Белая радуга

Эн помолчал, пока Дракон успокаивался. Его хохот мешал агенту соображать.

– Приживаюсь я очевидно с трудом, – Эн констатировал факт. – У Системы был запасной вариант, я прав? Всегда есть запасной вариант… На случай неполадок с тестом. Или не устраивающих Систему результатов…

– Я обещал подсказку, а рассказал почти всю соль, – напомнил Дракон, резко разбился на молекулы, вылетел из помещения через все возможные щели.

– Кстати, твой фокус с формой отвратителен! И это тебе слепой говорит! – успел крикнуть Эн, но последняя частица Дракона уже покинула здание.

– – –

"…Однажды к мастеру боевых искусств пришел молодой человек. Юноша утверждал, что он бывший ученик мастера, но был выгнан за некий проступок, о котором ему стыдно вспоминать. Теперь, спустя годы, он набрался опыта и мудрости и готов продолжить свое обучение, если учитель простит его и разрешит присутствовать на уроках.

Мастер был уж стар. Рука его была не такой крепкой, а память подводила все чаще. Вот он сидит, смотрит, как новоиспеченный ученик остервенело избивает манекен, и пытается вспомнить, кто же перед ним, когда этот парень у него учился, учился ли… А ученик все старается, не замечая напряженной работы мысли учителя. Бьет манекен да покрикивает радостно: "Смотрите, мастер, вот "Раненый тигр"! А это – "Беременная цапля"! Все как вы учили!"

Мастер смотрел, смотрел, слушал, а потом вдруг сказал: "А ведь этот манекен я учил гораздо дольше, никогда не выгонял, не ругал, но так и не вдолбил в него умение уклоняться от ударов".

О чем это говорит?

Что хорошие учителя не лишены чувства юмора и здоровой самоиронии."

"Ладно, это было слишком… тонко…"

Человек без чувств

Дождь поливал как из ведра, превращая землю в вязкую жижу, в болото из мусора и грязи. Небо набросилось на "кладбище тел" – то ли с целью очистить, то ли с целью пожрать. Десятки… сотни живых тел оставили на пустыре, свалив их в кучи, как сломанные игрушки, как манекены, как роботов устаревшей модели. Им не нашлось места в выверенном обществе, у них не было палаты в больнице или камеры хранения. У них не было родственников, которые могли бы оплатить содержание или держать их у себя дома. Люди в коме, без признаков активности мозга, кое-кто без рук и без ног, неспособные "быть эффективными" более, лишенные голосов, имплантов, мертвые во всех смыслах, но не по факту.

Раз в цикл автоматическая санитарная служба проверяла пустырь, определяя трупы по ДНК и прочим биопараметрам, согласно перечню лиц с наступившими датами. Механические "гробовщики" собирали умерших, чтобы доставить в крематорий. Но до тех пор "кладбище" не трогали, и свалка всегда представляла собой кошмарное зрелище.

Дин поверить не могла, что ее сюда занесло. Она до конца надеялась, что ошиблась, что ее смелое предположение – всего лишь глупая ошибка. Но в госпитале четко дали понять: продления срока пребывания не было, а всех безнадежных пациентов без продления свозили на свалку.

Нож на звонки не отвечал. Дин думала, что рейд, который они провернули, остановив торговлю "снегом", взбодрит напарника, но тот, напротив, замкнулся, исчез на весь остаток ночи. Дин подозревала, что Нож заперся у себя, отключив средства связи, и не могла понять, что у него в голове. Нож вправе использовать время для отдыха, как и все, но это на него совсем не похоже. Он в работе всегда. А сейчас, получив управление корпусом, добившись наконец своего, Нож должен быть по уши в делах… Или полностью расслаблен, отмечая победу. Будь на его месте кто другой, Дин сочла бы, что он валяется пьяный, в баре "Забвение", или под кайфом, без чувств, и забыла бы о нем до утра.

– Черт, что я здесь делаю… – прошептала она, глуша мотор. – Лезть под чертов дождь, мокнуть… Угораздило, именно сегодня…

Дин покинула транспорт. Дверь поднялась вертикально, на миг это спасло от ливня, но пришлось сделать следующий шаг, и там ее окатило с головы до ног. Ботинки погрузились в жижу, грязь налипла на штаны. С хлюпаньем и матюгами, Дин побрела в сторону свалки. Активировала "ночное зрение", чтобы лучше ориентироваться. Ливень отчасти перебивал запах – хоть какая-то польза от дождя. Проклятый Эн наверняка может блокировать обонятельные сенсоры, но Дин пользовалась собственными, как положено людям из плоти и крови. Она прикрыла нос тыльной стороной ладони. Не будь Анатос в бегах, можно было бы обратиться к нему. Чтоб он пропал…

Мелькнула мысль громко звать по имени, как в старых дешевых фильмах ужасов. Уж если ты попал сюда, подумала Дин, в какой бы коме ты не находился, точно проснешься и поползешь вон, будешь ползти без рук и ног, пока не окажешься в сотне миль от этого места. Как можно лежать вот так, в вонючей куче из плоти, не будучи мертвым, тихо дожидаясь срока, было за пределами ее понимания.

Может быть в словах Ножа есть доля правды, и человек способен умереть до срока во всем, за исключением тела.

Что-то шевельнулось справа. Дин резко повернулась, выхватив клинок. Не хватало еще столкнуться здесь с охотниками за человеческими органами или бесхозными имплантами. Но это дернулось в конвульсии одно из тел.

– Проклятие… – она принялась обходить кучу по периметру, всматриваясь в темноту сквозь пелену падающей с неба воды. Свежие тела должны быть неподалеку, рядом с въездом на свалку. Дин рискнула приблизиться к ближайшим, нагнуться и перевернуть, чтобы рассмотреть лица. Прошла чуть далее, чихнула.

Руки уже были по локоть в грязи. Такими не потрешь глаза и нос, не почешешься, чтобы не запачкаться еще сильнее. Подавив брезгливость, Дин полезла глубже, негромко понося на чем свет стоит всех коллег, Ножа и Систему. Ей удалось опознать больничную одежду, найти партию тел, выброшенных из госпиталя. Дин оттащила тела в стороны, освобождая девушку…

– Держись, подруга… Как же тебя сюда занесло… – сжимая пальцами плечи, вытянула нужное тело из кучи. К счастью, из-за грязи и дождя, тянуть оказалось относительно легко. Дин подхватила девушку под руки, понесла, волоча ее ноги по земле. Чертовка была выше и тяжелее, чем Дин, пришлось полдороги тащить волоком, матерясь и извиняясь.

Дин понимала, что та вряд ли слышит будучи в коме, но не могла не перестать подбадривать, успокаивать: "Уже скоро… уже скоро будем дома… ты только держись…"

Запнувшись, села прямо в лужу, выронив ношу. Слезы выступили внезапно, во многом к удивлению самой Дин. Всхлипнула, почувствовав соленый привкус на губах. Рассмеялась горько: "Это все чертов дождь…" Быстро взяла себя в руки, взвалила тело вновь, побрела обратно к машине.

– – –

К ногам Ножа Дин опустила тело его сестры – даром что не бросила. Она успела проклясть и его, и ее, и себя, пока тащила ношу по лестницам – лифт предсказуемо не работал. Затем долго стучала, ломилась в дверь, пока Нож наконец не соизволил открыть и впустить их внутрь, в свои апартаменты.

Нож смотрел на сестру у ног отстраненно, без эмоций, как на мешок с картошкой или тяжелый походный рюкзак. Будто это имущество друга, который вдруг решил "осчастливить" приездом посреди ночи, с просьбой перекантоваться день-другой.

Чистый лакированный пол заляпали грязью. Дин сама была перемазана с головы до пят, оставила отпечатки у порога. Большая лужа успела натечь с них обеих.

– В глаза мне посмотри! Потом на нее! – заорала она. – Твоя сестра жива, сволочь! Она жива! А ты как с ней поступил?!

Он не проронил ни слова. Ему было нечего сказать.

– Она дышит! У нее есть пульс! У нее бьется сердце в груди! Она может проснуться завтра, а ты бросил ее! Отправил ее в ад, где она лишится ума, как только откроет глаза! Посмотри на нее!

Он даже не опустил взгляд на тело. Дин с ужасом поняла, что комок вот-вот застрянет в горле, а слезы вновь подбираются к глазам:

– Михейл! – она впервые обратилась по имени. Это вызвало реакцию в его взгляде, хоть и мимолетную. – У тебя красивая молодая сестра… У нее вся жизнь впереди… Ты не можешь ее бросить вот так… Не можешь!

Нож не стал терять время, молча развернулся и продолжил прерванные сборы. Дин увидела пистолеты и автоматы, разложенные на кровати, здесь же лежал аккуратно раскрытый плащ с готовыми креплениями под оружие, какие-то электронные устройства сферической формы…

– Что ты задумал…?

– Дин… – спокойный, лишенный чувства голос остановил ее как обычно. – Все закончится сегодня.

– Что ты имеешь в виду…?

– Эн, Седой… Были правы, мы не тех преследовали. Но теперь это не важно.

– Что…?

– У меня не осталось времени, Дин.

Смысл сказанного доходил до нее целую минуту.

– Твоя дата… Черт… Ты скрыл от меня свою дату… – ей захотелось расплакаться, броситься ему на шею или наорать и побить. – Ты скрыл от меня свою дату… А она сегодня… Ты… Ты подонок…

– Я не могу спокойно уйти, Дин, не встретившись с ним. Я… не могу… – здесь было больше эмоций, чем он мог себе позволить.

– К черту Эна! – взорвалась она. – Ты собрался мериться сроками с ним? Сейчас?!

Нож не ответил, занявшись оружием.

– Что ты имел в виду под "были правы"? О чем ты вообще? Просто поймайте его уже и арестуйте за гараж!

– Произошедшее в гараже не было диверсией, как мы считали, – пояснил Нож. – Эн не знает собственную дату. Но я не сразу это понял… Когда за ним пришли "жнецы", парень испугался, поднял переполох, чтобы их отвлечь…

– Тогда это…

– Да, Дин, это была паника. Наш "лишенный чувств и эмоций" новичок паниковал… Он не пытается подорвать основы Системы. Он сам не знает, что делает.

– Но если не он…

– "Троица", должно быть. Недооценил их, – Нож накинул плащ, щелкнул затвором, пряча оружие, принялся рассовывать сферы по карманам. Переступил через тело сестры, проходя мимо Дин, к выходу. – Апартаменты твои. Делай с ними что хочешь.

– Стой! – Дин обернулась, протянув руку, но Нож успел отступить на шаг. – Дай мне минутку… Я пойду с тобой.

– Нет! – ответил он неожиданно резко.

– Михейл…

– Тебя не будет рядом со мной, когда подойдет мой срок.

– Такой ты меня видишь? – Дин держалась из последних сил, но слеза предательски выступила, покатившись по испачканной щеке. Ее голос дрогнул.

Нож понял, что сказал лишнее. Собирался с мыслями пару секунд.

– Пытался убить ее… В госпитале… – он кивнул в сторону тела сестры. – Подушкой…

Глаза Дин расширились от шока.

– Знаю, что невозможно. Но шальная мысль закралась: "А вдруг…?" – Нож улыбнулся печальной, полной горечи улыбкой. – По городу бегает парень без даты. Да и Седой наглядно показал: в локальный архив можно внести что угодно. Мало ли что еще может быть…?

– Тебе нужна помощь…

– Прощай, Дин.

Она стояла, лишившись дара речи, не в силах поверить, что это происходит здесь и сейчас.

– Мое время. Мой выбор где и как. Мое право, Дин. Уважай его.

Нож остановился в последний раз:

– Позаботься о… о себе.

Он ушел. Дверь закрылась за ним.

Дин по-прежнему стояла как вкопанная. Наконец, сотрясаемая рыданиями, размазывая слезы, скопившуюся дождевую воду и грязь, потащила тело сестры друга в ванную, там принялась неловко раздевать и мыть девушку, непрерывно плача, но и успокаивая ее параллельно добрыми, нежными словами. Никаких серьезных увечий у сестры не обнаружилось: пара синяков да царапин тут и там. Дин натерла ее тело мылом, извела полбутылки шампуня – руки дрожали, тряслись. Разделась, чуть не порвав опостылевшую одежду, залезла в ванну сама. Вода успокоила истерзанные нервы, позже душ окончательно привел в чувства.

Дин вытерла новую "лучшую подругу" чистым полотенцем, расчесала ее волосы, уложила в постель. Отвлеклась, чтобы затереть лужу у порога и забросить их грязные вещи в стирку.

Сестра предсказуемо не реагировала, молча спала, дыша ровно, спокойно. Дин завидовала ей. Захотелось лечь рядом, прижаться и тоже так уснуть.

– – –

Парень орал как резанный поросенок, что было недалеко от правды.

– Хрюшка… Упитанная хрюшка… А зовут "Мышонок", – насмехался темный человек, известный как "Тварь". – Мышонок-поросенок… – напевал он, совершая острым лезвием очередной надрез. На теле мальчишки уже было несколько десятков таких ран. Но его палач намеревался не оставить ни единого живого места. Содрать кожу живьем, если потребуется.

– Ух ты! – образ сложился у Твари перед глазами. – Человек без кожи – представляешь! Доживать срок таким уродом… Ох, не завидую тебе!

Мышонок визжал от боли и ужаса.

Тварь несколько "перевыполнял план", в его приказы не входило проводить настолько показательную пытку. Но процесс доставлял неописуемое удовольствие. Ведь благодаря насильно встроенным имплантам, все ощущения, все чувства, боль, которые испытывал Мышонок, передавались на мозговой искусственный рецептор в голове у Твари. Мучитель упивался страданиями жертвы. Буквально. Он проходил через ту же гамму эмоций, будучи неспособным чувствовать что-либо своими мертвыми сенсорами, ловил каждую секунду, каждое мгновение чужой боли, смаковал, нередко крича вместе с парнем, что попал под нож.

Мышонок был прикован к потолку за руки, висел над полом, абсолютно голый. Кровь из ран текла по телу, капала на каменные плиты богом забытого подвала.

– А что поделаешь? Сам виноват! – резонно заметил мучитель. – Ты сам всех сдал, болтливая хрюшка… А! – зажмурился, его "осенило". – Так не "мышонок" ты, а "крыса"! Вот как отрежу щас язык – будешь знать! – цокнул собственным языком, вспоминая знакомое, "фантомное" онемение – не впервой будет резать языки. – Или начать с ушек? – уши тоже отозвались привычной болью. – Как и где, скажи на милость, моим нанимателям теперь избавляться от тел? Ведь был уговор: барыги увозят тела, мои не мешают вашему бизнесу. А что им делать теперь, э? Меня на всех, дружище, не хватит. Я один и очень дорого стою! – хохот Твари раскатом пронесся по подвалу.

Мышонок стонал, плакал и вряд ли мог воспринимать происходящее истерзанным разумом или отвечать что-то внятное исцарапанными губами. Вряд ли он что-то знал о соглашении между боссами, вряд ли он что-то знал о телах, от которых избавлялись торговцы "снегом". Мышонок был пешкой, по неосторожности убившей всю операцию. Он ничего не знал. Твари просто нравилось его мучить.

Еще пара надрезов… Боль напомнила тот самый день. День рождения Твари… перерождения… появления на свет его настоящего.

Он познакомился с красоткой по сети. Она предложила себя в его дату, провести последние мгновения в ее жарких объятиях. Но он не хотел ждать столько лет. Поэтому соврал.

Если бы он знал тогда… Если бы он только знал…

Смех Твари заставил Мышонка заранее сжаться, затрястись, жалобно скуля, выдавливая мольбы о пощаде и прощении.

– О, нет, ты не подумай, – заговорил палач вслух. – Секс сам по себе был фантастический… Но что началось потом! Ох, словами не передать! Лучше я покажу…

Она изрезала его, молодого парня, исколола ножами… Резала долго, сперва упиваясь процессом, затем – недоумевая, почему он не подыхает. В тот день он навсегда лишился возможности воспринимать боль собственным телом. Мозг отказался принимать впредь такие сигналы.

– Но импланты… – постучал кулаком по виску жертвы… – …чудесная вещь! Посылают сигнал сразу туда, куда нужно! Тебе больно – а я чувствую… Только представь, сколько разных применений у такой технологии! И в будущем, в том будущем, куда мы идем, такая штука может быть у каждого! …Расслабься, ведь ты доживешь! Ты перестанешь чувствовать сегодня… Но завтра… Завтра тебя тоже исправят!

Она долго кричала на него… Кричала, что он ее обманул… Была готова сгореть от стыда и гнева, поддаться панике, сбежать… До него долетали обрывки… эхо… Он не выдержал… Отключился от потери крови и переполнявших эмоций… Упал в пустоту… Там, снаружи, вызвали медиков… Его спасали, чтобы, не дай бог, не пропала его "эффективность"… Глупцы… Тот день и правда стал его датой… В тот день родился новый он…

Свободный он… Бегущий по пляжу без майки… Со множеством ран, которым предстоит стать шрамами и лишить его чувств… Превратить в наемника, мастера пыток, насильника из темной подворотни и просто человека с основательно "потекшей крышей"… Любителя испытывать боль, переживать последние секунды готовых, становиться причиной их смерти, если получится… записывая… проигрывая их эмоции через встроенный имплант… Снова и снова…

– Но ты, мой друг… Ты не умрешь ни сегодня… ни завтра… У нас очень, очень много времени с тобой… – теплая ладонь похлопала Мышонка по окровавленной щеке.

Все это случилось… Потом… Но тот миг, когда он бежал… Бежал по пляжу и чувствовал ветер… В реальности или во сне… Пытая жертв, он возвращался в тот миг…

Чики-брики, ай-лю-лю!

Я тебя догоню!

Чики-брики, ай-лю-лю!

И скажу, что люблю!

А не веришь, ай-лю-лю,

Я ножом докажу –

В грудь поглубже загоню,

Сердце выну – подарю!

Человек без сердца бежал, бежал по пляжу, по волнам и песку. Бежал навстречу тьме, пока сам не потек, не распался, превратившись в пузырящуюся, всепоглощающую тьму.

Человек без тела

Дверь выломали с криком: "Откройте! Охрана Порядка!" Бойцы СООП спустились в подвал по деревянным ступеням, рассредоточились по помещению. Лучи фонарей выхватили прикованного к потолку искалеченного парня и темную фигуру его мучителя у стены. Фигура ушла в тень, будто поглотила свет – вошедшим никак не удавалось разглядеть черты человека. Охранники целились, жмурились, окружая преступника, тесня его в угол.

– Производим арест, – отчитался ведущий боец. – По обвинению в нанесении многочисленных телесных повреждений… Эй! Шаг вперед из угла с поднятыми руками!

– А я разве здесь? – темный человек улыбнулся зловеще и растворился во тьме.

– Что за черт… – бойцы, продолжая целиться из табельного оружия, обступили пустой угол. Один из них рискнул прикоснуться к стене, та легко поддалась внутрь, открывая потайной лаз. – Он уходит!

– В погоню! – капитан Ночнов вышел вперед. Указал на прикованное тело, затем махнул подчиненным: – Этого – снять и в больницу… Вы двое – за мной, в тоннель!

На встроенном в капитанский шлем мониторе высветился приказ.

– Не понял… – Ночнов жестом остановил бойцов. Вид у тех был недоумевающий, как и у него самого. – Что значит "отставить преследование"? Какого черта?! У нас преступник пойман "на горячем"! …Да, по анонимной наводке, но что это меняет?

"Это все меняет, капитан, – голос с той стороны не оставлял места для споров. – У вас нет оснований для ареста… Вы все не так поняли, этот человек нашел тело и вызвал бригаду. Он испугался, поддался панике, поэтому побежал… Другая группа уже его встретила и допрашивает…"

"Но это же чушь!" – хотел сказать Ночнов, однако промолчал, заскрежетал зубами, отменил погоню, перенаправив людей на помощь для спасения раненого.

На другом конце города Нож, сидя в машине, перестал подслушивать, закрыв свое подключение к каналу связи капитана с правлением.

Они уже даже не скрывают, что Тварь работает на них…

Нож сделал что мог. Проследил за Мышонком удаленно, предупредил охрану, когда тот попал в беду. Наивно было полагать, что и преступника удастся задержать. Слишком сильные, слишком влиятельные люди стоят за последним.

Почему он сразу не сообразил? Когда время еще оставалось…

Тело на складе торговцев "снегом"… Даты, оставленные Седым…

Меняя даты в локальном архиве, ты рискуешь, что правда выплывет наружу рано или поздно. Но что мешает менять данные о самих готовых к смерти? Присваивать себе личности умерших, давать умершим чужие имена. Занять место погибшего, выдать его за безродного бродягу, на труп которого никто не взглянет дважды, даже если кто найдет.

Если в правление проникли шпионы, выдав себя за давно умерших стариков, они могли крутить Системой как им угодно. Если Седой заподозрил неладное, неудивительно, что он обратился к Детям Свободного Мира и пытался на практике понять, как именно манипулируют датами. И Эн…

Эн, пожалуй, смог бы их остановить…

Нож также видел лазейку, которой воспользовались шпионы, если его предположение верно: сокрытие дат – обычная практика для членов правления. Всем известна дата председателя, но вот его ближайшее окружение нередко остается в тени, предпочитая не распространяться о своих датах, напротив, оставлять ложные сведения, если это возможно. Таким образом у политических оппонентов остается меньше пространства для маневров, меньше времени на подготовку, меньше шансов занять теплые места ушедших.

Когда смерть все же приходит, начинается нешуточная борьба за власть… Но до тех пор даты лидеров Системы известны только самим лидерам и горке "избранных". Подгадать момент, влиться в процесс, вписать чужие имена напротив погибших, присвоить себе их идентификаторы, их паспорта, где будут стоять новые, дальние, уже ваши даты, – Нож не видел тут ничего невыполнимого для хорошо подготовленной группы профессионалов.

От тел настоящих лидеров избавились через торговцев "снегом", и умерли они еще в те даты, что нарыл Седой.

"Выходит, ребята управляют Системой достаточно давно… Может поэтому мы в полной заднице…", – Нож посадил машину в трех километрах от центрального здания правления. Машины СООП перекрыли воздушное пространство, готовясь разогнать митинг, который собрался на главной улице.

Нож никогда не испытывал симпатии по отношению к Детям. Но и бороться с ними больше не хотел. Кто-то, вероятно сам Седой, организовал их, научил захватывать точки, проводить выступления, находить сторонников. Зная, что они, в теории, сражаются против шпионов Хаоса, засевших в правлении, Нож невольно чувствовал, что отныне он с Детьми на одной стороне.

Агент подозревал, что проделал тот же путь, идя по "хлебным крошкам" Седого, с той разницей, что путь Седого начался, когда старика не взяли в совет… В теории… Нож не знал наверняка. Но как бы то ни было, Седой принялся копать, откопал злополучные даты, начал проверять умерших, чем и сам Нож занимался все последние часы. Возможно, Седой лично знал кого-то из погибших, его возраст это допускает. Возможно, он даже знал чью-то настоящую дату. Но в этом случае обман оказывался слишком очевидным…

Избавиться от тел через легальный крематорий не так просто, как кажется на первый взгляд. Это куча проверок и отчетов, нестыковки неизбежны, ведь предстоит сфабриковать историю появления тела, родственников, род занятий, причину смерти… А значит "лица", за которых выдавали тела, должны были исчезать прямо с улицы, но не должны были оставить заметный след в Системе, за исключением регистрации и даты. Проблема крылась в том, что если избавлялись от членов правления, это наверняка были люди с долгими сроками. Объяснить, почему человек с такой хорошей продолжительностью жизни прозябает в парке среди бомжей – та еще задачка… если только он не списан "по инвалидности".

Нож стал проверять инвалидов, умерших в указанные дни. Нашел сразу по несколько подходящих кандидатов на каждую из пяти дат. И во многом схожие истории: несчастный случай… страховка не покрыла лечение… злоупотребление наркотиками… кома… Ни у кого не было живых родственников на момент смерти – обычная ситуация для внесистемных с долгими жизнями. Все признаны неработоспособными и исключены из рабочего реестра до конца срока.

След обрывался, когда дело доходило до регистрации мертвых тел, все числились "не найденными", но так и должно быть. Тут вступал в силу тайный сговор с торговцами "снегом". Да и кого волнуют трупы бродяг, мало ли их внутри и за пределами Системы…

Не соверши Нож и Дин несанкционированный рейд, секрет удалось бы сохранить.

Но найденные на складе останки принадлежали "инвалиду", если "верить официальной переписи", который был исключен из рабочего графика, подсел на "снег", впал в кому и умер никому неизвестным неизвестно где. Нож не знал, подделывали ли они "инвалидность", – определить по останкам не представлялось возможным, – вероятно это была бы излишняя предосторожность, так как не предполагалось, что тела вообще кто-то найдет.

Это не важно… Не имеет значения… Никаких доказательств нет… Как и времени…

Перед зданием собралась внушительная толпа. Митингующие несли плакаты, кричали лозунги: "Больше рабочих мест!", "Малый срок – тоже впрок!", "Наше время важно!", "Без нас нет вашего будущего!", "Без нас нет Системы!"

Собрание быстро переросло в массовое шествие. Пока демонстранты вели себя мирно, их не трогали. СООП следили с высоты, окружив улицы машинами, как рой пчел, готовый защитить улей. Нож допускал, что мирной демонстрацией шествие не ограничится…

Все закончилось, впрочем, куда быстрее…

На подходах к зданию, перед возбужденной толпой, прямо из воздуха появился голый по пояс мужчина, с татуировкой мифического змея на теле. Он приглашающе распростер руки. Толпа остановилась. Выкрики лозунгов смолкли, хотя позади, где не увидели из-за чего остановка, декламирование продолжалось некоторое время.

– Рано собрались! С чего столько шума? – объявил Дракон. – Тихий час!

Он также внезапно распался в едва осязаемый туман, который накрыл всю толпу.

– Какого… – Ночнов, успевший пересечь город и прибыть по вызову, наблюдал происходящее с высоты, из кабины служебного транспорта. Капитан отметил сходство с ранними докладами.

В другой точке наблюдения Нож запустил анализ аномального облака.

Люди в толпе не сразу поняли, что происходит, но вдруг стали задыхаться, кашлять, падать, лишенные сил и сознания, роняя плакаты, впадая в панику, налетая друг на друга, сбивая с ног своих же товарищей.

Бойцы СООП, готовые применить парализаторы и водяные пушки, если ситуация начнет выходить из-под контроля, таращились из своих машин и укрытий в немом недоумении.

Вскоре вся толпа лежала, почти не двигаясь, исключая нервные подергивания тут да там. СООП отреагировали с заметной задержкой, но все же спустились и пошли убирать тела крепко уснувших демонстрантов, дабы освободить улицы.

Вслед за Драконом Нож успел покинуть сцену. Он рисковал не уложиться по времени, но встречу с Эном придется подвинуть – глупо упускать зацепку, которая сама плывет тебе в руки. Агент потратил несколько драгоценных минут, но ему удалось засечь в облаке сигнал, исходящий от микроскопического электронного устройства. Настроившись на него, Нож преследовал "облако" пару кварталов, пока наконец "туман" не втянулся в подворотню, где вновь обрел черты человека.

Нож посадил машину. Вышел.

Дракон не спешил, стоял да улыбался, скрестив руки на груди. Он знал. Знал, что срок оппонента подступает.

– Ты так лыбишься, будто я не успею стереть тебя в порошок, – хладнокровно заметил Нож.

Скрипнула крышка канализационного люка. Приподнялась. Выбрался наружу человек-насекомое, с неестественно длинными руками и ногами, с уродливой маской на лице. Поднялся без кривляний, тихо, без "огонька", будто желал быть где угодно, но только не здесь… К Дракону присоединился Игрок.

Набухла тьма между стенами. Запузырилась. К паре подошел маньяк-наемник известный как "Тварь", которого Нож едва не поймал силами СООП всего несколько минут назад.

Теперь же агент сам угодил в ловушку.

Вся "Троица" предстала перед ним, но его намеренно заманили сюда, позволили погнаться за Драконом. Он слишком близко приблизился к правде. Стал помехой… Нож знал, что каждый из противников достаточно силен. Против всех троих? Практически без шансов.

Времени мало.

Агент сделал первый ход, распахнул плащ, выхватив по автомату в каждую руку:

– Вы, клоуны, сейчас живо расскажете, кто за ваши ниточки дергает и где мне найти этих "кукловодов"!

– – –

Рю был готов. Не ради науки вовсе. Ради нее? Да на что угодно! У них столько времени впереди. Десятки лет. Страх ему неведом.

Юми проверила подключения, прикрепленные провода, сверила параметры. Поправила очки. Улыбнулась.

Молода, умна, красива. Полный набор. Рю поверить не мог, как же ему с ней повезло.

Друзья не подавали виду, но завидовали по-черному.

Стерильно чистое рабочее помещение хорошо освещено. Все готово для теста. Рю стягивает футболку через голову. Юми кивает, оценив его татуировку.

– Нравится? – Рю гордится собой.

– Секси… Сегодня набил?

– Да, этим утром.

На Юми белый медицинский халат, стандартный для сотрудников испытательного центра, но удачно подчеркивающий формы. Трудно смотреть, не раздевая взглядом одновременно.

Если у подлинного счастья есть лицо, то вот оно, прямо перед ним.

И как только она его терпит?

Юми много работает, пока Рю валяет дурака. У нее сроки, на нее давят "сверху". Конечно же, он рад побыть добровольцем, помочь ей, выручить свою девушку.

Рю не против, когда она приковывает его к лабораторному столу, тот неспешно принимает вертикальное положение, поместив испытуемого между катушками Теслы.

Конструкцию накрывает плотный прозрачный купол. Дышать на миг становится тяжело, но это быстро проходит. Юми машет рукой. Улыбается с целью приободрить. Машину запускают. Слышен тонкий свистящий звук, похожий на полет иглы…

Разум падает во тьму. Мысли теряются. Не видно, не слышно ничего. Он ожидал, что будет больно. Но никакой боли нет. Вместо нее – покой. Манит. Баюкает. Зовет провалиться в сон.

Любовь. Радость. Жизнь. Внезапно все утрачивает смысл. Во тьме нет ничего. Нет вещей. Нет цвета. Нет желаний. То, что Рю пытается собрать… сформулировать… распадается… рассеивается… становится с тьмой единым целым… Недолго пытается бороться. Но как можно бороться, не имея формы?

Он забывает Юми. Забывает себя. Поддается сладости забвения. Всего на миг. На короткое мгновение.

Резко открывает глаза. Резко вдыхает. Кашляет, когда в нос попадает пыль.

В шоке и непонимании, с трудом узнает ту же комнату, теперь темную, грязную, заброшенную. Пыльно. Мрак. Паутина на стене. Кажется, вынесли все ценное, – в углу один пустой шкаф с покосившейся дверцей. Несколько сломанных приборов – все, что осталось от лабораторного оборудования.

Он больше не прикован к столу. Купола тоже больше нет.

Кто-то ютится на стуле, в тени.

– Рю… – шепчет тихий, надломленный голос с хрипотцой. – Рю… Ты ли это?

– Юми…?

Рю не верит собственным глазам. Он видит себя в отражении в стекле – не изменился ни на день. Но Юми… его Юми превратилась в сухую, сморщенную седую старуху, сгорбленную, с клюкой в руке.

– Но… как? – Рю хватается за свои крепкие рыжие волосы. Трясет руками, готовый рвать и метать. Прячет в ладони молодое лицо, без признаков морщин. Его переполняют страх, стыд и злоба. – Сколько… ...Сколько лет прошло?

– Пятьдесят шесть… – звучит как приговор…

Старушка Юми гаркающе рассмеялась, будто в маразме, слегка пританцовывая, насколько возможно с согнутой спиной.

– Никто не верил, что ты вернешься… Никто… А я все ждала. Ждала, ждала тебя, Рю. Каждый день. Приходила сюда. Ты… ты такой красивый, Рю. Такой молодой. Это чудо…

Он взял себя в руки. Он не мог сдержать слез, но сохранил спокойствие. Он будет надежной опорой, ради нее.