Оружейники практически изготовили ударный замок. Но князь их радости поумерил, заставил ещё поработать, нужно максимально снизить количество осечек. Пока чуть не тридцать процентов. Сейчас ожидается поступление железа из Швеции и Испании, вот как придёт, то и начнём делать сразу хорошие мушкеты.
Ткань из верблюжьей шерсти с добавлением небольшого количества начёсанной от пары яков получилась замечательной. Густав Шнитке собрал с помощью вершиловских мастеров ткацкий станок и веретено с ножным приводом, а Симон Стивен оказался на высоте придумал-таки самолётный челнок. Ух, и развернёмся. Где только столько шерсти брать? Из козьей и овечьей получилось похуже. Похуже чем из верблюжьей и похуже английской. Толстая получается. Нужно завозить из Англии или Шотландии овец. Да и про испанских стоит подумать, хотя тем может оказаться здесь сильно холодно. Но попробовать надо. Евреи задание получили.
Нефть перегнали всю. Сейчас из оставшейся густой фракции продуванием воздуха получают гудрон. Весной попробуем кусочек дороги покрыть асфальтом. Вот народ удивится.
Патрик Янсен выпускает вполне пригодный спирт, градусов никто померить пока не мог. Нужно будет озадачить Жана Рэ, после «изобретения» спиртового термометра «Цельсия», теперь будет шкала Рэ. Даёшь спиртометр. Водку, настоянную на разных травах, уже разливали в стеклянные бутылки, показали заморским купцам. Пусть спаивают свои страны. Получилось очень не дёшево. Одна стеклянная бутылка – это не для крестьянина. Вот пусть аристократия и спивается.
Монету штамповали полным ходом. Скоро понадобится для открытия банка. Нужно пока доллара нет сделать рубль международной валютой. Если эти рубли не пускать в оборот на территории Руси, то и инфляции не будет. Уж медного бунта в этой истории точно не допустим.
Керосиновую лампу соорудили-таки. Добавка воска и некоторых трав чуть снизили запах, но себе Пётр не взял, а вот учёные первые лампы просто расхватали, как и художники. Нормально, больше учёных мыслей и картин произведут. Ну, раз народу понравилось, то начали массовый выпуск. Пока по десять штук в день. Саму ёмкость сделали из толстого фарфора, считай фаянса. Стекло из закалённого хрусталя.
Неожиданно освоили массовый выпуск мыла. Пожарский вспомнил вдруг, что для твёрдого мыла нужна натриевая щёлочь, ну и раз её ещё нет, то эксперименты с поташем прекратил. Зато довели до ума жидкое мыло. Получили вполне нормальное хозяйственное мыло. Поэкспериментировали с составом. Получили хвойное и дегтярное, и для женщин, с добавлением льняного масла и мяты, получили мыло «Ароматное». Желающих начать новую переделку, было хоть отбавляй. Люди входят во вкус. Мы ещё построим капитализм с человеческим лицом в отдельно взятой деревне.
Ну, вот, наверное, и все достижения. Нужно ложиться спать. Завтра суматошный день. Нужно проводить войско в поход. Ждите шведы. Иду на вы. Столбовой договор вы не со мною заключали. Там был другой Пожарский.
Событие восьмидесятое
Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов смотрел на вошедшего к нему человека и не верил собственным глазам. Без сомнения это был князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой. Его свет в окошке – «Петруша». Только два с лишним года назад он отправлял в Вершилово пацана, а сейчас перед ним стоял богатырь. В младшем Пожарском от того мальчика осталась одна улыбка. Этот юноша был на голову выше Михаила и вдвое шире в плечах. Сказывалась порода Пожарских. Отец Дмитрий Михайлович тоже был высок и широк в плечах, но Пётр был и выше и шире. А ещё этот взгляд синих глаз. Так может глядеть только всё видевший и всё знающий наперёд старец. Словно жалость проскальзывала во взгляде, мол, я про тебя всё знаю и сочувствую, если хочешь, помогу.
Петруша приехал вчера, о чём царю сразу доложили, но было уже поздно, и он послал гонца с приглашением князю Пожарскому меньшому посетить Государя после утренней молитвы. И вот перед ним этот «Соломон» русский. Рядом с царём на троне сидела старица Марфа, мать. Она ситуацию разрядила.
– Петенька, вырос-то как! А ну дай я на тебя посмотрю, и впрямь жених. Вон потолки головой задеваешь. А и сосватали тебе лебёдушку, сам Мишенька с Владимиром Тимофеевичем Долгоруким договорился. А ну, повернись. Ну, чисто отец, бороды только не хватает, – царица несколько раз крутанула совершенно растерявшегося Петра и только после этого уселась назад на свой трон.
– Здоров ли, Петруша, – Михаил, наконец, отошёл от первого впечатления. Что ж, дети растут.
– Здоров, царь батюшка, чего и тебе желаю, пьёшь отвары, что я тебе посылал от травниц моих. Они мне все уши прожужжали, что плохие у тебя доктора, – Пётр улыбнулся и царь расслабился, нет, это всё тот же Петруша.
– Спаси тебя господь, Петенька, – Великий Государь перекрестился сам и перекрестил Пожарского, – после тех отваров и правда лучше себя чувствую, и ломота в груди прошла. Ну, рассказывай новости, чего ещё твои немцы навыдумывали. Есть ли диковины новые?
Пожарский махнул рукой и в зал стали заносить сундуки с подарками.
– Где же батюшка твой Государь? – поинтересовался Пётр, – И ему есть подарки.
– Патриарх в Троице-Сергиеву лавру на неделе отправился, должен к концу седмицы назад вернуться. Непременно хотел на свадьбе твоей побывать. Владимир Тимофеевич друг ведь его старинный, он Марьюшку ещё ребёночком помнит. Рад патриарх и за тебя и за невестушку твою.
Пётр стал из первого сундука доставать фарфоровые вазы. Михаил сразу почувствовал разницу. На этих не было цветов и других рисунков. Узор был из тонких линий и всегда одного цвета. Линии пересекались под прямыми углами и были похожи на паутину. Вслед за вазами появились чайные сервизы с таким же рисунком. Вот не было красивых цветов, а вещи были очень красивы и необычны. Чайные сервизы и вазы были и белые и розовые и сиреневые, разных цветов были и линии. Всё вместе это завораживало.
Из второго сундука Пожарский достал книги. Это был учебник математики за второй класс, ещё один учебник по математике, уже для третьего класса. Следом появилась книга по пчеловодству. За ней Пётр достал довольно толстую книгу.
– Это, Государь роман испанского дворянина Мигеля де Сервантеса, называется он «Хитроумный Идальго Дон Кихот Ламанчский». Роман тот написан в двух частях. Только мы перевести на русский пока успели только первую часть. Прочти её, царь батюшка, очень поучительная книга. Очень жаль, что помер сей дворянин.
Царь открыл протянутую книгу, на первой странице был нарисован тощий рыцарь на тощем коне, а рядом с ним толстый слуга на толстом ослике. Что ж, картинка была весёлая. Нужно будет почитать сию книгу.
– Дозволь, тебе Великий Государь, и ещё одну книгу преподнесть. Это напечатанный труд Епифания Многомудрого Житие Преподобного Сергия Радонежского, а также его «Похвальное слово Сергию».
Книга была великолепна. Не зря он сделал Прилукина дворянином. Здесь чувствовалась его рука. Так сейчас на Руси не мог больше никто рисовать. Царь на время забыл обо всём, он бережно перелистывал страницы, а дойдя до очередного рисунка, долго его рассматривал. Только через несколько минут он заметил, что текст напечатан по новой азбуке, что придумал Пётр Пожарский. Михаил с ней уже освоился, но вот другие. В это время старица Марфа перелистывала такую же книгу, но напечатанную на обычном русском языке.
– Я, Государь, издал «Житие» в двух видах, на старой азбуке и на новой. И книгу Сервантеса так же, – пояснил Пётр.
Ещё из сундука с книгами Пожарский достал одну книжицу чуть большего размера.
– Это, Михаил Фёдорович, амбарная книга купцам полезная али тому, кто мысли свои захочет записать, чтобы не забыть.
Михаил раскрыл новую книгу, она была чиста. Обычные белые листы. И, правда, полезная вещь.
В третьем сундуке были вазы, и чаши из цветного стекла. Мастерам как-то удалось смешать множество цветных нитей и осколков, и все эти изделия переливались радугой на столе. Красота. Таких царь ещё не видел. Ох, и устроят купцы заморские ему очередную свару и требование допустить торговать напрямую с Вершилово. Только теперь Михаил научился, улыбаясь им «нет» говорить. Обойдутся. Вон надо, сколько всего на Руси строить: дороги, мастерские, храмы, укрепления на южной границе. Деньги нужны.
Из последнего четвёртого сундука Пётр достал искусно вырезанные распятия Христа. Всего их было девять по три каждого вида, понятно для всей царской семьи. Над распятиями работало три мастера. Михаил расставил перед собой все три и, не переставая креститься, рассматривал эту красоту. Даже и не понятно, какое распятие лучше. Все были хороши. Одно поражало тонкостью резьбы, другое строгостью форм и чёткостью линий. Третье было сделано так, что взгляды сразу притягивало лицо Иисуса. Он смотрел на тебя, и хотелось плакать. Великие мастера живут в Вершилово. Как бы и Михаилу хотелось жить в этом месте. Не видеть мокрых от пота лиц бояр, вечно чинящихся не своими умениями, а заслугами и древностию предков. Дак, ты оторви зад от лавки и сделай тоже для Руси что-то полезное. Найди вот таких мастеров и собери их вместе, дай условия. Нет. Могут только местничать. Особенно окружившие трон Салтыковы, правильно батюшка их приструнил немного.
А ещё Михаил завидовал Петруше. Вон пятнадцать годков, а уже женится. Он же всё никак не может найти себе жену. Батюшка сейчас послов заслал к королю датскому Христиану, хочет высватать племянницу его Доротею Августу. Быстрее бы уж ответ пришёл.
Глава 8
Событие восемьдесят первое
Пётр Дмитриевич Пожарский возвращался домой в Белый город в отцов дом уже в сумерках. Царь всё не хотел отпускать его. То начнёт расспрашивать о строительстве дорог, то пир устроит. Князь Пожарский Дмитрий Михайлович должен был приехать в Москву с семейством только завтра, так что Пётр особенно домой не спешил, что там делать в одиночестве. Он подробно рассказал Михаилу Фёдоровичу о строительстве городка Миасс на Урале, о найденной там железной и медной руде. Государь похвастал, что отправил в Уфу своим ходом сто не семейных стрельцов. Двадцать должны были остаться на жительство в Михайловске, тридцать в Белорецке и пятьдесят в Миассе. Это было здорово. В эти городки нужно было завозить население. Нечего стрельцам в Москве брюхо отращивать.
Когда начало смеркаться Государь, наконец, отпустил Пожарского. Пётр сел на коня и проехал несколько сот метров от Кремля до своего дома в глубокой задумчивости, всё пытался выудить из памяти, что там будет с иностранными невестами Михаила. Нужно будет ему помочь. Он спрыгнул с коня у ворот и хотел стукнуть кулаком в створку, когда сзади ему по затылку самому стукнули дубиной. Пётр чувствовал спиной приближающего человека, но угрозой его не посчитал. Ведь он уже дома.
Пульсирующая боль била в затылок снова и снова. От боли Пожарский и очнулся. Он был связан по рукам и ногам и связан очень качественно. Вернее не так, связан он был старательно, верёвки намотали чуть не сто метров. Пётр открыл глаза, но ничего не увидел, в помещении, где он лежал на земляном полу, окон не было. Тем не менее, князь почувствовал, что он не один.
– Кто здесь? – прохрипел Пожарский пересушенным ртом.
– Это я – Иван Пырьев. Жив, Пётр Дмитриевич, слава богу – стрелец явно тоже связанный подкатился поближе.
– И где мы, Иван? – Пётр облизал губы.
– У боярина Колтовского в порубе.
– И давно ты здесь? – Пётр знал, что Пырьева взял с собой царь, чтобы он научил стрельцов в Москве играть в футбол.
– Третий день, наверное. Сейчас что утро или вечер?
– Меня по голове стукнули вечером. Давно сюда принесли? – Пётр всё шевелил руками стараясь ослабить путы. Получалось не очень. Ладно, его учили избавляться от верёвок.
– Думаю, с час назад. Что делать-то будем, Пётр Дмитриевич? – Пырьев подкатился ещё поближе.
– Ну-ка, повернись ко мне спиной, я зубами попробую тебя от верёвки освободить.
Получилось, не сразу, конечно, но получилось. Пётр нащупал-таки узел и зубами ослабил его. Потом следующий. Всякие сложные узлы местные товарищи ещё не освоили. Обычный узел. Через полчаса оба были свободны. До утра время было, и князь детально расспросил Ивана о том, когда утром приходят тюремщики, как кормят и поят и чего хотят. Получалось, что три дня назад Ивана Пырьева тем же самым приёмом оглушили и доставили сюда, кормили один раз в день, не развязывая руки, какой-то болтушкой. Поили водой три раза в день. Ходить по нужде приходилось прямо под себя, то-то от стрельца запашок стоял.
– Давай, Иван, утром, как придут кормить да поить, выбираться будем. Холопов и детей боярских Колтовского не жалей. Бей сразу насмерть, нужно только самого боярина живым взять.
– Так у него дворни человек тридцать, справимся ли? – не уверенно процедил стрелец.
– Они не ждут от нас сопротивления, и организовать всех не смогут, будут по одному, по двое нападать. Ты, чай не забыл со своим футболом казацких ухваток, – приободрил Ивана Пётр. Сам-то он в победе над тридцатью обученными воинами уверен не был. – Ничего прорвёмся.
Началось не плохо. Дверь отворилась, пропуская немного света, и по ступенькам вниз спустилось трое. Один шёл со свечкой. Этих успокоили быстро. Князь своего локтём в висок и носком сапога в прыжке, туда же в висок, убил того, что был со свечкой. Ивану достался здоровущий детина, но руки у него были заняты горшком с едой и сопротивления товарищ тоже не оказал. Быстренько обыскали трупы. Нашли три засопожных ножа и саблю, у того персонажа, что свечку держал. Осторожно поднялись по ступенькам. Сарай, в котором они оказались, был несколько в стороне от остальных строений подворья боярина Колтовского.
Иван Александрович стоял посреди двора. Рядом находилось семь человек в полном вооружении с кольчугами и саблями. Ну, поехали. Два ножа синхронно вошли в глаза тем, кто был повёрнут к сараю. Спринт к непонимающим ещё ничего боевым холопам. Удар саблей по неприкрытой кисти. И с разворота удар рукояткой со всей дури в лицо другому. Третий тянется к своей сабли, но понимает, что вытащить из ножен не успеет и пятится назад, но спотыкается о ползающего безрукого теперь товарища. Этому голову с плеч. Четвёртый саблю достал, но владеть ею не научился. Удар с переводом сабли вниз и локтём в лицо, ну и добить сверху саблей по шее. Всё. Пырьев со своим тоже справился и саблю в бою отбил. Теперь добить безрукого и лежащего в отключке. Колтовский начинает пятиться, осознавая, что поздно. Но этого убивать нельзя – боярин, блин.
От крыльца на шум бегут трое. Ножей метательных тоже три. Ну, вот уже не бегут. Боярин как раз успел достать саблю и буром прёт на Пожарского. Идиот. Князь пропустил его справа и ударом локтя в ухо отправил в нокаут. Вот теперь начнётся, по ступеням со второго этажа скатывались один за одним боевые холопы. Человек восемь. Только по одному ножу и успели метнуть. Ну, теперь шесть. Пан Янек Заброжский был великий рукопашник, мастер сабельного боя. Уроки у него принесли пользу и Пожарскому и Пырьеву. Главное держать нападающих в одну линию, чтобы не смогли окружить. Ложное отступление и выпад в живот увлёкшемуся преследованием высокому худому воину. Пять. Кувырок в сторону и в полёте удар саблей по ноге. Ах, так в ваше время не дерутся, где рыцарская честь? Ещё один перекат и снизу удар саблей под подбородок. Черт. Сабля застряла в мозгах у твердоголового. Два. Нет. Ноль. Пырьев двоих тоже уложил. Теперь добить товарищей и изъять ножи. От ворот бегут двое. Подпустим поближе. Не бегут. Тяжело бегать с ножами в глазах. Свистнула стрела арбалета. Вот ведь, блин. Так и убить могут.
– Этого берём живым! – прокричал Пожарский и бросился к крыльцу. Арбалет не пистолет, его перезаряжать надо. Удар ногой в лицо. Не играй с острыми предметами. Из открытой двери в гриднецкую вывалились ещё двое. Один, скорее всего, сын Колтовского, похож. Второй, наверное, руководитель кружка этих горе воинов. Вон и одежда дорогая и сабелька красивая. Этих нужно обязательно насмерть. Мстить ведь будут. А оно нам надо. Колющий удар младшему Колтовскому в шею и с секундной задержкой удар ножом в живот дядьке. Ну, хватит. Должны же они кончиться. Кончились.
Пётр огляделся. Весь двор завален трупами. Колтовского связывает Пырьев. Пожарский схватил под руки находящегося в отключке арбалетчика и спустился с крыльца.
– Этого тоже свяжи. Под пытками покажет, кто тут на кого напал. А то нас во всём и обвинят, – бросил ношу к ногам Пырьева.
В доме уже голосили. Пётр вывел из конюшни двух неосёдланных лошадей и с помощью стрельца взвалил на них пленных.
– Не хотелось бы с тобой Пётр Дмитриевич в бою встретиться, – Пырьев обвёл рукой побоище. – Двадцать пять убитых и двое пленных.
– Так ты в бою моей стороны держись, – засмеялся Пожарский. Отпустило. Теперь будет адреналиновый отходняк, – Поехали. Сдадим царю добычу.
По дороге столкнулись с санным поездом. Впереди на знакомом вороном кохейлане ехал батянька – князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Ну, вдвоём с одним связанным Колтовским справиться проще.
Событие восемьдесят второе
Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков ехал верхом на своём кауром жеребце за возком патриарха. Он устал за долгую дорогу из Троицко-Сергиевой Лавры. Они спешили. Через два дня свадьба. Единственную остановку на ночь сделали в Мытищах. Причём в путь тронулись ещё затемно. Вот и Москва.
Князь ни минуты не сомневался, что эта свадьба будет. Уже после немыслимой цены подарков, что прислал ему тогда ещё маркиз Пётр Дмитриевич Пожарский, стало всё ясно. Такие подарки просто так не присылают. Достойная ли это была партия для его Марьюшки? Конечно род Долгоруких знатнее Пожарских. Кто знал о князе Пожарском до прибытия второго ополчения в Москву? Нет, с предками у этого рода было всё в порядке. Родоначальником князей Стародубских позже Пожарских был Иван Всеволодович – младший сын Великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо. Куда уж выше. Истинные Рюриковичи. Но хирел постепенно древний род и ко времени смуты почти и забыли о нём. Но сначала появился Дмитрий Михайлович во главе второго ополчения, а потом напомнил о себе и его родственник Роман Петрович Пожарский. Он выиграл все битвы, куда бы его ни посылали. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский послал князя Романа Петровича в Суздаль по просьбе жителей. Роман Петрович разбил польские войска и освободил город. На следующий год Роман, будучи воеводой в Суздале выдвинулся на соединение с Иваном Никитичем Одоевским, и вместе разбили ляхов под Тулой. В апреле 1613 года князь Иван Одоевский выступил против «воровского» атамана Ивана Заруцкого, с которым находилась бывшая царица Марина Мнишек. Вдвоём с Романом Пожарским они разбили Заруцкого и тот, бросив войска, бежал в Астрахань, где и был схвачен. За победу под Воронежем князь Роман Петрович был пожалован деньгами и землями.
Нет. Теперь род Пожарских в чести у Государя. Даже не так. Старшие представители рода были в чести. С Петром Дмитриевичем всё сложнее. По влиянию на Государя он сейчас как бы и не выше патриарха и старицы Марфы. Государь глотку порвёт за него. Любому. Эти диковины из Пурецкой волости свели всё государство с ума. Всем хотелось иметь что-нибудь из Вершилова. Только как отрок в тринадцать лет смог за два года столько всего наделать. Немцы? Только немцев и в Москве полно, и в том же Нижнем Новгороде до прибытия туда зятя было немало. А вот без него не двигалось ничего. Сейчас, по слухам, золото возами в Вершилово каждый день везут. Владимир Тимофеевич сам был в Вершилово, и целый день протирал глаза, не доверяя им. Это была какая-то сказка. Так это год назад. Сейчас патриарх говорил, что достроен великий храм и какие-то Академии. Откуда, что взялось? Страшно.
Будет ли дочка счастлива с Пётром?
Прервала ход мыслей боярина толпа у Спасских ворот. Вот так-так, зятёк. Увиденное напоминало дурной сон. Двое Пожарских стягивали с лошади боярина Колтовского, связанного по рукам и ногам. Пётр был весь в крови. Рядом с ним был тоже весь в крови с головы до ног стрелец Иван Пырьев, тот самый, которого царь привёз из Вершилова для того, чтобы он научил стрелецкие полки играть в футбол. Даже и первые матчи уже состоялись.
Рядом с Пожарскими был Государь с дьяком Фёдором Борисовым и князем Борисом Салтыковым. А вокруг уже стрельцы отодвигали от царя собирающуюся толпу. Князь Долгоруков спрыгнул с коня и бросился к возку патриарха, помочь старому другу вылезти из-под медвежьей полости. Стрельцы, сопровождающие их в Лавру, создали коридор в толпе, дали возможность патриарху Филарету и князю Долгорукому протиснуться к месту разворачивающего действа.
Великий Государь, уткнув отобранную у кого-то плеть в грудь боярина Колтовского, шипел на него.
– Ты, холоп, посмел на Петрушу руку поднять! Я тебя два года назад простил, послушал думу боярскую. Нужно было ещё тогда за твоё местничество и угрозы Петру Дмитриевичу в Тобольск закатать. Ну, да ничего, теперь Тобольском не отделаешься, – царь хлестанул плёткой по лицу Колтовского.
Ещё не до конца разобравшись в ситуации, но осознав, что Колтовский хотел убить его зятя Петра Дмитриевича и лишить дочку счастья, князь Владимир Тимофеевич подскочил к татю и со всего своего богатырского замаха вдарил тому по роже. Колтовский тоже был не слабого телосложения, но уж больно рассвирепел Долгоруков. Связанного отбросило на пару метров. Владимир Тимофеевич выхватил из-за пояса кинжал и бросился на ворога, но вдруг легко был остановлен зятем. Сколько же силы в этом отроке.
– Всё хорошо, князь Владимир, – встряхнул не сильно боярина, успокаивая его, юноша, – Пусть дума боярская и царь батюшка его вину определят.
Князь Долгоруков ещё сверкнул глазами на паршивую овцу, но заставил себя успокоиться. И, правда, судить надо, и судить сурово, чтоб другим неповадно было. Дальше была поездка всех присутствующих сильных мира сего на подворье боярина Колтовского. По дороге дьяк Борисов шепнул Долгорукову, что людишки этого Иуды захватили князя Пожарского меньшого и стрельца Пырьева и, избив, бросили в поруб, но этим двоим, удалось выбраться, побить холопов Колтовского и, связав, привезти татя к Кремлю, где и столкнулись с, объезжающим кремлёвскую стену для определения качества ремонта, царём.
На подворье стоял плач и ор баб. И было с чего, весь двор был завален трупами боевых холопов и боярских детей. Мёртвые были в кольчугах и сабли их валялись по всему двору, да, жуткая была сеча. Стоп. Эти двое зарубили почти три десятка одоспешенных и вооружённых воев. Князь слышал от Петра про казацкие ухватки и даже видел тренировку, когда был в Вершилово. Но вдвоём. Ох, непонятный вьюноша ему в зятья достался. Страшно такого во врагах иметь. Вон как царь на жену Колтовского зыркает. Вот что! Пожарский сына боярина в схватке зарубил. Туда щенку и дорога. Значит, не сядет на кол.
А ведь послезавтра свадьба, а у Петра вон голова забинтована. Ну, Иван Александрович Колтовский, костьми лягу, а доведу суд до кола.
Событие восемьдесят третье
Княжна Мария Владимировна Долгорукова была избавлена от целой череды совершенно необходимых действий перед свадьбой. Не было смотрин. Показ невесты происходил различным образом. Иногда смотрительницу вводили в убранную комнату, где невеста стояла в лучшем своём наряде с лицом, закрытым покрывалом; иногда же невеста сидела за занавесом, и занавес отдёргивался, когда приближалась смотрительница. Смотрительница прохаживалась с нею по комнате, заговаривала с нею, стараясь выпытать, умна ли она, хороша ли, «не безъязычна ли и речью во всем исполнена».
Жених не имел права сам видеть невесты до брака и, следовательно, должен был довольствоваться теми известиями о ней, какие передавала ему смотрительница. Он узнавал обман не прежде, как после венчанья. Обманутый жених мог жаловаться духовным властям, производился розыск, спрашивали соседей, знакомых и дворовых людей, и если обман открывался, то виновного наказывали кнутом и брак расторгали, но это случалось очень редко, гораздо чаще подводили дело так, что жених поневоле должен был жить со своею суженой, и ему тогда говорили позднее нравоучение:
«Не проведав же подлинно, с кем будешь жить, не женись!»
Но Мария с Петром виделась два раза, и сочли царь с батюшкой это лишним. Раз уж жених видел невесту, то на что ещё «смотрительница». После смотра происходил сговор – первая часть брачного праздника или вступление к торжеству. Сговорный день назначался родителями невесты. Родители жениха, сам жених и его близкие родственники приезжали к ним. Тут родители невесты принимали гостей с почестями, выходили к ним навстречу, кланялись друг другу до земли, сажали гостей на почётных местах в переднем углу, а сами садились подле них. Несколько времени они молчали, глядя друг на друга – так следовало по приличию. Потом женихов отец или его старый родственник говорил церемониальную речь и в ней выражал, что они приехали для доброго дела, а родители невесты отвечали, что рады такому приезду. Тогда составлялся уговор, писалась рядная запись, где означалось, что обе стороны постановляли, что в такое-то время жених обязывался взять себе в жену такую-то, а родственники должны были её выдать и дать за ней такое-то приданое. И тут не получилось. Князь Дмитрий Михайлович был на воеводстве в Великом Новгороде и путь до Москвы был не близок. Сам же Пётр был ещё дальше – в Нижнем, и написал царю, что выехать может только после Рождества, а на всю свадьбу у него будет не больше недели. Патриарх и старица Марфа поворчали для приличия, но решили, что Михаил возьмёт и это действо на себя. Вершилово, приносящее половину всех денег в казну, было важнее условностей. Понял это и князь Владимир Тимофеевич Долгоруков. Размер приданного, в пять деревенек во Владимирской губернии и две деревеньки недалеко от Смоленска, как раз на новой границе, боярин обсудил с Государем. Михаил подумал, вспомнил Вершилово и от себя добавил пять деревенек рядом со смоленскими вотчинами Долгоруких.
Повелось в обычае, что жених перед свадьбой посылал невесте в подарок шапку, пару сапог, ларец, в котором находились румяна, перстни, гребешок, мыло и зеркальце, а некоторые ещё принадлежности женских работ: ножницы, нитки, иглы, а вместе с ними лакомства, состоявшие в изюме и фигах, и розгу. Это было символическим знаком того, что если молодая жена будет прилежно работать, то её станут за это кормить сладостями и баловать, а иначе будут сечь розгами. От этого Пётр отвертеться не смог, но прислал, так уж прислал. Сам отправился к царю, а невесте отправил со стрельцами подарков на трёх возах. Всё чем Вершилово славилось отправил. Одного фарфора было столько, что можно Смоленск или Чернигов у ляхов выкупить. А шоколадные конфеты, которые на Руси пробовали только царь да родители его. Ну, не считая тех, кто их в Вершилово делал. И мыло было под стать в фарфоровой шкатулке с ароматом роз. Травницы почти весь свой запас лепестков шиповника от щедрот на это дело отсыпали.
День перед свадьбой начался для Марии и её подруг с похода в баню. Девушки сами истопили баню и для придания особой праздничности украсили её зелёными ветками. Дворовые провожали их с песнями, бубном и дудками. Родители благословили невесту иконой «напар». Процессию возглавляла крестная, которая «разметала дорожку» от нечисти. Главным здесь было расплетание косы невесты.
Радость от предстоящего замужества приходилось скрывать, и процесс сопровождался горестными песнями. По возвращении из бани мать невесты Марфа Васильевна попотчевала всех свежепомытых брагой и затем благословила невесту.
Но главным занятием для невесты и её подруг в этот вечер было нарядить бантиками и разноцветными бумажками маленькую ёлочку, а затем выгодно продать это произведение искусства жениху и его друзьям. Стоило это рукотворное чудо не только денег, но и угощения. Друзей у Петра не было и он заявился за «кустом» с двумя младшими братьями и Романом Петровичем Пожарским дальним родственником. Называлось это обоюдовыгодное торговое мероприятие «выкупать куст». Эта ёлочка являлась символом красоты невесты. Считалось, что красоту, а слово это обозначало девичью свободу, девушка теряла, выходя замуж. Жених должен был хранить ёлочку до следующего дня и поставить её на свадебный стол. «Красотой» служили и ленты. Во время девичника Мария «сдавала красоту» – раздавала подругам ленты, а те, в свою очередь, отрывали кисточки от любимой праздничной шали девушки и привязывали к своим украшениям – на счастье.
Пётр не пожадничал и здесь. Всем подругам невесты досталось по новенькому золотому червонцу, а самой Марии золотая корона с зелёным смарагдом. Корону Пётр украл у эльфов.
Рубенс, Прилукин и ван Дейк целый день трудились превращая в эскиз объяснения Петра. А Лукаш Донич, увидев рисунок, лишился речи на несколько минут.
– Можно мне потом начать делать такие короны для продажи в Европе, – закатив глаза, попросил чех.
– Да, пожалуйста. Условия известны. Только не надо продавать это в Москве до свадьбы, а то мне стыдно будет перед невестою, – Пётр ещё отойти не успел, а художники уже обложили ювелира и стали с ним о чём-то шептаться. Понятно у всех есть жёны и дочери. Ему не жалко. Если у ювелиров есть работа и деньги остаются в Вершилово, то значит, всё что он делает – правильно.
Сейчас корона сработала. Подруги невесты: сёстры и боярышни самых знатных родов Москвы стояли и смотрели на это чудо со слезами на глазах. Мария же боялась надеть это на голову. Снимут с головой. Да и кокошник куда девать. Придётся уже в горнице перед подругами красоваться. На угощения Пётр подготовил те же конфеты шоколадные, но уже с начинками разными. Вкуснятина.
Блин. А ведь завтра ещё и свадьба. Пётр надеялся, что не наделает каких либо глупостей. От прежнего Петра ничего в памяти о свадьбах не было. Видно не принимал он участия ни в одной из них. Что ж, будем крутиться.
Событие восемьдесят четвёртое
Князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой настёгивал коня. Торопился. Расстояние от Москвы до Новгорода Великого чуть более пятисот вёрст или 490 километров. Пётр опасался, что его люди уже давно в Новгороде ждут, а он, понимаешь, с молодой женой прохлаждается.
Свадьба длилась три дня. Неожиданно оказалось, что в сумме Пожарских и Долгоруких огромное количество. Да плюс ещё половина боярской думы. Пришла бы и вся дума, но не позвали. Обидели, наверное. Как же, сам Государь пировал на свадьбе два дня. Тот князь Пожарский, что из книг, бессребреник и радетель за отечество, после такой свадьбы разорился бы. Пётр заранее выделил на это мероприятие десять тысяч рублей, просто сумасшедшие для Руси деньги. Вот их еле-еле хватило. Где бы мог Дмитрий Михайлович такие деньжищи взять. Но ведь это ещё только деньги. А ещё подарки гостям и новым и старым родственникам. Хрусталя и фарфора ещё на двадцать тысяч ушло. Теперь эта свадьба точно в летописи попадёт. И будут её школьники в СССР разбирать как показатель разделения общества на богатых и бедных. Несправедливое разделение. На рубль можно корову купить.