Дама представилась, и начала мне рассказывать об удивительном писателе, историке, неоднозначном с точки зрения жития-бытия человеке. Мы ходили из одной комнаты в другую, останавливались у живописных полотен, она поведала технику нанесения гипса на живого императора, и стало понятно, почему у него такое опухшее и нерадостное лицо. И, наконец, она подвела меня к картине очень необычной. Оказалось, что Алексей Толстой её приобрёл абсолютно случайно у одного крестьянина из Псковской губернии. Полотно оказалось из усадьбы Александра Сергеевича Пушкина. Картина принадлежит кисти голландского живописца Босхо или его подражателям. Оно неповторимо и красочно-инопланетно. И, о чудо, на нём изображено то, что описано в великом произведении «Евгений Онегин». Сон Татьяны Лариной, помните?…
…Опомнилась, глядит Татьяна:
Медведя нет; она в сенях;
За дверью крик и звон стакана,
Как на больших похоронах;
Не видя тут ни капли толку,
Глядит она тихонько в щелку,
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку пляшет
И крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за столом сидит
И в дверь украдкою глядит…
Под впечатлением от увиденного и услышанного, я побрёл по заснеженным улицам замерзающей Москвы в сторону Арбата. Три истории, три чудесных встречи за один день…
Послевоенный…
Сегодня мы гордимся нашими ветеранами, победителями в самой кровавой мясорубке двадцатого века, спасшими человечество от фашизма и нацизма. Героизм и патриотизм стали ассоциациями той далёкой Великой Отечественной войны. Много утекло воды, стёрто из памяти правды о трагедиях в человеческих судьбах, о героях не по легендам и пропаганде, о настоящих, кто горел в танке, подрывался на минах, бросался на дзоты и выживал с тяжелейшими травмами, оставаясь калекой, без ног и без рук, кто вынужден был закрывать лицо вуалью, только потому, что от лица ничего не осталось, оно сгорело…
Вот таких полулюдей-героев, изувеченных в боях и в полевых госпиталях, но выживших на улицах, вокзалах, площадях и рынках после войны было много. Они не могли работать, ползали, просили милостыню или еду, чтобы выжить, чтобы просто выжить…
Люди придумывали им самые непонятные прозвища. «Самоварами» называли инвалидов, оставшихся без ног и рук, «обрубками» тех, кто потерял на войне руки. А ещё были «костыли», «мочалки»…
Наш герой один из немногих, кто помнит эти страшные дни, страшные послевоенные дни унижения и непонимания со стороны здоровых, полноценных людей, которые не нюхали порох, не замерзали в блиндажах и окопах, не делили небольшой кусок сухаря на дюжину человек. Самым страшным было то, что они говорили в спину и боялись сказать открыто в лицо.
– Калека-нищеброд, – слышалось вслед тележке, которую сколотил из нескольких досок наш молодой парень двадцати пяти лет, у которого до войны было всё: перспективы стать гениальным учёным, замечательная и дружная семья, расстрелянная фашистами в сорок третьем, любимая девушка…
– Почему ты не сдох, – говорили те, за кого он воевал, которые обязаны ему миром, а не рабским существованием…
– Развелось калек, пройти невозможно, когда вас уже всех сгребут в кучу и расстреляют, чтоб запах не портили, – говорили дамочки в вечерних платьях, которым война стала подспорьем в жизнеобеспечении, которые из-под полы продавали хлеб и сахар, наживаясь в голодное время и зарабатывая имя и процветание…
Разве можно понять человека, который потерял ноги, чтобы спасти сотни солдат, стоя в жуткий мороз в водяной жиже до последнего патрона сдерживая натиск немецких сил. Нет, конечно, он был не один. На это задание был направлен взвод двадцатилетних парней, молодых крепких, здоровых. Они ещё толком-то и войны не видели…
Небольшие осколочные ранения в ногу, полученные от разрывов снарядов, перевязка из жёлтых тряпок и бой, который ни на минуту, ни на мгновенье не замирал…
Потом госпиталь, почерневшие ступни лечить никто не стал, ампутировали, началась гангрена, отрезали ноги полностью. А дальше пустота… Месяцы по госпиталям и больницам… Дорога домой… Надежда… Разочарование… Непонимание… Отчуждение…
– Радуйся, что живой! – говорили соседи. А как жить? Что делать, когда надо по крутой лестнице подняться в квартиру, а ты не можешь! Как сходить в магазин? На что жить?
Потом победа! Радость! Да, скорее радость от того, что всё закончилось, а значит, не зря ты стал калекой, значит, и ты внёс свой вклад в это великое счастье быть победителем. И надежда… Надежда на то, что на тебя обратят внимание, дадут работу… Надежда на то, что ты пригодишься ещё своей родине… Надежда, что всё изменится… Но таких как ты становилось всё больше и больше. За место под солнцем нужно было бороться. Деляги быстро сколотили банды, которые обирали беспомощных инвалидов, оставляя им гроши для выживания…
Жить так не хотелось, но и кончать жизнь не было христианского желания. Пытался делать игрушки, благо руки уцелели, но покупателей не нашлось, слишком бедно жил народ, просто раздавал местным ребятишкам. Пытался найти работу сторожем, но кто такого возьмёт… Оставалось последнее: просить милостыню да помогать мелким ремонтам вдовам…
Так постепенно жизнь налаживалась… Душевные раны заживали…
Но однажды ночью парня забрали и увезли в неизвестном направлении. Вычистили все города и села от калек, безруких и безногих, обезображенных ожогами. Позже стало понятно, что верхушка решила избавить от назойливых глаз почтенных жителей полулюдишек, чьи награды не сочетались с попрошайничеством. Ну, посудите сами: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда не годится! Избавиться от них, во что бы то ни стало избавиться. Но куда их девать? В бывшие монастыри, на острова! С глаз долой – из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора»!
Так наш герой попал в бывший монастырь. Таких, как он, со всех уголков привезли больше трёх сотен. Многие не смогли связаться с семьями, чтобы рассказать, куда их везут. А потом начался ад. Настоящий, это тебе не война, где понятно, где свой, а где чужой – враг. Всё перемешалось. Питание было отвратительное, хуже помоев, да и его едва хватало на половину прибывших, начался мор. Каждый день в яму, так называли могильник за территорией богадельни, уносили с дюжину умерших инвалидов. Выживали те, кто попроворней, да поцелей, кто мог сбегать на рынок и продать то, что пользовалось спросом: шинель, нижнее бельё, гимнастёрку… Сёстры-санитарки, а их на всю ораву было три, не справлялись с отщепенцами. Не хватало им ни времени, ни медикаментов, ни сил. Их бы самих пожалеть, что попали они в такую мясорубку. В общем бросили хозяева жизни калек на смерть, главное, чтобы гражданам великой страны – победительницы комфортно было.
Спасло нашего героя разгильдяйство местных чиновников. Охраны практически не было, и можно было иногда выбраться в город или в соседнее село. Там, правда, организовывали облавы и инвалидов ловили, избивали и возвращали обратно. В наказание беглеца несколько дней не кормили и не поили. Редко, кто выживал после таких экзекуций.
Но как сбежать, если у тебя нет ног? Помогла река. Дополз наш герой на руках до берега, отвязал лодку, лёг в неё и… Будь, что будет. Два дня его мотало по течению, пока не прибило к острову. Там его заметила вдова, которая и приютила в своём доме. Прожил он немного, но по хозяйству помогал, да время коротали по вечерам. Судьбы одинаковые: война у них отняла всё: и веру в людей, и в бога, и в самих себя…
На острове Валаам на одном из захоронений победителей, ветеранов-инвалидов, установили крест-памятник. И священнослужитель на панихиде сказал: «Это люди, получившие тягчайшие увечья в Великой Отечественной войне. Многие из них не имели рук и ног. Но более всего, наверное, они испытывали муки от того, что Родина, за свободу которой они отдали своё здоровье, не сочла возможным сделать ничего лучшего, как отправить их сюда, на этот холодный остров, подальше от общества победителей… Условия их жизни здесь мало чем отличались от лагеря: они не имели возможности передвижения, они не имели возможности поехать к своим родным, близким. Они здесь умирали – скорбно почили, как мы только что слышали в молитве за упокой. То, что произошло на Валааме, ещё одна малоизвестная история, связанная с войной…»
Крещение
В нашей стране всё перемешалось. Праздники и светские, и религиозные стали общенародными. Поздравление с рождеством и крещением летят со всех уголков страны.
– У нас минус шесть, тепло, мы в проруби, – пишут ребята из Новосибирска.
– А у нас нет проруби, потому что плюс тринадцать, – отвечают девчата из Ставрополя.
– Ничего не понимаем, – откликается с Северного Казахстана паренёк, – очередь к проруби, одни казахи, один русский нырнул и всё, остальные местные.
«Алах-Акбар», – и перекрестившись три раза, ныряет в прорубь.
Спрашиваем: «Зачем три раза перекрестился», а в ответ: «Традиция!»
Современная волшебная новогодняя сказка
Сергей очень скромный средних лет мужчина, лысоватый и помятый морщинами и временем, иногда выпивал, работящий и безработный. Сводил концы, с концами перебиваясь шабашками. Последнее время как-то с работой совсем было туго, так что пустой холодильник, не праздничное настроение, и депрессия от всего навалившегося… Но, как это бывает в жизни, после чёрной полосы обязательно наступает белая…
Под Новый год ему позвонил товарищ и попросил выполнить за него работу. Так получилось, что он уже изрядно набрался, провожая старый год, а делов-то – перегнать машину из пункта А в пункт Б одного богатенького Буратино, который тоже корпоративно уже напровожался так, что стоять на ногах не мог и за руль сесть уже был не в состоянии. Потенциальные водители в этот вечер уже хорошо подвыпили, и последней надеждой оставался Сергей…
Наш герой, недолго думая, согласился, всё равно один, всё равно трезвый, всё равно делать нечего, да и лишняя копейка в доме не помешает.
Взял Серёга такси и быстрёхонько к указанному товарищем адресу. Не прошло и десяти минут, как он обнаружил своего работодателя на ближайшее время. Правда, состояние его было скажем так не лучшее. Он не стоял, не сидел, не лежал, что-то среднее между всеми этими состояниями. А рядом стояло целое состояние, последняя модель «Бентли»… Наш герой мечтал иногда прикоснуться к такой технике, но чтобы сесть за руль и покататься на таком аппарате, у него даже мыслей таких не было… Буратино сунул Сергею в руки ключи, двадцать тысяч, сел в машину и мгновенно захрапел…
«Куда ехать? В каком направлении?», – мешалось в голове у нашего внезапно разбогатевшего водилы.
Он нежно растолкал хозяина дорогой иномарки и попытался спросить о дальнейшем движении. Сквозь зубы и храп было произнесено: «Новгород». Осталось выяснить в какой? Но эту информацию от клиента получить не удалось. Пришлось выяснять по номерам автомобиля…
Несколько часов за рулём крутого автомобиля, удобного, комфортного с храпящим, безмятежным хозяином… Сказка в зимнюю ночь. Машина слушалась водителя, они были единым целым…
Уже утром хозяин немного оклемался, попросил остановить. Он вышел, оправился, умылся снегом, спросил, куда едем и, убедившись, что всё нормально, назвал адрес в Нижнем Новгороде…
Дальнейший путь Буратино, съёжившись калачиком на сиденье, мило проспал…
Особняк на берегу реки больше походил на гигантский южный санаторий в Сочи или дачу известных политиков в Крыму. Хозяин быстро ожил, переключился на веселье, которое буйствовало в его доме. Серёгу не бросил у автомобиля. Представил гостям, посадил на одно из самых почётных мест и начал угощать яствами, которых тот никогда в жизни не видел. Всё по Ильфу и Петрову. А сегодня бог им послал крабов дальневосточных, устриц забайкальских, перепелов адыгейских, икру чёрную и красную, форшмаков израильских… А потом была сауна, море девчонок, бассейн, и снова застолье. На третий день праздника Серёга спросил у нашего Буратино, может ли он ехать домой. Хозяин вытащил из бумажника ещё несколько тысяч рубликов, пожал нашему герою руку и отпустил…
Уже в поезде пришло к водителю осознание той сказки, в которой он побывал. В нагрудном кармане лежали тысячи рублей. На верхней полке плацкартного вагона Сергей закрыл глаза, в голове крутились приятные воспоминания о безоблачно проведённых днях в новогодние каникулы…
Лунное затмение
Как это ни парадоксально, сегодня двадцать первое января ассоциируется у молодёжи не со смертью вождя всех народов Владимиром Ильичом Лениным, а с затмением, редким астрономическим явлением, которое рано утром произошло на всей территории России.
Вот так незаметно пролетел месяц моей «ссылки» в Москве. Наверняка, кто-то скажет: «Ничего себе. Как можно называть столицу нашей необъятной родины ссылкой? Не патриотично. Это Сахарова ссылали в Горький, Пушкина на юг, декабристов в Сибирь. А ты кто такой?»
Вчера впервые в жизни ко мне подошли абсолютно незнакомые люди и спросили, как пройти на Басманную, и я, как настоящий знаток столицы, не только показал, как пройти, но и рассказал о её истории! Вот вы знаете, что означает слово «басман»? Эх… На этой улице располагались самые главные хлебные пекарни столицы. Запах распространялся по округе такой, что вся беднота оккупировала близлежащие улочки. В печах выпекали самые лучшие караваи, булочки, куличи, плюшки и готовили басман, круглый хлеб, который сразу отправлялся главным людям государства и их гостям, а также послам…
Чуть позже около музея Цветаевой, в небольшом переулке, где стоят памятники выдающимся поэтам и писателям и располагаются посольства разных экзотических государств, среди заснеженных скверов и изваяний двадцатого века, ко мне подошли женщина с молодым человеком, москвичи, но редко что-то стоящее посещающие и спросили, куда пойти, в какой музей. Меня переполняло чувство гордости за то, что много нового интересного смог поведать и о музее М. Горького, который находится совсем не далеко, и о музее искусства востока, и о музее-квартире Андрея Белого, и ещё о десятке известных и не очень культурных объектах, о которых можно рассказывать и рассказывать, потому что такого в провинции не увидишь. Лучше пойти и посмотреть…
Пока я делился своими эмоциями об увиденном и услышанном, наша кучка постепенно разрослась, подходили и подходили люди…
Как они меня слушали! Не перебивая… А потом задали вопрос: «Давно ли я живу в Москве?»
МЕСЯЦ! Уже целых 30 дней жизни вдалеке от любимых, от родного дома, от атмосферы грязи и постоянного дождя, от зарвавшихся чиновников и бюрократов, от школы, которой отдал большую часть своей жизни… Полное затмение… Тень бессознательности…
Ссылка продолжается… Лунное затмение длилось чуть больше одного часа. Красивое явление. Только в Москве из-за сплошной облачности его наблюдать было невозможно. Идёт снег… Белый пушистый густой… Затмевает всё…
Пианистка
Пожилая, лет за восемьдесят, дама остановила меня в музее Цветаевой в детской комнате около камина с деревянной игрушечной лошадкой-качалкой, и разоткровенничалась: «Молодой человек, здесь всё дышит историей. Комод, волчья шкура, крохотная кровать, подборка сочинений, вот этот красный патефон… Моя бабушка была княгиней…
Красивая, статная, богатая Евгения была обучена лучшим манерам у самых прекрасных преподавателей и гувернёров Санкт-Петербурга. Когда свершилась революция, нет, не первая февральская, а вторая в октябре семнадцатого, начались массовые грабежи и расстрелы. Среди родственников было однозначное мнение бежать и как можно быстрее…
Так все родные успели эмигрировать из России, оставив её одну-одинёшеньку в огромном особняке… Она просто не могла понять: «Почему она должна была покидать отчий дом? Ведь все так ждали перемен, и вот они начались. Революция! Ломка всего старого. Сколько разговоров было о реформациях, изменениях, и вот новое время наступило… И драпать за границу…»
Она с радостью помогала новой власти. Сдала все свои фамильные драгоценности, передала особняк, поселившись в маленькой комнатке во флигеле. Попросилась на работу, хотела помогать революции, стать её помощником… Но её быстро отрезвили: « С вашим буржуазным прошлым, чему вы можете научить детей?» Так без работы, без средств к существованию она пыталась жить, мучилась от голода и холода, перебиваясь подачками новых господ жизни. Пробовала найти какую-нибудь чёрную работу, но и здесь потерпела фиаско, так как не могла выполнить её лучше, чем остальные девушки.
Она прибиралась в бывшем собственном особняке за новыми хозяевами жизни, на это и жила… Выживала…
Было не просто трудно. На душе было погано. Обида, отчаяние – всё перемешивалось и переходило в одно состояние безысходности. Как она пережила это время?
В один прекрасный солнечный день в особняке на концерт ждали большую правительственную делегацию во главе с Феликсом Дзержинским. Евгению попросили помочь в уборке помещений. Она с радостью согласилась. Когда всё было готово к мероприятию, выяснилось, что аккомпаниатор запил и в чувство его привести не смогли. Но отменять такое мероприятие было смерти подобно. Вот концертный директор и бегал по особняку, пытаясь всеми способами раздобыть замену. Евгения, остановив его, попросила дать возможность ей исполнить необходимые произведения. Нервный и истощённый ужасным положением руководитель только небрежно оттолкнул её, высказав несколько неприятных слов. А вот его помощник, увидев звёздочку спасения, взял девушку за локоток, подвёл к белоснежному роялю и попросил сыграть. Евгения, открыв крышку, прикоснулась к клавишам…
Она не играла уже более пяти лет… С того самого момента, как случился переворот и к власти пришли большевики, ей не удавалось открывать крышку рояля, прикасаться к чёрно-белым клавишам и слышать прекрасные звуки волшебного инструмента… Когда она была маленькой девочкой, то часами могла засиживаться за инструментом, играя этюды Шопена, фуги Баха, романсы Глинки… Для неё это было большим наслаждением. Мама часто говорила, что её ждут большие успехи…
И сейчас, когда запуганная и загнанная обстоятельствами Евгения начала играть, у неё внутри что-то щёлкнуло, пальцы моментально вспомнили все движения, потемнело в глазах от скрытого ощущения счастья. Да, да, это было счастье… Она улетела в далёкое, далёкое детство, когда всё было так хорошо, так безмятежно. Евгения вспомнила, как собирались всей семьёй за большим столом, как она играла на рояле для больших гостей, для самого императора и его детей, как ей долго аплодировали и просили сыграть ещё и ещё…
Её прервал помощник концертного директора, который протянул лист и ноты. В сценарном плане числилось двенадцать произведений. Евгения знала все их наизусть и поэтому вежливо отказалась от нот, на что получила не очень приятный ответ: «Ну, смотри!»
Концерт удался на славу, аккомпанировать известному баритону было и приятно, и почётно. Руки, как будто и не было этого долгого перерыва, чувствовали каждую трещинку и царапинку старого рояля. А душа летала где-то в облаках, в прошлом, в счастливом прошлом…
Дзержинскому понравился концерт. Он поблагодарил артистов. К Евгении подошёл один чиновник из свиты и сказал, что её игра его поразила, что он давно не слышал такого качественного и потрясающе-тонкого исполнения и попросил о встрече в ближайшем будущем…
Концертный директор прыгал от счастья, несколько раз обнимал и целовал Евгению за чудесное спасение своей карьеры, даже в руку сунул несколько монет, так сказать в знак благодарности…
Потом была встреча. Ей предложили стать преподавателем в музыкальной школе, а помощник Дзержинского скоро стал моим дедушкой. Евгения никогда не говорила, что она была княгиней, это стало запретной темой в доме. Её счастьем стало занятие любимым делом, музыкой…
Вот вы посмотрите на этот рояль, он такой же, как был в особняке моей бабушки. Вдохните воздух. Это воздух истории… Здесь всё – история!»
Макароны
На днях к нам в школу перевели мальчика из соседнего корпуса. Он был не от мира сего. Да, к слову сказать, школа у нас необычная, объединённая из нескольких старых, в одну гигантскую. И столовая у нас одна на несколько помещений. В разные перемены школьники из разных зданий питаются. Еда одинаковая, повара одинаковые, тарелки и ложки тоже одинаковые…
Первые дни мальчишка был смурым, насупившимся. Всё было не так, адаптация только началась. Но уже через пару-тройку дней его было не узнать. Рубаха-парень всем поможет, обо всём расскажет, везде поучаствует: и там где надо, и там где вообще не надо было.
Теперь всё было наоборот, всё ему было по душе, и мы решили спросить его, что в нашем здании школы ему больше всего нравится?
– Макароны, – не задумываясь, ответил пацан.
– Макароны? – переспросили мы.
– Макароны, они у вас такие вкусные, не то, что в том здании.
– Так столовая одна и та же, – переспрашиваем мы.
– А у вас макароны всё равно самые вкусные, ел бы и ел…
Воспитание
Лили очень необычная девочка. Учится в пятом классе, глазища большие, косы толстые, характер боевой. Если в школе что-то случилось, сто процентов в этой истории будет замешана Лили.
Вы наверняка спросите: «Что за странное имя «Лили»?
Так вот наша героиня отвечает: «Мама сказала, что с обычным именем здесь в Москве замуж не выйдешь. Кто возьмёт в жёны какую-нибудь Машку или Аньку? А вот Лили – это звучит! Правда, же?»
Воспитание девчуры оставляет желать лучшего. Только в школе появляется новый взрослый ученик, смотришь, а Лили уже с ним флиртует. Да что там какие-то детские разговоры, смотришь, а она уже ему голову на плечо положила, волосы ручками теребит…
Начинаешь с ней разговаривать один на один, объяснять, что для девочки главное – нравственное обаяние, целомудрие, что нельзя вешаться на мальчика, который только что перешагнул порог нашей школы. Может у него есть девочка?
В ответ, перебивая вас, сыплется целая тирада:
– Да что вы понимаете в отношениях. Мама мне сказала, что если бы она не знакомилась со всеми и не клала голову им на плечо, то так бы в девках и ходила. А так она вытащила лотерейный билет. Вышла замуж за москвича. Так что у меня теперь есть отец, а у неё есть муж, квартира, беззаботная жизнь и куча денег, у меня есть братик, а у него есть отец. Получается, что это и мой папа. Так что не мешайте мне, пожалуйста.
Яблоко от яблони…
Из переписки родителей школьников…
Эпицентр родительской дискуссии третьеклассников в чате.
– Вот вы не считаете Толстого поэтом, а он басни Эзопа переводил. В прозе! Ой, всё…
– Евгений Шварц – не зарубежный сказочник, Лев Толстой – не поэт, братья Гримм писали не «хрень на кучу страниц, которую сдохнуть можно читать целиком, а где бы в кратком изложении раздобыть», а баснописец Иван Дмитриевич Крылов – это два разных человека: Иван Дмитриев и Иван Крылов.
Тишина. А затем чат взорвался…
– Не умничайте и не мешайте делать уроки.
– За своим ребёнком следите, а то ходит как оборвыш…
– А вы читали Паолу Волкову? Детям её не рано читать? А то мы все сказки уже по два раза перечитали…
– Да что вы понимаете в литературе?
– Грамотная самая, а деньги на ремонт кабинета не сдала.
…
Дом
Дом. Тёплая семейная обстановка. Квартирка небольшая, но своя. Всё сделано с любовью. Всё как в песне: «Дом – это там, куда готов ты возвращаться вновь и вновь, радостным, добрым, нежным, злым, еле живым…».
И вот беда. Перед Новым годом в подъезде взрывается газ, под завалами десятки людей. Всё произошло внезапно в шесть часов утра… Страшная беда… Боль и безысходность…
Подобные трагедии у нас в стране происходят регулярно…
Такое страшное событие произошло и с моей женой, когда они жили с дочкой в небольшом городе на востоке Ростовской области. Дом был невысокий, жители знали друг друга, хорошо общались, жили дружно… Потом часть дома рухнула. Нет никаких взрывов, никаких бытовых ремонтов, просто дом был построен плохо, и конструкции «устали»…
– Дочка, иди играй на пианино, – возясь на кухне, требовательно и достаточно жёстко произнесла женщина, у которой в жизни, кроме дочки, счастья-то и не осталось. Всё посвящено ей, жилы изо всех сил тянет, но делает всё, чтобы ей было комфортно, чтобы безотцовщина не отличалась от своих сверстниц ни в одежде, ни в аксессуарах. Одним словом, мамина надежда, мамино будущее, мамин любимый цыплёночек.
– Мамочка, я сейчас досмотрю эту серию, – лениво потягиваясь на диванчике, отвечала девчушка. Ей не очень хотелось в выходной день играть. Музыкальная школа – это какое-то проклятие. Подружки все над тобой смеются. Они бегают, веселятся, а ты, как загнанный кролик, играешь целыми днями гаммы и прелюдии, кто их навыдумывал…
– Доченька, ты меня слышишь, пора заниматься, – через некоторое время повторяет мама свою просьбу. – Ты же мне обещала поиграть на пианино полчасика, а потом займёшься своими делами.
Кухня соединена с залом, где сейчас сидит девочка, а чуть дальше находится детская, где и стоит пианино. Несколько шагов разделяют небольшой диван и пианино, несколько мгновений…
И вдруг… Страшный гул, шум, всё заволокло пылью. Грохот был где-то рядом. Совсем рядом. Первая мысль: «Что-то случилось на улице!». Мать выглянула в окно и увидела страшную картину: на её глазах вниз сползала стена, рядом с домом всё пространство заволокло пылью, женщины от ужаса привстали с лавочки.
Мамочка бросилась в зал и схватила на руки своё счастье, свою доченьку. Стены, разделяющей кухню и детскую комнату, не было, там, где находилось ещё несколько секунд назад пианино, стоял густой столб пыли и сияла пустота. Под завалами слышались стоны и крики. Произошла трагедия, которая унесла жизни нескольких семей.
Мама стояла и плакала, не выпуская из рук своё главное сокровище. Она больше никогда не будет заставлять дочь делать то, что ей не нравится…
– Семёновна, к тебе дочь что ли приехала с внуками? – спросила соседка, усаживаясь во дворе на лавочку. Место отличное, в тени деревьев, удобное. Всё вокруг видно, всех можно обсудить, косточки перемыть, последние новости обсудить. Не место, а клад.
– Да, сегодня и на моей улице праздник. Дочка с зятем, трое внуков, красота. Сейчас немного в порядок себя приведут, и будем кушать. Я там всякого вкусненького настряпала. Обрадую внучков-то, – с гордостью и заискивающе рассказывала одна бабушка другой. – Целых два года не было, а теперь всей семьёй на неделю погостить к старушке пожаловали. Радость в моём доме Мартыновна. Радость.
– Чё это они будут у тебя целую неделю делать? В нашем городе и пойти некуда, заскучают! – продолжала свою наигранную песню соседка, завидующая Семёновне, к ней давно уже никто в гости из детей не приезжал, последний раз все собирались лет пять назад, да и то на похороны деда, с тех пор, как отрезало, одна-одинёшенька в четырёх стенах. Спасибо соседке, хоть с ней можно поговорить, да телевизору, который круглосуточно не выключается.
– Бабушка найдёт, чем заняться. Зятёк инструменты привёз, кой-чего по дому подремонтирует, а дочка уже решила потолки покрасить. Я её, конечно, отговариваю. Зачем в квартире грязь разводить, но она ни в какую. Бабушка найдёт всем занятие и накормит всех вкусненьким.
В этот момент бабушки замолчали и синхронно посмотрели на окно второго этажа, в котором раздавался детский смех. В это самое мгновение стена качнулась и…
Следующего мгновенья для Спиридоновны не было. Вся квартира вместе с детьми и внуками начала падать вниз. Только клубы пыли и мелкие осколки от бетонных конструкций разлетелись в разные стороны. Бабушки от страха привстали с насиженного места. Под завалами ещё несколько минут слышны были стоны, а потом всё затихло… Страшная зловещая тишина…
Семёновна больше никогда в жизни ничего не скажет, разум её помешался, безумные глаза застекленели, в один миг она потеряла всё: своих родных, дом, своё будущее…
На месте рухнувшего дома установили мемориальную доску с фамилиями тех, кого уже никогда не вернуть… Соседние дома, построенные по той же технологии и в то же время, заселены и по сей день… Наше русское авось, небось и как-нибудь…
Нефтяной трейдер
Этот мужчина в нашем хостеле появился внезапно. Он всё время громко разговаривал по телефону. Всё время и очень, очень громко. Когда все пытались в комнате заснуть, он громко разговаривал по мобильному телефону. Когда все пили чай на кухне, он заходил и громко разговаривал по телефону.
– Мне нужно сто тонн дизеля, меньше можно, но мне нужно сто тонн.
– У вас есть пятьдесят тонн солярки, в трубе или в вагонах?
– Мне нужен только агентский договор…
– Это лошары, с одной стороны стоят машины, а во дворе конь не валялся, хотели нас надурить, нет у них нефти…
– Можно сбросить, но мне нужно по сорок два пятьсот. Нефть дорожает, а вы что хотели?
И вот так целый день. Громкий противный голос. Целый день и полночи. Продаёт, покупает, договора, трубы на входе и выходе. Странно было только на него смотреть. Вид какой-то побитый, очень странный тип. Выцветшие шорты, больше похожие на семейные трусы, недельная небритость, будто был в запое, поверх засаленной майки надет полосатый пиджак, дамские шлёпки на голых ногах и всепроникающий, преследующий громкий противный голос. Везде в хостеле, куда бы ты ни зашёл, слышишь этот голос, продающий и покупающий.
Если бы не телефон и речи, которые он произносил, внешний вид сто процентов бы напоминал бомжа или спившегося алкоголика. Но наш товарищ был трейдером, нефтяным, то и дело он говорил по телефону о повышении цены на нефть, бензин, дизель, о вагонах и трубах, о людях, которым срочно нужно топливо в больших количествах. В небольшие промежутки тишины трейдер находился на кухне, где варил гречку, а потом её смачно уплетал с луковицей…
Нам же громко и часто заявлял, что вот-вот упадут деньги, и он снимет себе особняк, а это так, временно.
– Завтра решаем последние моменты, питерцы ответили? Им нужна нефть или нет?..
– С Челябинска собрали деньги? Цена большая? А где они дешевле найдут? Нефть нынче в цене…
– Мы всё обговорили, наши агентские пятьсот, на двоих поделим, всё остальное не наше дело…
– Так им нужен дизель? Можно немного скинуть, ну получим меньше агентских…