Уже два дня гостили путники в доме барона фон Баренхафта. По тем взглядам, которые удавалось поймать рыцарю, он мог догадаться, что прекрасная гостья влюблена в него – таким счастьем озарялось ее милое личико, когда она встречала барона и такая грусть отражалась на нем, когда он уходил. Рыцарь был с нею ласков и вежлив, он привязался к ней и очень огорчался при мысли о том, что бедная девочка страдает от любви к нему.
Однажды ночью Асбар отдыхал в своих покоях. Вдруг ему почудилось, что дверь скрипнула и легкий вздох раздался где–то совсем рядом. Барон приоткрыл глаза и увидел юную паломницу. Девушка, думая, что он спит, присела на край кровати. С такой тоской смотрела она на любимые черты, что у Асбара сердце сжалось от боли. Он сел на постели и накрыл руку девушки своей ладонью. Бедняжка, не зная, куда деться от стыда, тихонько заплакала. Рыцарь обнял ее и стал ласково гладить по голове. Наконец, она подняла лицо и взглянула на Асбара. Никогда еще не видел он такой цветущей и юной красоты! Он уже наклонился, чтобы поцеловать нежные алые губы красавицы, но вдруг почувствовал, как бьется на его шее медальон. «Неужели кровь с такой силой пульсирует в моих венах?» – удивился Асбар. Тут с улицы донесся громкий стук в ворота. Девушка вскочила и скрылась за дверью, а Баренхафт кликнул слугу и приказал открыть ночному гостю. Когда же Асбар оделся и сошел вниз, его взору предстал рыцарь, утомленный долгой дорогой. Он сказал, что прибыл из тех земель, где жил барон.
– Простите, что прерываю ваш рассказ, сеньор Ааскафер, – робко заговорил я. – Но я не могу понять: неужели барон Асбар так скоро позабыл госпожу Алейсейн?
– Как такое возможно? – тихо промолвил мой спутник, глядя в ночное небо. – Вы еще очень юны и, наверное, не испытывали подобного, но скажу вам по своему опыту – бывает очарование такой силы, что человек на мгновение лишается всего своего прошлого. Перестает быть самим собой: тем, кто носит имя, титул, тащит на плечах грехи или же венец добрых дел на челе. Он остается только свидетелем прекрасного, явленной красоты жизни, и с необычайной легкостью душа его воспаряет к свету, излучаемому этой красотой, если она истинна. Как ни жаль, но очень скоро очарование исчезает и мир снова наваливается на человека своей тяжестью. Так было и с Асбаром.
– Я рад приветствовать тебя в моих владениях, – сказал барон гостю.
– Благодарю тебя, Асбар фон Баренхафт, – отвечал тот. – Горько мне оттого, что я привез невеселые вести.
Барон видел, что силы покидают путника, поэтому велел принести ему еды и питья, а когда тот немного насытился, попросил рассказать те новости, какие он привез.
– Когда рыцари собирались отправиться на защиту Гроба Господня, я всей душой желал поехать вместе со всеми, – начал рассказ гость. – Но внезапная тяжелая болезнь задержала меня. Когда я поправился, то услышал о событии, которое потрясло наши земли, а тебе, барон, узнать о нем будет тягостнее всех. Через несколько дней после отъезда рыцарей умерла самая прекрасная девушка нашей округи, госпожа Алейсейн. Многие хотели бы назвать ее своей невестой, но догадывались, что она желала бы видеть своим мужем только тебя. Больно мне сообщать тебе это. Скорбью было переполнено мое сердце на протяжение всего пути, но с твоим горем мое не сравнится. Пусть Господь пошлет тебе утешение, Асбар.
Кровь отхлынула от лица барона, и глубокая печаль покрыла его чело. Он сидел недвижим в своем кресле и перед глазами его вставал образ той, что была теперь навек потеряна для него. Без сна провел он ночь, а утром велел седлать коня и за завтраком объявил всем о своем намерении уехать обратно на родину. Девушка видела, в какой печали был ее возлюбленный, но после ночной их встречи не смела не только заговорить с ним, но и поднять на него глаза. Вскоре барон простился со всеми и отправился в обратный путь.
Переправляясь морем в Италию, Асбар все чаще призывал смерть, и, держа в ладонях дорогой медальон, мечтал о том, как встретит свою возлюбленную на небе. Он перестал есть и спать, и только постоянно призывал свою любимую и молил Господа о встрече с ней. Силы совсем покинули его, ему случилось заболеть. Лежа на коврах на палубе, он повторял в горячке дорогое имя. Чудилось ему, что в его груди живет маленький золотой огонек, и что огонек этот – существо, обладающее собственной волей и чувствами. Грезилось, что это она, его любимая Алейсейн, с которой они и не расставались вовсе.
К тому времени, как корабль вошел в порт, Асбар сделался уже совсем плох. Его спутники позаботились о нем и отвезли в стоящий неподалеку замок, хозяйкой которого была прекрасная графиня Соль. В беспамятстве привезли его туда, и женщины графини, сведущие в целительстве, принялись лечить барона.
И вот, наконец, Асбар смог подняться на ноги. Он горячо поблагодарил госпожу, которая столь долгое время заботилась о нем. Графиня тепло поприветствовала барона фон Баренхафта и долго с ним беседовала, расспрашивая о его родине и о Святой Земле. Он многое рассказал ей, умолчав лишь о своей возлюбленной и о печальной ее судьбе, поскольку сама мысль об этом терзала его сердце по–прежнему. Вскоре вошедший слуга доложил, что столы в зале накрыты и все готово к обеду. Баренхафт и графиня Соль направились в залу, где уже собрались рыцари и дамы. Графиня отвела барону самое почетное место возле себя. Асбар ел и пил очень мало. Воспоминания о минувших днях нахлынули на него и он, разглядывая собравшихся, грустил о пирах прошлых лет, когда сидел рядом с госпожой Алейсейн. Печалился он и о своих друзьях, большинство из которых покоились теперь кто на дне морском, кто под песками пустыни, кто в Святой Земле. Блуждая взором по лицам собравшихся за трапезой, он вдруг заметил прекрасного юношу, который, как и барон, рассеянно озирал глазами общество за столом. Он был смугл и темноволос. Темно–карие глаза его, окаймленные длинными ресницами, глядели задумчиво и печально. Совершенные черты лица заявляли о том, что он является отпрыском знатного рода, но платье его сокрушалось о том, что он небогат.
Фон Баренхафт обратился к графине, дабы узнать, кто этот юноша. В ответ она сказала, что это трубадур, который гостит в замке со вчерашнего дня, и что после обеда он обещал исполнить свою новую песню. В первый раз Асбару, любителю пиров и застольных бесед, обед показался бесконечно длинным. Но вот все встали из–за стола, перешли в другую залу, где были расставлены кресла. Певец поклонился зрителям и, подстроив лютню, заиграл и запел. Необычное волнение поднялось в груди барона. Сердце его забилось так, что медальон, с которым он никогда не расставался, задрожал на его груди.
– Вы не учли того, что я рассказал вам, – вставил семинарист. – Медальон задрожал оттого, что душа госпожи Алейсейн была взбудоражена и зачарована песней трубадура.
– Возможно, – сухо ответил Ааскафер. – Но я рассказываю эту историю такой, какой слышал ее из уст самого барона Баренхафта.
Помолчав немного, он продолжил.
– Асбар слушал по–юношески нежный голос, стихи, написанные темным стилем, и в душе его воскресала прежняя любовь. Он забыл о смерти, забыл о своей скорби, и прекрасные звуки наполнили его сердце радостью и блаженством. Певец умолк, и когда барон оглядел слушателей, он заметил, что суровые лица рыцарей посветлели, дамы улыбнулись своим тайным мечтам, а глаза их засияли. На молодого трубадура было брошено немало благосклонных взглядов из–под темных пушистых ресниц. По просьбе графини он спел еще несколько песен, и она щедро наградила его, подарив прекрасный подбитый мехом плащ. Под вечер все разошлись, и фон Баренхафт ушел в свои покои. Он еще не окреп после болезни, и ноги еле держали его. В изнеможении упал он на постель, но волнение не проходило. Медальон на груди продолжал дрожать, барон накрыл его рукой. Золото до того нагрелось от внутреннего жара, коим рыцарь был терзаем последние часы, что жгло кожу. Если принять за верное то, что вы сказали мне, то причина этого станет ясна, – проговорил рассказчик, кинув взгляд на семинариста.
Тот по–прежнему прятал лицо под капюшоном. Но от меня не ускользнуло, что малый при этом усмехнулся чуть заметно, одними губами:
– Ах, эти трубадуры, что они делают со своими прекрасными слушательницами! – с притворным осуждением заговорил он. – Темный стиль их канцон – настоящая любовная магия! Слова подогнаны друг к другу так сладостно, двусмысленности и тайные символы в стихах, подкрепленные волнующей музыкой, исподволь пленяют души девушек–невест и замужних дам, заставляют их алкать нежной страсти, забыв о долге и благочестии. Это и произошло с госпожой Алейсейн, когда она слушала юного трубадура. И она с тех пор желала неотступно следовать за тем, кто сулил ей блаженство беспечной любви, не отягощенной узами и невзгодами, любви освобождающей, юной, вечной… Совсем не той, что мог ей предложить мужлан Баренхафт!
Смущенный этой грубостью, я отвернулся от наглеца.
Ааскафер молчал. Видно, примерял слова семинариста к своему повествованию, а потом снова заговорил:
– Это ваши измышления. А мой рассказ правдив. Вот, что было дальше. Барон поднялся и вышел из своей комнаты. Некоторое время он бродил по замку, покуда не повстречался с певцом. Юноша учтиво поклонился и хотел пройти дальше, но барон задержал его.
– Ты прекрасно пел сегодня. Ты обладаешь и талантом, и знанием, и мастерством, и, конечно, добьешься большой славы на состязаниях певцов. Твоя песня проникла мне в сердце, которое уже долгое время скованно броней печали. Вот, возьми! – с этими словами барон снял с руки и отдал трубадуру перстень, лучший из тех, что привез с Востока. Юноша поблагодарил рыцаря и поклонившись, ушел, а барон еще долго стоял, прислонившись к холодным камням стены, и испытывал в эти минуты неизъяснимое блаженство.
С того дня барон всегда присутствовал на обедах и никогда не пропускал того момента, когда рыцари и дамы рассаживались вкруг, чтобы слушать трубадура.
Барон Асбар подносил певцу самые щедрые подарки, и юноша вскоре привязался к своему благодетелю, а Асбар чувствовал себя спокойным и счастливым лишь в его присутствии. Это рождало в бароне странные мысли о том, что он не волен в своих чувствах, что некая сила подчинила его. Объяснить этого себе он не мог, противостоять этой силе – тоже. Так прошло несколько недель. Однажды, когда барон одевался, чтобы выйти к обеду и увидеть своего любимца, тот сам появился в дверях его комнаты. От его внезапного появления в глазах Асбара фон Баренхафта помутилось и вместо юных и совершенных черт певца ему привиделся черный лик сатаны. Видя, как рыцарь отшатнулся от него, юноша, испугавшись, ушел, а барон отослал слуг и, опустившись на колени перед распятием стал молиться об искуплении грехов. Затем решил скорее уехать из замка.
Через несколько часов он был готов к отъезду и пошел поблагодарить графиню за щедрость и гостеприимство. Но, едва спустившись с лестницы, ведущей в залу, услышал знакомый голос, звучавший под сводами нежно и печально. Замерев на месте, слушал барон новую песню и чувствовал, что силы опять оставляют его и уехать становится невозможным. Но вот певец умолк, и Асбар, опираясь на руку подоспевшего слуги, сошел вниз. Он был бледен, как только что выбеленный холст, и дамы, которые ухаживали за ним во время болезни, испугавшись, всплеснули руками. Барон немного ободрился и подошел к графине. В самых благородных и изысканных выражениях поблагодарил рыцарь прекрасную хозяйку и попросил дать ему коня, чтобы вернуться в свои земли, а после поднес ей богатые дары, привезенные с Востока. Графиня и многие дамы, казалось, имели вид удрученный и опечаленный, а молодой певец с недоумением смотрел на того, к кому так привязался за последнее время, но барон был непоколебим в своем намерении.
Было отдано распоряжение вывести из конюшни лучшего жеребца, и все стали прощаться с Асбаром фон Баренхафтом. С тяжелым сердцем думал барон о предстоящей разлуке и мельком взглянул на трубадура, чтобы навсегда запомнить его черты, но опомнившись, сразу же отвел глаза.
Вошел слуга графини и доложил, что конь оседлан и готов к путешествию. Барон вышел, уселся в седло и хотел уже тронуться в путь, как на крыльце появился молодой певец, а следом за ним слуги, несшие поклажу.
– Сеньор Асбар, – обратился он к Баренхафту, – позвольте мне ехать с вами.
Тайной радости барона не было придела.
Долгой была дорога во владения барона фон Баренхафта. Множество замков встретилось им на пути, но нередко приходилось ночевать и в открытом поле, где некуда было спрятаться от дождя и ветра. То, что показалось барону страстью, внушенной дьяволом, теперь стало теплой дружбой. Асбар успокоился и часто разговаривал со спутником, рассказывая о своем походе в Святую Землю, а еще просил юношу спеть то одну, то другую песню. По прошествии нескольких недель, странствие их подошло к концу. Барон добрался до своего родового замка и пригласил трубадура погостить у него сколько тому вздумается.
Под вечер, когда огни в замке погасли и все уснули, Асбар лежал в постели и вспоминал, как когда–то он засыпал здесь счастливым, думая об Алейсейн. Ее прекрасный образ и теперь явился барону, который в беспокойной дреме метался на кровати, повторяя дорогое имя. Но вот крепкий сон сделал его недвижимым, и грезилось ему, что из–за полога появился некто, чьи глаза горели как у кота. Узкой рукой с длинными когтями незнакомец потянулся к шее барона и оборвал цепочку, на которой висел медальон. Затем схватил золотую вещицу, зажал ее в кулаке и исчез. В этот миг Асбар проснулся и понял, что медальон пропал.
Он поднял слуг, стал расспрашивать их, видели ли они человека, входившего в покои барона, но никто ничего не слыхал и не видал. До самого утра Асбар не мог заснуть. Наутро он отправился в замок Аверглоб. Печальной была его дорога. Он и не подозревал, какая радость ждет его.
– Послушайте, вы гоните коней слишком быстро! – воскликнул семинарист. – Есть в этой истории еще кое–что, чего вы не сказали, возможно, потому что ничего об этом не знаете, так что перепоручите вожжи мне, и я поведаю вам нечто важное.
Ааскафер пристально взглянул на семинариста. Мне показалось, он сожжет его глазами. Студент, действительно, становился все более развязным. То ли наше вино помутило его рассудок, то ли он просто пообвыкся и показал свое истинное лицо, но симпатия моя к нему совсем испарилась.
– Так вот, – сказал он довольно громко, – тот, кто сорвал медальон с шеи барона фон Баренхафта, через несколько минут был уже в замке Аверглоб. Без труда проник он в склеп, где покоилось тело госпожи Алейсейн. Там он открыл медальон и впустил душу девушки обратно в прекрасную клетку. Алейсейн глубоко вздохнула и открыла глаза. Увидев, что лежит в гробу, она захотела поскорее покинуть это страшное место.
– Не торопись, – раздался голос под низкими сводами склепа, и девушка узнала его, ибо ужас, коим сей глас наполнял душу, невозможно было забыть.
– Не торопись, – повторил Люцифер. – Ты помнишь наш уговор? Твоя душа теперь принадлежит мне!
– Я помню наш уговор, – отвечала девушка, в которой страх породил отчаянное стремление к жизни. – Я его помню, а вот ты, видно, забыл.
– Ты сама знаешь, что барон сначала едва не забыл о тебе, очарованный любовным пылом юной паломницы…
– Ложь! Асбар находился во власти сна, он не различал явь и грёзы!
– Пусть. Но потом–то он влюбился! Душевное волнение, подарки, желание быть все время рядом с предметом своих чувств – что это, как не любовь? Так что тебе не удастся избежать своей участи.
– Мы договаривались, что душа моя будет принадлежать тебе, если мой рыцарь полюбит другую женщину. Но разве юный певец – женщина? Разве дружеская привязанность может идти в сравнение с любовью? Кроме того, ты сам знаешь, причину, по которой Асбар привязался к юноше – его вины в этом нет, только моя, а о моей верности речи у нас в договоре не шло!
Люцифер разразился хохотом, от которого затряслись темные своды.
– Ты споришь со мной! Ты поймала меня на слове! Ты призналась! Пожалуй, такой развязки я не предвидел! Ну что ж, смелая пташка, ты выиграла, держи! – с этими словами он бросил ей в руки почерневший медальон и исчез.
Вздохнув, Алейсейн прижала руки к груди. И вдруг послышался ей голос Люцифера, исходивший будто бы из самих стен:
– Не думай, что тебе удастся спастись....
В тревоге оглянулась девушка по сторонам, но в склепе было пусто.
«Почудилось» – подумала бедняжка.
Осторожно вышла она из подземелья и незамеченной прошла в свои покои, сияя от счастья, ведь она знала, что ее рыцарь скоро будет у ворот замка вместе с прекрасным певцом.
– Теперь я прошу вас продолжить рассказ, – сказал семинарист Ааскаферу.
Тот не ответил, и на некоторое время воцарилось молчание. В тишине я слышал, как потрескивают ветки в костре и как пофыркивают наши кони. Я сидел неподвижно и мурашки отчего–то пробегали у меня по спине и щекам. Внезапно раздался крик какой–то птицы, мне он показался настолько зловещим, что я вздрогнул. Ааскафер положил мне руку на плечо, и я был благодарен ему за дружеское участие.
– Ну что ж, – сказал он. – Рассказ мой близится к концу. Итак, в большой грусти подъезжал рыцарь Асбар фон Баренхафт к месту, столь памятному и дорогому для него. Наконец, башни замка Аверглоб показались за перелеском и барон, обернувшись к своему спутнику, сказал, что в этом замке когда–то он провел много счастливых дней. И теперь ему трудно смириться с мыслью, что юная госпожа Алейсейн уже давно покоится в сыром склепе.
Через некоторое время рыцарь и трубадур были уже у ворот, стража отворила им, и они въехали во двор. Оставив лошадей у крыльца, оба медленно вошли под своды богатого и славного замка, который теперь находился почти в запустении, так как старый граф, отец госпожи Алейсейн, совсем потерял рассудок от горя. Гостей провели к нему. Старик сидел в кресле возле камина.
– Кто идет? – спросил он, когда фон Баренхафт и молодой певец приблизились.
Барон назвал свое имя и имя своего друга, но старик, казалось, не слышал его.
– Кто идет? – снова проговорил он. – Я слышу легкие шаги!
Рыцарь низко склонил голову, ибо при виде безутешного старого отца, сердце его исполнилось скорби. Он хотел что–то сказать старику, но тот сделал ему знак молчать.
– Кто идет? Это она, моя Алейсейн. Да, да, это она!
Асбар хотел было уходить, но вдруг и сам услышал легкие шаги. Он повернулся и увидел входящую госпожу Алейсейн. Барон не отрываясь смотрел на нее. Он решил, что и его рассудок помутился. Но чистый юный голос, произносящий приветственные слова, развеял его сомнения.
Старик вскочил со своего кресла и бросился к дочери. Он заключил ее в объятья и все повторял ее имя. Наконец, старик опомнился. Он весело приветствовал гостей и тотчас велел подавать вино и закуски. Асбар фон Баренхафт не сводил глаз со своей любимой. Счастье барона не знало пределов, и вскоре за богатым столом все четверо беседовали и смеялись, как ни в чем не бывало, а молодой певец исполнил множество самых прекрасных песен в честь госпожи Алейсейн.
Но радость барона была недолгой. Вскоре весть о Божьем чуде облетела окрестности. Рыцари и дамы из соседних графств съехались в замок Аверглоб, чтобы отпраздновать воскресение госпожи Алейсейн. На большом пиру в замке были и барон фон Баренхафт, и молодой певец. Во время обеда Асбар, сидевший рядом со своей возлюбленной, заметил, что взгляд ее часто останавливается на лице трубадура и что при этом нежный румянец заливает ей щеки. Когда же юношу попросили песню, он запел своим сильным молодым голосом альбу, какую никогда прежде не пел. Все заслушались, а госпожа Алейсейн побледнела и сделалась неподвижной. Она смотрела на трубадура, и глаза ее сияли золотыми звездами любви. Баренхафт, который на сей раз почти не слушал певца, старался поймать хоть единый взгляд своей повелительницы, но она этого не замечала.
Последующие дни прошли в сборах на турнир. Герцог, прослышав о чуде, которое вернуло госпожу Алейсейн к жизни, решил, что наградой победителю турнира станет рука сей девицы. Так же при его дворе устраивалось состязание певцов, поэтому рыцарь и трубадур отправились туда вместе.
Перед турниром, когда барон фон Баренхафт в своей палатке снаряжался для боя, завеса шатра неслышно раздвинулась, и перед рыцарем возник тот, кого Асбар совсем недавно видел во сне.
– Кто ты и что тебе нужно? – сурово спросил барон незнакомца.
– Имен у меня много, и нет надобности называть их, ибо ты и сам догадываешься, кто я. А вот что у меня за дело к тебе, я отвечу: пришел предложить тебе свою помощь, барон. Я могу добыть тебе победу на турнире и сердце госпожи Алейсейн. Я смотрю, она охладела к тебе.
– Убирайся! – гордо ответил рыцарь. – Победу на турнире я добуду моим копьем и мечом, а сердце свое красавица Алейсейн вольна отдать тому, кто ей мил. Я не нуждаюсь в твоей помощи!
– Что ж! – усмехнулся Люцифер. – В таком случае ты проиграешь.
При этих словах палатка Асбара загорелась, а сам говоривший скрылся за дымом. Поднялся крик, люди засуетились, послали слуг за водой. Рыцарь поспешно вышел из палатки уже в полном вооружении, и волнение немного улеглось. Шатер, рухнувший на землю, потушили. В толпе раздались возгласы: «Знамение!», «Знак Божий!», но вскоре и эти крики утихли. Турнир начался.
Уже несколько рыцарей сразились со своими соперниками и повергли их, затем Асбар вызывал победителей, и все они были разбиты. Но вслед за тем на бой с бароном выехал рыцарь, чьи начищенные доспехи слепили глаза, и чей гнедой конь вызвал у зрителей вздох восхищения. Стрелой понесся он на Баренхафта, но тот сумел отклонить удар его копья. Развернувшись, противники вновь погнали коней навстречу друг другу, и на этот раз оба чудом избежали гибели, ибо удары их были очень сильны. Баренхафт успел заметить, что из-под забрала сверкнули глаза, горевшие как уголья. На третий раз рыцари вновь ударили одновременно и оба вылетели из седел. Поднявшись, они обнажили мечи и рубились долго и яростно, до тех пор, пока барон могучим ударом не оглушил соперника. Тот свалился наземь, а герцог велел прекращать поединок, признав барона победителем турнира.
Асбар внимал восторженным возгласам толпы, но мрачные мысли гнездились в его голове и радости от победы не было места в его истерзанном сердце. Он не переставал думать о поверженном, в котором узнал своего недавнего гостя. Взглянув на госпожу Алейсейн, барон заметил, что она в большом смятении – толи из–за того, что он подвергал свою жизнь опасности, толи из–за того, что она не хотела отдавать свою руку и сердце победителю.
Когда закончились чествования барона, было объявлено о предстоящих состязаниях певцов. В большом волнении ожидали этого состязания и молодой певец, и госпожа Алейсейн, и Асбар фон Баренхафт. Уже несколько дней не говорил он со своей возлюбленной и видел ее лишь издали. Она же, отговариваясь тем, что ей нездоровится, не пускала его в отведенные ей покои. Не находя себе места, бродил рыцарь по замку и окрестностям, часто заходил он в церковь и горячо молился, стараясь преодолеть охватившее его отчаяние.
Наконец, состязания певцов начались. Какие только разнообразные трели не раздавались под сводами замка! Вот и молодой певец вышел на середину зала и стал настраивать лютню. Взглянув на него, Асбар фон Баренхафт увидел, что колки на его инструменте подкручивает сам Люцифер своей узкой черной рукой. Сжав рукоятку длинного кинжала, барон кинулся к нему, и в тот же миг госпожа Алейсейн вскочила с кресла и подбежала к трубадуру, пытаясь спасти его. Но было поздно: кинжал Асбара уже вонзился в грудь юноше, да и девушка, оказавшись позади молодого певца, не избегнула острого клинка. Заколотые одним лезвием певец и красавица упали к ногам барона. А он, издав страшный стон, бросился вон из зала. Ошеломленные произошедшим, люди не успели задержать его, и Асбар фон Баренхафт навсегда исчез.
Поговаривали, что он укрылся в монастыре и принял постриг, или что он убил себя, бросившись на меч, но достоверно никто ничего не знает. Вот так заканчивается эта печальная история.
– На сей раз тебе нечего добавить? – спросил он у семинариста.
– Отчего же! – с вызовом ответил тот. – Могу рассказать о том, как юный трубадур заключил договор с Люцифером и тот пообещал ему победу на состязаниях певцов и руку красавицы Алейсейн, но более занимательно то, что барон фон Баренхафт не ушел в монастырь и не свел счеты с жизнью, а сделался странствующим певцом, сочинителем самых великолепных сирвент, знатоком темного стиля. Многие дамы рады были бы иметь такого вассала, да только он ни от одной не просил поцелуя, и никто не слышал, чтобы канцона или альба слетали с уст странствующего трубадура по имени Ааскафер! Скитается он по свету, ожидая новой встречи со своим врагом.
Я был поражен тем, что услышал от семинариста, а Ааскафер вскочил на ноги и вынув кинжал, воскликнул:
– Вот я и дождался встречи!
Признаться, я решил, что Ааскафер, или барон Асбар фон Баренхафт, повредился умом, но семинарист, встряхнув головой откинул капюшон. И хоть локоны у него были чернее ночи, ликом он показался мне темнее собственных волос, а глаза его горели как уголья.
Я вскрикнул, а мой спутник, заслоняя меня, поспешно произнес:
– Спасайся!
Затем ринулся навстречу противнику и ударил Дьявола в сердце своим кинжалом. Но тот только расхохотался. Из открывшейся раны Люцифер вынул искрящийся сгусток темного тумана и швырнул в рыцаря. Я с ужасом наблюдал, как темный шар, испускающий короткие молнии, остановился перед Ааскафером, и одежда у того на груди загорелась. Кожа начала чернеть, но барон с силой прижал к себе темный сгусток. Пару мгновений он стоял, закрыв глаза, и мне показалось, что спутник мой сейчас упадет замертво. Однако он осторожно начал отводить от груди руки, и я увидел, как из его сердца исходит белое сияние. Свечение божьей благодати верующего человека устремилось в Люцифера. Дьявол рванулся в сторону и, уклонившись от ослепительного луча, проткнул Ааскаферу плечо своим посохом, конец которого оказался острым и раскаленным докрасна. Барон упал навзничь, издав протяжный стон. Кровь хлынула и обагрила его одежду, руку, которой он зажал рану, и кинжал. Дьявол вновь занес посох и поставил ногу на грудь противнику, намереваясь ударить в сердце. Земля вокруг них вспыхнула. Пытаясь помочь барону, я швырнул в Дьявола свой плащ. Он тут же сгорел, но этого короткого мига хватило, чтобы Ааскафер, приподнявшись, вонзил Сатане в живот кинжал, окропленный кровью из его раны, это и принесло ему победу в схватке, ведь в каждом верующем, принявшем причастие, течёт кровь Христа! Люцифер взвыл так ужасно, что небо, казалось, разорвется от этих звуков. Вынув лезвие из раны, он согнулся, затрясся, и земля под ним разверзлась. Когда же твердь вновь сошлась, Люцифера как не бывало. В наступившей тишине я вдруг услышал его голос:
«Не думай, что от меня можно спастись».
Не знаю, наяву ли он произнес эти слова, или они почудились мне. Раздумывать было некогда. Я поспешил к рыцарю. Сознание оставляло его, из раны не останавливаясь лила кровь. Кое–как перевязав ему плечо, я усадил его, прислонив к стволу дуба. Уже рассветало, когда неподалеку послышалось фырканье лошади. Я выбежал на дорогу и увидел монастырский обоз. При помощи братьев уложив раненого на телегу, я пошел рядом. Наконец добрались мы до монастыря, где я перепоручил Ааскафера в руки сведущих в медицине монахов.
Прошло несколько дней, а он все еще был в беспамятстве, и рана его все время гноилась. Временами он издавал такие страшные стоны, что братья испуганно переглядывались и кропили его святой водой. Я много времени провел у его постели. Казалось мне, что там, в забытьи, он продолжает битву со своим врагом. Мне нужно было отправляться в путь, но я не хотел оставить Ааскафера в таком состоянии, не будучи уверен ни в его выздоровлении, ни в скором конце. Казалось, мучения его продляться бесконечно, но на Святую Пасху неожиданно жар у него спал, рана подсохла, и барон Асбар фон Баренхафт начал медленно возвращаться к жизни.
Благодарности.
Я, как автор идеи для сборника и его составитель, выражаю всем писателям, принявшим участие в этой авантюре огромную благодарность и уважение. Вы – сильные и пробивные ребята, способные удивлять!
Не каждому человеку удается стерпеть критику, даже если она конструктивна, но вы стойко и спокойно вынесли мои придирки, чем, признаться, немного шокировали меня.
На первоначальном этапе, подготавливаясь, я сразу облачилась в броню и взяла в руки увесистый щит, чтобы отражать недовольство по поводу вносимых правок, но позже поняла, что никакая амуниция не требуется: вокруг взрослые люди, нацеленные на результат.
Спасибо каждому за проявленное упорство, терпение и труд!
До встречи в новых проектах!