Белая радуга

– Не надо, – храпел он. – Мое время… А думаешь, почему я себя так глупо веду? Все мы совершаем глупости, оказавшись на краю. Хе-хе… Не так уж плохо… Даже повезло… Ты мог оказаться кем-то из "косы".

– Насчет "Заточенной косы"… – начал Эн.

– Да, прости, прости, – перебил Седой, и продолжать Эн не решился. – Запаниковал, с кем не бывает… Ты так неожиданно прибыл, вот я и струхнул… Я тебя с рождения знаю… – засмеялся старик. – Да-да, не удивляйся… Исключая сегодняшний день, в первый и единственный раз видел тебя тогда, еще карапуза.

– Вы знаете о моем рождении? – ухватился Эн за новые данные. – Вы успеете ответить на вопрос?

– …Но кто тогда знал, что именно ты станешь "идеальным агентом Системы"? – Седой, казалось, не слышал агента. – Ирония жизни…

– Седой, – имитируя легкую мольбу попросил Эн. – Прошу вас, ответьте. Вам известна моя дата смерти?

Седой еще дышал, но уже не говорил ни слова.

– Седой, – попросил Эн вновь. – Ее нет в архивах. Никто ее не знает. Мне ее не сказали. Ведь вы что-то знаете…

Старик тяжело хрипел. Кровь запузырилась в уголке его рта. Время уходило стремительно и бесповоротно.

– Пойми уже, Эн, – выдавил начальник потемневшими губами. – Любая Система способна на сбои и ошибки… Ты родился мертвым… У тебя нет даты смерти, потому что твой момент… наступил еще тогда…

– Что вы имеете в виду? – поспешил уточнить Эн.

Седой напряженно вытаращил увеличившиеся глаза.

– Я чувствую это, – едва слышно прошептал он. – Три… два… один…

Отпустив последнее слово, он обмяк и замолчал навсегда.

Распахнулась дверь. В разрушенный и изъеденный огнем кабинет ворвались солдаты СООП во главе с Ножом и Ночновым.

– Сколько раз старик обманывал нас, подбрасывая ложные сведения о дате, но все-таки это случилось, – молвил Нож, констатируя факт.

– Вы стали причиной смерти? – с удивлением уставился на Эна Ночнов. – Вы прямо свет сегодняшней ночи, – рассмеялся капитан, обводя рукой горящую мебель. – Вашей тяге к огню позавидовали бы бродяги, – значительно более грозным и недовольным голосом Ночнов добавил, обращаясь уже к подчиненным: – Почему тушение пожаров не работает?! Безобразие! Живо воду сюда!

Эн сообщил ближайшему роботу-пожарнику о месте возгорания. Он развернулся, намереваясь уйти. За спинами озабоченных охранников Эн определил испуганно ютящуюся секретаршу. По-видимому, она тоже не знала о дате смерти Седого.

– Задержите агента Эна, – послышался металлический голос Ножа.

– Потеряем время, – предупредил Эн. – Я на последнем задании Седого.

– Все задания Седого отменяются, – объявил Нож. – Седой был шпионом Хаоса.

Эн остановился подумать.

Крайний охранник вежливо попросил пройти следом за ним в помещение для допросов, которое тактично именовалось "комнатой для дачи показаний".

В серой маленькой комнатушке, с металлическим прикрученным к полу столом и двумя стульями, Эн нашел видеокамеры, компьютеры наблюдателей и записывающее устройство. Больше в комнате не было ничего, но благодаря электронным приборам, Эн вовсе не чувствовал того давления пустоты и мрака, которое должны были ощущать все допрашиваемые.

Эн чувствовал себя уверенным и невиновным.

Нож сел напротив. Два охранника с автоматами заняли посты у единственной двери.

Наполненные электроникой автоматы последней модели Эн определял и чувствовал очень хорошо и мог считать их своими друзьями.

– Итак, как давно ты работаешь на Седого? – спросил Нож. По его холодному голосу и нейтральному эмоциональному состоянию невозможно было понять, что он думает об Эне.

– С шести вечера вчерашнего числа, – ответил Эн. – Меня перевели к Седому, и я приступил к своим обязанностям…

– Но ты знал Седого раньше?

– Да, мы работали удаленно, через сеть, – Эн старался оставаться непроницаемым. Он посчитал за везение тот факт, что допрос проводит Нож лично. Нож знаком с ним по все той же сети. Нож не воспринимался за врага. И Эна за врага он пока тоже не воспринимает, в этом Эн был уверен.

Ситуация должна разрешиться мирно.

Эн был готов сообщить всю известную ему информацию о Седом. Он не мог поверить, что Седой был шпионом Хаоса. Для установления истины Эн собирался потратить столько времени, сколько потребуется.

– И как давно вы поддерживаете контакт? – продолжил допрос Нож.

Вопрос поставил Эна в тупик.

– Не знаю, – молвил агент. – Не могу вспомнить.

– Ты не находишь это странным? – Нож будто зачитывал вопросник, а Эн проклял свою предсказуемость.

– Мое восприятие может влиять на качество воспоминаний.

– Прискорбно, – механически охарактеризовал ситуацию Нож. – Иными словами, ты не можешь нам ничего поведать про Седого.

– Седой был правильным человеком… – заметил Эн.

– Да. Седой был очень правильным. Шпионы Хаоса всегда очень правильные.

Эн вслушался в молчание и разобрал сопение охранников. В помещении действительно было душно.

– Тогда почему вы не поймали его раньше? – Эн решил перейти в словесную атаку.

– Поймать шпиона Хаоса не так просто, Эн, – Нож пристально смотрел в темные очки слепого, словно стремясь рассмотреть за ними невидящие глаза. – Шпионы Хаоса почти ничем не выдают себя. Они очень осторожны. У них нет руководства или четко выраженных лидеров. Они не знакомы друг с другом. Они полностью автономны и связаны, если так можно выразиться, лишь целью – развалить Систему изнутри. Кроме цели между ними нет ничего общего, они легко могут противоречить друг другу в собственных действиях, что, впрочем, неудивительно для Хаоса.

Эн поражался, как эмоционально окрашенные в теории фразы Нож умудряется произносить совершенно нейтральным голосом.

– И, Эн, то, что ты ничего не знаешь о Седом после долгого общения с ним, не говорит в твою пользу. Конечно, ты мог общаться вовсе не с Седым, даже искренне полагая, что общаешься с ним, но и это не говорит в твою пользу. Особенно после твоего перевода в наш корпус под командование именно Седого. Где твои данные о переводе?

– Ты обвиняешь меня как пособника Хаоса? – строгим тоном перебил Эн.

– Хаос коррумпирует лучшие умы и долгие жизни, – констатировал Нож.

Он задумчиво постучал по столу костяшками пальцев. Его вид ничем не раскрывал готовность вынести приговор.

– Мы тебя отпустим, Эн, – сказал Нож. – У нас ничего на тебя нет, а потому и нет смысла тебя задерживать. Промедления только вредят Системе, – Нож постучал по столу снова. – При том беспорядке, что остался после Седого, установить истину будет непросто. А старик легко мог не делать вообще ничего. Следовательно, вся информация о последних переводах может до нас никогда не дойти.

– Как вы определили в Седом шпиона, если он ничем себя не выдавал?

– До недавнего времени у нас действительно были одни подозрения, – признал Нож. – Но час назад Седой отдал странное распоряжение. Не по официальным каналам, конечно. Но в нашем корпусе мы все обо всех знаем и следим за всеми, – Нож помедлил, раздумывая, но все-таки добавил: – За исключением тебя. О тебе мы знаем, пожалуй, слишком мало.

– И что за приказ такой отдал Седой, что это его сразу выдало? – Эн вернул разговор в прежнее русло.

– Седой связался с лидерами "Заточенной косы" и продал им информацию о твоей смерти.

– Что? – не поверил Эн.

– Трудно сказать, о чем он думал. По-видимому, его нервы не выдержали близости финала, и он потерял контроль над собственными действиями. Трудно сказать. Может быть, он испугался твоего внезапного появления. Седой становился все большим параноиком в старости, пугался нашего наблюдения, изобретал разные уловки…

– А почему его могло испугать мое появление? – прервал Эн размышления Ножа.

– Смешно сказать, но, вероятнее всего, Седой решил, что ты прибыл с инспекцией. "Эффект ревизора". Временами "верхи" отправляют инспекторов, которые выдают себя за переведенных из другого корпуса агентов. Цели их визитов:

– определить, насколько полезны те или иные структуры;

– проследить, справляются ли работники Системы со своими обязанностями и не злоупотребляют ли местные руководители своим положением;

– ну и выявить затесавшихся шпионов, естественно.

– И Седой решил, что я здесь по его душу, потому что во время работы по сети приметил что-то подозрительное, – продолжил мысль Эн. – Что ж, я могу и правда оказаться инспектором.

– Можешь, – согласился Нож, жестом отдавая приказ.

Охранники открыли огонь. Несколько вспышек озарили пространство. Стены и стол покрылись выжженными точками.

Стрелявшие перезарядили оружие и застыли с невозмутимыми лицами.

– Славный фейерверк, – оценил Эн. Ни один выстрел не пришелся по нему.

– Когда ты умрешь? – прямо спросил Нож.

– Вот так? Без цветов и конфет? Следующий вопрос будет о моих интимных связях? – раз опустошив автоматы охранников, Эн заметно осмелел. – Это личное, а мне даже не выдвинули обвинения.

– Твоей даты нет в архивах, – проигнорировал реплику Нож. – Видимо, Седой постарался. Не представляю как. Но кто его знает. Может заметал следы или вроде того. Очевидно, Седой сообщил "Заточенной косе" неверную информацию и не хотел, чтобы обман раскрыли. Ему нужно было посадить тебе на хвост камень потяжелее, пока он проворачивал последние, перед смертью, операции.

– Операции?

– Мы считаем, что раз Седой умер раньше, чем мы его поймали, его миссия прошла успешно, и последствия не заставят себя долго ждать.

– Я не могу сказать свою дату, – ответил Эн.

– Что ж, твое право, – согласился Нож. – Но и мы не сможем гарантировать тебе спокойствие и безопасность.

– Само собой, – Эн собрался покинуть душное помещение. – Я могу идти?

– Можешь. О новых задачах тебе сообщат отдельно. Используй время для отдыха пока.

Эн поднялся со стула. Стул опасно накренился: одним из автоматных выстрелов ему пробило ножку.

– Вы обвиняете Седого, – заметил напоследок Эн, – а его последним заданием был поиск Троицы, пособников Хаоса.

– Троица никогда не работала на Хаос, – объяснил Нож. – Это группа внесистемных хулиганов, но настоящего вреда от них немного.

– Кто же они?

– Тебя интересует кто-то конкретно? Наше время уходит…

– Дракон, например.

Нож молчал шесть секунд.

– Дракон прибыл с Востока. У них там, известно, раньше начались эксперименты с телепортацией, чем у нас, и Дракон прибыл уже поврежденным.

– Уже поврежденным? Так не Система виновата в его травме?

– Точно не наш корпус, – заверил Нож.

– Игрок что-то вынюхивал прямо в этом здании, – продолжил Эн. – Пострадала стеклянная стена перехода…

– Незначительный урон, – сказал Нож. – Можешь сам убедиться по пути отсюда: стена давно лучше прежней. И стекло крепче. А насчет проникновения… Что скрывать, десятки внесистемных граждан пробираются в Систему тем или иным способом. Карл Урфин, например. Но это бессмысленная война одиночек. Их оперативно отлавливают и отсылают обратно или сажают в тюрьмы, они не могут добиться никакого положения в обществе. Истинный вред для Системы не приходит снаружи. И тебе бы стоило это знать, Эн.

Эн согласно кивнул, развернулся, подождал, пока охранники неторопливо подвинутся, вышел.

– Не самая удачная полоса в моей жизни, – пробормотал агент.

Он заглянул в пострадавший переход, отметил чистоту, порядок и значительно более крепкое стекло. Затем вернулся в изъеденный огнем кабинет начальника. Роботы спешно приводили помещение в прежний вид. В приемной на диванчике сидела испуганная секретарша.

– Вы сказали, у меня есть свой кабинет? – уточнил у нее Эн.

– Да… – дрожа, пролепетала она. – Прямо… и налево… Там много электронных устройств… Мимо не пройдете.

– Много электронных устройств? Спасибо, – поблагодарил Эн.

– Пароль… "Кукла на веревочках"… – добавила она и разрыдалась.

На мягкий ковер посыпались слезы.

Эн не стал выяснять, зачем ему пароль.

Он вышел и быстро нашел свое место. Самое яркое пятно на всем этаже. Эн "попросил" открыться замок, включил компьютер, приподнял в воздух микросхемы и вошел в кабинет.

Постоял недолго.

Быть может, это помещение станет его новым домом. Когда-нибудь. Но не сегодня…

Развернулся резко на каблуках. Микросхемы попадали на пол. Прошел по коридорам обратно в сгоревший кабинет, мимо по-прежнему плачущей женщины, мимо роботов-уборщиков… К чудом уцелевшему аквариуму. Закатал рукав кофты, погрузил руку в воду, распугивая рыбок, – ночь у них явно не задалась. Нащупав деревянную фигурку затонувшего корабля, Эн нашел секретное отделение, достал "карту сокровищ".

Записка была покрыта рельефными точками.

Эн опознал шрифт Брайля, не имевший практической ценности из-за имплантов и отсутствия у агента собственных тактильных сенсоров, но служивший намеком, что послание адресовано ему. Импланты расшифровали текст, Эн считал информацию.

"Набор из пяти дат? Любопытно…"

Запрос в архив не прояснил картину: все даты относились к прошлому. Смерти в эти дни были, как и во все остальные, но умершие оказались ничем непримечательными бродягами, без роду и племени, половина даже не состояла в Системе.

Эн скомкал записку, бросил ее под пылесос электронного уборщика.

Седой, что вы пытаетесь сказать нам?

Запомнил даты для дальнейшего анализа.

Радуга

В кафе на этаже отдыха Эн нашел Мэй.

– Ты как? – спросил он осторожно.

– Ты не позвонил, – пожаловалась она. – Где твой плащ? Новый имидж?

– Сгорел, – пожаловался в ответ Эн. – Вместе с квартирой.

– Жалко, – посочувствовала Мэй.

– Все равно было не мое, – пожал плечами Эн.

– Квартира?

– Нет, плащ.

– У тебя был чужой плащ? – поразилась она.

– Да, – подтвердил Эн, поспешно добавляя: – Я взял его… на память.

– Как ты мог, Эн? – вздохнула Мэй. – Стянул чей-то имидж. Что дальше? Чужое удостоверение? Чужое средство связи?

– Личное средство связи – это же почти нижнее белье. Как можно использовать чужое? – пошутил Эн.

– Ты не ответил, как так получилось…

– Спасал жизнь, – Эн замолчал.

– О чем ты? – не поняла она. – Несешь какой-то бред. Должно быть, это все тяжелая ночь, – Мэй схватила Эна за руку. – Пошли знакомиться с отцом!

– Со священником? – уточнил Эн, следуя за девушкой.

– Да нет же, глупый. С моим папой. Мы недавно переехали, он все еще разбирает вещи. Это тут, недалеко.

Они пересекли несколько этажей здания и пару переходов.

Через четыре минуты приблизились к темному туману.

– Здесь вы живете? – уточнил Эн.

– Здесь, – подтвердил ее голос. – Электронные замки еще не поставили, поэтому мы пользуемся механическими.

– Не очень-то много электроники у вас, – отметил агент, осторожно проверяя восприятием область тумана.

– Отец не любит электронику, – подтвердила Мэй.

– Не любит электронику? – слегка растерянно пробормотал Эн, следуя за девушкой.

Он чувствовал себя неуверенно во тьме.

– Отец уже распаковал картины, – радостно объявила Мэй. – Он художник, – пояснила она. – Школа "классического искусства". Пишет без использования вспомогательных устройств и искусственного интеллекта. Если бы ты только мог увидеть их!

Чувствовались масляные краски, холст, запахи картона и химии. Браслет столкнулся с буйством цвета.

– На этой картине, – с энтузиазмом принялась комментировать Мэй, – изображен фей… ейе… ер.. фейерверк.

– Я вижу, – молвил Эн.

– Видишь?

– Я неплохо разбираю цвета.

– Это совсем не то, – возразила Мэй.

– Полагаю, что да, – согласился Эн. – Это… отличается… наверное.

Они остановились около белого пятна.

Эн смутно улавливал серые очертания карандашного наброска.

– Последняя картина отца, – сказала Мэй. – Это радуга. Но он еще не закончил ее.

– Радуга?

– Странно, правда? – задумчиво продолжила Мэй. – Уже давно не видно чистого неба, и дожди стали редкостью. Радуга встречается разве что в искусстве.

Эн почувствовал приближение живого существа.

– Руками трогать нельзя, – предупредил голос.

Агент развернул кольцо. Никакого эффекта.

– Конечно, папочка.

Эн подверг анализу голос.

– Здравствуй, Элай, – приветствовал он знакомого человека.

– Вы знакомы? – послышался вопрос пораженной Мэй.

– Дорогая, налей по чашке чая старым друзьям, – сказал в ответ Элай.

По удаляющимся шагам Эн понял, что они с Элаем остаются одни.

– Когда ты стал художником? – спросил агент.

– Я? – рассмеялся Элай добродушно. – Я всегда был художником. Даже когда паял твои схемы.

– И ты правда не любишь электронику?

Элай вздохнул.

– Скажем так, я устал от электроники. Но тебя-то я всегда рад видеть.

Восприятие Эна поймало светящийся в тумане объект. Множество мелких бесцветных предметов раздвинулись в стороны, а из груды неопознанных вещей выглянул медвежонок.

Медвежонок неуклюже выкатился на середину комнаты, неловко подпрыгнул, а затем взлетел к потолку.

– Так твой дом не полностью свободен от нее? – сказал Эн.

– Пространство полностью свободное от электронных устройств? Что ты! Такие места существуют, наверное, только в космосе. Да и то подальше от планеты, – пошутил Элай, затем нахмурился, следя за полетом медвежонка. – Ты мог бы стать богом здесь, – заметил он.

Эн отметил нотки искренности.

Словно слабый источник света перемещал Эн игрушку вдоль стен и обводил вокруг предметов, изучая детали квартиры.

– Тебе не следует часто использовать поле, – предупредил Элай.

– Я знаю, – Эн поднес медвежонка к маленькому черноволосому человеку с усиками, бородкой и незлой улыбкой специалиста. – Так Мэй – твоя дочурка?

Маленький человек закивал с довольным видом выполненного долга.

– Ее фамилия "Ри", – припомнил агент. – Так она представилась.

– Это фамилия ее матери, – пояснил Элай. – Не спрашивай почему…

В комнату заглянула Мэй.

– Чай готов, – объявила она, пропадая.

Эн перенес медвежонка к себе, поймал его рукой и направился в сторону кухни.

– – –

После ночного чаепития, на котором Эн не выпил ни капли, но высказал несколько соображений по обсуждаемым темам, Мэй заметила, что ей нужно пройтись, и покинула квартиру ненадолго. Агент и Элай поднялись на крышу здания, где уселись на самом краю, свесив вниз ноги и вслушиваясь в звуки ночи. Элай осмотрел и попытался исправить нерабочее отделение для батареи в руке агента.

– Мэй рассказала про бандита, который напал на вас в переходе, – сообщил художник. – Я рад, что ты присмотрел за ней.

– Мне хватает работы обычно, – заметил Эн. – Но сегодняшняя ночь чересчур богата на события. …У... – слегка вздрогнул он. – Осторожнее там.

– Тебя следовало бы усыпить вначале, – признался Элай, когда из предплечья Эна посыпались искры. – Как ты умудряешься быть настолько неаккуратным?

Эн поморщился, его сенсоры уловили признаки дыма.

– Смешно, – сказал агент. – На девушку напал бродяга, и она потеряла сознание. А я не мог уловить признаки жизни. Тогда я использовал батарею, чтобы подать разряд на ее сердце. Так странно. Как будто от того, что я не знал ее дату, зависела ее жизнь.

– Но девушка осталась жива? – Элай воспользовался универсальной перчаткой ремонтника. "Не видно ни черта", – пробормотал он.

– Да, но… Она бы все равно осталась жива, в том-то и дело, – Эн покачал головой, блокируя восприятие дыма.

– Но ты не мог сказать это с уверенностью, так как у тебя уникальное восприятие мира. Именно такие глупости и делают нас людьми.

– Аг… – Эн вздрогнул вновь. – Ты уверен, что по-прежнему разбираешься в этом?

– Конечно, – заверил Элай, взмахнув паяльником, словно кистью. – Еще лучше системных инженеров.

– За прошедшие годы даже у меня появилось много новой начинки, – предупредил Эн.

Налетел холодный ветер. Он принес звуки транспорта и запах гнили.

Эн подумал, что с высоты здания Системы можно увидеть другие здания Системы, часть города, колонны летающих машин, основательно поредевшие ночью, темное небо. Агент воспользовался изображением со спутника.

– Это трудно, – сказал Эн. – Трудно воспринимать… не собой…

– Откуда ты знаешь? – справедливо заметил Элай. – Может быть ты видишь куда больше остальных.

– Больше, – согласился Эн. – Но правильно ли? Есть внутри меня человечек. Он взирает на показания электронных приборов и все гадает, понимает он их или нет… А приборам, порой, кажется, что человечек давно умер и передавать сигналы больше некуда…

Возникла рабочая пауза. Элай пытался исправить последствия неосторожности Эна, а Эн терпел.

– Вот скажи лучше, – сменил тему Элай. – Раз уж речь зашла о жизни и смерти. От природы люди – существа совершенно не приспособленные к полетам без специальной экипировки. Они даже падают неэстетично. Но если воодушевленный нескорым финалом жизни парень на лыжах выпрыгнет из самолета, пролетающего прямо над центром города, как его назовут находящиеся в том центре люди? Экстремалом. А если подобный же эксперимент проведет в любовно-сексуальной сфере? Правильно, извращенцем. Хотя в обоих случаях одна суть: проверка возможностей человека.

– Эм… – задумался Эн. – Это личная проблема?

– Нет, философская, – обиженно ответил Элай. – Я не сторонник экстремальных развлечений и перемен.

– Тогда в чем вопрос?

– В восприятии жизни, – предположил Элай. – Люди – существа, научившиеся получать удовольствие от чего угодно. Их не может испортить такая мелочь, как знание даты смерти. Наоборот, многие страсти куда ярче, чем были бы без информации о финале.

– Знание будущего убивает жизнь, – возразил Эн.

– А оно есть, это знание? Автор создал книгу, а через десятки лет по ней сняли отличный фильм и сделали неплохую игру. Кто-нибудь знал об этом заранее? Нет, – Элай присмотрелся к схемам и наконец решил воспользоваться фонариком. – Ну, всё, кроме игры, которые запрещены… Я наблюдаю в тебе обычную депрессию разумного существа, – объявил он. – В каждой схеме, буквально. Собственно, я сам определенную скуку ощущаю с рождения. Ну, правда, что я снова тут делаю? – Элай рассмеялся. – Сначала Система гоняет нас в детский сад, потом школа-дом-школа, потом Система-дом-Система, потом работа-дом-работа. Тем не менее, при творческом подходе, в жизни можно найти много интересных вещей. Вполне мирных и не опасных, к слову.

– Например? – сжав зубы, поинтересовался Эн.

– Можно радоваться жизни как явлению. Это самое уникальное явление, которое есть в мире. Можно жить нереальным миром. Начать рисовать картины. Если знаний для живописи не хватает, помогает внимательное наблюдение за окружающей жизнью. Иногда полезно воспринимать, что говорят в Системе. Там, как это ни странно, бывает много интересного тоже, – Элай прикрепил фонарик за ухом и продолжил: – Больше оптимизма. Жизнь – это ограниченное время. Изучать доступное в это время пространство весьма интересно само по себе. "Жизнь существует", – скажи с оптимизмом.

– Жизнь существует, – без особого оптимизма пробормотал Эн.

– Нужно вдуматься во всю уникальность этого явления, чтобы хотя бы почувствовать его смысл. Найди себе повод для жизни. Мозги для того и нужны. И начинай жить, вместо того чтобы разбираться в недоступных разуму причинах. Тратить много времени на поиск таких причин не очень-то практично и законно.

– Но если я не знаю причин, движущих окружающими, если мне не знакомо их восприятие жизни, то как же я приспособлюсь к их правде?

– А никому не знакомо восприятие жизни соседа. Это как теория об информации, перегружающей индивидуальное сенсорное поле, помнишь? "В зависимости от восприятия человека, разум собирает некое количество информации. Если информации будет достаточно, чтобы занять все ресурсы разума, человек ограничится одним лишь созерцанием. Если ресурсов хватит, или же сенсорное поле окажется недостаточно широким, человек будет пытаться познать доступные явления все глубже и глубже." У всех свое восприятие и своя порция информации.

– Ты сейчас так говоришь, как будто Система не способна объединить людей уже из-за одной человеческой природы, – осторожно отметил Эн.

– Нет, нет, – спохватившись, возразил Элай. – Система – это Система. Прошу простить великодушно, но плевала она на человеческую природу, у нее своих проблем предостаточно. А человек просто "должен работать с максимальной эффективностью", – художник успешно исправил отделение для батареи, отложил инструменты, выключил фонарик. – Готово, – объявил он. – Лично я спускаюсь поесть. Нам, людям, нужно время на еду, а уж мне в особенности.

– Я человек, – сказал Эн.

– Ага. А я – Дед Мороз.

Эн изобразил на своем лице непонимание.

– Тебе нужны факты? – с задором принялся перечислять Элай. – Номер раз: все люди знают, когда умрут. Почему никто не помнит дату твоей смерти? Номер два: с таким количеством имплантов внутри, как у тебя, живут максимум месяц. Понимаешь? Там предопределенность работает всегда. За месяц до смерти проводишь последнюю модификацию, а до этого, как ни пытайся, ничего не выйдет. Как в тебя столько поместилось?

– Во мне… современная архитектура, – попытался найти объяснение Эн.

– Не смеши мои кеды. Номер три: ты когда-нибудь "работал с максимальной эффективностью"?

– Я агент Системы с непростым восприятием мира, – сказал Эн со всей серьезностью. – Мне позволены некоторые привилегии, которые окупаются результатом проделанной работы…

– Эй, расскажи это своим коллегам. Дин, например. "Привилегии" ее особенно "порадуют", – Элай поднялся, опасно качнулся в сторону улицы, словно собираясь упасть с крыши, затем направился к единственному цивилизованному спуску – к подъездной лестнице. – В мире нет абсолютной правды, – добавил он напоследок. – Есть множество правд. И одному богу решать, какая правда истинная. Но ты не можешь даровать миру свою правду. Потому что ты один, и твою правду никто не примет. Ты можешь только выбрать. И превратить свой выбор в истину. Вот в чем назначение бога, как мне кажется.

– Я не бог, – возразил Эн.

– Я говорю абстракциями, Эн. Я не утверждаю, что ты бог. Но ты один. И у тебя есть все средства для поиска своей истины.

Эн наклонился, изучая улицу внизу. На мгновение нечто потянуло его соскользнуть с неудобного края и отдаться в объятия ядовитого воздуха. Но очки уловили движение темной фигуры, ползущей по стене.

– Кто-то поднимается к твоему окну, – предупредил Эн.

Элай остановился. Вернулся посмотреть на не в меру наглого персонажа. Во тьме он разглядел, как некто, плотно прижимаясь к стене, висит на уровне этажа художника.

– Уже пытается проникнуть в квартиру, – сообщил Эн. – Предлагаю спуститься к нему.

– Идем, – согласился Элай.

– – –

Они вернулись в квартиру отца Мэй. Эн вновь держал в руках медвежонка и рассматривал с его помощью детали помещения. Элай, крадучись, двигался вдоль стены.

– Как ты думаешь, кто это? – шепотом спросил Эн у друга.

– Кто его знает? – столь же тихо ответил Элай. – Может очередной ухажер моей дочки. Может внесистемный хулиган наведался за моим добром.

– Вон то самое окно, – предупредил агент.

Они замерли. Каждый по-своему рассмотрел темный угол комнаты.

Эн отчетливо ощущал присутствие постороннего.

Элай резко включил верхнее освещение, чем сильно напугал вора.

Долговязый человек в темных одеждах, худой и лысый, выронил картину, в страхе уставившись на свидетелей.

– Прамус, мой друг! – расхохотался Элай. – Опять крадете мои труды.

– Я… я… – задрожал, словно стебель на ветру, Прамус.

Элай, пританцовывая, уже подбежал к нему и, крепко обняв одной рукой, развернул знакомого к Эну.

– Знакомьтесь. Эн – особый агент Системы. Прамус – вор-искусствовед.

– Я… я… – трясся Прамус, вытаращив на агента полные ужаса глаза.

– Скажи, что тебе очень приятно познакомиться, Эн, – от души веселился Элай.

– Очень приятно познакомиться, – сказал Эн, едва сдерживая улыбку.

Прамус перестал издавать какие-либо звуки, нервно передергивая губами вместо речи.

– Дружище, я рад вас видеть непередаваемо! – объявил Элай. – Мы с Эном как раз обсуждали особенности восприятия мира. И я готов поделиться с вами некоторыми выводами, пока мой друг-агент подождет здесь, – Элай хитро подмигнул Эну и повел несчастного Прамуса на кухню. – Признаюсь, я вам завидую, – услышал Эн. – Во-первых, у вас еще все впереди. Во-вторых, вы намного талантливее меня. В-третьих, вы списываете чужие произведения настолько гениально, что добавляете все недостающие черты.

Художник и вор покинули зону восприятия.

– Это папин коллега, – пояснила Мэй. – "Заимствует" его произведения и переписывает под свои.

Эн развернулся.

– Тебя проводили до дома, – сообщил он.

– Ага, – кивнула она. – Бродить в столь позднее время в одиночку опасно даже в Системе, даже по переходам. Ну ты же сам помнишь.

– Помню, – согласился Эн.

Мэй приблизилась к нему.

– Не переживай, – неожиданно нежно прошептала она. – Седой умер, но жизнь продолжается.

Эн не знал, каким образом Мэй заметила его переживания. Он ничем не показывал их внешне. Она улыбнулась. Так всегда улыбаются девушки, перед тем как "нечаянно" испортить волшебный момент.

– Знаешь, а ведь я не сказала тебе дату моей смерти, – вспомнила Мэй.

– И не надо, – резко остановил ее Эн. – Лучше не надо, хорошо? – значительно мягче добавил он.

– Хорошо, – помедлив, согласилась Мэй. – Ты очень странный. Как будто испугался чего-то.

Эн отпустил медвежонка, позволив игрушке медленно приземлиться на пол.

– У тебя бывают кошмары, Эн? – спросила она.

Эн незаметно разволновался. Восприятие путалось. Он попытался подвергнуть анализу голос Мэй, ее внешность, одновременно думая и управляя медвежонком. В результате успешно удалось лишь перемещение медвежонка на его прежнее место в корзину с другими игрушками.

– Я не сплю, – ответил после небольшой паузы Эн.

– Ах да, я забыла, – Мэй спрятала взгляд от сенсоров в очках. – Меня преследовал кошмар одно время, – призналась она. – Я в закрытом тесном резервуаре с водой. Вроде запечатанной ванны. Воздуха уже не хватает, но я пытаюсь вырваться, – девушка молчала мгновения. – Ты никогда не спал?

– Когда-то давно, – ответил Эн. – И мне тоже снился кошмар, – он проглотил комок в горле. – Кошмар смерти. Кошмар вечного одиночества во тьме… И белая собака.

– Белая собака?

– Да. В абсолютной темноте тебя настигает белая собака, и сознание пронзает ужас. Ты перестаешь чувствовать последние ниточки, что связывали тебя с реальностью. Эти ниточки обрубает страх. Ты падаешь во тьму. Вот что такое смерть. Точнее, мгновения перед смертью. Потом, когда умирает и разум, наступает покой.

– Ты говоришь, будто уже умирал однажды.

– Смерть – это событие. Возможно, непоправимый урон для сознания. Ты сильно меняешься, оказываясь наедине с собой. Обнаженным перед глубинами вечной тьмы, перед неизвестностью, перед неопределенностью, перед дикостью и безумием. Когда нет ничего, что мог бы познать разум. Когда нет языка, на котором можно передать ощущения. Когда и ощущений нет, потому что все они замыкаются на себе. И хочется кричать, но ты не можешь.

Эн замолчал. Он понял, что уже минуту ощущает неподдельный влажный страх Мэй.

– Боги, Мэй, прости меня, – расстроился он, поспешно обнял подругу.