Взвейтесь соколы орлами!

– А покажите, чем удивлять-то будете?

– Папань! Дело в следующем! Уговор-то был аж при Государе, что не ранее середины августа – так?

– Ну так!

– Князь Кирилл, глянь-ка в календарь! Что там у нас в августе посерёдке?

– А вот 17-е августа воскресенье, в самый раз.

– Так вот, папаня! До 17го августа не покажем ни синь-пороха. Таков уговор пари! А как там маманя?

– Маман вся в сборах и заботах. На днях весь двор в Царское переезжает. Вот и мы туда же.

– Ну кланяйся ей от нас, да передай, что каждый день и каждую ночь её добрым словом поминаем! – сказал я и посмотрел на барышень.

Папенька понял мой намёк и лишь усмехнулся. Хлопнул ещё рюмку коньяку и был таков.

А мы с братом отправились в ангар. Просто так, посмотреть. Пропеллер уже просох и был прикручен к движку на планере. Пять остальных двигателей были уже собраны и ждали своего часа. Четыре планера были готовы – хоть сейчас ставь движки и в полет. Ещё два были в процессе сборки, но там и дел-то было на два-три дня, не больше. Меня так и подмывало, пока никого нет, опробовать мотопланер. Открыли ворота, выкатили его подальше в поле. Я сел в кабину, брат дёрнул пропеллер. Движок заурчал. Прогрел движок на средних оборотах и двинул газ почти на максимум. Мотор взвыл, но планер ни с места. Брат подтолкнул руками. Самолет нехотя покатил по полю, но скорость не набирал. Я заглушил движок и остановился. К нам подбежал младший из сыновей Зарубиных:

– А чего это вы тут делаете, а?

– Беги на конюшню, да приведи битюга. Прихвати резиновый жгут, кол понадежней, верёвки пару саженей и топор. Дуй по быстрому. Время пошло!

Вскоре всё это было доставлено на том же битюге. Кол мы вбили в землю обухом почти до конца. За хвостовой костыль привязали к нему мотопланер.

Парнишке наказали, что как услышит, что мотор заурчал, то пусть верхом битюга погоняет. Я снова сел в кабинку, пристегнулся. Кондрат крутанул пропеллер, движок заурчал. Брат придерживал кольцо впереди, чтобы не отпало, а когда жгут начал натягиваться, то перебежал назад и взял топор. Я дал по газам, мотор взвыл. Жгут уже сильно натянулся, я сказал: – Поехали! – и взмахнул рукой. Брат рубанул топором по верёвке и я взмыл в небо.

Пока жгут меня тянул, можно было набирать высоту порезче. Но вот жгут ослаб и отвалился. Я перевёл свой мотоплан в горизонтальный полет. Ну, может, с небольшим снижением. Огляделся. А ведь метров на сто вымахнул. Ну может чуть поменьше. Мощности движка едва хватало для поддержания режима полёта. Но это был уже всё же управляемый моторный полёт, а не планирование. – Да!!! Мы сделали это!!! Не торопясь, без резких кренов прошел по кругу над полем. С крыльца девчата махали мне платочками. Из матросиков вообще никто не вышел. Видать Зинуля им передала после бани ещё штофчик. А может и не один. Я ещё пару раз пролетел над полем. Нет, это уже не поле и не луг. Это Гатчинский Его Императорского Величества воздушного флота первый в России аэродром Гамаюн. Вота как!

И тут я призадумался. Движок-то мы гоняли, грели, и т. д. А заглянуть, что в баке и не удосужились. Пора и честь знать. А то садиться без движка и с попутником – это не камильфо. Развернулся я над часовенкой, затянул газы и со снижением зашёл на посадку. Золочёный купол сиял в лучах заходящего солнца. Отличный ориентир для четвертого разворота. Коснулся земли мягко, но с небольшим козликом. Заглушил движок. Тут подошли пятеро Зарубинских сынов и взялись толкать аэроплан, иначе уже и не назвать, обратно в ангар. Мы отправились в терем. А на крыльце меня уже встречала Зинуля с нашим паролем:

– С прилётом, любимый! – Потом поцелуй и дежурный стакан водки, но уже не такой большой. Эх, родная, знала бы ты, сколько раз ещё в жизни ты произнесёшь эту фразу.

Вечером после ужина я допоздна засиделся у себя в кабинете. Надо было менять весь план лётной подготовки, раз у нас появился самолёт. Да ещё какой! Это современные истребители взлетают с пороховыми ускорителями. Нет, нам такой хоккей не нужен. Наш ускоритель – битюг-тяжеловоз в одну лошадиную силу. Вот это по-русски. Пока майор Волков в отпуске, нас осталось пятеро. Я не в счет – значит четверо. Бак надо увеличить, что бы хватало на час с лишним. И можно организовать полёты в две смены. Двое летают по полчаса до заправки. Потом ещё двое по полчаса после заправки.

Далее – обед. После обеда вторая пара в том же порядке. Через недельку майор Волков вернётся, а у нас-то к тому времени уже два самолёта летать будут, а то и все три. Там опять учебное расписание пересмотрим. Главное, чтобы все уверенно летали по кругу и садились у посадочного Т. Ещё бы тормоза какие-никакие присобачить. Надо дядю Лёшу озаботить. И на хвост поставить какой-нибудь замочек, чтобы пилот сам мог дёргать за рычажок и освобождаться от колышка. А то если каждый раз рубить топором, то и верёвок не напасёшься. Лёха у нас дока на всякие выдумки. Он придумает.

А наутро все собрались на первые моторные полёты. Я в который раз объяснял, как взлетать с мотором, как разворачиваться над кромкой поля и как заходить потом на посадку над часовенкой. Первым решил пустить Фроловского. У него наверняка получится. Тогда и остальные поверят в себя.

Всё прошло более или менее гладко. Были, конечно, и корявости. Но это нормально на начальном этапе обучения. Все были в восторге от продолжительности полёта по кругам аж в 5-6 минут. Недовольны были только битюги. Их гоняли поочередно туда и сюда весь день. Я попросил урядника Плаксина приобрести ещё с полдюжины таких битюгов и поселить их в своих конюшнях. В конце недели и Волков вернулся. Но у нас было уже три рабочих мотоплана и график учебы опять можно было ломать.

По возвращении майор Волков быстро наверстал небольшое отставание от группы. Когда все уже уверенно взлетали, делали круг над кромкой луга и садились, я несколько усложнил задание. После взлёта учлётам надо было так же пролететь по кругу на обычной высоте, а вместо посадки снизиться до высоты часовенки, пройти над посадочным Т, и сделав плавный, чуть затянутый вираж, сесть. Всего такой полёт занимал минут 8–10. Далее отрабатывали слётанность парами: Волков – Фроловский, Комрад – Сигаев, Зинуля и я. Задача была не сложной и все быстро с ней справились. Я попросил майора Волкова, чтобы его солдатики сняли дёрн чуть впереди посадочного Т на участке метров 50 в длину и 10 в ширину. Вдоль одной длины этой грядки отрыли окоп в полный профиль, а землю из окопа выложили по другой стороне в виде бруствера. Посередине провели борозду и засыпали её извёсткой, что бы получилась длинная белая полоска. День был субботний, а впереди воскресенье и понедельник – дни не лётные и Сигаев засобирался в Питер.

– А скажи-ка мне, Валерий Павлович, есть ли на Питерских рынках ряды, где торгуют таджики или разные там чучмеки, своими товарами?

– Как не быть, конечно, есть! А зачем тебе?

– А накупи-ка там нашим барышням фиников, фундука, кураги и вообще восточных сладостей. И ещё по полдюжины ихних тюбетеек, летних и зимних.

– А тюбетейки-то зачем? – спросила Марина.

– Будем вам лифчики шить! – усмехнулся Кондрат.

– Да куда так много то? – удивилась Зина: – У нас только по две груди, да и то их пока поддерживать не надо.

– Как и чем их поддерживать мы и сами знаем! Значит тюбетейки Андрею на что-то другое нужны! – сказал брат.

– А ты, Валера, зайди ещё к английским купцам, которые сукном торгуют и прикупи прорезиненной ткани – «макинтош» называется. У них уже должна быть. Возьми рулон тонкой и рулон той, что поплотнее. Да пару струн ещё для арфы прихвати, не забудь! – попросил я его.

– Как же я про струны-то забуду. Ради них и еду. – сказал Валерий и лукаво подмигнул.

Когда майор Волков собрался уходить, я его попросил:

– Анатолий Алексеевич, не сочтите за труд, пришлите нам, пожалуйста, с посыльным пару солдатских шинелей, пару офицерских, да по полдюжине солдатских папах и офицерских фуражек, – попросил я.

– Да и вовсе труда не составит. Благо все наши склады здесь же, в Гатчине! Честь имею, господа!

Когда Волков ушел, девушки разошлись по спальням, а мы с братом остались в гостиной.

– И зачем тебе тюбетейки-то понадобились? Неужто решил в исламисты записаться? Тогда учти – у них же обрезание надо делать! – пошутил брат.

– Ну, обрезание не только у мусульман делают. И ничего – живут же люди. И некоторые ещё как живут! А мы с тобой затеяли создать новый, особый род войск – авиацию. Значит и форма у нас должна быть своя, особенная. Вот и начнём с головы. В чем ходили солдаты летом в Советской армии? В пилотках. Значит и название пошло от пилотов. Но более бестолковый головной убор и придумать-то трудно. На голове не держится, в дождь укрывает разве что макушку, на бегу соскакивает, а на ветру слетает. А ведь любой аэродром – это большое, открытое пространстве, где гуляют ветры. Ну и какому пилоту, технику или мотористу такой пирожок на голове нужен?

А зимой – шапка-ушанка. Если в мороз у неё опустить уши и подвязать под подбородок, то свои ухи не отморозишь. Но загривок и горло остаются открытыми. А сзади, если даже и поднять ворот шинели, то и дождь, и мокрый снег будут попадать за шиворот. Но ведь был когда-то и другой головной убор – будёновка. Из всех форменных шапок мира она была самой лучшей и практичной.

Баллада о Будёновке.

Когда я закончил Кременчугское лётное училище Гражданской авиации, меня распределили в Ярославль вторым пилотом на вертолёт Ми-4. А там назначили в экипаж к старейшему и опытнейшему командиру Василию Ивановичу Стебакову.

Это был человек необычайной и очень сложной лётной судьбы.

Он закончил военное лётное училище истребителей в августе 1941-го года. И не он один. И куда было командованию девать целый выпуск новоиспечённых лейтенантов? Немец-то в начале войны большинство наших самолётов ещё на земле пожёг. Опытные пилоты, кто уцелел, и те оставались безлошадными. Вот и стали распихивать молодых летёх кого куда взводными. Моего Василия Ивановича за одно только имя и отчество отправили в кавалерию. Как-никак, а полный тёзка самому Чапаеву. А что такое была кавалерия времён Великой Отечественной войны? Это только в кадрах кинохроник лихие красные всадники с саблями наголо догоняют и рубят убегающих немцев. А на деле? Поди-ка с сабелькой против танков и автоматчиков. Было, конечно, несколько рейдов по тылам противника кавалерийского корпуса Доватора. Но это лишь единичные эпизоды. А главное назначение кавалерии в Отечественную войну были тачанки, которые ещё батька Махно Нестор Иванович придумал. Кавалер ордена Боевого Красного Знамени за номером 4.

Вот и дали Стебакову взвод – три тачанки, девять бойцов и десяток коней. Воюй, лейтенант. Если где немец прорывал нашу оборону, то пока ещё туда подтянут основные силы, что бы закрыть брешь. Если вообще подтянут. А тачанки – быстрые и лёгкие. Везде пройдут. И затыкали ими все пробоины на фронте. И приказ был один – стоять насмерть! И стояли. Приказ-то тов. Сталина «Ни шагу назад!» – никто не отменял.

Вот так лётчик Василий Иванович Стебаков всю войну и прошел, аж до зимы 45-го, пока его обратно в авиацию не вернули. Ну, а после войны демобилизовался и пересел на кукурузник – поля от вредителей очищать. Но кавалерийская закалка и выправка остались на всю жизнь. Рассказывали мне такой случай. Где-то в колхозе на авиахимработах это было.

Кто-то из техников взялся подкалывать Стебакова, мол, ты на войне только кобылам хвосты крутил. Ну Василий Иванович без внимания на такие подначки. А тут верхом агроном подъехал, что-то уточнить. А Василий Иванович и попросил у того жеребца, прокатиться. Отъехал он подалее, сломил прутик с кустика, а обратно в галоп. Шагов за полсотни не доезжая, взметнул прутик над собой – Шашки подвысь!

Ну а тому технику, казалось бы, что угрожает. Стоит себе, облокотившись о нижнее крыло. Можно и шаг назад сделать – кто его из под крыла достанет? Но не выдержал этот балагур, нервишки сдали и он побежал. Стебаков его в три скачка догнал и срубил. Начисто срубил – тот аж через голову перелетел. А чем срубил то? Прутиком, которым и колосок-то не скосишь. А Василий Иванович соскочил с коня с особым шиком, как умеют только лихие наездники, отдал поводья агроному и только хмыкнул технарям:

– Поняли теперь, что такое сабельная атака!? пЯхота, царица полей! В Бога, в душу, в 12 апостолов и в 33 света вашу…!!!

Вот таким был мой первый командир, самый строгий, но справедливый лётчик на свете – Василий Иванович Стебаков.

Ох и натерпелся я от него, давал он мне чертей, пока лётному мастерству поучал. Только потом, через пару лет, после того как налетал я свою первую тысячу часов и сам стал командиром, смог я оценить его уроки пилотирования.

А к чему я всё это рассказал? А к тому, что будучи курсантом, летал он в будёновке. Кожаные шлемофоны-то только инструкторам выдавали. А учился он летать ещё на По-2 с открытой кабиной. Так он эту будёновку через всю войну пронёс и сохранил. А один раз даже мне давал померить. Очень удобная вещь. А отменили её из политических соображений. Изначально-то она называлась «богатырка», так как шили её наподобие шлемов с картины «Три богатыря». Семен Михайлович Будённый первым оценил все достоинства богатырки и ввёл её у себя в кавалерии. Потом уж и во всех войсках её ввели, но уже называли будёновкой. А наркомом-то обороны был тогда Клим Ворошилов. Так разве мог он допустить такую популярность своего заклятого друга? Вот он и отменил этот головной убор своим приказом и ввёл никчёмную пилотку – быть пилотами тогда все хотели. Ясно тебе теперь с чего начинается Родина?

 
– Со старой отцовской будёновки,
что где-то в шкафу мы нашли!
 

– Ну а папахи-то зачем тебе понадобились? – спросил Кондрат.

– Так ведь и папаха-то не с большого ума придумана. Меху-то на неё ушло с пол-овцы, а толку? Греет только верх головы, да верхние краешки ушей. Как глубоко её не надвинь, а мочки-то приморозишь. А сзади все осадки будут за воротник по спине стекать! – пояснил я.

– Мудриш ты что то, братец, хотя здравый смысл во всём этом есть!

– А вот завтра начнём с девчатами шить-кроить, тогда сам увидишь!

* * *

На следующий день спали допоздна, чуть ли не до полудня. Посыльный привез от Волкова всё, что просили, а тут и Фроловский из Гатчины вернулся. Привез два баула, что Сигаев с поездом передал. Открыли, а там и фундук, и финики, и курага, и даже рахат-лукум. И как думаете на что наши барышни набросились в первую очередь? На сладкие орешки или на рахат-лукум? А вот и не угадали. Первым делом они начали тюбетейки к грудям примерять. А тюбетеечки-то маловаты оказались.

– Вот что, барышни! А займёмся-ка мы сегодня поркой! – строго сказал я.

– Это ещё за что же? – спросили Зина и пугливо отвела руки за спину, будто что-то прикрывая.

– И кого пороть-то собираетесь? – также испугалась Мариша и тоже прикрыла что-то сзади руками.

– Не кого, а что! Берите-ка бритовки да ножнички и распарывайте зимнюю тюбитейку по швам. Но только наружную часть. Теплую подкладку не трогайте.

– Ну это мы мигом! – сказали девчата, облегчённо вздохнув.

– А теперь обведите эти клинья мелком на плотном макинтоше, только в вершине оставьте чуть поболее ткани и внизу на пару моих ладоней побольше… Сшейте теперь это воедино. Получится, как тюбетейка, но с пимпочкой наверху и с длинными полями. А ты, Комрад, отпарывай пока козырьки от фуражек. Я надену пока на себя подкладку, а Вы набейте эту пимпочку ватой, да поплотнее. Что бы торчала, как гребешек. Вот так. Теперь поля заверните наверх, напяльте на меня поверх теплой подкладки и обшейте по краю. Да ухи то, ухи мне не проколите – я Вам не Боря Моисеев!

– А кто это?

– Да есть такой дырокол на Москве! А вот теперь осторожненько надо срезать передний клин там, где обычно бывает лицо, да так что бы только глаза и переносица были видны, а нос спрятан. Ой!!! Ну ё-моё!!! Неумёхи. Так и ослепнуть можно. Дайте уж лучше я сам. Вот так это должно выглядеть в развернутом и застёгнутом виде, а вот так в завёрнутом. Общая идея ясна? Вот и потренируйтесь на остальных тюбетейках. А из летних всё так же, только возьмите тонкий макинтош. А ты, брат, распори пока одну солдатскую папаху по швам.

Уже раза с пятого получились две весьма приличных будёновки – летняя и зимняя. Спереди к ним пришпандорили козырьки от офицерских фуражек, так даже нарядненько вышло.

– Теперь отрежьте от меха папах две полоски. Одной обшейте завёрнутые уши у бывшей тюбетейки, а другую пришейте к воротнику шинели. Вот так. Меха-то израсходовали лишь треть от всей папахи. Наденьте-ка на меня шинельку. Смотрите, что получилось. Самая надёжная шапка для пилотов, да и для всех остальных. Так её теперь и будем звать – пилоткой! «Идёт солдат по городу, по незнакомой улице». Шинель нараспашку. Солнышку зимнему радуется. Лучи на кокарде и на лаковом козырьке играют. Девки семечки лузгают на завалинках и ему улыбаются со всех ног. А налетит студёный ветер со снегом, солдат шинель запахнет, воротник меховой поднимет, уши у пилотки опустит, нос спрячет и всё ему по барабану. Мех воротника шею греет, мех пилотки уши бережёт и есть куда нос спрятать. Да и горло надёжно закрыто. Козырёк же не даст ни дождю, ни снегу глаза застить. А девки встали и ушли, заскрипели валенки. На снегу от них осталась шелуха в проталинках! И все осадки будут стекать снаружи вниз, как с гуся вода.

– А вот что бы лучше капли скатывались, нужно эту пилотку снаружи чуточку любым жиром намазать, – добавил Кондрат. – Хоть тем же гусиным. Тогда уж точно, как с гуся вода!

– Вот видишь! Я же знал, знал, что самую важную деталь подскажешь именно ты!

– А вот зачем наверху эта пимпочка, плотно набитая ватой? – спросил брат.

– Так ведь нашу пилотку в скором времени во всех войсках введут – меха-то втрое меньше пошло, чем на папаху, а пользы вдесятеро больше. И когда солдат наденет каску поверх пилотки, то эта пимпочка и будет буфером между сталью и его темячком. И мех можно использовать разный. Для нижних чинов простая овчина. Для младших офицеров – каракуль, для старших – соболь или куницу. Ну и т. д. Опять же над козырьком будет кокарда с триколором, а повыше для лётного состава двуглавый орёл. Только вот надо этой птичке крылья расправить пошире, как на нагрудном знаке пилота. На лето пилотку ещё проще сшить из тонкого макинтоша. Солдатам на подкладку лён, а господам офицерам – шелк.

За всем этим шитьём и с ужином припозднились. Пока Даша и Глаша накрывали на стол, в дверь постучал Плаксин и отозвал меня на минутку.

– Тут такое дело, Андрей Владимирович. Английская королева Виктория прознала из газет о присвоении Вам с князем Кириллом первого офицерского звания и прислала Вам подарочки. Братцу Вашему паровой катерок у стенки Кронштадтской сейчас бултыхается, а тебе – жеребца белой масти. И кличут его по благородному – Сэр Бэрримор. Он сейчас у нас в конюшне обретается. Ты бы сходил, глянул.

– Ну и озаботил ты меня, Валерий Сергеевич! Должен я открыть тебе одну мою страшную тайну. Я хоть и числюсь корнетом от кавалерии, но ездить верхом совсем не умею и лошадей боюсь!

– Вот те раз, нашёл о чём горевать. Да мы тебя враз научим. Думаешь управлять конём трудней, чем аэропланом? Да ничуть. Ты главное с тем конём подружись, а дальше он всё сам будет делать, только поводья тронь!

– Ты так думаешь?

– Не думаю, а знаю. Ты завтра поутру приходи на конюшню, да поговори с ним по душам. Он ведь только с виду животное, а так-то всё понимает!

– Ну спасибо тебе – обнадёжил ты меня!

– Та нэма за шо!

После ужина посидели ещё, попели песни – «Марш авиаторов», «Орлёнка» и эту – «Орлята учатся летать». Слова-то этих песен почти и переделывать не пришлось под данное время.

С утра пораньше я отправился на конюшню и яблоко с собой прихватил. Жеребец, конечно, был чудо, как хорош. Таких только на картинах рисуют. «Стоит красавец белый конь, косит лиловым глазом».

– Здравствуйте, уважаемый Сэр Бэрримор! – поприветствовал я его и протянул яблоко. Конь даванул на меня косяка своим лиловым и пренебрежительно отвернул голову.

– Не с того службу начинаешь, вот что я тебе скажу. У тебя явно завышенная самооценка. А ведь самый распоследний мерин подороже тебя будет. Потому как за него деньги плачены, да и ветеринару за одну несложную операцию пришлось штоф Смирновки выкатить. А за тебя я ничего не платил, потому как ты подарок. Разве что, может, и за тебя штоф придётся проставить. Ведь дарёному коню Фаберже не крутят. А нам с тобой ещё вместе служить и скакать. А уж кто на ком, давай договоримся сразу, ещё на берегу.

Конь навострил уши, но взглядом меня не удостоил.

– Вот что я тебе предлагаю, Беломор! Начиная с завтрашнего утра я буду совершать часовые утренние прогулки верхом. Неторопливо. То трусцой, то рысцой, но не галопом. И каждый раз я буду приносить тебе большую, сочную, сладкую морковку. А ты за это не будешь мне коники выбрыкивать, а вести себя достойно. Как тебе такое условие?

Конь презрительно фыркнул и замотал башкой.

– Две морковки!

Он задумался.

– Три морковки, и это не считая краюхи черняшки с солью! – подвел я итог.

Конь радостно закивал головой.

– Ну вот и договорились! Со мной всегда можно договориться. Ещё какие-нибудь пожелания будут?

Конь стыдливо потупил взор, раздул ноздри и указал в сторону загона с кобылицами.

– Слушай ты, лошара! А твоя альбионская харя не треснет? Я ведь могу и по другому. Отдам тебя на воспитание уряднику Юрке Коновалову. Как думаешь, почему у него такая фамилия? То-то же!

Бэрримор нервно запрядал ушами и даже сдал чуток назад.

– Про кобылиц не обещаю, но что-нибудь постараюсь придумать. Не выставлять же мне в самом деле штоф лошадиному доктору!

Жеребец радостно заржал и нежно, одними губами, взял с моей ладони яблоко.

– Так что, Беломор, сегодня обустраивайся, обживайся, а завтра посмотрим, как ты умеешь держать слово!

Когда я вернулся в терем, все ещё спали. За завтраком я спросил у Фроловского:

– А что, Владимир, есть в Гатчине хорошее ателье, где можно пошить новые мундиры?

– Конечно есть! Бутик Фимы и Лены! Целый магазин готового платья, а при нём ателье. Хоть что пошьют быстро и недорого.

– А как бы нам к ним съездить, до обеда, что бы они с нас мерки сняли и пошили нам новые мундиры из добротной темно-синей ткани с голубым кантом?

– Так это не вопрос. Они всегда рады новым клиентам!

– Комрад, а тебя я попрошу, отправь, пожалуйста, в Арсенал запрос. Пусть пришлют сюда с десяток обточенных болванок под снаряды, но без пороха. Не знаю, какие там у Вас калибры, я в них не разбираюсь. Но что бы весом каждая была примерно по пуду.

– Что-то ты, Андрей опять затеваешь!

– Не я, а мы. И не затеваю, а давно уже мы все вместе затеяли. Или забыл, что мы должны всех удивить. Да так удивить что бы все на… ну сели бы на то, на чем сидят. Неужели ты думаешь, что я ограничусь лишь показом тех аэродинамических безобразий, которые мы налепили? Нет, братец, шалишь. Это должна быть полноценная презентация. Мне не раз приходилось бывать на подобных показах. Я уже и сценарий набросал. Это должно быть феерическое шоу. Главное, что бы всё запечатлелось в памяти зрителей. И не важно, что ты рекламируешь – зубочистки или презики!

– А что такое презики? – спросила Зина.

– Я тебе потом расскажу и даже покажу что это! – ответил я, а Кондрат подавил снисходительную улыбку.

– У меня тоже есть что добавить! – сказал Фроловский: – Вот во время дождя вода куда будет стекать с пилотки? На плечи и на спину шинели и сукно быстро намокнет. А вот если обшить их сверху под погон спереди до груди, а со спины до уровня лопаток тем же макинтошем. И сразу пилоты будут выделяться из общей массы офицеров!

– А ведь дело говорит прапорщик! – поддержал его Кондрат: – Без шинелей нас сразу можно будет отличить по цвету мундиров, а шинели могут нас обезличить. А так и пилотки с крылышками, и шинели нового покроя. Спасибо, Владимир Евгеньевич за идею!

– И мне тоже мундир пошьют? – спросила Зина.

– А то как же! Ты же первая в мире женщина-учлёт. Да и места под ордена у тебя на груди куда как больше, чем у нас! – улыбнулся я.

А тут и Валерий Павлович пожаловал из Питера. И очень кстати. Привез ещё пару струн от арфы. Куда нам их столько? Разве что в бочках солить!

– А ещё нам понадобятся лётные куртки. Кожаные шлемы, мотоциклетные очки и краги нам ещё Тринклер прислал вместе с двигателями. Но должны же у нас быть и кожаные куртки, брошенные в угол. Ты как, Валерий? Слабо нарисовать эскизы курток, что бы потом их пошили из тонкой телячьей кожи? Да что бы карманы были и спереди и с боков. В полёте-то пилот не сможет в карман галифе залезть.

– Да запросто! Я вообще люблю с одеждой пофантазировать, особенно у арфисток! – улыбнулся Валера и ушел.

– Ну сейчас он такого на-арманит и на-кардэнит, что Версаче обзавидуется.

– А кто это Версаче? – спросил Фроловский.

– Да есть такой портной в Риме. Хоть и далековато от Бердичева, но шьёт неплохо! – пояснил я.

– А мне кожаную курточку пошьют? – спросила Зина.

– И тебе, и Марише! Всем, кто хоть как-то участвует в полётах – всем всё пошьём! И что бы у каждого обязательно был длинный шелковый белый шарф. Без шарфа никак нельзя, – пообещал я.

– А я-то каким боком к полетом касаюсь? – спросила Марина.

– А ты будешь флажком давать нам отмашку на протяжении всего полёта и объяснять гостям, что мы делаем. И назовём мы тебя Руководитель Полётов. Сокращенно Р.П. И красную повязку с этими буквами тебе на левую руку повяжем. Будешь у нас самая главная. Вот.

Тут уж и Мариша просияла. А то до этого даже с завистью посматривала на Зинулю. Мол, столько обнов и всё только той одной.

Обедать решили в каком-нибудь ресторанчике в Гатчине, но сначала заехать в ателье к Фиме и Лене. Снять мерки на будущие мундиры. А у Валеры уже и эскизы были готовы для курток.

Если бы Вы знали с каким радушием нас встретили Фима и Лена! Более гостеприимных и хлебосольных хозяев надо было ещё поискать. Нас тут же посадили за стол прямо в ателье. Появились разные закуски и заедки. Фаршированная рыба, маца со свиными шкварками, сало в шоколаде с перцем и чесноком, хумус с черной икрой, форшмак из лобстеров – всего и не перечислить. И всё кошерное. Оказалось, что Фима был заядлым и удачливым рыбаком. Царская уха имела именно царский вкус. В уголочке я увидел столик часового мастера.

– А кто это тут работает с часами? – спросил я у Фимы.

– Да я и балуюсь иногда. Чиню, когда попросят, – ответил Фима.

– А новые сможешь собрать?

– Смотря какие!

– Да размером с обычный будильник, но только без звонка. И что бы в нижней половине справа и слева было ещё по одному циферблатику с отдельным включением часов, минут и секунд и с установкой на ноль после выключения.

– Можно попробовать.

– Если получится, то такие часы мы у тебя большим числом закупать будем и по звонкой цене.

Расставались, так чуть ли не с поцелуями. И только в дверях я вспомнил:

– Мы же зачем заезжали то! Хотели мерки снять и заказать на всех новые мундиры из темно-синего бостона с голубой окантовкой!

– А я уже все мерки сняла! – сказала Лена.

– Это когда же вы успели?

– А как только вы на пороге появились! Мне полувзгляда достаточно, чтобы точно определить размер и рост! – ответила Лена: – Так что денька через три пожалуйте на первую примерку.

– К вам ещё завтра майор Волков заглянет, так на него уж будьте добры пошить то же самое, что и нам. И вот ещё что – с завтрашнего дня на всё поднимайте цену вдвое. А на вывеске, кроме слов «Бутик Фимы и Лены», ещё и укажите – «Поставщики двора Его Императорского Величества»! Ведь всё что Вы сделаете, от часов и до трусов пойдет на забаву Государю.

Ни на какой обед и ужин мы уже конечно не пошли. После застолья у Фимы с Леной ещё дня три можно было ничего не есть. Вечером всей авиагруппой пили чай на веранде. Я ставил задачу на завтра:

– Господа учлёты! У нас осталось всего две недели, а дел ещё непочатый край. Завтра отрабатываем взлёт всей стаей. Выстраиваемся в линейку, благо мотопланов уже хватает на всех. Битюги одновременно натягивают резиновые жгуты. Движки почти на максимум. Стартуем с интервалом в десять секунд. Волков ведущим, я – замыкающим. Полет по кромке лётного поля, по опушке на взлётной высоте. Потом снижаемся до высоты часовенки и проход над грядкой точно по белой полосе. И сразу по малому кругу заход на посадку. С учетом касания у посадочного Т и остановки перед грядкой. Вопросы есть?

– «У матросов нет вопросов!» – ответил Комрад флотской прибауткой.

А утром, ещё до завтрака я отправился на конюшню. Там меня уже ждал Плаксин.

– В охранение шестерых казаков хватит? – спросил он.

– Да хватит и двух. Если навернусь, то хоть поменьше свидетелей будет моего позора! – ответил я.

– Тогда мы с Юрцом и составим тебе эскорт. И не боись. Сэр Бэрримор, хоть и с норовом, но и с понятием!

А я про себя подумал: «Аж в конце 19-го века даже лошади уже жили по понятиям!»

Беломор тем временем дохрумкивал третью морковку. Меня подсадили в седло и мы потрусили рысцой. Часовая прогулка верхом мне очень понравилась. Вполне заменяла гимнастику. И в седле было удобно, и все тело было в лёгком напряге. Урядники что-то там говорили между собой про какую-то собаку на заборе, но я не расслышал.

– Валер, а какой масти у вас остальные кони в эскадроне? – спросил я.

– Так у всех вороные, как на подбор, черные как смоль!

– Вот ты сетовал, что маловато казаков в охрану взяли. Ну возьми больше, а толку то? Я на белом жеребце смотрюсь среди вас, как мишень в тире. Террористам даже очень удобно меня из кустов выцеливать. Ты бы прикупил с полдюжины белых молодых кобылок, чтобы я не выделялся! – Услышав это Беломор недовольно всхрапнул. – Да что там полдюжины? Бери уж сразу десятка полтора. И кроме Бэрримора к ним никого не допускай. Что бы и приплод был молочно-белым!

При этом Беломор радостно заржал и даже голову вывернул, что бы чмокнуть меня в сапог. Да я вовремя отдёрнул ногу и чуть не вывалился из седла.

Полёты всей группой поначалу не ладились, но потом навострились и уже к концу дня уверенно заходили на грядку и с боковым, и с попутным ветром. И над белой полоской проходили четко, без отклонений. Как стая дятлов над спящим Буратиной. Так продолжалось изо дня в день. А по вечерам мы с Комрадом и Сигаевым рисовали первый нагрудный знак пилота, птичку на грудь и на пилотку, и даже медаль – Золотую звезду Героя России. Так же мудрили и с личным холодным оружием. Сабля для лётчика слишком громоздка. Кортик – это для флотских. Брат предложил нечто среднее – кинжал, но с эфесом от сабли. Нарисовали – получилось очень нарядненько. И на боку при ходьбе болтаться не будет, и в полёте удобно колбасочки нарезать и огурчик распластать. За основу Знака пилота я взял орден Отечественной войны первой степени. Уж очень мне он нравился. Только надпись поменял по белому кругу – ПОКОРИТЕЛЬ НЕБА.