– Тут ты прав, – подтвердил мои слова Домнин, – следы оленьи, кабаньи, лисьи… да чьи угодно, но ни единого следа от копыт или ног я не заметил. По крайней мере, свежих. Возможно, мы рано радуемся, но мне кажется, нам очень и очень повезло.
– Но раз здесь нет следов, значит, может и не быть того, на кого было направлено обнаруженное мною заклинание. Ты можешь сказать точно, на какую именно точку указывают твои координаты?
Обращенный к Альвину взгляд наткнулся на извиняющуюся улыбку.
– У меня, к сожалению, под рукой не было карты подходящего масштаба, чтобы указать определенное местоположение.
– Всё с тобой понятно, умник, – хохотнул Домнин, однако Альвина его смех, казалось, нисколько не задел.
– Определенная мною точка – это область радиусом в пару-тройку миль, а эта крепость была упомянута лишь из-за того, что больше никаких ориентиров в этой местности нет.
– Так значит, чтобы найти тело, нам придется, в худшем случае, прошерстить всю округу?
– Несомненно, но маловероятно. Сомневаюсь, что кто-то бы стал устраивать показательное убийство посреди леса.
– А в заброшенной крепости? Здесь на несколько миль вокруг нет ни единой охотничьей лачуги, и убитого вообще бы никто не обнаружил ближайшие лет десять, если бы не найденные мной бумажки указаниями.
На это Альвин лишь пожал плечами, а Домнин молча толкнул коня коленями и направился к раскрытым нараспашку воротам. Подняв голову наверх, туда, где на фоне неба вырисовывались зубцы крепостной стены, я почувствовал легкий укол отчаяния. Вполне вероятно, что этот путь привел нас в никуда, и, прочесав Гнездо вдоль и поперек, мы ничего не обнаружим. Наверняка Трифон подойдет к этому делу более серьезно, и его люди станут осматривать всю местность вокруг гораздо более тщательно, чем мы, и, рано или поздно, что-то да обнаружат. Вот только об этой находке мне узнать уже не удастся.
Дорога от ворот круто поднималась вверх, так что пришлось нам спешиться и вести лошадей на поводу. Узкий коридор, прорубленный в скале, после одного витка вывел нас ко вторым воротам, менее массивным, чем первые, также раскрытым нараспашку. Немало запыхавшись, мы все-таки поднялись на самый верх, и перед нами предстала поистине чудесная картина: далеко на севере можно было разглядеть сверкающие купола храмов Стафероса, и едва-едва – водную гладь Алтума, всё прочее пространство во всех направлениях занимали поросшие лесом холмы и торчащие среди лесного ковра одинокие скалы, разрушенные временем.
– Чудесный вид для тех, кто тут обитал, – поделился я своими впечатлениями.
– А для тех, кто смог бы взять эти стены – поистине божественный, – ответствовал Домнин.
Посмотрев немного на открывающиеся с вершины крепости пейзажи и немного передохнув, мы методично начали осматривать все имеющиеся здесь постройки, которых оказалось не так уж и много. Две казармы, большой склад, дом коменданта, пара хозяйственных построек, конюшня и небольшая часовенка. Всё обчищено дочиста, на заколоченных окнах – решетки, на дверях – ржавые от времени замки. Двор завален старой листвой, мусором и птичьим пометом. Здесь Домнин нашел только пару относительно недавних человеческих следов, едва различимых из-за недавней бури, но определенных им как «двух-трехнедельные». Методично осмотрев каждое здание, и, не обнаружив никаких следов присутствия людей, мы остановились у дверей часовни. Стоило сразу же осмотреть именно это место, поскольку более явного знака о том, что здесь что-то не так, было не сыскать и на десять миль вокруг. Мощные, обитые железом створки дверей часовни были заперты снаружи свернутой в знак бесконечности полосой металла толщиной в ладонь. Концы ее будто сплавились между собой, образуя едва заметный шов, так что полоса выглядела как цельный знак, которым мистики обычно обозначали бессмертие Империи или же само время.
– Ничего не понимаю, – подергав за ручку двери, не поддавшейся ни на йоту, я повернулся к друзьям, но на их лицах читались абсолютно те же эмоции.
– А чего тут не понимать? Кто-то выковал эту восьмёрку, притащил ее сюда, приставил к дверям и потом закрепил этими скобами, – осмотрев со всех сторон замок, заявил Домнин.
– Скобы – старые, крепили их очень давно, а вот металл – совсем новый, – не согласился с ним Альвин, – значит, склёпку произвели на месте.
– Тут ты прав. Но это не так важно: сейчас схожу за лошадьми и веревкой, и мы вынесем эту дверь.
Но вынести ничего не получилось. Огромный боевой конь Домнина выбился из сил, пытаясь разогнуть неподатливый металл, не справились и при участии остальных животин, и даже с нашей помощью. Двери были сделаны так, чтобы выдерживать даже осаду, в случае, если враги смогут прорваться за стены, а импровизированный замок начисто лишал возможности войти внутрь без применения осадных орудий или же знаний инженеров. Единственное окошко, имеющееся в этой часовне, находилось под самым куполом, и было убрано решеткой, так что попасть через него внутрь казалось делом ничуть не менее простым. Мы промучались несколько часов, пробуя различные способы решения возникшей проблемы, но тщетно. Мокрые от пота, пыльные с дороги и злые, мы сидели в тени своего врага и молчали, беспомощно наблюдая за ходом небесного светила.
– Я могу попробовать решить эту проблему, – как-то неуверенно выдвинул своё предложение Альвин.
– И сколько на это потребуется времени?
– Часа три, может, четыре.
Домнин, устало почесывая черную как смоль бороду, картинно закатил глаза. В его мироустройстве тем знаниям, с помощью которых инженеры могли воздействовать на окружающий мир, отводилось место рядом с практикуемой колдунами и ведьмами магии, поскольку воспринимались им как «нечестные силы». В силу знаний Домнин никогда не верил, и потому считал и то и другое происками демонических сущностей, с помощью которых люди могли творить свои злые, или не очень, чары, совершенно игнорируя все законы «честной силы».
Я с тоской посмотрел на заходящее солнце и только устало качнул головой, соглашаясь. Альвин тут же поднялся на ноги и отправился к своей седельной сумке, начав вытаскивать оттуда какие-то одному ему известные приборы, пару листков бумаги и какие-то письменные принадлежности. Мне оставалось только наблюдать за этим и страдать от безделья.
Спустя примерно час, обследовав всю крепость, оказавшейся по своим размерам еще меньше, чем казалась снизу, я прислонился к ненавистным дверям, запечатанным неизвестным мастером, решив отдохнуть в тени. И в следующую секунду услышал звук, с каким ветер проходит в щели в оконных рамах или дверях, тонкий гул на самой грани слышимости. Неожиданно прислушавшись к нему, я выпрямился, и звук этот исчез. Не придав этому никакого значения, я снова откинулся назад. Звук возник снова. Усилив давление спиной, и вслушиваясь в гул ветра, я то усиливал, то ослаблял нажим, от нечего делать будто бы играя мелодию ветра. И, если бы в тот момент я не повернул голову, наслаждаться подобной игрой мог бы до самого захода солнца. Небольшая щель появилась в зазоре между дверью и стеной в том месте, где створка крепилась петлями, когда я в очередной раз изо всех сил привалился к ней.
Ошарашенный открытием, я вскочил на ноги, и несколько раз попробовал толкнуть злосчастную дверь. В этот раз щели по бокам увеличились так, что в них можно было просунуть палец. Я собрался с силами, и навалился всем своим весом, упершись ногами в землю и пытаясь подобрать подходящее плечо силы. Медленно и неохотно щели по бокам начали увеличиваться. Мне приходилось прилагать усилия, от которых пот градом заструился по лицу, щипая глаза и мелкие ссадины. Но результат того стоил: в определенный момент двери, дойдя до точки невозврата, стали проваливаться внутрь и, в конечном счете, с оглушительным шумом обрушились, подняв целое облако пыли. Вход в часовню оказался свободен.
***
– Это какая-то шутка? – вопрошал меня застывший в немом изумлении Домнин.
Пыль, осевшая на его бороде и загорелом лице, походила на мучную, и выглядел он теперь как мельник, весь день провозившийся в мукохранилище. В считанные мгновения после падения створок рядом со мной оказались оба друга, у которых от внезапного грохота чуть душа из тела не вылетела. Как оказалось, дверные петли были подрезаны, и держались ворота только на небольшом уклоне порога и честном слове и, если бы не чистая случайность, возиться нам с ними пришлось бы еще очень и очень долго.
– Мне кажется, это знак, – опасаясь войти внутрь, я нерешительно оглядел своих спутников, – замок в виде бесконечности, срезанные петли…
– Наконец-то твое увлечение мистикой и конспирологией нашло благодатную почву, – Альвин сделал первый шаг навстречу неизвестному, но, заметив наши колебания, остановился, жестом руки приглашая войти, – пойдем внутрь, пока ты не начал пичкать нас очередной порцией сумасшедших теорий.
– Я с ним согласен, – встал на мою защиту Домнин, – всё это очень и очень странно. Кто знает, что ждет нас внутри?
– Да вы никак струсили? Сейчас я вам покажу, что там нет ничего страшного.
На несколько секунд силуэт Альвина скрылся в царящем внутри часовни мраке. Затем раздался характерный звук, который обычно сопутствует опорожнению человеком желудка. Еще через некоторое время внутренности часовни будто воспламенились и все озарилось мягким подрагивающим светом системы масляных ламп, которые на удивление пробудились после стольких лет забвения.
Открывшаяся картина ужасала, и я, уже было приблизившийся ко входу на достаточное расстояние и потому начавший улавливать исходившие изнутри запахи, тоже не выдержал, и согнулся пополам, извергая из себя остатки обеденной трапезы. Если в доме Дарбина большую часть запахов удалось удалить через открытые окна, а смерть его наступила относительно недавно, и потому смрад разложения не успел так сильно пропитать место убийства, то здесь, в закупоренной на несколько дней часовне, попросту невозможно было находиться.
Альвин выбежал обратно почти сразу же после того, как ему удалось активироваться освещение. Выглядел он так, что любого покойника краше в гроб кладут: по бледному лицу струился пот, а глаза, обычно напоминающие колодцы, и вовсе превратились в какие-то черные провалы. Домнин вопреки своему обычаю не стал подкалывать друга, только отступил на шаг, брезгливо зажимая нос. Несколько минут мы выжидали, пока удушливый запах хоть немного выветрится, перебарывая любопытство, но вскоре не выдержали и, обмотав лица кусками тканей, напихав под них первые попавшиеся под руку наиболее пахучие травы, вошли внутрь.
Кровь была повсюду. На выщербленных камнях пола и стен, с которых перед уходом содрали всю обшивку, на лишенном своих украшений алтаре, на статуях святых, слишком больших, чтобы их можно было забрать с собой, и даже на потолке под куполом, куда почти не достигал свет от масляных ламп. От тела не осталось ничего, даже мизинца: всё оно ровным слоем оказалось размазано по всей часовне. В эпицентре всего этого ужаса осталось идеально круглое пятно, от которого во все стороны расходились кровавые брызги, напоминающими солнечные лучи. Всё это источало поистине убийственный запах, от которого выворачивало наизнанку. Мне едва удалось расслабить сведенные судорогой пальцы, прижимающие импровизированную маску к лицу, Альвин же и вовсе отбросил ее в сторону, вновь согнувшись в приступе рвоты, послужившим для него последней каплей. Развернувшись, он ломаным шагом устремился прочь, оставляя нас с Домнином одних.
– А вот и то, за чем мы сюда пришли, – подойдя к алтарю, я аккуратно взял с него девять сложенных пачкой листов, заляпанных кровавыми брызгами.
– Заклинания?
Я утвердительно кивнул, не отрывая взгляда от мелкой вязи сложнейших вычислений, покрывающих каждый из листов, отчего в глазах при более детальном рассмотрении начинало рябить.
– Антартес всемогущий…
Я посмотрел на застывшего в немом изумлении Домнина и проследил за его взглядом. Высоко, почти под самым потолком и единственного окошка, украшенного витражом с изображением самого Феникса, красовалась огромная надпись, отчего-то незамеченная мною с самого начала. Буквы ее горели каким-то странным неживым огнем, и значения ее я даже поначалу не понял.
– latebras macula offeret pro benefactis. Manete in silentio, Anna Degan.
– За благими делами твоими скрывается порок. Пребывай же в тишине… – машинально перевел я произнесенные Домнином слова.
– Кто такая Анна Деган?
На секунду, потребовавшуюся мне на то, чтобы прийти в себя, воцарилось молчание.
– Известный меценат и философ, настоятельница женского монастыря Святого Сикста, выходец из младшей ветви дома Флориев, вдова покойного Милия Дегана, на средства которого, в частности, был построен Малый храм Феникса, – слова эти буквально вылились из меня единой скороговоркой.
– Ты-то откуда знаешь?
– Читал ее сочинения. Очень занятная вещь.
– Пожалуй, именно из-за этого тебя выкинули из военной школы.
– Вообще-то я сам ушел. По настоянию отца.
– Как знаешь. Но вопрос в другом: кому могла не угодить твоя, как ты выразился, святая?
– Мы не можем быть уверены, что это именно она. С какой стати настоятельнице самого крупного монастыря в пределах Стафероса забираться в одиночку в такую даль? Я вроде как ничего не слышал про ее похищение, и это событие наверняка бы стало достоянием общественности.
– Но здесь написано именно ее имя, – не согласился Домнин, – стал бы убийца писать чьё-то еще? В этом я отчего-то очень сомневаюсь.
– Нужно отдать эти листы Альвину, пусть он определит остальные места.
В последний раз взглянув на надпись, я почувствовал легкое головокружение, внезапно усилившееся в разы. Всё вокруг потемнело, и только буквы горели ослепительным, манящим и лишающим всяческой воли пламенем. Вокруг не осталось ничего, кроме странных слов на староимперском, заменивших собой солнце. Мне казалось, еще пара мгновений, и я ослепну, но когда сияние стало невозможно терпеть, надпись будто взорвалась, и я увидел неясный облик какого-то существа, невероятно прекрасного и пугающего одновременно. Взгляд его (или ее?) на одно лишь мгновение задержался на мне, но этого хватило, чтобы страшная боль сдавила моё сознание, и бросило во тьму. От этого взгляда я без чувств упал на залитый кровью каменный пол.
***
Очнулся я в полной темноте, раздираемый чувством жажды. Казалось, я всё-таки ослеп, но стоило мне приподнять налившуюся свинцом голову, как свет далеких звезд немного рассеял сомкнувшуюся было вокруг черноту. Всё тело затекло и слушалось с большим трудом, поэтому первое время я просто лежал, уставившись в залитое бледными огнями небо, пытаясь понять, где же мне довелось очнуться. Рядом обнаружилась застывшая, будто статуя, фигура сидящего Альвина, резко выделяющаяся на фоне всего окружающего пространства. Непонятно было, спит он таким образом, или несет караул, но мне отчего-то не хотелось своим окриком нарушать тишину окружившей нас ночи.
– Не притворяйся, я же вижу, что ты очнулся, – послышался голос друга.
Черная тень его фигуры распрямилась и закрыла собой половину неба, нависнув надо мной. Только тут я заметил, что за Альвином виднеется едва заметный огонек походного костра, немного рассеивающий царящий здесь мрак. Рядом же обнаружился спящий беспробудным сном Домнин. В голове у меня невольно пронесся вопрос о том, довелось ли и ему испытать на себе это странное воздействие сделанной рукой убийцы надписи. Но вряд ли Альвин смог бы дотащить нас обоих так далеко, даже привязав за ноги к лошадям, поэтому, вероятнее всего столь близкое знакомство с неизвестной магией довелось испытать лишь мне одному. Выпив целый бурдюк свежей и еще холодной воды, я наконец нашел в себе силы для того, чтобы говорить.
– Что случилось?
Слова эти отозвались во мне каким-то странным эхом, прокатившимся по всему телу вибрирующей волной, словно говорил не я, а кто-то чужой, используя для этого мой язык и мои легкие.
– Как что? Ты упал в обморок, в лучших традициях чувствительных девиц, свалившись лицом в эту липкую дрянь и как следует ударившись головой. Неужели ты оказался еще более нежным, чем я? Впрочем, даже Домнин, известный человеколюб, выглядел неважно от всей этой картины…
– Ты видел надпись на стене? – оборвал я его поток мыслей.
– Да. Светилась в темноте, как заколдованная, но достать такую краску крайне тяжело. А потому найти того, кто ее покупал, как мне кажется, не составит труда.
– Это было нечто совсем иное, не краска. В какой-то момент надпись стала светиться так ярко, что мне показалось, будто я ослепну… а затем я увидел чье-то лицо.
Пытаясь восстановить в памяти увиденный образ, я с удивлением наткнулся на глухую стену, ограждавшую эту часть моей памяти. Я помнил, что было нечто ещё. Явившийся мне образ говорил со мной, но вот о чём – так и осталось для меня загадкой.
– Думаю, тебе показалось, – немного помолчав, ответил Альвин, – всё-таки ты впечатлительный как ребенок, и любишь накручивать себе невесть что, опираясь лишь на свои догадки.
– То есть, по-твоему, некто, обладающий знаниями и навыками инженера, который, по всей видимости, убил своими заклинаниями не менее девяти человек в разных уголках империи – это всего лишь мои догадки?
– Сколько можно называть расчёты заклинаниями? – не выдержал Альвин, – мы не маги, а учёные!
– Хватит орать, научное ты светило, – подал голос разбуженный Домнин, – как по мне, всё едино: что твои расчёты, что колдунские заклинания, не велика разница.
– Как по мне, всё едино: что твои мечи, что крестьянская оглобля, – передразнил его Альвин.
Ночью начинающий инженер отчего-то всегда вел себя очень энергично и мог много и подолгу болтать на любые интересующие его темы, становясь совершенно другим человеком, нежели тот, которого можно наблюдать при свете дня.
– Хватит блажить. Мы и так с трудом разминулись с посланцами ордена. Хочешь, чтобы они тебя за десять миль услышали?
– Там были люди Трифона? – удивился я.
Попытавшись подняться, я ощутил лишь всё ту же свинцовую тяжесть, сковавшую занемевшие члены, и в итоге обессилено повалился обратно на землю.
– Я увидел их со стены, когда ушел… в общем, когда отошел подышать свежим воздухом. На дороге я заметил примерно три дюжины всадников в красных плащах, они были еще достаточно далеко, там, где дорога выходит на небольшое открытое пространство между холмами. К тому же, я тут же нырнул под защиту стены, поэтому сомневаюсь, что им удалось меня заметить. Но вот наши следы они наверняка нашли: конский навоз, вывороченные двери, куча кровавых отпечатков ног говорят сами за себя.
– Это уже неважно, – отмахнулся я, – главное, мы ушли от них и унесли с собой все улики. Ты сможешь показать на карте все остальные места, указанные в, хм… расчётах?
– Как только прибудем домой, обязательно этим займусь.
– А я проведаю в то время монастырь Святого Сикста. Если с кирой Деган всё в порядке, в моей теории появится невообразимых размеров дыра. Если же настоятельница исчезла, будем копать в том же направлении.
Домнин шумно вздохнул и, отвернувшись, снова начал посапывать, провалившись в сон. Альвин же продолжал тихо болтать, рассказывая о тонкостях построения моделей в целом и о ювелирной работе, проделанной на тех листах, которые нам удалось обнаружить в Гнезде. Похоже, никто из них не связывал моё недомогание с какой-то неизвестной магией, списывая всё на чрезмерную чувствительность моей натуры и повышенную волнительность. Я ощупал шишку, вскочившую на лбу в результате падения, и поморщился от боли. К счастью, обошлось без сотрясения, и этот ушиб – всё, чем мне удалось отделаться после падения с высоты своего роста на каменные плиты пола. Но вот причиной этого падения я видел совсем не переизбыток чувств. Сам не заметив как, я задремал, убаюканный болтовней Альвина. Кажется, этот факт его нисколько не огорчил: таким уж он был человеком, необидчивым.
Проснувшись с первыми лучами солнца, я наконец смог оглядеться и обнаружил, что ночевали мы в некой котловине, обнесенной со всех сторон кустарником и мелкими деревцами. Стало понятно, почему друзья решились развести костер: здесь можно было бы устроить настоящий праздник, с кострами, песнями и плясками, и никто бы его не заметил, не подберись он достаточно близко. Быстро собравшись и позавтракав холодными лепешками с медом, купленными у последнего трактира, мы немедленно пустились в путь. Как оказалось, до столицы оставалось еще часа четыре пути, омраченного, однако же, сгущающимися тучами, которые мы вчера могли лицезреть далеко на севере. Налитые чернотой облака грозили вот-вот излиться на землю бурными потоками, а крепчающий ветер, пока еще жаркий и пыльный, трепал наши одежды, слишком легкие и неприспособленные для борьбы с непогодой.
Мы всё так же молча, как и на пути к Гнезду, гнали лошадей, пытаясь успеть добраться до города раньше, чем наступающая гроза промочит нас до нитки. Но при этом, увлеченные нехитрым соревнованием с силами природы, совершенно не обращали внимания на всё остальное, за что вскоре и поплатились.
Кавалькада всадников в красных плащах и с золотыми эмблемами Феникса на нагрудном панцире была обнаружена нами только когда сквозь завывания ветра стал слышен цокот копыт по мощеной поверхности тракта. Те гнали лошадей так, что расстояние между нами стремительно сокращалось, и создавалось ощущение погони, в которой мы неизбежно проигрывали. Прятаться или пытаться оторваться не было никакого смысла, и я почему-то был уверен, что орденцы идут именно по наши души. Когда те приблизились достаточно, я смог рассмотреть отличительные знаки полиции ордена, представлявшей собой фактически полицию ордена, отчего внутренности мои скрутило внезапным приступом страха.
– Эти за нами, – озвучил мои догадки Домнин.
Альвин же только презрительно скривил губы. Я успел насчитать тридцать три преследователя, среди которых подобно павлину среди цесарок выделялся их вероятный предводитель в шлеме с алым плюмажем и на коне аллианской породы с характерным вороным окрасом и белыми кругами вокруг глаз.
– Именем Всевышнего, остановитесь!
В то время как поджилки мои начали понемногу трястись в преддверии грядущего расследования и, вполне возможно, трибунала, Альвин же, казалось, оставался совершенно невозмутимым. Домнин не слишком отставал от него, выразительно взявшись за рукоять меча.
– Ты кто такой, чтобы мне приказывать? – в очередной раз презрительно скривившись, Альвин искоса глянул на того, кто посмел остановить его.
– Аппий Гонорий Ценз, старший декурион стражи капитула, уполномоченный старшим дознавателем Трифоном Димитраксом…
– А знаешь ли ты, кто перед тобой, декурион? – резко оборвал его речь Альвин.
Опешивший от такого внезапного отпора командир застыл на месте, впившись цепким взглядом в нашу троицу.
– Я…
– Да, ты! Перед тобой прямой потомок рода Ваззар, правивших Империей задолго до того, как твои предки-козопасы расплодились и стали добавлять к своей фамилии когномен. Узнаешь это? – Альвин достал из-под туники внушительных размеров золотой амулет в виде простого треугольника, и помахал им в воздухе, давая всем как следует осмотреть его.
Душа моя окончательно провалилась под землю. Мне почему-то стало казаться, будто у Альвина из-за накативших переживаний, стало плохо с головой.
– И мне ты приказываешь остановиться, смерд?
Пунцовое от скачки лицо Аппия, прорезанное сетью тонких шрамов, исказилось от ярости. Левой рукой он схватился за меч, но вынимать его из ножен не спешил. Люди его окружили нас плотным кольцом, так что, задумай мы вступить в бой, шансов на успех у нас почти не было.
– У нас есть подозрения в том, что вы, киры, недавно были в Гнезде Горного Орла, замке к северу отсюда, и вынесли оттуда кое-что, представляющее для ордена огромную ценность. И потому должен предупредить вас…
– Я и мои друзья можем путешествовать где угодно. Еще раз спрашиваю: какое ты имеешь право допрашивать меня и чинить препятствия?
Внимательно оглядывая лица всех, кто нас окружал, я немного успокоился: кажется, никто из них не узнал меня, и ни одного из них мне прежде видеть не доводилось. Аппий же, взбешенный таким с ним обращением, и тем, что все оскорбления в его адрес поступали от какого-то зеленого юнца, яростно терзал поводья, заставляя вороного переступать с ноги на ногу. Признаться, я сам не ожидал от Альвина такого отпора, совершенно неприсущего его характеру, и потому внимательно следил за разворачивающейся баталией. Аппий же никак не мог решиться отдать приказ своим людям на наш арест, потому как, окажись слова незнакомого ему молодого патриция правдой, проблем ему хватит на всю оставшуюся жизнь.
– Позволено ли мне, кир, будет узнать, – издевательским тоном декурион снова обратился к Альвину, прожигая при этом меня и Домнина своим взглядом, – как зовут ваших спутников? Или, быть может, они настолько знатные, что даже благородный потомок древнего рода почитает за честь быть их глашатаем?
По счастью, я не стал брать с собой ничего, что могло бы скомпрометировать мою родовую принадлежность. Ни одного символа на моей экипировке, ни одного знака, и, само собой, орденское кольцо я тоже оставил дома. Проблема была лишь в том, что Трифон мог запросто узнать меня по описанию, а это сводило на нет все прочие положительные факторы. Так, за отборной руганью, которой Альвин осыпал своего оппонента, время пролетело почти незаметно. Аппий пытался отвечать максимально вежливо, но неизменно натыкался на непробиваемую стену агрессии и презрения, отчего декурион то краснел, то бледнел и, в конечно счете, я даже не заметил, как, вдруг весь напрягся и начал падать с седла. Буквально через секунду безвольное тело его под звук раската грома рухнуло под ноги собственного коня. Все взгляды на долгие несколько секунд затянувшегося молчания скрестились на теле Аппия, и, если бы не хлынувший дождь, вряд ли бы следующие события вообще бы имели место.
– Взять их! – заорал один из людей Аппия, обнажая меч.
Не успел я опомниться, как окружившие нас всадники уже готовы были броситься на нас, вскинув щиты. Что уж говорить, в стражу капитулов брали лучших из лучших, и потому слаженность их действий была если не идеальна, то близка к ней. Домнин успел обнажить свою спату, отражая брошенный на него аркан, мне же с моими навыками конного боя повезло гораздо меньше, и вскоре я ощутил на своей руке затянувшуюся петлю, лишившую меня возможности дотянуться до оружия. В следующее мгновение сильный рывок едва не выбил меня из седла, и, если бы не очередной удар Домнина, перерезавшего опутавшую меня веревку, позорного падения было не избежать.
Резко развернув Хлыста, вставшего от такого недружелюбного с ним обращения на дыбы, я бросил все силы на прорыв, вжавшись в седло и обхватив рукой конскую шею. Еще пара арканов тут же бессильно прошлись по моей спине, а я уже судорожно размышлял над тем, как вырваться из окружившего нас кольца. Спас положение Домнин, чей огромный боевой конь, с места перейдя в галоп, буквально опрокинул вставшего на его пути всадника, образовав приличных размеров брешь. Краем глаза отметив, что Альвин также устремился вслед за Домнином, я не стал терять времени даром, уцепившись за Хлыста подобно клещу и направляя его в ту же сторону. Но стражи капитула не была бы стражами, если бы три десятка воинов ее не смогли остановить трех ударившихся в бега юнцов, пусть один из них и был фактически уже полноправным членом касты катафрактариев.
Альвин, чье отношение к выбору лошади на этот раз сыграло с ним злую шутку, попался первым. Арендованная им кляча больше подходила для неспешных прогулок теплым вечером после дождя, нежели для поддержания заданного конем Домнина темпа. Таранный удар щитом вынес Альвина из седла, и тут же почти десяток бойцов принялись методично вязать лежащего ничком инженера. Помышлять о побеге уже не было смысла, и потому я, вновь развернувшись, ринулся в гущу боя, на ходу раздавая удары во все стороны плоской частью меча, пытаясь если не остановить это бессмысленное избиение, то хотя бы отвлечь внимание на себя. Сзади я услышал, злобные крики Домнина, также схватившегося в орденцами, но вскоре и эти звуки для меня померкли. Удар по незащищенной голове едва не лишил меня сознания, и, с трудом справляясь с нахлынувшей волной боли, я в последний раз скрестил клинки с ближайшим ко мне воином, успев даже отразить пару его ударов.
Продержаться хотя бы минуту мне не удалось, да и не имело особого смысла. Вскоре меня придавили щитами, повалили, и принялись связывать, попутно награждая ударами по ребрам и животу. Дважды меня вырвало и трижды сознание моё ускользало куда-то в темноту, окружающий мир плыл перед глазами и взрывался снопом искр. Вскоре бить меня перестали, а также, судя по звукам, и остальных. Окружающая действительность неумолимо ускользала от меня, но я изо всех сил держался, пытаясь справиться с накатывающей слабостью и тошнотой. Подобно мешку с репой меня закинули в седло, где я от острой боли в ребрах чуть снова не потерял сознание. Следующей остановкой для меня стала камера в глубоких подвалах капитула в Стаферосе.
Глава 4
Цикута, она же кошачья петрушка, очень коварное и крайне ядовитое растение. Из семян его и корневища можно извлечь масло, которое при попадании в желудок вызывает тошноту, головокружение и колики, затем начинаются судороги, заканчивающиеся, как правило, параличом или смертью. Масло из семян по вкусу и запаху похоже на масло из кантаррского тмина, и потому, добавив его в еду, отравляемый, скорее всего, не почувствует разницы.
Эрих Фитцрейх, Флора и фауна срединных земель.
– Я никогда не надеялся, что из младшего моего сына возможно будет вырастить кого-то, кто сможет умножить славу нашей семьи. Но я и подумать не мог, что ты начнешь меня позорить!
Отец как всегда восседал на своем высоком кресле, внешне напоминающем трон. Чисто выбритое лицо его, испещренное сетью мелких морщин, на котором заметно выделялись серые, почти сверкающие глаза, было обезображено маской гнева. Вцепившись руками в подлокотники, он уже достаточно долгое время высказывал мне всё, что думает по поводу событий минувших недель.
– Ты – сын Всадника! Твои предки были лучшими воинами императоров со времен становления империи, элитой этого мира, а ты позволил каким-то вшивым клирикам затолкать тебя в пыточные подвалы! Будь в тебе хоть толика истинной крови стаферита, ты бы не облажался, попавшись, как какой-то вор! Вместо здравых действий ты решил устроить цирк, подключив ко всему этому балагану своих скудоумных друзей!