБ потребовали сразу после приземления сформулировать свои ощущения, он сумел бы лишь размашисто обнять воздух и распахнуть рот на ширину плеч. Не более того. Может быть, прибавил бы к этому какое-нибудь громкое междометье.
Некоторые его товарищи после прыжка тоже не могли сосредоточиться и пьяно шатались. Одного из них парашют тащил по земле подобно кульку с песком, а он заливался смехом и восторженно дрыгал ногами, не желая отстёгивать стропы. Большерукий низколобый Отшибов развалился в траве и влажными глазами пялился на подсвеченные луной меловые облака, надеясь, что счастье будет длиться вечно.
ДБ окончательно пришёл в себя, когда на пятке вздулся волдырь, огонь разлился по всей стопе. Отряд уже месил сапогами лесную грязь, пахнущую прелыми листьями и грибами. Смутно угадывались контуры деревьев и очертания людей, шагавших впереди. То и дело кто-то предупреждал, заботливой рукой придерживая гибкие прутья, чтобы они не ударили по лицу шагающего следом.
– Ветка. Осторожно.
– Благодарю. Понял.
Звонкий шлепок со свистом. Сочный матерный фразеологизм. И опять кто-то:
– Ветка.
– Понял.
Звук хлёсткой пощёчины. Уморительное и слегка злорадное хихиканье того, кто пострадал минутой раньше. И вереница секретных сотрудников, заброшенных в неведомую даль с никому неведомой целью (да и была ли такая цель?), чавкала по заболоченному лесу дальше. На груди – автоматы с укороченными стволами и откидными прикладами, на спине – квадратные ранцы с консервами и сухарями засушки прошлого десятилетия.
Ещё ни капли светлой утренней краски не добавилось к густой ночной синеве в небе, когда откуда-то справа, пробивая лесную глухоту, донеслись три короткие автоматные очереди. Организмщики застыли, напрягая слух. Пальнуло ещё пару раз. Возмущённо загалдели разбуженные вороны. И тут настойчиво затарахтел пулемёт. Он бил протяжно, безостановочно, как бы пытаясь просверлить отверстие в толстой стене.
– Нам не туда? – взволнованно полюбопытствовал кто-то.
– Нет, – отрезал старший.
ДБ попробовал почесать сквозь сапог волдырь на пятке, но не сумел. Пришлось почесать шею. Лязгнул затвор, и ДБ ощутил, как по его спине поползли мурашки.
В последний раз жахнул далёкий автомат, и эхо устало осыпалось по лесу.
– Куда, чёрт возьми, милиция смотрит? – закричал вдруг обиженно Пушкин, но осёкся.
– Товарищи, – шмыгнул носом командир, – сейчас наступила красивая природная тишина. Давайте не будем её тревожить. Идёмте дальше. Мало ли какие у людей там дела.
Когда забрезжил рассвет, отряд выбрался на дорогу. Шумно затопали сапоги, бойцы стряхивали с себя болотную тину. Куда идти, никто не знал, так как не было твёрдой уверенности, на ту ли дорогу они вышли. Совершенно сбитые с толку, люди топтались на месте. Минут через пять супермены сбились в кучу и в категорической форме потребовали у командира объявить замысел. Он подчинился.
Вместе со всеми ДБ рухнул в придорожную канаву, и непреодолимая тяжесть автомата придавила его к земле. Только тут он понял, что подняться его не заставит никакая сила.
В утренней полутьме что-то отсвечивало поблизости. Проморгавшись, ДБ определил рядом с собой длинную лужу.
Откуда ни возьмись, быстро подпрыгивая на ухабах, появился автобус. Внутри горел уютный жёлтый свет, сидели люди. Полоснули лучами грязные фары, озарилась тьма и вновь погасла. Автобус торопливо двигался мимо, как качающийся освещённый аквариум, и его дремлющие пассажиры не подозревали, что из холодного ночного мрака за ними наблюдали автоматные жерла.
ДБ утомлённо проводил гудевшую машину глазами, и странно стало у него на душе от понимания, что только что соприкоснулись два разных мира, один из которых ничего не знал об опасном существовании другого.
Неподалёку снова послышалось сбивчивое тарахтение автомотора. Пересиливая лень и чугунное тяготение в теле, организмщики один за другим поднялись. Их примеру попытался последовать и ДБ. Он оторвался от земли, почти распрямил дрожащие ноги, но плечи с головой не желали водружаться наверху и всё заваливались вбок. ДБ стыдливо улыбнулся, крякнул, распрямился рывком и потерял равновесие. Ноги не двинулись с места, зато торс загнулся под весом назад, и тело шмякнулось в ту самую отсвечивавшую лужу.
– Однако! – воскликнул Саша Скифский.
ДБ опёрся правой рукой о землю, зажав в левой холодную талию автомата. Но рука не опёрлась, и ДБ погрузился плечом обратно в воду. Вторая и третья попытки завершились тем же позором. Он захихикал. Так бы и лежал он, ворочаясь в протухшей луже, как весёлый поросёнок, если бы кто-то очень большого роста не выдернул его за воротник.
– Руку, что ли, подвернул?
В ту самую минуту подкатил замызганный сельский автобус. Командир суперменов, выйдя вперёд, первым долгом направил на водителя автомат. За его спиной шофёр увидел много других людей в странной тёмно-зелёной форме без знаков различия. Все с оружием наперевес. Двигатель от волнения заглох.
– Скажи-ка, дядя, – откашлялся командир, – вот у нас карта. Где ж это мы находимся?
– Разрешите взглянуть? – по лицу и голосу водителя было понятно, что он готов на сотрудничество, кем бы незнакомцы ни были.
– Пожалуйста.
– А вы, собственно, откуда, ребята? – рискнул спросить водила. – Чьи будете? Наши?
– Ваши, – прорычал тигром здоровенный Бар-Бек с блиновидной физиономией со вдавленным внутрь широким носом. Узкие глаза его едва угадывались под чёрными бровями.
– Ну, я и вижу, что наши, русские, – согласился несчастный, водя пальцем по карте. – А карта вот не наша. Чужая местность. Ошиблись. Не ту карту вам дали, ребятушки.
– Ох уж этот Сомоса! – рубанул по воздуху Попрыгаев.
– Браток, подвёз бы ты наше семейство до ближайшего города, – улыбнулся командир, и браток-шофёр кивнул. Попробовал бы он не кивнуть.
ДБ втиснулся в задрипанный автобус последним.
– А у тебя клешня рожать собралась, вон распухла до самого локтя, – гыкнул кто-то.
– А у тебя рожа кирпича просит, – ответил ДБ, но в душе знал, что про руку не соврали. Она округлилась, как надутый воздушный шарик, и что-то булькало внутри и стреляло. Увесистый отёк совсем не радовал.
– Готово дело, – подвёл итог другой сосед, – перелом.
Десантников трясло и могло бы пошвырять от стены к стене, не набейся они так плотно. Водитель, обременённый странными пассажирами и неизвестностью, гнал машину что было мочи.
Вскоре шоссейная дорога влилась в город, заполненный тихой утренней свежестью. Низкие старенькие домишки кое-где светились окошками. Провинция просыпалась рано. Над промятым асфальтом, в котором различались глубоко утопленные трамвайные рельсы, покачивались обвислые электропровода. Нетерпеливо квакал за углом клаксон невидимой легковушки. Одиночные прохожие в шелестящих дождевых плащиках семенили мимо.
Автобусик заскрипел и дружной охапкой сдвинул десантников к переднему борту, тормозя возле белых старинных крепостных стен.
– Город Тула, – провозгласил водитель и горько вздохнул, – город ружейных мастеров и медовых пряников. Перед вами знаменитый тульский кремль, сложенный из настоящего дореволюционного камня, а далее тянется проспект Ленина, где встречаются даже современные здания.
– Тула? – удивился Насикин. – Так мы совсем недалеко от нашей базы…
– Цыц! – старший Джеймс Бонд многозначительно поднял узловатый палец с чёрной каймой на ногте. – Не раскрывай секретную информацию!
И в эту минуту из-за ближайшего поворота с рёвом и лязгом, накренясь на левые борта, вывалились два грузовика. Они подкатили к автобусику и едва не впечатались в его ржавые консервные борта своими квадратными зелёными носами. Из первого грузовика появился человек в серых штанах и белой рубахе, поверх которой был наброшен пятнистой раскраски плащ. В руке его виднелась телефонная трубка с длинной раскачивающейся антенной.
– Всё в порядке, – крикнул он в трубку и запихнул её в карман отутюженных серых брюк.
Десантники устало повалили из гостеприимного автобуса на тротуар, гремя автоматами о заклинившую дверцу. Из прикативших машин вышел гражданин в свеженькой гимнастёрке и зеркальных сапогах. На голове его сидели наушники, за поясом торчал пистолет. Гражданин этот поманил пальцем водителя и, когда тот нагнулся из открытого окна, шепнул ему что-то в оттопыренное ухо. Уже изрядно измученный странностями, водитель нервно дёрнул щекой, судорожно закивал и сию же минуту погнал свой автобус прочь. Через несколько минут жестяное дребезжание смолкло.
– Просим извинения, товарищи бойцы, – мужчина в наушниках хрустнул суставами рук и виновато откашлялся, – вышла накладка. Мы вас по ошибке выбросили с самолётов вместо другой группы. Случаются проколы…
Они вскарабкались в кузова.
Через какой-нибудь час они уже разминали затёкшие лодыжки перед входом в родную казарму и обстукивали грязные комья с отсыревшей обуви, а Сомоса чертыхался, слушая рассказ про карту чужой местности и грозился кому-то что-то припомнить. Он шагал по кругу и временами потрясал кулаком с рыжеватыми волосиками на суставах. Сильно нервничая, он постоянно путал слова и вместо «недоносок» говорил «недовесок».
В помещении крепко пахло болотной тиной. По тумбочкам и кроватям валялись сухари, крошки и консервные банки, вытряхнутые из рюкзаков. Возле электрической розетки пыхтел чайник, подходил кипяток.
Заспанный фельдшер с поросячьими глазками и роскошным пеликаньим зобом повёл бледного от незатухающей боли ДБ в лазарет. Не предвещая ничего доброго, над крышей невысокого зелёного строения метались тревожные вороны. Над дверью лазарета чья-то рука, движимая природным талантом и энтузиазмом, вывела неровный красный крест, справившись с ним, как с многолинейным китайским иероглифом.
Пока худощавый бритоголовый солдатик отмыкал дверь, ДБ топтался на месте перед крыльцом, вокруг которого метра на полтора белым кирпичом была замощена площадка.
– Гипсу замеси, – булькнул фельдшер, – сейчас товарищу герою руку лепить будем. И шприц готовь.
В крохотном помещении, где на стене, обложенной белым кафелем, висела треснувшая ровно пополам умывальная раковина, ДБ остался ждать. Левой рукой он придерживал раздувшуюся кисть правой руки и следил за двумя усатыми тараканами, которые сидели по разным сторонам трещины, слушали стук капель и гипнотизировали друг друга.
Вошёл человек в белом халате, не знакомый ДБ. Он нёс лохань с мутной жидкостью. Из коридора хрипло дрынкнула музыка и сразу оборвалась, так как радиоприёмник не слушал приказов человека. Человек, как заправский фокусник, извлёк из лохани с помоями набухший рулончик марли с гипсом и обернул её вокруг пузатой руки ДБ.
– Орёл, – похвалил он и скрылся.
Затем, покачивая зобом, заглянул фельдшер и предложил уколоться.
– Я при исполнении, – деликатно отказался ДБ, и пеликан исчез.
Бледное солнце уже шарило по стёклам казармы и заглядывало в любимый всеми нужник. Слышался дружный смех. Казарма была полна возбуждения и полураздетых суперменов.
– Завтра в Москву! – радостно заорал кто-то в ухо ДБ. – В столицу двигать будем! Домой!
ДБ тяжело провалился в свою кровать, не раздеваясь, и зад его опустился до самого пола, затем пружины напряглись и со скрипом подняли его чуть вверх. ДБ выпустил вздох облегчения и мгновенно уснул.
Во сне ему привиделся жаркий пыльный день и человек в жёлтой замшевой одежде.
Каратели
Человек сощурил глаза и облизал губы под соломенными усами. Ветер трепал его красный нашейный платок, и то и дело один из концов прыгал через жёлтое замшевое плечо на спину, за которой виднелись в расплавленном воздухе сгорбившиеся всадники.
– Генерал, скауты настаивают, что деревня слишком велика, – облокотился на луку седла подъехавший капитан. По его грязным щекам стекали струйки пота, волосы прилипли ко лбу.
Генерал оттянул пальцами нашейный платок и тяжело выдохнул в лицо говорившему:
– Надеюсь, они не заблуждаются. Чем больше краснокожих попадётся нам в этот раз, тем меньше останется на следующий. Вам ли не знать этого, Кио?
– Где Кастер? – донеслось сбоку, и появился, мягко правя лошадью, начальник разведчиков по кличке Чарли-Одиночка. Его лицо было черно от усталости. Он остановился перед генералом и сказал тихим голосом:
– Сэр, впереди индейская палатка, – вниз по его виску тянулась тёмная мокрая полоса.
Кастер взмахнул замшевой рукой и последовал за Чарли. Кони громко фыркали и побрякивали сбруей. Перевалив через холм, они увидели кожаный конус индейского жилища. Вокруг копошились в клубах пыли индейцы-проводники. Движения их были быстрыми, как у пантер, а коричневая кожа маслянисто сверкала на солнце. Некоторые из них рылись в ярко расшитых сумках, которые они вытащили из палатки наружу в надежде поживиться. Солнце жёлтыми полосами пронизывало дымящуюся пыль.
– Там внутри лежит мертвец, – доложил Чарли и отёр рукавом лицо и взмокшую шею, – дохлый Лакот.
– Я велел вам скакать вперёд! – закричал раздражённо Кастер на скаутов. – Почему вы задерживаетесь? Неужели дешёвое барахло покойника вам дороже заработанной в бою славы? Или вы боитесь Лакотов? Тогда убирайтесь прочь! Если не хотите воевать, то я возьму назад оружие, которое я дал вам, и вы, как слабые женщины, отправитесь по домам.
Кастер выглядел совершенно измученным. Его лицо всё обвисло, словно акварельные краски портрета поплыли вниз по мокрой бумаге. Лишь глубоко в глазах горел странный огонь. Но это не было похоже на прежний удалой блеск в зрачках полководца, уверенного в победе. Нет. Это был огонь безумства.
– Вперёд, – прошептал он и взмахнул рукой.
Он спешил сцепиться с дикими индейцами, хотя бешено устал, почти выдохся. Солдаты его имели истерзанный вид. Совсем недавно он поражал всех своей выправкой и выносливостью, совершая переходы, во время которых люди его отряда буквально вываливались из сёдел без сил. Он же оставался бодр и подтянут. За это его прозвали Крепкой Задницей.
Теперь он устал. И всё же некая мрачная сила заставляла его спешить. Весь предыдущий день он вёл кавалеристов под палящим солнцем, не позволяя сделать остановку. Но люди вымотались. Вечером пришлось устроить привал. Неподалёку разведчики обнаружили следы большого лагеря. Несколько шестов торчало в земле, на них покачивались русые волосы и две срезанные с кожей лица бороды. Кастер долго стоял перед ними. Ему казалось в темноте, что он видел не военные трофеи дикарей, а живых людей. Вот губы над бородой, вот нос над обвислыми усами. Вот и глаза, печальные и всё знающие.
– Куда ты торопишься? – он будто бы глазами увидел голос.
– Я спешу вперёд. Это моя работа, мой долг, – ответил он молча.
Призрак сделал в сторону Кастера пару беззвучных шагов и взял двумя пальцами пуговицу генеральского мундира.
– Ты знаешь, что такое долг? А ненависть – долг? А сумасшествие – тоже долг? Тобой всегда двигала ненависть. Ты сделался героем, заполучил славу. Но ненависть делает однажды человека больным…
Кастер недовольно дёрнулся.
Перед ним покачивались на ветру привязанные к шестам волосы. За спиной потрескивали костры. Ночь казалась безмятежной. И вдруг непонятно откуда, будто из-под земли, донеслась тоскливая индейская песня. Генерал огляделся и понял, что это его следопыты-Арикары, уединившись подальше от армейского лагеря, расположились в глубине ущелья и затянули песню смерти.
Тут внезапно рухнуло полковое знамя, воткнутое в землю. Кто-то поторопился поднять его и укрепить древко поглубже, но оно свалилось снова.
– Дурной знак, – вынырнул из темноты лейтенант Макинтош, на что Кастер странно оскалился и скрылся в палатке.
Чарли-Одиночка, давнишний спутник Кастера, весь день перехода хранил тяжёлое молчание и теперь вдруг стал раздавать свои вещи: табак, чистое бельё и прочую мелочь, оставляя себе только патроны. Солдаты забеспокоились.
Ближе к полуночи Кастер резким шагом вышел из своей палатки и велел немедленно сниматься и двигаться маршем дальше. Гремя копытами и снаряжением, кавалеристы продолжили путь в кромешной тьме. Отовсюду доносилась солдатская брань и шум осыпавшихся по склону камней.
Лишь когда занялась заря, полк остановился. Многие повалились на землю и сразу заснули, не меняя случайных поз. С лошадей текла пена. Скауты-Вороны поднялись на обдуваемый свежим ветром утёс, откуда далеко просматривались окрестности, и долго вглядывались в голубоватый горизонт. Потом солдаты услышали, как со скалы полилась заунывная погребальная песня. Разведчики прощались с жизнью. Индеец по кличке Половина Жёлтого Лица, поправляя на голове синюю армейскую фуражку, приблизился, мягко ступая по камням, к генералу и знаками объяснил, что впереди ясно видно громадное облако, поднятое пасущимся табуном Лакотов. Кастер нетерпеливо поднёс к глазам бинокль. Верхняя губа его, лопнувшая посередине, нервно вздрагивала.
– Ничего не вижу, – отнял он бинокль от лица, угрюмо сверкнул глазами и перевёл взгляд на стоявшего с другой стороны темнокожего дикаря по имени Кровавый Нож.
– Нас убьют, – сказал тот на плохом английском.
Кастер лишь загадочно хмыкнул в ответ.
– Их слишком много, – настаивал Кровавый Нож.
– Да, да, конечно, – генерал снял шляпу. Ветер зашевелил его коротко остриженные волосы, редеющие на затылке.
Он сделал шаг в ту сторону, куда скауты указывали руками, и тут что-то невидимое толкнуло его в грудь, преграждая дорогу. Порыв ветра заклубился пылью и соткался в прозрачные огромные ладони, которые жестом запрещали ему идти вперёд. Кастер сжался, побледнел, взгляд его потух. В одно мгновение он сделался похож на старика.
– Да, конечно, их много, – прошептал он, посмотрел вперёд и вдруг побагровел. – Но никто не остановит меня! Слышите?!
Капля густой слюны налипла на его небритом подбородке.
– Бентин! – хрипло позвал он. – Вы отправляетесь с тремя эскадронами на прочёсывание местности на левом фланге. Ступайте, не надо медлить. – Он повернулся к одутловатому майору Рино, посеревшему лицом., – Майор, вы с тремя эскадронами езжайте прямо. Если обнаружите Лакотов, атакуйте их, не теряя ни минуты! Я с пятью эскадронами зайду справа.
Пока мятая замшевая фигура генерала, подрагивая бахромой, отдавала распоряжения, из индейской палатки шагнул чернокожий кавалерист, бережно неся на руках тело мёртвого Лакота, оставленное соплеменниками в палатке. Лицо покойника было густо покрыто алой краской, в расчёсанных на пробор волосах торчало широкое белое перо. Негр, тяжело переставляя ноги в сапогах, донёс мертвеца до журчащего ручья и бросил его в воду. Постояв недолго, он расстегнул пуговицы синего мундира и сел на песок.
– Генерал, – капитан Бентин облизал губы и прищурился, солнце отсвечивало от жёлтой одежды Кастера, – не лучше ли нам оставаться вместе?
– Прекратить разговоры! – рявкнул Кастер. – Что там за человек отдыхает на берегу?
– Дормэн! – резким голосом позвал чернокожего солдата лейтенант Пэйн, – почему не в седле?
Негр неспешно выпрямился, поглаживая взмокшую рубаху, и направился к лошади. Ноздри его широкого носа сильно вздувались, на них подрагивали капли пота.
Кавалерийские колонны, поднимая густую пыль, поползли по взгорбленной прерии, шелестя вялой травой и бряцая амуницией, отяжелённые усталостью и унынием. Жаркое воскресное солнце пекло всё сильнее, и воздух, недавно ещё по-утреннему свежий, теперь сгущался духотой. Позади плывущих в мареве кавалеристов кто-то из краснокожих скаутов подпалил палатку, и чёрный столб вонючего дыма потянулся в ядовитую небесную лазурь, где уже растаяло последнее облачко.
Кастер постепенно забирал вправо и после получаса езды, перевалив через холмы и впадины, далеко слева увидел кавалеристов майора Рино. Они мчались во весь опор. Распластавшаяся впереди долина угрожающе вспучилась крутыми холмами возле русла реки.
К Кастеру подскакал проводник-метис и придвинул к нему своё покрытое сильным загаром лицо. Его палец указывал на густое облако пыли за рекой.
– Нам не справиться с таким количеством дикарей. Это пыль их табуна. Слишком большой табун. Слишком много Лакотов.
– Если боишься, можешь остаться здесь, – Кастер нервно дёрнул головой, стряхивая выступивший на лице пот.
– Я ничего не боюсь, мой генерал, и я еду с вами. Но мы погибнем. Не понимать это может только безумец!
Кастер снял шляпу, обмахнулся ею и пришпорил коня, сопровождаемый горнистом. Кроша пересохшую на склоне горы землю, их кони взобрались на вершину. Чуть поодаль скакали прочь человек двадцать индейцев.
– Вон они! Удирают, – оскалился Кастер и ожесточённо замахал шляпой над головой, показывая эскадронам, куда надо двигаться. В зыбком раскалённом воздухе фигуры мчавшихся дикарей казались призраками, манящими измученных солдат в страну небытия.
– Вперёд!
Колонна тяжело двинулась с места и исчезла в расщелине. Генерал учащённо дышал, глотая горячий воздух. Постепенно он настиг голову колонны и поскакал впереди.
– Никакой пощады! – хрипел он.
Внезапно скалы расступились. Перед глазами возникла тихая зелёная роща на берегу тенистой реки. Сквозь листву просматривались светлые конусы индейских палаток. Видны были испуганно заметавшиеся женские фигуры.
– Вперёд! – голос генерала сорвался.
Навстречу кавалеристам, рассыпая вокруг себя искрящиеся брызги, пересекли реку вброд несколько длинноволосых всадников. Откуда-то сбоку вылетели, пронзительно крича, ещё человек десять Лакотов. Все они держали в руках винтовки.
Кастер вырвался вперёд, и тут с противоположного берега ударили выстрелы. Генерал качнулся в седле и схватился за грудь, почувствовав острое жжение внутри.
– Проклятье! – почти пролаял он. Перед глазами вновь возникли огромные прозрачные ладони, но теперь они не делали никаких жестов, а просто закрывали собой индейскую деревню. – Эскадроны, стой!
Кавалеристы осадили тяжёлых коней. Кто-то выстрелил. Потянулся едкий дым. Индейцы с воплями ринулись на растерянных солдат. Из лагеря выезжали новые группы дикарей. Пронзительное улюлюканье всколыхнуло горячий воздух. Горнист опять дал сигнал. Эскадрон Серых Лошадей капитана Йатса первым сорвался с места. Из-за коричневых утёсов накатила внезапно целая волна стреляющих индейцев. Пыль затянула всё сплошной стеной.
Кастер услышал тяжёлый шум крови в голове. Рядом возник кто-то из офицеров.
– Что случилось, мой генерал?
– Пуля, чёрт её подери! Пуля… – и медленно пополз с коня вниз.
Офицер подхватил его под локоть, взмахнул рукой и поскакал прочь от индейской деревни, увлекаемый лавиной однополчан. Душераздирающие крики вертящихся Лакотов резали уши, летя со всех сторон, даже сверху.
Индейцы прибывали нескончаемым потоком. Они смешивались с кавалеристами и яростно вонзали в синие мундиры солдат лезвия боевых палиц. С визгом и храпом спотыкались обезумевшие армейские кони, давя мощными телами своих наездников. Бледные от ужаса лица покрывались яркими брызгами крови.
Когда генерал опомнился, он увидел себя уже на гребне холма. Вокруг кишели в густых клубах бесчисленные, как муравьи, фигуры индейцев. Он лежал возле кучки израненных людей. Рубашка на груди уже насквозь пропиталась кровью.
– Значит, это конец, – спокойно прошептал Кастер, глядя на мелькающих вокруг него людей. – Значит, я ошибся, где-то переступил черту… А ведь всё начиналось так славно…
Он протянул руку и слабо подёргал за рукав яростно отстреливающегося солдата.
– Мне жаль, что я затащил вас сюда, дружок, – бесцветно произнёс Кастер, – но теперь уж поздно…
В это мгновение сзади вылетела тень, и через залёгших солдат перепрыгнул обнажённый всадник с копьём в руке. Обмотанное конскими волосами древко с длинным наконечником ударило сержанта слева от Кастера и пригвоздило его к земле. В следующую секунду добрый десяток разъярённых дикарей ворвался в ряды последних сопротивляющихся белых людей и затоптал их в пороховом дыму…
Когда над холмом осела пыль, утихли боевые крики, вдоль по усыпанному окровавленными телами склону стали бродить, переговариваясь, в поисках трофеев победители. Среди них неторопливым шагом ехал на чёрной лошади воин лёгкого сложения, обмотанный ниже пояса в красное одеяло. На затылке его висело привязанное к волосам чучело ястреба. К нему подскакали несколько всадников, один из них воскликнул:
– Ташунке! Какая быстрая победа!
– Да, – повернулся к говорившему молодой вождь, – сегодня Великая Сила стоит на нашей стороне.
– Я не слышу радости в твоём голосе, брат.
– Мне бы хотелось, – спокойно ответил Ташунке, – чтобы не было этой победы, но не было бы и дальнейших горестей, которых теперь не избежать.
Ташунке Уитко остановил коня и посмотрел в небо.
В раскалённом воздухе колебались очертания огромной фигуры, стоявшей над полем брани на широко расставленных ногах. Призрачное тело великана держало в одной руке громадную боевую дубину с перьями и прядями волос на круглом набалдашнике и в другой сжимало невероятных размеров лук, увенчанный на одном конце острым наконечником от копья. Гигант, никем не видимый, кроме Ташунке Уитко, взирал на копошащихся возле трупов солдат дикарей и грустно улыбался.