Za darmo

Тень Феникса

Tekst
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

Я направился в архив в надежде встретить там Экера. Голова после общения с моим новым начальством просто раскалывалась, будто взгляд его и в самом деле обладал какой-то магической способностью проникать в головы людей и переворачивать там всё вверх дном. Миновав сеть темных коридоров, больше напоминающих переходы в бастионах старых замков, я очутился в месте, где последний раз видел несчастного фанатика, которому задолжал услугу.

– Здравствуй, брат Маркус.

Голос Экера показался мне каким-то надтреснутым и безжизненным. Лицо его, сильно осунувшееся, выглядело еще ужаснее чем обычно, и только болезненный блеск в голубых глазах оставался прежним. Кажется, минувшее с нашей последней встречи время не прошло для него даром, и работу над документами покойного Дарбина он не прекращал ни на минуту.

– Я сделал всё так, как мы договаривались: брат Трифон от меня ничего не узнал, – с ноткой гордости в голосе поведал мне Экер.

– Что ж, это мне не слишком помогло, но всё равно спасибо. Кто знает, как бы всё сложилось, передай Трифон подчиненной ему страже ориентировку на мою личность. Возможно, мне бы удалось сохранить свои ребра в целости и сохранности.

– Тем не менее, брат Маркус, у нас был уговор. И я выполнил свою часть, как бы сложно это ни было.

– Чего ты хочешь?

– Выбраться из этого дерьма, вот что я хочу!

От резко изменившегося тона голоса обычно спокойного и смирного Экера, я едва не отпрянул прочь: до того неожиданным событием оказалась брошенная в меня фраза.

– Я уже столько времени торчу здесь, столько времени разгребаю проклятые бумаги, а всё, чего я добился – это презрительной улыбки этого идиота, Трифона и зуда в глазах от книжной пыли. Ты был прав насчет этого, признаю, а потому, чтобы как-то проявить себя перед…

Тут голос его забавно сорвался и глаза страшно забегали, будто обыскивая помещение архива на предмет чужих ушей, могущих подслушать наш разговор.

– Проявить себя перед братом Августином. Да. В общем, я тоже хочу участвовать в общем деле. Можно считать, что прежний приказ брата Трифона уже не действует, поскольку сам он теперь где-то очень и очень далеко…

– Как ты собираешься в этом участвовать? Цикута уже в курсе всего, чем мы занимались и первым же своим приказом он запретил любые действия без его ведома. К тому же, через три дня он берет меня с собой в Авермул…

– Ты ведь не рассказал ему обо мне, о том, что я покрывал тебя? – с ужасом вцепившись в край стола, почти шепотом спросил Экер.

От прежнего его образа на этот раз не осталось почти ничего. По всей видимости, напряженная работа в архиве всё-таки преодолела барьер его терпения и нашла лазейку к его честолюбию.

– Нет, – не моргнув глазом соврал я, – конечно, нет.

– Это хорошо, очень хорошо. Тогда я, пожалуй, пойду отсюда. Мне надо немного отдохнуть.

– А как же услуга?

– Ты уже оказал мне услугу, избавив от внимания этого чудовища. Впрочем, я еще не придумал, о чём же попросить тебя. Оставим это на будущее, ты же не против, брат Маркус?

Тем не менее, несмотря на то, что буквально только что уже собирался уходить, он вновь уселся за своё рабочее место и принялся что-то судорожно писать, изредка потирая раскрасневшиеся глаза. Я постоял ещё немного в полнейшем непонимании всего происходящего, и, когда окончательно убедился в том, что Экер больше не обращает на меня внимания, тихонько вышел из архива, плотно затворив за собой дверь.

К сожалению, ловить умчавшегося на место убийства Домнина уже не было никакого смысла, поэтому я просто написал ему несколько строк, в которых объяснял изменившиеся обстоятельства, и отправил к нему посыльного, объяснив, где предположительно можно было найти моего друга. Благо, в том направлении, куда собирался направиться Домнин, вело не так много дорог, и кратчайший маршрут пролегал всё через тот же Новый тракт, пересекающий империю с севера на юг. С Альвином всё оказалось еще проще: после нашего последнего разговора он слег с сильным жаром, вызванным, вероятно, недосыпанием и наплевательским отношением к собственному здоровью. В университете он успел взять академический отпуск, и теперь залечивал раны в родовом гнезде за пределами Стафероса. Я не решился его беспокоить, и потому так же ограничился короткой запиской.

Впереди у меня было еще три дня, занять которые никак не представлялось возможным. Странное чувство беспокойства поселилось где-то в районе живота, тисками сжимая внутренности. Я не находил себе места, бродил из угла в угол как загнанный зверь, стараясь ослабить чувство тревоги. Но тщетно. Встреча с Цикутой будто что-то разворошила в моей душе, лишив покоя, сна и аппетита. Я буквально чувствовал его взгляд на себе, чувствовал оставленные им следы и, пожалуй, был даже зол на этого странного инквизитора за это нахальное вторжение. Более того, я тешил себя призрачными надеждами на что-то грандиозное, образ которого во мне ещё даже не сформировался, и от этого никак не мог найти себе покоя.

Весь следующий день я потратил на сборы, хотя мог справиться с ними за считанные минуты, поскольку не привык таскать с собой ничего лишнего, а все необходимое покупать по пути следования, благо материальные средства к тому располагали. Я даже уделил время нерадивому Греву, в течение часа детально распекая его за все возможные и невозможные грехи, напоследок оставив громадную инструкцию насчет того, что необходимо будет сделать к моему приезду. К вечеру вернулся раздосадованный Домнин во главе своего небольшого отряда, в который входили наши общие знакомые. Все они готовились к отправке на возможный военный фронт и также были на взводе. Четверо таких же крупных и суровых воинов, на фоне которых я смотрелся хилым юнцом, единогласно высказались за то, чтобы устроить небольшую пирушку в термах Тициана, куда, само собой, пригласили и меня.

– Говорят, приказ на развертывание легиона протекторов будет озвучен буквально на днях. А раз уж в дело вступает гвардия, две схолы катафрактариев, базирующиеся под Стаферосом наверняка пойдут следом. Юстиниан собирается лично командовать наступлением, хотя правильнее будет сказать «собирается делать вид».

Домнин весь сиял от радости, даже забыв о своей недавней одержимости загадочными убийствами.

– Император пожелал лично участвовать в конфликте? – удивился я такому известию.

– Бастионы Стафероса смогут защитить и три ополченца, – отмахнулся он, – у ахвилейцев только один фронт наступления: северный, а с их союзниками справятся и войска фем.

Мы вшестером облюбовали просторное помещение в два этажа на третьем уровне Тициановых терм. Платил за всё Домнин, и потому моему и без того скромному бюджету ничего не угрожало, чему я не мог не радоваться. Само собой, молодые бойцы, ну никак не могли обойтись без компании таких же молодых девушек, коих насчитывалось аж двенадцать человек.

– Тебе удалось побывать в отмеченном Альвином месте? – внезапно вспомнил я о недавнем вояже Домнина.

– Да, но, как ты и говорил, там уже побывали до нас, и из всех следов мы нашли только кучу собачьего дерьма. Что вообще понадобилось этому твоему Цикуте в Антартесом забытом Авермуле?

– В свои планы он посвящать меня не захотел, – с неохотой ответил я, не желая вспоминать инквизитора, – и пока даже не сообщил ничего интересного об остальных убийствах.

От горячей воды и вина меня тянуло в сон, но проклятое напряжение никак не давало расслабиться, а мысли мои раз за разом возвращались к отправной точке моего предстоящего путешествия в отдаленную провинцию. Разговор с Домнином затих как-то сам собой, да и на остальных катафрактариев, с которыми я поддерживал едва ли приятельские отношения, я также не обращал почти никакого внимания. Лишь вид обнаженных гетер, облюбовавших скамьи вокруг бассейна и занимающих гостей пока еще праздными разговорами, не давал мне уснуть. Желания мои вскоре исполнились, однако же, совершенно не так, как я ожидал. Спустя буквально четверть часа в термы вбежал облаченный в форму гонца человек, у которого от горячего воздуха бань на одежде явственно проступали огромные пятна пота. Остановившись в десятке шагов от бассейна, он с важным видом достал из футляра на шее смявшийся от влаги свиток и огласил собравшимся так ожидаемое всеми известие: империя Ахвила объявила Фениксу войну. А это значило, что приписанным к расквартированным в Стаферосе воинским подразделениям бойцам следовало немедленно явиться на общий сбор.

Прощания не затянулись надолго, и вот, пятеро катафрактариев, злые за сорвавшийся отдых и одновременно довольные закончившейся неопределенностью, уже стремительно покидают термы. Я же, как представитель внутреннего кабинета ордена, остался наедине с двенадцатью представительницами прекрасного пола, ошарашенными столь скорым отбытием своих клиентов. Впрочем, я не собирался давать деньгами Домнина пропасть.

Глава 5

Война со всем миром – обычные будни любой империи. На землях её за последние тысячи лет погибли, сражаясь за свою страну, сотни тысяч легионеров, устлав своими костями всю её целиком от края до края. И война эта не закончится, пока Феникс не покорит все изведанные и неизведанные пространства. Боюсь, однако, что день этот никогда не наступит.

Август Иустиниан, легат легиона Протекторов, 342 г. V im.

Империя Ахвила, самый могущественный из соседей Феникса, имела с ним, тем не менее, достаточно непротяженную границу. Всего лишь тридцать одна миля густых и непроходимых северных лесов, среди которых когда-то давно выросли по обе сторону оборонительные линии обоих государств. Главное противостояние всегда происходило не на суше, а на бескрайних просторах Мраморного моря. Постоянный передел власти над путями главной торгово-логистической артерии всей Хвилеи нередко выливался в открытые конфликты, в результате последнего из которых и наступил закат Пятой Империи. Фактически весь мир описываемой мною эпохи был разделен на два противоборствующих полюса, по одну сторону которого стояли Владыки ахвилейского царства, и императоры Феникса по другую, впоследствии, во времена Седьмой Империи, переименованного в империю Антартеса, а до того именуемого царством Стаферитов.

 

Сейчас, спустя почти тридцать лет после описываемых мною событий, мир изменился настолько, что, узнай я о подобном исходе во времена моей молодости, многое могло бы для меня повернуться совсем иначе. Империя уже долгие годы переживала эпоху декаданса, медленно гнила изнутри, а социокультурные процессы в ней происходили так быстро, что даже язык исконных стаферитов за считанные столетия переродился едва ли не полностью, и прежний вариант которого, в конечном счете, стал называться верхним наречием, на котором впоследствии разговаривали лишь представители древних патрицианских домов. Орден Антартеса, зародившийся на заре Шестой империи и некогда бывший гарантом власти Феникса, спустя непродолжительное время своего существования превратился в обычный инструмент власти для устранения непригодных государству людей. Продажа должностей и чинов в нем была всего лишь вершиной айсберга, и всё растущая с каждым годом вседозволенность, в особенности касающаяся высших иерархов, лишь усугубляла ситуацию.

Тем не менее, Феникс твердо стоял на ногах, опираясь на мощь и преданность своих легионов, орден, к моменту описываемых мною событий всё еще контролирующий церковь, а также на единственный на тот момент университет, где готовили боевых инженеров. Последние, к слову, с успехом заменяли собой осадную артиллерию, поскольку лишь силой своих познаний и особым даром, позволяющим им воздействовать на тонкие структуры нашего мироздания, могли причинять оборонительным сооружениям врага колоссальные повреждения. Противодействовать же мобильным частям противника могли лишь высшие из них, поскольку то, что инженеры называли «энергетической структурой мира» представляло собой систему, всячески противодействующую любому на нее воздействию. Без долгих и точных расчетов реакция «энергетической структуры» могла просто уничтожить того, кто решил использовать ее по своему усмотрению, и потому от инженеров требовалось не только колоссальное терпение, но и познания во многих областях науки. Отдельно от этих столпов, поддерживающих саму государственность империи, стоял огненосный флот, представляющий собой ценность даже более высокую, чем инженерный корпус. До сей поры именно он помогал Фениксу воплощать свои амбиции на море и держать бо̀льшую по площади, численности населения и армии империю Ахвила на почтительном расстоянии.

Не первая и не последняя, эта война не застала стаферитов врасплох, и ни у меня, ни у кого-либо ещё в тот момент не было никаких оснований для беспокойства. Обычные военные тяготы никогда не пугали граждан одного из самых сильных государств Хвилеи, а мне и вовсе не стоило беспокоиться, поскольку ни отец, ни, тем более, мать никогда бы не допустили меня до настоящей битвы. Я был для них запасным вариантом на случай гибели прочих сыновей. А потому берегли меня тщательно, насколько это вообще возможно для таких необремененных взаимными теплыми чувствами людей как мои родители. По крайней мере, так было в первые годы моей жизни.

Легион протекторов, спустя четыре дня после официального объявления войны, и в самом деле отправился к границе с Мелькатом, официально находящимся под протекторатом Ахвилеи. А вместе с ним, как и предполагал Домнин, обе схолы катафрактариев, к которым были приписаны мои давние друзья. Вместо полномасштабного наступления, как полагал Домнин, империя собиралась держать оборону по северной границе и следить за безопасностью побережья, выбрав для атаки лишь одно из союзных империи Ахвила королевств запада. По какому-то странному стечению обстоятельств именно туда мне и предстояло отправиться в компании Цикуты, но все мои дальнейшие расспросы относительно этой темы натыкались на холодную стену некой напускной таинственности. Августин, совершенно неслучайно отстраненный от большой игры ордена и насильно усаженный в опустевшее кресло старшего дознавателя для решения каких-то несущественных в данный момент дел, наверняка вынашивал собственный план действий. Я же, окончательно запутавшись в его сетях и отчитавшись перед отцом, обнадежив его касательно моего нового назначения помощником самого старшего дознавателя, обнаружил себя будто в подвешенном состоянии. Цикута оказался совсем не тем человеком, что его предшественник, и потому даже чихнуть без его ведома мне было не дозволено, пусть я был бы хоть сыном самого императора. Он буквально засыпал меня разными мелкими поручениями, сути которых мне было никак не понять, и которые мне приходилось прилежно исполнять каждый божий день.

Через четыре дня, вместо трех запланированных мы наконец смогли выдвинуться к намеченному месту назначения. И всё это время, пока продолжались сборы, я так и не смог увидеться ни с Альвином, ни с Домнином, ни, тем более, с кем-то из моих немногочисленных приятелей, с которыми мне бы хотелось встретиться до того, как с головой окунуться в навязанную мне новым начальством авантюру. Ночь в термах оказалась последней чертой, за которой кончалась моя свобода. Августин, впрочем, недвусмысленно дал мне понять: либо я неукоснительно следую его правилам и взамен получаю пряник, либо пути наши расходятся, и я продолжаю спокойно себе вести прежний разгульный образ жизни. Само собой, я выбрал первый вариант, хотя и представить себе не мог, как трудно мне впоследствии придется.

***

Всего в этот поход на запад Августин взял с собой помимо каких-то незнакомых мне клириков ещё и десяток боевых братьев, видимо, тех из них, кто прежде составлял некое подобие его личной гвардии. Называть их людьми, пожалуй, было бы не совсем верно, поскольку выращивали их почти так же, как и бойцовских собак, с самого раннего детства прививая им лишь боевые навыки и воспитывая в безоговорочной преданности к ордену и его иерархам. Они были рабами, детьми рабов и внуками рабов, и человеческого в них к завершению обучения оставалось довольно мало: они могли говорить и понимали то, что говорили им. А еще они беспрекословно подчинялись приказам того, чей ранг позволял отдавать им приказы. По крайней мере, так это работало во времена Шестой империи. В последние годы боевые братья стали представлять собой некое подобие личных дружин отдельно взятых персон или даже целых семейных кланов, отстаивающих свои собственные интересы в ордене. На тот же момент дело обстояло еще не так плачевно, и боевые братья значились общей собственностью капитулов, к которым они были приписаны. Каждый из тех, кто был наделен достаточной властью, мог использовать их по собственному усмотрению, разумеется, с письменного разрешения Великого магистра.

Мы двинулись вслед за идущими на запад схолами и, пожалуй, запросто могли бы обогнать боевые подразделения, если бы Августин намеренно не тормозил наше продвижение. Частые остановки в придорожных трактирах, длинные лагерные стоянки и обеденные перерывы задерживали нас достаточно, чтобы держаться в хвосте идущего впереди нас войска, движущегося с большим обозом. Как я ни пытался понять причину этой задержки, неизменно лишь натыкался на простодушные шутки Августина, никак не желавшего делиться со мной своими планами.

– В Авермуле зреют, прямо скажем, нехорошие настроения, и будет лучше, если легионы отойдут подальше к границе к тому времени, как в капитуле объявится наш отряд, – после непродолжительного молчания на четвертый день пути сознался Августин.

– Нехорошие настроения? В ордене? Но…

– Никаких но, – с совершенно искренней улыбкой перебил меня инквизитор.

Я лишь недоуменно раскрыл рот, собравшись было разразиться чередой глупых вопросов, но в итоге решил промолчать, надеясь услышать хоть какие-то подробности. Но Цикута, как и всегда, совершенно не торопился объясняться. В его манере общения, как мне затем предстояло узнать, всегда прослеживалась чёткая схема: зацепить собеседника провоцирующей фразой или поделиться кусочком важной информации, а затем молчать, ожидая реакции. Было в этом что-то очень странное для меня, поскольку такое поведение подходило скорее ребенку, чем умудренному годами мужчине. Возможно, подобным образом он проверял терпение своих собеседников, а может, просто чудил. Так или иначе, лишь сблизившись с ним достаточно, мне удалось перешагнуть этот непонятный барьер недомолвок и постоянных тайн. В тот же момент мне предстояла лишь долгая дорога, полная недопонимания и, мягко говоря, откровенного шока.

– Что ты подразумеваешь под нехорошими настроениями? В ордене зреет смута? – не отставал я, день за днем нашего путешествия задаваясь одним и тем же вопросом.

– Быть может, мы и есть та смута?

– Но тогда, в случае неудачи, нас всех ждет костёр.

– Надеюсь, на всех у них дров не хватит.

– Но на зачинщиков-то должно хватить.

– Должно. Но мы-то с тобой не зачинщики, так что можешь спать спокойно.

– А кто зачинщики?

– Люди, куда более умные, чем мы с тобой.

И каждый раз наш диалог уходил буквально в никуда, растворяясь в бессмысленности и туманности фраз Цикуты. Одно мне удалось понять: в Стаферосе у инквизитора были сторонники, готовые радикально решать вопросы веры, назревшие в империи. И цель их «смуты» – чуть ли не свержение верховной власти ордена, поскольку она, эта власть, отчего-то стала восприниматься как прямая угроза единству ордена и учению Антартеса. В общем и целом, можно было сказать, что я запутался в словах Августина окончательно и бесповоротно, и было так до тех пор, пока на двадцать шестой день нашего путешествия мы не прибыли к капитулу Авермула, который совершенно неожиданно предстал перед нами после очередного изгиба лесной дороги.

Авермул, как и любой другой капитул на территории империи, представлял собой коллегию руководящих лиц ордена, отвечающих за конкретную территорию. Созданный по образу рыцарских орденов Мельката, Дремма и Дунстага, орден Антартеса, тем не менее, во многом отличался от них, в основном тем, что носил одновременно черты орденов-братств и также орденов духовных, ведая даже делами церкви и приоратов. Поэтому власть в капитулах принадлежала одновременно и духовным и военным представителям совета, которые вместе осуществляли управление порученным им регионом.

Замок Демберг, построенный на излучине реки Вантава, был главным опорным пунктом Авермула, откуда по всей западной провинции расходились приказы от совета капитула. Был этот замок, относительно столичного управления, совсем крошечным, едва ли превосходя размерами то же заброшенное Гнездо, да и бастионы его возвышались далеко не так грозно, как у последнего. Несмотря на близость границы, во всей местной жизни чувствовалась некая расхлябанность, совершенно непохожая на четкость и дисциплинированность стаферитов, привыкших в любую мелочь вкладывать собственную душу. Даже дороги здесь были как будто бы с какими-то изъянами: то тут, то там попадались неровно торчащие камни или выбоины, какие не встретишь в центральных провинциях. Впрочем, неудивительно, поскольку еще каких-то полвека назад земли эти принадлежали лордам Мельката, а орден обосновался здесь и вовсе всего как два десятилетия.

Городок, раскинувшийся вокруг замка, собственно, и назывался Авермулом, он, как и сам замок, прежде назывался Дембергом, но с приходом имперских легионов сменил своё название. Жило здесь всего около пяти тысяч человек, имелось три церкви, большая рыночная площадь, даже собственные термы и маленький амфитеатр. Обо всем этом я узнал от случайного путешественника в одном маленьком трактире по пути сюда. Августин же до последнего хранил загадочное молчание, и потому развлекать себя мне приходилось только подобными разговорами со случайными людьми, попадающимися на нашем пути. Улицы Авермула выглядели бедно, но вполне ухоженно, горожан на улицах почти не было видно, поскольку, несмотря на почти самый конец лета, жара по-прежнему стояла невыносимая. Листва на многих деревьях пожухла и выглядела болезненно, и, хотя я втайне надеялся на то, что в четырехстах милях к северо-западу от Стафероса будет царить прохлада, удушливое безмолвие, казалось, охватило всю территорию империи.

– Я думал, именно здесь будет располагаться лагерь Медного легиона. А вместо этого войска с ходу ушли куда-то за линию фронта, едва дождавшись пришедших к ним на соединение схол и протекторов, – пытаясь хоть как-то начать разговор, поделился я последней услышанной новостью.

– На то и расчёт, мальчик мой, на то и расчёт.

На лице Августина блуждала странная улыбка, и я даже не смог понять, кому она оказалась адресована, поскольку взгляд его, казалось, был обращен сразу во всё окружающее его пространство.

– Кажется, мне удалось разгадать твой план…

– Вот как? А ведь сделать это не удалось даже мне.

И это были последние слова, которые мне довелось вытянуть из инквизитора. Было в них что-то похожее на раздражение, а, как известно, раздражать человека с таким прозвищем не стоило. Я смиренно опустил взгляд и уткнулся в нечесаную гриву Хлыста, за время путешествия заметно похудевшего. Нрав его от таких экстремальных перемен, как и следовало ожидать, заметно ухудшился, и временами мне стало казаться, будто конь этот весь путь только выжидал подходящего момента, когда я потеряю бдительность, дабы скинуть меня в придорожную пыль и затоптать до смерти.

 

Впрочем, смятению моему довольно быстро пришел конец. Въехав в ворота Демберга, я лицом к лицу столкнулся с бывшим старшим дознавателем. Лысина кира Трифона сияла на полуденном солнце словно начищенный до блеска щит, и взгляд его, в ту секунду, что мы оказались перед группой встречавших нас солдат, наполнился невиданной доселе ненавистью, а всё лицо его сморщилось подобно сушеной репе. Повернувшись к Августину, я заметил на его лице широкую и довольную улыбку. Казалось, он был поистине счастлив.

***

Разместили нас, как и подобает почетным гостям, в лучших гостевых апартаментах, находящихся в южной части замка. Секундное помешательство, овладевшее Трифоном в первые секунды нашей встречи, прошло так же быстро, как и возникло, и вскоре ему вернулся привычный румянец. Как оказалось, высланный из столичного капитула, бывший старший дознаватель обрел новую должность в совете Авермула, став кем-то вроде отца-настоятеля, заведующего духовными делами капитула.

Вновь пристав с вопросами к Августину, я наткнулся на ту же самую стену безмятежности и молчания, что и прежде. Казалось, сюда он привел меня единственно для того, чтобы позлить брата Трифона, как оказалось, не только не лишенного всей своей власти, но даже в каком-то роде получившего повышение, поскольку теперь он имел власть не только над одним кабинетом. Номинально ему должны были подчиняться все представители церкви Авермула, ныне яростно пытающейся выбраться из-под настойчивой опеки святых братьев. Впоследствии мне довелось узнать, с какой целью верховным капитулом было принято решение отправить Трифона сюда, и назначение это, до нашего сюда прибытия, работало весьма и весьма эффективно. Но в тот момент мне оставалось лишь наблюдать за разворачивающимся перед моими глазами представлением издалека, пропуская больше половины реплик главных действующих лиц.

Вечером ко мне явился Августин для короткого разговора. Глаза его блестели как-то нездорово, и руки непрестанно теребили висевшую на шее цепь с позолоченным медальоном Феникса.

– Не ложись сегодня спать, – с ходу заявил он, заметив мои приготовления ко сну.

– Это почему?

– Я предполагаю, что напряжение между представителями совета Авермула, копившееся в последнее время, может, наконец, выплеснуться. Положи у изголовья кровати меч и будь готов в любой момент к тому, что кто-нибудь захочет войти к тебе без стука.

– А если этот кто-то будет не один? И с арбалетом?

– Тогда помолись Антартесу, и попроси у него защиты, – совершенно серьезным тоном ответил мне Цикута.

Щека его слегка дернулась, будто в попытке сдержать какую-то фразу, и на этом разговор наш в очередной раз закончился. Бегло оглядевшись по сторонам, Августин, не оборачиваясь более, вышел прочь, оставив меня в самых смятенных чувствах. Впрочем, закрыв дверь один раз, Цикута на этом не остановился. Еще пять раз он закрывал за собой дверь с разной степенью интенсивности, отчего мне стало казаться, что инквизитор окончательно спятил. Но после пятого, юбилейного раза, всё окончательно стихло. Я же только устало опустился на кровать и попытался немного собраться с мыслями. Сердце от волнения билось так гулко, что, казалось, вот-вот разорвется, а ноги и пальцы на руках моментально заледенели и покрылись холодным потом, заставляя кутать их в складки одежды. Наверное, в первый раз в жизни я помолился так искренне, как только мог, и попросил у Антартеса сил пережить всё это.

Комната моя, маленькая, но уютная, была хоть немного, но всё же приспособлена для отражения внезапной ночной атаки, если таковая вообще произойдет. Кровать находилась сразу за массивным платяным шкафом, с одной стороны, перекрывающим обзор на дверь, но с другой отлично защищающим от стрелков, которые не смогли бы прикончить меня сразу при входе. К тому же, в случае чего, его можно было попросту уронить на дверь, таким образом, её забаррикадировав, дабы выиграть время. Окно выходило во внутренний двор, но было маленьким и зарешеченным, и через него, в случае чего, было не сбежать. Отсюда я не слышал ни единого звука, присущего обычной жизни замка, но, с другой стороны, если начнется какая-нибудь заварушка, я вряд ли что-то услышу. Я то и дело подходил к двери и пытался определить, не происходил ли что-нибудь снаружи, но безрезультатно. Паранойя ближе к середине ночи обострилась до самого предела, и мне едва удавалось удерживать себя на месте, сотрясаясь от каждого шороха и мышиной возни где-то под полом.

Так и не сомкнув глаз до самого рассвета, я лишь к полудню набрался смелости покинуть своё убежище, с мечом наперевес выйдя в коридор и пытаясь определить степень грозившей мне опасности. Встретившись взглядом с изумленным моим поведением и внешним видом стражником, я поспешно убрал клинок в ножны, неопределенно пожав плечами, будто оправдываясь.

– Огромные же тут у вас крысы, одна из них пробралась ко мне в спальню и едва не начала есть живьем, пока я спал…

Сказав это, и почувствовав себя чрезвычайно глупо, я развернулся и пошел к лестнице, соединяющей этажи гостевого крыла, туда, где находились покои Августина. Так получилось, что на все три этажа этой части замка больше не оказалось ни одного человека, кроме нас двоих. Боевые братья, само собой, за людей не считались, и потому располагались в специально для них отведенных казармах. Поднявшись на третий этаж и постучавшись в дверь апартаментов инквизитора, я обнаружил, что их хозяин куда-то исчез. Беспокойство, накалившееся до предела в результате бессонной ночи, снова целиком захватило меня. Очень хотелось есть и пить, но ни одного слуги, как это ни странно, на весь Демберг не обнаружилось. То, что позволяли себе столичные святые братья, здесь почему-то оказалось под запретом, и капитул представлял собой действительно военную крепость, населенную солдатами, где каждый из ее обитателей по очереди исполнял все обязанности по готовке, уборке, стирке и прочему, прочему. Конечно, касалось это только всех, кроме управляющих и членов совета, которые жили так же, как и везде, только в роли слуг у них выступали рядовые воины. Гости же, особенно такие как мы, предоставлялись буквально самим себе. Оставалось лишь загадкой, почему нельзя было просто завести в Демберг пару десятков рабов, но, видимо те, кто правил здесь, видели в этом какую-то свою собственную логику, решив брать пример с обустройства лагеря легиона.

Несмотря на жажду и голод, я всё же заставил себя вернуться обратно в комнату. Замок на двери не внушал мне доверия, и потому я просто передвинул шкаф, загромоздив проём, а сам разделся и лег в постель. Тревога никуда не делась, но после долгой бессонной ночи она преобразилась в какое-то странное отупение, скрывшее чувство опасности. Я сам не понял, как уснул, на одно лишь мгновение, казалось, прикрыв глаза. И даже чрезвычайная сухость во рту и боль в горле тому не помешали. Сумбурные и гротескные сны в тот же миг полностью завладели всем моим разумом. Я то ли пребывал во сне, похожем на явь, то ли наяву видел бредовые сонные образы. И когда в дверь ударили будто осадным тараном в крепостные ворота, я вскочил на ноги так, будто и не спал до этого, лишь ожидая подходящего момента, чтобы распрямиться подобно взведенной пружине.