Событие двадцать седьмое
Боны (они же бумажные деньги)
Облигации различных займов (сейчас их у каждого жителя СССР полно)
Рыжьё (оно же золото, оно же цацки, одним словом, ювелирные украшения)
Шлиховое золото (золотой песок и самородки, всё же Урал)
Оружие
Столовое серебро (может, и золотые изделия, портсигары, например)
Иконы (ну не картины Верещагина же!)
Книги (немецкий город – могут быть редкие издания протестантской библии или молитвенники)
Награды (царские делали из драгметаллов, впрочем, как и советские – очень даже много орденов из золота)
Царские монеты (причём знаменитые николаевские червонцы – это не самые ценные монеты, есть николаевские же серебряные рубли, которые у коллекционеров стоят в разы дороже).
Вот такой список из десяти пунктов подготовил Пётр, пока ждал шофёра и телохранителя. Отправил он их переодеваться. Если быть точнее, то наряжаться в милицейскую форму будет тёзка-танкист. По габаритам он почти соответствовал старшине, и тот сказал, что легко обеспечит «подельника» формой с погонами старшего сержанта – вот и ушли к Вадиму Кошкину.
Собрались на «планёрку» сразу после обеда. Первым докладывал старшина:
– Зуев живёт в доме вместе с шестёркой. Тот хозяйством занимается, еду там готовит, стирает, полы моет. Ночует этот товарищ тоже в доме. Ещё на дворе есть здоровущая немецкая овчарка, кобель. Пёс злобный, на всех бросается, гавкает даже на любого проходящего мимо забора, поэтому незаметно подойти не удастся. Сидит на длиннющей цепи, достанет до любого места во дворе, так что собака – это проблема. Рядом в доме живёт пенсионер с женой. Она вроде ещё работает, по крайней мере, днём её дома не бывает. С другой стороны живёт семья – там народу много. Есть двое детей, взрослые и бабка с дедкой. Там тоже псина злющая, прямо забор грызёт, когда кто мимо проходит, а потому идти туда ночью бессмысленно. Нужно днём, – сделал вывод милиционер и замолчал, уткнувшись взглядом во что-то на столе.
– Мысль интересная, – хмыкнул бывший зэк.
– А ведь и вправду интересная, – наморщил лоб Пётр.
– В смысле? – не понял танкист.
– Ты переодеваешься милиционером. Вдвоём стучите в ворота, а когда откроют, то говорите, что вам нужно поговорить с гражданином Зуевым по кличке «Потап». И чтобы оба товарища показали паспорта с пропиской. Ну, и нужно приказать этой «шестёрке» запереть собаку в будку или клетку – где она там сидит. Оставляете ворота незапертыми, так, чуть прикрытыми, чтобы я потом мог войти, – стал развивать мысль Штелле.
– Ну, пока вроде здраво звучит. Только откуда у Петра форма появится? – кивнул головой Кошкин.
– Да разве ты не найдёшь из своих старых запасов, во что тёзку переодеть? Он с тебя ростом, да и в плечах не сильно уступает, – окинул подельников взглядом Пётр. Вот уж два бугая.
– Есть у меня в шкафу позапрошлогодняя, ещё с погонами старшего сержанта, – согласился старшина.
– Вот. Пойдём дальше. А дальше нам надо скрутить обоих – и не поднять при этом сильного шума, чтобы соседи не сбежались. Идти нужно около четырёх. Люди ещё на работе, так что много свидетелей быть не должно. А вот уходить будем, когда стемнеет – там ведь, наверное, фонарей нет.
– Ну, на площадке строящейся рядом школы есть парочка, – уточнил милиционер, – Но это довольно далеко, так что ночью на улице вполне темно.
– Вот и замечательно. Дальше… А дальше я вот что прикинул. Нам просто так его устранить мало. Любая работа должна быть оплачена – вот и труд по избавлению города Краснотурьинска от организованной преступности тоже должен быть оценен по заслугам. А если простыми словами, то это ведь держатель общака в нашем городе, а значит, у него в доме – или в сарае, или в подполе – должен быть тайник с припрятанными ценностями. Нужно эти ценности изъять в пользу нас, «робингудов». Кто против? Воздержался? Единогласно, – Пётр шутливо провёл голосование, разряжая обстановку.
– Он ведь постесняется про захоронки рассказать, – покрутил головой Кошкин.
– Я тут в одном зарубежном детективе прочитал про интересный способ добывать такую информацию у злодеев, – вспомнил Штелле десятки фильмов про «лихие» девяностые, – Вставляем в одно интересное место паяльник и включаем в розетку. Через минуту даже немой с радостью все расскажет.
– Вот проклятые капиталисты, чего напридумывали, – радостно заржал танкист, – Даже на зоне о таком способе не слышал. Там всё больше про иголки под ногти рассказывали.
– Я тоже не слыхал. Как книга-то называется? – заинтересовался Вадим.
– Что-то про английского шпиона Бонда, – наудачу ляпнул Штелле. Тут до издания бестселлеров Яна Флеминга и целого полчища его продолжателей ещё несколько десятков лет.
– Не слышал… А где сейчас эта книга? – не успокаивался милиционер.
– В Карпинске, когда ещё там работал, несколько лет назад в библиотеке брал, – продолжил выкручиваться Пётр, – Ладно, давайте продолжим.
– Так а что там продолжать? Выведаем про тайник, заберём ценности. Инсценируем повешение, да свалим по темноте, – развёл руками танкист.
– Ну, во-первых, тайников у него несколько, скорее всего. Есть с деньгами, есть с оружием, с золотишком, наверное – так что засовывать паяльник придётся несколько раз. Во-вторых, оставлять их дома нельзя. Нужно погрузить на машину и вывезти в лес. Да и там убивать не нужно – привязать к дереву, так, чтобы с гарантией не развязались, и оставить. Пусть Дед Мороз за нас эту неприятную работу сделает.
– Я тоже так думаю. Только маленькое дополнение: лес должен быть в Серовском районе. Рано или поздно их найдут, а раз они на территории Серова, то и заниматься ими будет их милиция, а у нас будет на один висяк меньше. Да и, может, опознают не сразу – а то и вообще не опознают. Волки, говорят, между Серовом и Воронцовском не редкость, – уточнил Кошкин.
– Да, чтобы потом не метаться в поисках верёвок, нужно их с собой взять. А ещё лучше – не верёвки, а медную проволоку от электродвигателя. Её и не перетереть, и не сломать, – опять вспомнил Пётр подсказку из девяностых, – Кроме того, нужен широкий лейкопластырь – рот заклеивать. А то орать будет, ещё соседи волноваться начнут да милицию вызовут.
– Есть у меня в гараже моток проволоки, а по дороге в аптеку заскочим, – согласно кивнул Кошкин.
– А куда ценности денем? – почесал макушку танкист, – Мне ведь машину в гараж надо будет обязательно отогнать.
– Может, в ваш, Пётр Миронович? – предложил старшина.
Вот те раз! У Тишкова гараж есть? А может, и машина? Пётр об этом за три недели даже и не задумался ни разу. Да никто его к этой мысли ни одним намёком и не подтолкнул. Вот влип.
– Правда, он сейчас снегом завален. Он ведь через три от моего, – продолжил сообщать новости милиционер, – Вы там хоть были с Нового Года?
– Да куда мне зимой ездить? – наудачу брякнул Пётр.
– Ну да. Аккумулятор хоть сняли? А то ведь потом мучайся с ним…
– Снял. Дак давай в твой гараж и забросим, а потом в портфеле потихоньку перетаскаем сюда, в кабинет. Тут точно искать не будут, – указал Штелле на ряд встроенных шкафов.
– Ладно. А что с машиной? Где оставим? – поднял вверх указательный палец старшина, вспомнив о немаловажной детали.
– Машину пока оставим здесь. Не нужно её там светить. А когда придёт время собираться, отпустим Петра. Он быстренько сбегает, тут и десяти минут хватит, и пригонит прямо в ворота. Потом закрываем их и едем в Серов. Так, – первый секретарь глянул на часы над входом в кабинет, – Давайте идите переодеваться, а то время – уже три почти.
Когда соучастники мероприятия по декриминализации Краснотурьинска ушли, Пётр достал лист и стал писать этот самый список возможных ценностей. Получилось солидно. И ведь всё это, скорее всего, на самом деле есть у Зуева-Потапа. Тут портфелем не отделаешься. Хорошо, что в шкафу на крючке висит рюкзак, а в нём, непонятно зачем, четыре мешка из-под сахара или картофеля. Точно пригодится.
Интересно, а что за машина стоит в гараже у товарища Тишкова? И где ключи от этого неизвестного гаража?
Событие двадцать восьмое
Пётр Фёдорович Оборин утром получил новый паспорт. Кроме серых корочек была и ещё пара новшеств. Главное, наверное – то, что фамилия тоже стала новой. Теперь он не Оборин, а Оберин. Вроде малость, одна буковка поменялась, но Пётр Миронович сказал, что это почти полностью вычёркивает из его биографии строчку про судимость. Начальник милиции Краснотурьинска, лично выдавая ему паспорт, эти слова Тишкова подтвердил, хоть и немного недоверчиво глядя на бывшего офицера-танкиста. Второе и не менее важное событие – это десять тысяч рублей, выданные Петром Мироновичем после того, как он утром привёз ему пять мешков всякого добра из гаража старшины Кошкина. Таких денег Пётр никогда в руках не держал, да даже и не надеялся подержать. Это ведь на две «Волги» хватит. Правда, зачем ему машина, вполне служебной хватает. Если честно, то и на этой «Волге» не сильно много он катается, не такой уж и большой город Краснотурьинск, легче пешком дойти, чем доехать.
Мешки с трофеями появились в гараже Вадима не сами собой – это они их туда завезли после экспроприации у местного вора в законе Потапа. Петра до сих пор чуток потряхивает от воспоминаний о вчерашнем набеге на дом гражданина Зуева. Особенно это чувствовалось в милиции – так и подмывало выбежать и прийти за паспортом попозже. А когда подполковник Веряскин предупреждал о том, что не стоит особо распространяться о смене фамилии, бывший танкист и вовсе не знал, куда глаза девать. Всё ожидал, что начальник милиции скажет: вот мы, мол, тебе доверяем, а ты опять за старое взялся, ещё четверых людей на тот свет отправил. Не сказал, понятно. Кто же подумает, что исчезновение Потапа и его бандитов – дело рук первого секретаря горкома, его шофёра и приставленного его охранять от этого самого Потапа старшины милиции Вадима Кошкина? А всё равно – потряхивает. Не каждый день четверых пусть даже нелюдей на тот свет отправляешь. Почему четверых, а не двоих? Да потому, что с самого начала всё пошло не по плану, что разработал товарищ Тишков.
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Нет у них курвиметра – как нет и опыта по ликвидации бандитских малин. Чудом ведь не вляпались в серьёзные неприятности! Практически сразу начались сюрпризы. На стук в ворота открылась калитка, и показалась заросшая недельной щетиной рожа в завязанной под подбородком шапке ушанке грязно-серого цвета с засаленными и вытертыми краями ушей.
– Чё надо? – вежливо икнула рожа.
Вадим ткнул в небритую физиономию красной корочкой, не раскрывая её, и, толкнув калитку плечом, вошёл во двор. Зря он это сделал, так как под натиском собаки пришлось почти сразу ретироваться.
– Ну-ка закрой собаку в будку, проверка прописки, – рыкнул на обладателя ушанки старшина.
– Щас кликну Потапа, – калитка захлопнулась.
Ждать пришлось недолго, словно гражданин Зуев заранее приготовил паспорта и стоял за дверью. Что ж, после проверки выяснилось, что с пропиской у граждан Зуева и Зайкова всё нормально. В этом доме и прописаны оба.
– Собаку свою закройте в будку, – снова потребовал Кошкин, – Ещё домовую книгу проверим и документы на дом.
Потап синими от наколок руками помял щёки, придирчиво осмотрел милиционеров и, сплюнув на грязный снег, процедил:
– Ну ладно. Заяц, придержи Матроса.
Бормоча, наверное, слова гимна Советского Союза – по крайней мере, что-то про Сталина, который нам путь указал, как послышалось Петру – потаповская шестёрка исчезла из поля зрения, и захлёбывающийся лай собаки удалился.
– Прошу, гости дорогие. Что-то случилось? Неделю назад ведь участковый проверял документы, – Зуев распахнул калитку.
– Месячник борьбы с тунеядством объявили. Газет, что ли, не читаешь? – пропустив вперёд Петра, зашёл на двор Вадим.
– Так я справку имею, что инвалид второй группы, а Заяц сторожем работает в детском саду, сегодня выходной, – Потап отступал спиной, очевидно, надеясь, что милиционеры передумают и уйдут.
– Закрой собаку в будку и заходи в дом, – набычился Кошкин.
– Ладно, ладно, гражданин начальник, – шутливо поднял руки, сдаваясь, хозяин и крикнул через плечо держащему на коротком куске цепи овчарку Зайцу, – Накинь цепь на штырь и заходи в дом, – и уже вновь повернувшись к старшине, – Матрос в будке живёт, но там его закрыть нельзя. Если надо – мы вон цепь надеваем на штырь, что в угол дома вбит, всего метр свободы арестанту остаётся.
– Один дома? – спросил, уже открывшему дверь в сени, вору в спину Вадим.
– Приятель в гости зашёл, только выпить по сто грамм собрались, а тут вы со своей проверкой.
– Документы, я надеюсь, есть у него? – продолжал играть в настоящую проверку милиционер.
– Есть, должно быть, – пожал плечами Потап и толкнул дверь в дом.
Всё дальнейшее уложилось в пару минут, но Петру показалось, что они потратили целый час. В проёме открытой двери стол мужик ростом со старшину и на голову выше Потапа. Только рост был не главным – в правой руке у мужика был большущий нож, и он этим ножом похлопывал себя по ладони левой руки.
– Вяжи Зайца, – крикнул Петру Вадим и со всей силы толкнул Потапа в дом.
Там что-то загрохотало, но Пётр уже не обращал на них внимания. Он повернулся к идущему за ним мужичку и попытался ухватить того за воротник ватника, но товарищ попался вёрткий и, отскочив, кинулся к двери – даже уже и распахнуть её успел. Не медля больше ни секунды, бывший танкист обрушил на его голову милицейскую резиновую дубинку. К несчастью для себя, гражданин Зайков успел стащить с головы шапку. От удара он дёрнулся, закрыл своим весом дверь и сполз по ней на крашенный в тёмно-зелёный цвет грязный пол. Внутри дома грохотало, но Пётр, как и договаривались они по дороге к дому, не бросился на помощь, а сперва вытащил из кармана клубок медной проволоки и, завернув Зайцу руки за спину, туго скрутил их. Потом стащил с него валенки и вторым клубком спеленал ноги – и только после этого кинулся в дом. И, как оказалось, очень вовремя.
Старшина сидел на здоровущем госте Потапа и душил того, мужик отвечал ему тем же, а сам хозяин одной рукой пытался оторвать милиционера от поверженного здоровяка, а второй – дотянуться до лежащего у порога ножа. Не раздумывая, танкист со всей силы впечатал каблуком сапога по вытянутой руке. Переломал, скорее всего, там несколько косточек. Ничего, до смерти не заживёт. Вор взвыл и откатился к стене. Без замаха – да и некуда замахиваться, коридор, и так узкий, ещё сужала вешалка с зимней одеждой – Пётр пнул лежащему под Вадимом мужику под рёбра. Тот хрюкнул и руки с горла Кошкина убрал.
Дальше уже было проще – вдвоём они перевернули гостя на живот и, заломив руки, стянули их проволокой. Потом милиционер занялся ногами своего душителя, а Оборин – руками Потапа. При этом вор так выл, что Петру даже пришлось прекратить мотать проволоку и, вытащив из кармана заранее приготовленное полотенце, засунуть его Потапу в рот. Ещё через минуту оба «робингуда» устало сидели на спинах спелёнатых по рукам и ногам противников и переводили дыхание.
Первым поднялся со своего старшина. Он перевернул гостя на спину и, проверив надёжность кляпа из куска старого кухонного полотенца, стал для надёжности обматывать ему рожу медицинским пластырем. Даже глаза замотал, только нос оставил. По завершении подняли вдвоём этого кабана и занесли в комнату, следом затащили Потапа. Ну, полдела сделано. Теперь нужно дождаться Петра Мироновича и приступать к экспроприации экспроприированного.
Тот себя ждать не заставил: во дворе вновь зашёлся лаем Матрос, и вскоре в дверях показалась фигура первого секретаря горкома в непривычном белом военном полушубке и такой же белой шапке. Он выложил на стол из чёрного портфеля смотанный кольцами удлинитель и неновый, в нагаре и застывшей канифоли, паяльник. Разделись. В доме было жарко натоплено, да и сейчас печка голландка в коридоре весело потрескивала. Перед ней на железном листе была сложена аккуратная стопочка небольших берёзовых чурбачков. Готовились хозяева к приёму гостей – подумал тогда Пётр, и, как оказалось, совсем не ошибся. Гости последовали незамедлительно – вернее, всего один гость. Дак и с тем намучились.
Событие двадцать девятое
Пётр Германович Штелле, а ныне первый секретарь Краснотурьинского горкома партии Пётр Миронович Тишков, сидел на своём стуле в своём кабинете на совещании по строительству, слушал отчёты руководителей предприятий, а сам мыслями был далеко. Всё от вчерашних событий отходил.
Первым делом он, зайдя в дом, выложил из портфеля орудие пыток и прикинул, где здесь можно их устроить. Люди сейчас станут возвращаться с работы – крики и вой из всем известного в округе дома легко приведут к вызову милиции. Нужно было помещение с приличной звукоизоляцией, и такое легко нашлось: в коридоре под половиком был люк в погреб. Люк совсем не маленький, и сам подвал тоже впечатлил. Он занимал площадь под всем домом, а, следовательно, был где-то 6 на 7 метров, и высота позволяла даже весьма рослому тёзке стоять не пригибаясь. Там даже освещение и розетка были. Ну, значит, нам туда дорога. Всех трёх вороваек по очереди занесли в погреб и уложили вдоль стен, а потом принесли туда паяльник и стали устраивать поудобнее главного подозреваемого в сокрытии ценностей от «робингудов».
Пётр передал старшине листок с предполагаемыми захоронками, а сам поднялся наверх – страховать ситуацию, а заодно порыться в шкафах и сундуках. Может, и само что найдётся? Первым делом он закрыл крышку погреба, и даже половичок сверху набросил. Потом прошёл в комнату и стал внимательно обследовать стоящий у стены сундук. А вдруг там двойное дно? Замерил снаружи и изнутри. Прокол. Нет двойного дна. В это время в подполе застонали, но слышно было и в доме-то не очень, так что на улице точно не заметят. Пётр вытащил из сундука все вещи. Может, стенки двойные? Опять нет. Засовывая непонятные тряпки назад, Пётр наткнулся на твёрдый свёрток – оказалось, что это икона, вот только судить о ценности находки было некому. Сам Штелле и иконы-то настоящей ни разу в руках не держал, видел только в кино. «Ладно, приберём, найдутся специалисты», – решил он. А когда закрывал крышку, удача и улыбнулась: не дно и не стенки, а крышка сундука была двойная. Там он обнаружил десять тысяч рублей – четыре пачки фиолетовых четвертаков, то есть банкнот достоинством 25 рублей с фиолетовым же Лениным, в банковской упаковке. Кроме них были перевязанные пачкой облигации. Пётр знал, что товарищ Хрущёв заморозил их погашение в 1957 году, и теперь до 1974-го они бесполезны, но, тем не менее, выгреб и их. Красивые все, разноцветные.
В это время снизу из погреба постучали. Пётр закрыл сундук и прошёл в коридор, открыл люк погреба. Высунулась красная физиономия тёзки.
– Золото лежит под половицей, в кухне под столом, – появилась вымученная улыбка, – Закрывай.
Во время закрытия до Петра долетел противный запах горелого мяса. Нда, тяжело же сейчас «робингудам» с непривычки. Он прошёл на кухню и отодвинул тяжёлый стол, заставленный железной посудой. Тоже практически сундук, только дверцы сбоку, и размер побольше. Доска легко поддалась усилиям найденного в сенях топора, а в нише лежала деревянная шкатулка размером 50х20х30 сантиметров, и вытащил её Пётр с трудом. Практически под крышку лежали цепочки, кольца, брошки, серёжки. Были часы – и маленькие, женские, и в виде кулона, и большие мужские «Родина», и «Полёт». Всего золотых вещей было килограмма четыре. «Нехило зашли», – решил Штелле.
Он подвинул стол на место, а шкатулку с золотом засунул в заранее подготовленный мешок из-под картошки. Из подвала снова донеслись стоны и крики «робингудов». Под этот аккомпанемент Пётр задвинул стол на место и снова осмотрел большую комнату. Там необследованными остались шкаф и большие напольные часы с гирьками-шишечками. Открыв дверцы шкафа, экспроприатор стал перебирать бельё на полках. Попался рулон белого материала, скорее всего шёлка, очень приличного качества. Завернул его в рубаху и тоже отправил в мешок. На второй снизу полке снова наткнулся на облигации – целая большая, толстая красная папка. Сотни штук. Ладно, раз первые взял, то почему бы и эти не прихватить? Как-то в одной из книг про попаданцев Штелле читал, что какими-то подпольными путями их всё же можно поменять на деньги. Поспрашивает потом. Больше на полках ничего интересного не было, зато в отделении для пальто на вешалке нашёлся очень приличный женский плащ, прямо как из будущего. Опять завернул в рубашку и закинул в мешок. Ещё была шуба из норки. Это ведь по нынешним меркам несколько тысяч рублей. Дороже автомобиля «Москвич»! Пётр аккуратно вывернул её наизнанку, завернул в простыню и сложил в мешок с ништяками – полный получился. Ничего, ещё есть.
Опять стукнули снизу. На этот раз горелым пахло всерьёз.
– У напольных часов двойная задняя стенка – там деньги. Ещё деньги в сундуке – там крышка двойная – и ещё под кроватью в маленькой комнате отодвигается в стену доска, там ордена, – сообщил, смахивая со лба обильный пот, танкист и попросил пока не закрывать крышку, – Пусть проветрится.
– Да вы вылезьте, отдышитесь, – предложил Пётр.
– Нет, Потап только разговорился, нужно колоть продолжать, – показалась голова милиционера, – Я думаю и про преступников поспрашивать. Может, что путное расскажет.
– Ну, вам из погреба видней, – хмыкнул Штелле.
Вскоре заполнился и второй мешок. Денег было много, очень много – и орденов немало. Там же, под кроватью, вместе с орденами нашлось и оружие. Два пистолета «ТТ», один «макаров», непонятный огромный «браунинг», ещё один «браунинг», похожий на стартовый пистолет. И куда же без обреза – скорее всего, «мосинка». Патронов, правда, ко всему этому маловато – пара картонных пачек и небольшой мешочек россыпью.
Ордена были тоже в шкатулке. Пётр открыл, порылся – в основном советские, но есть пара немецких крестов, и даже царские Георгии, и другие, менее знакомые, даже парочка каких-то звёзд со множеством лучей. Скорее всего, недешёвая вещь – тем более, что сделаны точно из серебра.
– Выдал, гад! Шлиховое золото зарыто под собачьей будкой, – обрадовала Петра очередная говорящая голова.
Кто бы сомневался. Мало найдётся желающих подходить к злобному рыжему монстру. Однако сейчас собака находится в пяти метрах от своей конуры, и достать до неё не сможет. Поддастся ли только земля? Всё же на улице мороз в двадцать пять градусов. Пришлось снова надевать полушубок и шапку. Матрос прямо захлебнулся лаем, только вот ярость его пока порвать цепь не могла, на совесть сделана. С собой Пётр взял волшебный топор, найденный в сенях. Он уже принёс больше сотни тысяч рублей, а сколько ещё принесёт? Будка поддалась не сразу, пришлось её попинать. Пёс не умолкал. Хорошо, что уже почти стемнело – с улицы и не видно ничего, да и забор высокий. Когда удалось наконец сдвинуть конуру, то пригодился и волшебный топор. Под будкой был вмёрзший в землю железный лист. Примёрз он от души – даже кончик лезвия отломился, пока поддевал – зато дальше проще пошло. Засыпана яма была песком, и он легко поддался ударам топора. Под песком была промасленная мешковина, а вот под ней уже – рюкзак с железным ящиком. Рюкзак примёрз и порвался, но зато ящик плотно закрывался, и был завинчен ещё и струбцинами. Очень и очень нелёгкий ящичек.
Зайдя в дом, Пётр осознал, что руки, несмотря на надетые перчатки, он почти отморозил. Сунул их в ведро с холодной водой – заломило так, что хоть вой. Вот в это время и появился четвёртый будущий покойник: в дверь сеней забарабанили. Пётр точно помнил, что, заходя во двор, он закрыл калитку, а значит, неизвестный перелез через забор. Штелле на цыпочках прошёл до люка и постучал в него. Через несколько секунд появилась голова тёзки.
– Стучат в дверь дома, – сообщил попаданец подельнику.
– Мать их… – капитан вмиг оказался наверху.
– Ты, тёзка, за дверью постой, а я открою, – на ходу разработал план захвата Штелле.
– Почему?
– Ну, ты же в форме.
– Согласен.
Подошли. Дверь открывалась внутрь. Пётр сбросил щеколду и потянул дверь на себя.
– Ты кто? Потап где? – обдал перегаром высокий худой мужчина в таком же тулупе, только шапка собачья.
– Заходи, – приглашающе отступил Штелле.
– Дак кто ты? – продолжал настаивать пришедший, и схватил Петра за плечо рукой. На каждом пальце по перстню синему, и солнце с лучами на запястье.
– Заходи, говорю, – сбросил руку попаданец и ещё отступил вглубь сеней.
Худой шагнул следом и подставил спину танкисту. Тот долго упрашивать себя не стал, саданул синерукому по голове «демократизатором». Шапка спасла. Худой только брякнулся на колени и, заревев, выхватил из кармана финку с наборной ручкой.
Пётр раздумывать не стал. Он сапогом постарался попасть встающему мужику в лицо. Не получилось, ногу синяя рука отбила – зато второй Пётр успел снова ударить по голове резиновой палкой. И опять бандит остался в сознании, только нож выронил и встал на корточки. Только третий удар палки, наконец, приняла голова без шапки – свалилась защита. Мужик взвизгнул и повалился на грязно-зелёный пол.
Проволоки под рукой не оказалось – пришлось бежать в дом и спрашивать у Вадима.
– В кармане полушубка, – милиционер мотнул головой на вешалку.
Дальше дело техники. Повязали по рукам и ногам, тоже спустили в подвал, и решили устроить перекур. Два бугая задымили, а Пётр отсел в сторонку.
– Ещё чего выяснил? – поинтересовался он вяло у старшины. Хотелось уже покончить с этим скорее, а то ещё кто заявится.
– Узнал два адреса, где скрываются домушники. Ещё говорит, что на шкафу картина лежит, в газету завёрнута. Где-то в Подмосковье в музее взяли. Ну и говорит, что больше нет ничего.
– А книги, иконы?
– Есть какая-то старая немецкая библия, тоже на шкафу, и икона в сундуке, – Кошкин махнул рукой на подвал, – Может, закончим? Чёрт с ними, с деньгами, меня уже воротит от этого всего.
– Хорошо. Только нужно узнать фамилии его гостей. На улице уже темно, так что бросай, Пётр, курить и дуй за машиной.
Проводив танкиста до калитки, Пётр запер её и вернулся в дом. Поставил табурет и посмотрел, а что там, на шкафу, есть. Как раньше-то не догадался? Сыщик, блин. Библия была даже на вид старинная и дорогая, а полотно картины скручено в трубочку и завёрнуто в газету.
– Стоп. А ведь не всё выдал! Вадим, засунь ему в глаз паяльник. Должно быть серебро столовое – и не попались мне золотые украшения дореволюционные. Ну и про фамилии не забудь.
Выдал и фамилии, и ещё две захоронки – правда, глаза лишился. Серебра было килограмма четыре, а то и пять. Лежало в незамеченном проходе к лестнице на чердак, прямо под лестницей, в рюкзаке. А на самом чердаке нашлась и очередная шкатулка с украшениями, и явно недешёвыми. Даже смотрелись совсем по-другому, чем найденные ранее. Собрали всё в картофельные мешки – получилось четыре полных под завязку, плюс картина отдельно. Ещё Пётр нарды прихватил – красивые, резные, из разных пород дерева набранные, прямо как паркет в Царском селе. Такую красоту грех бросать. После стали по одному доставать пленников и укладывать в сенях – пусть подышат свежим воздухом. Из подвала несло мочой, испражнениями и жжёным мясом, да ещё и блевотиной сивушной. Самое лучшее лекарство после всего беднягами пережитого – чистый морозный воздух.
Пока тёзка ходил за машиной, успели в доме и порядок навести. Шерстяных перчаток не снимали, так что отпечатков пальцев не должны найти, паяльник с удлинителем забрали с собой. Следы обыска постарались скрыть. Остались только следы крови и блевотины в подвале – так мало ли кто и зачем там желудок опустошал.
Дальше – проще. Загрузили пленников вповалку на заднее сиденье, сами втроём разместились на переднем, благо у «Волги» диван, а не два кресла впереди. Заехали почти до Серова, нашли место, где по обочине дороги не было канав, проваливаясь в снегу по пояс, занесли бандитов метров на сто в лес, да и прикрутили качественно к деревьям – подальше друг от друга, чтобы не пытались совместными усилиями освободиться. Мороз к ночи окреп, уже градусов под тридцать. Легко уйдут в мир иной, не мучаясь. Заснут, а проснутся уже в аду на сковороде. Там и согреются.