Событие сороковое
Советские микросхемы – самые большие в мире, советские диетологи – самые толстые, а вот советские фонарики – самые бесполезные. Готовясь к походу за кладом, Пётр ещё в Краснотурьинске купил фонарик. Проверил – всё горит, выключатель работает. Положил в знаменитый портфель. А вот пять минут назад достал, и ровно через минуту он гореть перестал. Потряс, постучал, вздохнул и положил назад в портфель. Приплыли.
Пришлось возвращаться на улицу 8 Марта и идти в гастроном за спичками. Зимой темнеет рано, так что мимо Дендрологического парка Штелле уже шёл в полной темноте. Его целью была бывшая усадьба купца Рязанова. Сейчас здание заброшено. До этого там ютился дворец Пионеров, но переехал, и никому пока не нужный памятник архитектуры будет много лет разрушаться. Потом, уже в XXI веке, его отреставрируют и сделают библиотекой. В 2007 году двое аборигенов забредут туда, как они потом будут говорить – «просто посмотреть». И наступят якобы на горшок с монетами на втором этаже купеческой усадьбы.
На удачу Пётр решил не надеяться – тем более что судьба сама протянула ему в руки металлоискатель. Случилось это тремя днями ранее. Петру Оберину нужно было встать на учёт в военкомат – ну и волновался капитан. Он ведь фамилию сменил. Пришлось ехать в качестве страховки. Военком для вида поудивлялся смене фамилии, но потом показал себя вполне вменяемым человеком. Даже предложил за пару бутылок хорошего коньяка его знакомому в Военном комиссариате Свердловской области и бутылочку духов секретарю выписать военный билет не капитану запаса Оберину, а целому майору. Дескать, по выслуге Петру уже майорские погоны положены. А раз положены, то почему бы их и не вручить? Что же – договорились. Две бутылки коньяка знакомому, две своему военкому подполковнику Снегирёву, и пузырёк духов, наверное, красивой девушке. Ни грамма не жалко – с их-то привалившими деньгами.
– А нельзя ли и меня повысить в звании, сделать лейтенантом запаса? – уже собравшись уходить, спросил Пётр.
– Товарищ Первый секретарь! Не можно, а нужно. Правда, для ускорения, коньяк и духи и здесь не помешают.
Вот ведь, всё постперестроечную Россию за взятки ругают, а оказывается, и раньше их отменить забыли. Конечно, масштаб не тот… Договорились, одним словом. Пётр-танкист съездил в магазин за необходимым боезапасом, а Штелле, пока сидел-ждал, решил прогуляться по коридору, посмотреть наглядную агитацию. И увидел «это». На стене висел странный обруч с чуть ржавой железной коробочкой и проводами. Коробочка была раньше зелёного цвета, теперь пегая из-за ржавчины. Под стендом было написано, что это – «ВИМ».
Расшифровывается аббревиатура как «винтовочный индукционный миноискатель». Как догадался Штелле из названия, один из вариантов крепления поисковой катушки предполагал использование стоящей на вооружении винтовки Мосина вместо телескопической штанги.
– Миноискатель состоит из катушки, коробки с блоком управления, наушников, соединяющихся с блоком управления, и элементов питания, находящихся в отдельном ящике. Общая масса прибора составляет 6 кг, – вслух прочитал он надпись под стендом.
– Я с таким Дрезден разминировал, – похвастал стоящий за спиной военком.
– А это муляж? – Пётр потрогал наушники.
– Это сделали из сломанного прибора призывники из 9 школы, но у меня в кабинете есть и рабочий. Выменял в Свердловске на литр спирта, – охотно пояснил подполковник.
– Виталий Степанович, а можно мне его у вас как-нибудь на пару недель позаимствовать? – Пётр уже тогда собирался ехать в Свердловск, а среди целей поездки была и охота за кладом в центре города, по адресу Куйбышева, 63.
– Клад собираетесь искать? – хмыкнул военком.
– Клад, – кивнул первый секретарь, – Если найду, то на положенные мне от государства 25 % куплю, по совету друзей, автомобиль «Москвич».
– Шутите? – загоготал военный, – Ну, не жалко, только батарею зарядите перед использованием. Я покажу.
Сейчас проверенный прибор «ВИМ» с заряженной батареей находился у Петра в рюкзаке. Кроме металлоискателя в рюкзаке находились топорик, монтировка и попавшаяся под руку в гараже, где он всё это собирал, кирочка каменщика.
Двери и окна разрушающегося особняка были заколочены, двор завален мусором и собачьим дерьмом. Очевидно, хозяева выгуливают здесь своих четвероногих друзей. Настоящих бы друзей им лучше завести. Был и сейчас мужичок с догом. Пришлось сделать вид, что хотел дерево полить, и ретироваться. Даже услышал ворчание в спину. Стало быть, собакам всё там засирать можно, а людям – ни-ни.
Убрался «договод» через долгие десять минут – Пётр уже устал плясать на морозе. Дальше всё тоже не слишком ладилось. В дом-то он проник легко – оказывается, всё разрушено до нас. Доски с одного окна болтались на одном гвозде. Внутри включил фонарик и стал прикидывать, где тут можно подняться на второй этаж, и тут этот фонарик приказал долго жить. Вылез, порвав рукав плаща. Хорошо еще, додумался плащ старый прихватить в гараже – подумал, что грязно будет, испачкает пальто, а ведь утром по начальству шастать, а потом ещё и в Москву лететь.
Пришлось идти в магазин за спичками. Взял на всякий пожарный (ну, спички же!) пять коробков. В итоге все и истратил. Снова порвав рукав плаща – чуть не полсотни гвоздей из досок во все стороны торчат! – проник в дом. Поднялся на второй этаж по заваленной осыпавшейся штукатуркой и какими-то бумагами лестнице. Комнат было пять. Пётр настроил миноискатель и начал с ближайшей, дальше пошёл по кругу. Миноискатель пищал везде, каждый метр приходилось проверять. Удача улыбнулась в третьей комнате. Пищало сильно, прибор просто захлёбывался. И если в прошлые разы то миска железная прямо поверх гнилого пола лежала, то скоба была вбита в угол бруса, то вот сейчас ничего железного на виду не было.
Штелле поддел край доски монтировкой. Доски и впрямь были гнилые – не прямо уж сразу, но поддались, и горшок с монетами оказался на месте. Тяжёлый, килограмма на четыре, а то и побольше. Пётр достал его и начал убирать монеты в рюкзак, но тот выскользнул из замёрзших рук, и часть монет просыпалась. Пришлось зажечь лучинку и собирать. Несколько монет, Пётр видел, скатились назад под пол. Он засунул туда руку, и она наткнулась на что-то скользкое, металлическое. Пришлось дыру расширять. Топором нельзя, ещё прохожие услышат – так монтировкой и ковырял. Не зря.
Обманули ребятишки, что нашли клад в 2007 году, государство. Не только горшок с медными монетами там был. Нашлось серебряное ведёрко для шампанского, полное завёрнутых в газеты столбиков с николаевскими червонцами. Были серебряные подсвечники, была шкатулка с ювелиркой – причём сама шкатулка тоже из серебра. Последний предмет Петра удивил – это был свёрток икон в золотых окладах. Да… Пошёл, понимаешь, за горшочком медных и серебряных монет. Тут на сотни тысяч рублей тянет! А в долларах – так и в несколько раз больше. Интересно, кому всё это досталось и куда делось в 2007 году?
И как теперь всё это тащить до гостиницы? И куда девать потом – не в Москву же везти? А может, и не надо в гостиницу? Пётр начал аккуратно набивать портфель, потом приступил к рюкзаку, а подсвечники огромные пришлось вообще в плащ заворачивать. Как бы с такой ношей ночью милиция не остановила. Сдать всё это в камеру хранения? Так автоматических ещё нет – по крайней мере, Пётр их на вокзале в Свердловске не видел. Полный попадос! Придётся всё же тащиться в гостиницу через весь город. Не сядешь же со всем этим в автобус, да и не знал Штелле свердловских маршрутов. В восьмидесятые годы, когда он жил в этом городе, явно общественный транспорт по-другому уже ходил.
Закинув рюкзак за плечо, сунув тяжелющий портфель под мышку и держа свёрток с иконами в одной руке, а завязанный узлом плащ с подсвечниками – в другой, Пётр тронулся по улице Куйбышева вверх. Потом свернёт на Розы Люксембург, оттуда выйдет на Карла Либкнехта, и нужно будет уйти на Первомайскую – не тащиться же со всем этим по улице Ленина. Потом чуть назад по Луначарского, и вот она – гостиница «Исеть». А потом, чёрт бы их всех побрал, протискиваться до своего номера через милиционера и горничных с дежурным администратором. Ну, любое большое путешествие начинается с маленького шага.
Событие сорок первое
– Уважаемые пассажиры, наш самолёт совершил посадку в аэропорту Домодедово города-героя Москвы, столицы нашей Родины.
Всю дорогу Пётр Миронович Тишков обдумывал план по покорению Москвы. Дел было много, а вот времени – всего три дня, причём один из них – воскресенье. Рядом безмятежно посапывал Марк Янович Макаревич. Сначала Пётр его брать с собой не хотел, но подумал, прикинул – и решил взять. Это Петушу в Москве не стоило появляться, Макаревич же вполне мог себе это позволить. А вот пригодиться будущий председатель колхоза вполне мог – связи в околокриминальных и богемных кругах столицы ведь у него остались.
И в Свердловске ещё дел имелась прорва, но они теперь до вторника потерпят. За остаток четверга Пётр успел ещё в два места. Сначала служебная «Волга» домчала его до здания на улице Карла Либкнехта.
– Приехали, – нейтрально произнёс шофёр, скрипнув тормозами.
– Куда? – не понял Штелле.
Вроде бы разговор шёл о ТЮЗе, а здесь находится учебный театр Свердловского театрального института.
– Театр Юного Зрителя, – махнул рукой водитель на это самое здание, похожее на купеческий особняк.
Опять Штирлиц близок к провалу. Как потом оказалось, директор ТЮЗа Ирина Глебовна Петрова уже три года билась за строительство того самого красивого здания на улице Свердлова. Пока оно есть только в рисунках, да в неполном комплекте чертежей.
– Ещё в 1965 году мы все вместе радовались, что проект, наконец утверждён, что будет теперь в нашем городе новый детский театр – но сейчас, в 67-м, выяснилось, что рабочих чертежей на строительство в полном комплекте нет, а то, что уже можно строить, делается крайне медленно. За прошлый год из ассигнованных 183 тысяч рублей освоены только 2 тысячи.
– А не пробовали в Обком обратиться? – хотя чему тут удивляться, ведь культура у нас по остаточному принципу.
– Да, я за два года во всех кабинетах Обкома партии и Облисполкома побывала. Как на дурочку уже смотрят. Ладно, Пётр Миронович, мне звонил Александр Васильевич Борисов и просил вам помочь. Слушаю, – она завела его по переходам в небольшую комнатку, – Знакомьтесь. Это главный режиссёр театра Юрий Ефимович Жигульский, – товарищ напоминал Конкина в «Павке Корчагине», с длинными неприбранными и неухоженными волосами. Хиппи.
– Вот как! Я думал, у вас Владимир Мотыль главреж.
– Нет. Ушёл от нас Володя на вольные хлеба, сейчас на Ленфильме снимает «Женя, Женечка и „катюша“» по сценарию, написанному совместно с Булатом Окуджавой. А чем же вас, Пётр Миронович, Юрочка не устраивает? – грозно свела брови Петрова.
– Вот сейчас и решим, устраивает или нет, – хоть «театралы» его и не приглашали, Пётр демонстративно сел, давая понять, что разговор надолго.
– Слушаю вас, – присел на краешек стула хиппи – явно спешил. Ничего, сейчас мы это исправим.
– У меня есть к вам просьба, подкреплённая одобрением товарища Борисова.
– Хм, с козырей заходите, – усмехнулся молодой человек.
– У нас в Краснотурьинске есть два дворца – в разы больше вашего здания. В обоих – огромные по вашим меркам зрительные залы. И вот эти огромные залы почти всегда стоят пустые. Не ездят к нам театры – а ведь у нас в городе почти тридцать тысяч детей. Давайте исправим эту дискриминацию по территориальному признаку, – Пётр выложил на стол директора фотографии дворцов снаружи и изнутри.
Нехотя, с кислыми рожами, посмотрели и позавидовали.
– Это ведь везти аппаратуру, костюмы, рабочих сцены, декорации. Дорого и хлопотно, а потом ещё всё это в порядок приводить. У любого театра и так залы полны, и билетов не достать. Зачем ехать? – покивала Петрова.
– То есть нужен стимул? Учтите, я знаю, что стимул – это палка. То есть кнут в лице председателя исполкома областного Совета у меня есть. Теперь давайте поговорим о пряниках.
– А есть и пряники? – невесело хохотнул хиппи.
– Уйма. Причём, когда я озвучу последний, то вы будете уговаривать меня забрать вас к себе со всем театром на постоянное место жительства.
– Да вы сказочник, Пётр Миронович, – хмыкнула директриса.
– А как вы узнали? – Пётр достал напечатанную в типографии «Заря Урала» первую часть «Буратино ищет клад» и положил на стол рядом с фотографиями.
– Бляха-муха, то-то думаю – фамилия знакомая. Утром мне пришлось пять рублей выложить за эти странички. Конечно, не «Понедельник начинается в субботу», но судя по началу, вещь не хуже, чем у Толстого получится, – Юрий Жигульский, – встал и протянул руку, – Молодец вы, Пётр Миронович.
– Будет и ещё одна повесть. Называется – «Вторая тайна Золотого Ключика», – Пётр достал из портфеля отпечатанную на машинке секретаршей рукопись.
– Интересно, – волосан взял бережно скреплённые обычной скрепкой листы, – А вы их принесли нам похвастать, или есть цель?
– Похвастать, естественно, – усмехнулся Пётр, – Вот читаю какую-нибудь книгу, дохожу до последней страницы и с сожалением откладываю, и знаю, что не будет продолжения. А вот представьте – ставите вы спектакль «Золотой Ключик», а потом объявляете, что через месяц продолжение будет. Премьера. Нигде в мире нет. В Москву пригласят! А потом ещё одно продолжение, и, как вы говорите, «не хуже, чем у Толстого», – Пётр оглядел задумывавшихся служителей Мельпомены, – Есть один минус, который вы, уважаемый Юрий Ефимович, можете превратить в плюс. Я не умею писать сценарии. Может, разделим мировую славу на двоих?
Переглянулись, мысленно потёрли руки. А ведь и правда, впервые в стране. На премию Ленинского комсомола тянет! И Пётр решил их добить.
– Есть у вас, товарищи магнитофон?
– Есть, недавно получили очень хороший студийный магнитофон немецкий. Telefunken M10A, – Раз немецкий, значит, наверное, лучше нашего, решил Пётр и достал кассету с детскими песнями.
– Поставьте вот эту плёнку.
Поставили. Послушали. Ещё раз перекрутили и прослушали.
– Сильно. Чьи это песни?
– Мы с приёмной дочерью написали. Вот представьте: детская музыкальная сказка-детектив. Из Ленинградского зоопарка американские шпионы украли очень редкого белого львёнка. Они забираются на небольшой кораблик и на всех парах плывут в Америку – но тут их предупреждают по радио, что наши выслали в погоню подводную лодку. Тогда шпионы поворачивают, и, чтобы запутать следы, решают идти вокруг Африки. Где-то в районе Мадагаскара они попадают в шторм, и кораблик выбрасывает на скалы. Клетка со львёнком разбивается, и он попадает в джунгли на небольшом острове. Американцы охотятся за ним, но звери этого острова помогают львёнку прятаться от шпионов. В это же время на острове появляется браконьер, который любит котлеты из гиппопотама. Теперь уже львёнок с друзьями помогает маленькому гиппопотамчику. В это время к острову причаливает наш кораблик и забирает львёнка и сироту-гиппопотамчика с собой в Ленинград – и всё время поются вот такие песни. Кстати, песня про «Улыбку» – одна из них, а в конце львёнок поёт о маме.
По синему морю, к зелёной земле
Плыву я на белом своём корабле.
Меня не пугают ни волны, ни ветер, –
Плыву я к единственной маме на свете.
Плыву я сквозь волны и ветер
К единственной маме на свете.
Скорей до земли я добраться хочу,
– Я здесь, я приехал! – я ей закричу.
Я маме своей закричу,
Пусть мама услышит,
Пусть мама придёт,
Пусть мама меня непременно найдёт!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.
Пётр пропел последние строки и, переведя дух, осмотрел будущих соавторов.
– Много песен? – первая включилась Петрова.
– Десяток.
– Ещё что-нибудь напоёте?
– Да пожалуйста.
Из мяса её я пожарю котлеты! Тысяча вкусных, румяных котлет! Ха-ха!
Мне врач прописал такую диету – гиппопотамские кушать котлеты. Ха-ха!
От каждой котлеты из гиппопотама поправлюсь я сразу на три килограмма! Ха-ха!
Нет! На пять килограммов! – попытался подражать злому охотнику Пётр.
– Ну, или вот:
Чунга-Чанга – синий небосвод,
Чунга-Чанга – лето круглый год,
Чунга-Чанга – весело живём,
Чунга-Чанга – песенку поем!
Припев:
Чудо-остров, чудо-остров,
Жить на нем легко и просто,
Жить на нем легко и просто,
Чунга-Чанга!
Наше счастье постоянно –
Жуй кокосы, ешь бананы,
Жуй кокосы, ешь бананы,
Чунга-Чанга!
Чунга-Чанга – места лучше нет,
Чунга-Чанга – мы не знаем бед,
Чунга-Чанга – кто здесь прожил час,
Чунга-Чанга – не покинет нас!
– Это всё уже написано? – а как глаза загорелись у волосана!
– Вечером деньги – утром стулья. Песни ещё не все написаны, кроме того, я не умею писать сценарии – я же говорил. Мне понадобится помощь. Текст сказки я напишу, а превратить это в сценарий – ваша забота. Только сначала – выступления в Краснотурьинске. Приезжаете на выходные, даёте в субботу спектакль во Дворце металлургов, а в воскресенье – во Дворце строителей. Песни я сначала съезжу зарегистрирую в Москву. Думаю, после ваших спектаклей их даже в ресторанах петь будут, и на всех голубых огоньках. Дети в каждом пионерском лагере страны будут всё лето горланить.
– А ведь скорее всего, так и будет. Хорошо. Мы согласны, так ведь, Юрий Ефимович?
– Не терпится начать.
Глава 8
Событие сорок второе
Такси домчало из Домодедово до Лаврушинского переулка за час. Пробок нет, никто не пытается обогнать и подрезать. Может это и неплохо, когда нет в каждой семье машины? А ведь уже начали строить ВАЗ. 3 января 1967 года, в день его появления в этой реальности, ЦК ВЛКСМ объявил строительство Волжского автозавода Всесоюзной ударной комсомольской стройкой – и уже 21 января 1967 года был вырыт первый кубометр земли под строительство первого цеха завода – Корпуса вспомогательных цехов (КВЦ).
Адрес известен каждому человеку в России, да и очень многим в СССР. Прямо напротив Дома Писателя находится знаменитая Третьяковская галерея. Вот у входа в неё Пётр и расстался на время с товарищем Макаревичем. Чтобы не потеряться, договорились встретиться здесь же в семь вечера. Пётр достал из кармана один из трофеев набега на клад в Свердловске – это был перстень с красным камнем. Перстень был явно старинный, а рубин был не огранён. В смысле, граней не имел, и Пётр, не являющийся знатоком огранки и вообще ювелирных украшений, вспомнил только слово – кабошон. Наверное, он и есть. Сам перстень из жёлтого металла был нелепо грубым – словно ученик свою первую работу делал.
– Марк Янович, мне нужно, чтобы вы тряхнули своими старыми связями и нашли выход на дипломатов маленьких европейских стран, типа Бельгии. Мне нужны семена. Любые семена – цветы, ягоды, картофель, злаки, деревья, кустарники. Одним словом – всё. Расплачиваться будете вот этим, – Штелле протянул ему перстень с рубином.
Бывший подпольный ювелир принял грубую поделку и, прикрывая одной рукой от возможного любопытства прохожих, повертел в правой руке. Даже на палец надел.
– Пётр Миронович, а можно полюбопытствовать, вы представляете, сколько это стоит? – через пару минут выплыл из созерцательного состояния Макаревич.
– Вы мне скажите.
– Камень чуть мутноват, но это, может, даже лучше – иначе бы вообще не продать. Нужно отдать антикварам на оценку. На мой же взгляд, это перстень семнадцатого века, не позднее, а значит, ещё и за это доплата. Одним словом, торговаться надо начинать с пятидесяти тысяч долларов США. Пусть предложат только половину – это целый вагон семян, – блаженная улыбка снизошла на Марка Яновича.
– Тогда пару чемоданов семян и кинокамеру, самую лучшую.
– И парочку «мерседесов», – помотал головой бывший зек.
– Нет, лучше студийный магнитофон и плёнки к нему, и ещё плёнку самую лучшую к кинокамере.
– Неохота назад в лагерь.
– Действуйте через посредника и не называйте новой фамилии.
– Если спалимся – это не поможет, разыщут и на том свете. Ладно, я попытаюсь прозондировать почву.
– Ну, до встречи – мне тоже бой нехилый предстоит. Одно утешает: в худшем случае только побьют.
Комиссия по детской литературе при Союзе Писателей СССР нашлась на втором этаже. Когда Пётр открыл дверь кабинета, то чуть не закричал «пожар!». Из двери прямо клубы дыма валили – пришлось пару минут подождать с открытой дверью.
– Да входите уже! По ногам дует, – скрипучий женский голос вывел Петра из ступора.
Он зашёл. Это, скорее всего, была приёмная: стол секретарши с пишущей машинкой, пара стульев с высокими спинками и большая дверь в другое помещение. На подоконнике сидели две бабы-Яги. Безо всякой гиперболы. Большие крючковатые носы, морщинистые лица и седые космы. Только бородавки на носу и не хватало. Обе ведьмы курили папиросины. На одном из стульев по эту сторону стола сидела третья ведьма – эта была моложе, но и только. Папироса, растрёпанные рыжие волосы, большущий нос крючком.
– Вам кого, молодой человек? – проскрипел прежний голос.
– Хочу стать известным детским писателем, как Корней Чуковский, – решил сломать ледок Пётр.
– Люша, ты слышала? Каждый день прутся. И все сразу хотят быть Маршаками да Чуковскими.
Молодая рыжая ведьма царственно повернула голову к Тишкову, окинула его холодным взглядом и, повернувшись к самой страшной бабе-Яге, выдохнула вместе с дымом:
– Не любите вы молодёжь, Вера Васильевна.
– Что у вас, юноша – стихи? Нет, давайте угадаю. Роман! – Она произнесла это с придыханием: «рххоманн».
– У меня две повести. Бестселлеры. И несколько стихов. Хотя, почему несколько – много стихов.
Бабки заржали. Даже на звук жутко. Богема, блин.
– А есть у вас магнитофон? – решил зайти с козырей Пётр. Тут ему явно рады не были.
– Софьюшка, не знаешь, нам магнитофон вернули? – выбрасывая папиросу в форточку, повернулась ко второй ведьме бабка-Ёжка.
– Утром ещё, – вторая папироса вылетела на улицу.
– А зачем вам магнитофон, вы в собственном исполнении нам повести эти бестселлерные поставить хотите? Бумажного варианта нет?
– Песни на мои стихи хочу поставить.
– Ну пойдёмте, – Вера Васильевна распахнула дверь.
– Люшенька, пойдёмте с нами, тоже послушаете. Расскажете деду о преемнике.
После второй песни, «Бери шинель, пошли домой», исполненной Юрием Богатиковым, всё изменилось.
– Мать вашу… – дальше куча мата, – Вы что тут, молодой человек, Ваньку валяете?!
Пётр похолодел. Неужели эти песни уже написаны? Но ведь, готовясь к написанию книги про мальчика-попаданца в 1967 год, он проверил, какие песни когда были выпущены – да и не могли они сразу же не зазвучать по радио. Ну и, кроме того, обе песни написаны к фильмам, а эти фильмы ещё даже не в плане киностудий.
– Простите…
– Нет, это вы меня, старую дуру, простите! Это правда ваши песни? – подскочила и выключила магнитофон старшая ведьма, – Смирнова Вера Васильевна. Это – Софья Борисовна Радзиевская. Она писатель и переводчик.
А это – Елена Цезаревна Чуковская. Люша – внучка и по совместительству помощница Корнея Ивановича. Люша, обойди всех, пусть бросают все дела, и будем наслаждаться настоящими песнями.
Магнитофон был так себе – хрипел на низких частотах и время от времени подозрительно щелкал. Это не помешало набиться в кабинет, потом в приёмную, а потом и в коридор, наверное, всему писательскому сообществу, находившемуся в это время в Доме Писателей. Где-то там, в коридоре, изредка возникал вопрос: «что происходит?», на вопрошающего шикали, и снова устанавливалась тишина. Но это там – здесь, в кабинете, люди плакали. Баритон Богатикова сменял высокий голос Вики Цыгановой, потом пел Сирозеев, потом снова Богатиков. Вот и последняя песня, «День Победы». И только шуршание пленки, и свист каких-то колёсиков в пошарпанной «Яузе-5». Никто не хлопал. Никто не хвалил. Никто вообще не дышал. Пётр, уже проверивший несколько раз действие всех военных песен одновременно на неподготовленную аудиторию, только переминался с ноги на ногу и смотрел, как люди вытирали слёзы. Какие замечательные песни он украл! Даже сам себе завидовал.
– Сначала поставьте! – заорали из коридора.
– Сначала, сначала, – не дождавшись ответа из кабинета, начали скандировать литераторы.