Москва Стрешневых

Старые путеводители отмечают здесь еще целый ряд примечательных портретов, характерных для рокотовской школы и др. Вот что пишет об этом А.Н.Греч:

«Из ряда портретов в этой комнате выделим еще изображение сестры (ошибка: дочери Фёдора Ивановича от первого брака – Александры, вышедшей замуж за сына историка и публициста М.М.Щербатова) Глебова, кн. Щербатовой в розовом платье с кружевами, вписанное в овал, являющееся также очень характерным для времени произведением рокотовской школы. Зато почти несомненной работой художника можно счесть овальный портрет Сергея Федоровича Стрешнева (??? – А.П.), в камзоле цвета морской воды, с черным бархатным воротником, в пудреном парике и жабо, правда сильно повреждённый, с просвечивающим во многих местах коричневым грунтом. Тут же висит курьёзный, не пропорционально написанный портрет жены киевского наместника (??? – А.П.) С.Д.Матюшкиной, в глазетовом платье аннинской эпохи; и изображение внучки её, гр. Виельгорской, стройной, заключенной в овал, фигурки молодой девушки с рядами параллельно положенных, завитых прядей волос. Но, быть может, самой интересной вещью является здесь портрет М.М.Прозоровской, приписанный, не без основания, А. Антропову (1716—1795). Совершенно в манере художника исполнены серое платье с голубыми лентами обшитое кружевом, горжетка под полным подбородком, накрахмаленный чепец поверх гладко зачесанных назад волос. Лицо, по-видимому, сильно записанное, повторяет, однако, излюбленный художником вытянутый овал, показывая, не менее характерные соболиные брови дугами и круглые мешки под глазами. Этот портрет, могущий быть, кстати сказать, сопоставлен с изображениями Измайловой (Третьяковская галерея) и Румянцевой (Русский музей), имеется в усадьбе в поблекшей, несколько белесоватой копии, исполненной уже упоминавшимся нами художником Лигоцким.

Остальные портреты Стрешневых, И.Ф.Ордин-Нащокина, с рассыпавшимися по плечам волосами, Н.Я.Яковлева – никакого художественного интереса не представляют».

Впрочем, по мнению И.В.Евдокимова, висевший на левой от входа стене портрет М.М.Прозоровской был только подражанием известному оригиналу. Как уже говорилось, по всей видимости, большей частью всё это были копии, выполненные местными мастерами, иной раз поновлявшими (и часто ухудшавшими) оригиналы. Из подписанных портретов известно авторство только уже известного нам Я. Лигоцкого.

Портрет М. М. Прозоровской кисти А.П.Антропова.

Его копия висела в портретной в Покровском-Стрешневе

Здесь же, в портретной, у окна, стояло массивное кресло, почти трон, «хорошей работы середины XVIII века», с вышитым на спинке гербом рода Стрешневых, на котором грозная хозяйка «в прежние времена после рождения ребёнка принимала поздравления» (К.В.Сивков). Как иронически писал об этом кресле И.В.Евдокимов, «старина его весьма сомнительна. Но оно занятно как бытовая подробность крепостной России, как игра крепостника-помещика среди своего лакейского и приживалищического круга в маленький «княжеский двор». Впрочем, на фотографиях, сделанных от окна навстречу дверям на входную лестницу, кресло с вышитым гербом отчётливо просматривается как раз слева от дверей, между ними и левым камином.

Обрамляли портретную голландские стулья петровской эпохи по стенам, обитые материей, с нашитыми на них родовыми гербами, а на стенах также висели два больших зеркала елизаветинского времени.

Стул с гербом Стрешневых. Россия. 1740-е гг.

Герб Стрешневых на спинке стула

Сейчас же коричневатый цвет стен придает комнате несколько угрюмый тон, а из примечательных деталей можно указать только на декоративный ромб в оформлении потолка, по всей видимости, восстановленный реставраторами в 1990-е годы, но заметно поврежденный временем.

Как свидетельствует И.В.Евдокимов, в описи 1804—1805 годов (самой ранней, в которой упоминается уже существующий и ныне дом) «портретная» называлась «официантской», «в ней помещались лакеи, прислуживавшие налево в столовой направо в гостином зало во время приёма гостей или устройства балов».

Можно найти и прежние столовую и буфетную. Они занимают крайнюю левую (от лестницы) сторону старой части дома. В столовую, находящуюся влево от портретной, есть двери как из самой портретной, через сквозную анфиладу по садовой стороне дворца, так и сразу с верхней площадки над парадной лестницей. Сейчас столовая – одна из самых запущенных комнат дворца. Белесые стены, одну из которых занимал размашистый опус про «Все птицы в чьих-то снах…». Впереди – заколоченные, разбитые окна, простенки между которыми даже не побелены, а из-за прохудившейся над этим местом кровли регулярно текут потолки. А когда-то по её обстановке, как писали, вполне можно было составить представление о бытовом облике дворянской усадьбы.

Столовая была выполнена в античном стиле, по моде конца XVIII века. При этом мебель столовой относилась уже к николаевскому времени – среди прочего здесь были раздвижной обеденный стол, диваны с ломберными столиками и короткий оффенберговский рояль традиционно «усадебного» типа. Наиболее интересным предметом убранства называли большой буфет XVIII века с раздвижными дверцами, стоявший против окон. Обстановку дополняли фарфор, столовые и чайные сервизы, фарфоровые и бронзовые с хрусталем канделябры, длинные зеркала в старых рамах. Развешанные здесь же по стенам картины, частью копии голландских, французских и поздних итальянских мастеров, судя по отзывам специалистов, не представляли какой-либо художественной ценности, находясь здесь большей частью «для мебели», просто как часть обстановки. «Баталии, ландшафты с фигурами и без них, религиозные композиции и руины – вот сюжеты, очень обычные и мало интересные», отмечает А.Н.Греч. Впрочем, здесь же был обнаружен прекрасный, в зелено-голубых тонах, ландшафт Фр. Буше, переданный в Музей Изящных Искусств. Венчал же все это расписной плафон на потолке, который сейчас представить весьма трудно, но частично заметный на старой фотографии. «В центре плафона, в медальоне, нарисованы профили знаменитых живописцев древности, Апеллеса и Зевкиса: в античном духе скомпонованные орнаменты окружают две колесницы, управляемые женскими фигурами, держащими в руках зажжённые факелы» (А.Н.Греч).

К фразе «Стена, противоположная от входа в столовую, имела раньше несколько окон, и потому вся комната была светлее» можно сделать любопытное объяснение: столовая замыкала старинную часть дворца и помимо окон в сад имела еще три окна по прежнему боковому фасаду. Когда же была добавлена гигантская кирпичная пристройка театрального флигеля, стена оказалась глухой. Вход в театральный флигель при княгине Шаховской был прорублен по центру стены, и коридор выводил прямо в театральный зал. Кстати, эти двери заметны и на фотографии «Столовая при первом обустройстве музея» из путеводителя «Подмосковные музеи». Реставраторы восстановили в меру возможности вид стены, отведя проход в театральный флигель в левый угол зала, воссоздали оконные проемы, как бы не заложенные до конца, и которые образуют теперь своего рода ниши в стенах. Более того, какое-то время сохранялись даже остатки рам, совершенно ненужных здесь и выглядевших оттого несколько странно, но недобросовестные лазатели разобрались с ними по-своему.

Кстати, любопытно, что такие же мнимые оконные проёмы сохранились и этажом ниже, в прежнем торце первого этажа, в бывшей здесь когда-то гостиной. Но из-за того, что помещения там нанизаны на сплошной коридор, тянущийся через весь этаж от зала столовой мимо парадной лестницы к противоположному торцу, через и старую и новую часть дома, без видимых их разделений, то найти это помещение в целой череде других достаточно трудно.

А вот как описывает обстановку столовой И.В.Евдокимов:

«От старины в столовой осталось несколько вещей да значительные размеры комнаты. Она вся «сделана» (обстановочно) с музейными целями и «показывает» величайший упадок вкусов знати перед революцией. Эта обстановка какая-то карамельная смесь: чего тут только нет, натасканного из разных эпох. Задача достигнута вполне – комната дикая и бессмысленная /…/

В углублении водружён громадный накрытый стол, обставленный посудой (сакс начала XIX века). Вокруг стулья из ореха. На середине стола ужасный букет.

По стенам расставлены диваны, кресла красного дерева николаевского времени, два больших трюмо, две горки для фарфора. Суховатая по рисунку и исполнению николаевская мебель довольно приятна и даже красива в сравнении с безобразной роялью времён Александра III. Под стиль рояля на задней стенке поставлен дикий по формам букет времени полного упадка в мебельном производстве в начале XX века. На двух горках по стенам сосредоточен фарфор – Сакс, Гарднер, Мейсен, берлинского королевского завода, бывшего императорского (Екатерина, Павел, Александр), и даже одна стеклянная рюмка с елисаветинским орлом. Старое и новое перемешалось. В этом есть своеобразный упадочный стиль предреволюционной России.

Над всем этим «антикварно-лавочным» собранием висит живописный плафон безнадёжно-плохого исполнения. Отличительной его черой является пустота содержания, пустота композиции, выцветший колорит – сплошное белое пространство» (и это про тот же плафон, описание которого А.Н.Гречем мы привели чуть выше!)

Завершая описание столовой, Евдокимов делает интересный вывод: «Неисчислимые богатства Стрешневых как будто подают надежду, что в собрании их должны оказаться ценные картины, но из всех воспоминаний о прежних владельцах нельзя сделать вывода, чтобы они интересовались живописью и тем более специально её собирали. Кажется, Стрешневы всецело удовлетворялись сбережением исторических реликвий от Евдокии Лукьяновны, царскими сувенирами, табакерками, каретами – словом, русским прикладным искусством; семейные же портреты были неотъемлемой частицей помещичьего быта и в счёт идти не могут…».

Столовая. Фото середины 1920-х гг.

Влево из столовой можно пройти в ещё две комнаты; одна из них, по всей видимости, и была буфетной, откуда подавали кушанья во время обедов и ужинов. В той из них, в правой, которая замыкает старую часть дворца, в такой же глухой стене, заложенной при строительстве нового корпуса дворца с усадебным театром, также сохранились оконные проёмы, ставшие чисто декоративными. Когда-то здесь и была одна из лестниц на третий этаж. Во всяком случае, следы её реставраторы в 1980-е годы всё-таки обнаружили.

Рядом начинается проход в новую часть здания, к усадебному театру. Уже через дверной проем виден причудливый лабиринт из косых гипсокартонных стенок, каких-то кривобоких проходов. Между ними мелькают разнообразные дверные и оконные проёмы, сквозь которые навстречу эффектно проникают лучи заходящего солнца, заливая собой опустевшие залы. Мы туда ещё зайдём. А в противоположную сторону, направо от столовой через портретную, начинается живописная анфилада по садовому фасаду дворца. По ней, из портретной вправо – проход в парадный Белый зал.

Тяжело сейчас читать в старых путеводителях про то, что этот зал производит особенно светлое впечатление, про бывшие там наборные полы… Потому что это должен был бы быть самый главный, парадный зал дворца, из которого предполагается выход в сад, на роскошный балкон. Его парадность и обилие света были подчеркнуты выдвижением при строительстве дома передней стены вперёд, с образованием светового фонаря. Кроме того, за счет этого выступа выполнены боковые двери по обеим сторонам зала, из которых лестницы по обеим сторонам парадного балкона спускались в сад, а на восходе и закате свет попадал как раз в эти двери, создавая изумительную игру света. Зал красиво обрамлен легкими колоннами, обрамляющими зал в виде вытянутого восьмиугольника.

У обычно колкого И. Евдокимова приводится прямо-таки восторженное описание этого зала:

«Сколько бы не перевидал обозреватель старинных усадеб, а следовательно, он перевидал большое количество колонн, колоннад, колонных портиков, вновь и вновь встреченные, они производят неизгладимое впечатление, никогда не прискучивают взору, особенно колонны внутренние, интимные, приобретающие какое-то особенное очарование. По существу, такой простой архитектурной формой, как колонна, достигаются самые красивые эффекты. Белый зал в Покровском-Стрешневе обработан только колоннами, и весь он от них светится, играет, прельщает белизной и грацией. Можно удалить из него всю обстановку, и он не потеряет нисколько во впечатлении – он существует независимо и самостоятельно /…/

Белый зал оставляет торжественное и радостное вомпоминание о вкусе безыменного строителя-художника. Белый зал – лучшая комната из всех и по оборудованию его мебелью екатерининского времени. Четыре дивана, восемь стульев, восемь кресел красного дерева – несомненно, екатерининская готика. Очень уж «лакированная» сохранность их вначале возбуждает немалое подозрение, думается о николаевщине, о николаевской готике, но тонкая проработанность формы и материалапо внимательном разглядывании не вызывает больше сомнений».

Евдокимову вторит и К.В.Сивков: «Весь белый, с массой света, он производит какое-то радостное впечатление. Его стены хорошо разбиты на части лёгкими полуколоннами. В углах (искаженные переделкой) белые камины, украшенные теперь прекрасными вышивками XVIII в. – гербами Стрешневых».

Когда-то в зале была очень интересная мебель английского производства конца XVIII века, со спинками из красного сафьяна, хорошо гармонировавших с общим радостным настроем зала, ряд лёгких кресел со стрельчатыми прорезями в спинках, два ломберных стола и два стола-«бобика» (все четыре – павловского времени) – примеры наборной, мозаичной работы (так называемое «маркетри»), перенесённые сюда из соседней портретной, на одном из которых был изображен вид приморского города.

Венчалось убранство зала бронзовой люстрой с хрусталиками, «сочетающая мелкие стекляшки екатерининского времени с крупными подвесками елизаветинской эпохи» (А.Н.Греч). Кстати, эта люстра просматривается на фотографиях дворца начала прошлого века.

Белый зал. Фото середины 1920-х гг. из коллекции ОИРУ

В Белом зале реставраторы также восстановили убранство потолка, в том числе и роскошный бело-голубой декор с окантовкой по периметру в виде цепочки повторяющихся белых розеток-листьев, отреставрировали колонны (впрочем, с тех пор уже повреждённые временем) коринфского ордера, вставили новые оконные и дверные рамы, заштукатурили проёмы, но на этом работы прервались. Остались незакрашенные пятна штукатурки и мутные от побелки стёкла, характерные для всех помещений этой части дворца. Не успели покрасить стены, и они сохранили свой неприглядный вид.

Декор потолка Белого зала. Фото автора

Декор потолка Белого зала. Фото автора

Декор потолка Белого зала. Фото автора

Но самое главное, в отличие от других залов и комнат дворца, в нем единственном нет полов, и чтобы рассмотреть убранство, приходится буквально рисковать жизнью, пробираясь по балкам-лагам. Судя по их конструкции, они подлинные, 1800-х годов. Впрочем, нет худа без добра – сейчас сквозь них виден полукруглый свод лежащего точно под залом прохода между двумя входами во дворец, некогда занимавшегося кладовыми, того самого, через который мы вошли. А когда-то здесь и в соседней Голубой гостиной – двух парадных залах дворца – были очень интересные наборные паркетные полы, выложенные кусочками дерева, хорошо соответствовавшие представленной здесь мебели в стиле уже упоминавшегося «маркетри» (декорированной способом набора из тонких кусочков дерева – шпона, создающих узор или рисунок).

Слева – двери на парадный балкон, тоже заколоченные. По всей видимости, они были выполнены заново при реставрации 1990-х, поскольку рамы явно более свежие, чем другие, соседние. А направо, по углам, два камина. Когда-то они были обрамлены вышивками XVIII века с гербами Стрешневых. Еще недавно, реставраторами 1990-х они были украшены подлинной лепниной с масками сатиров, они были целы еще в 2011 году, но к концу 2012 года вся облицовка была утрачена, и со временем сбита до кирпичной кладки.

Декоративное оформление каминов. Утрачено полностью в 2012 году.

Между каминами – проход в Голубую гостиную, или Помпейскую. Это – поперечная планировочная ось дворца, связывающая два балкона, его центральная ось. Белый зал и Голубая гостиная – два самых парадных помещения в Стрешневе. И именно они сохраняли первоначальное убранство, не были затронуты позднейшими переделками, и отличались особым изяществом своего облика, характерного для рубежа XVIII – XIX веков. Одним из отличительных их особенностей были, как мы уже говорили, уникальные полы из наборного паркета, сборного в Белом зале в виде прямоугольника со скошенными углами, а в Голубой гостиной – в виде круга с расходящимися краями, в соответствии с планировкой самих залов – восьмигранного в Белом зале и ротондообразного в Голубой гостиной.

Голубой зал, или Помпейский, как его еще называли, обращает внимание своей круглой формой, обрамленной колоннадой и снова двумя каминами, на этот раз мраморными. Когда-то здесь также были дивные наборные полы, «где точно кессонами разработан круг пола с центральной розеткой, отграниченный восемью, образующими внутреннюю ротонду, коринфскими колоннами» (А.Н.Греч).

На многих дореволюционных фотографиях, несмотря на их качество, тем не менее рисунок пола в Голубой гостиной читается чётко. Даже в 1920-е годы, по свидетельствам авторов путеводителей, здесь он сохранился лучше, чем в соседнем Белом зале, где вынуждены были его поновлять и оттого создавалось ощущение, что полы – более поздняя подделка под подлинник.

Как писал об этом И. Евдокимов, «Чрезвычайно приятен старый узорный паркет дома, одинаковый по рисунку с паркетов в белом зале. Он нетронут переделками. В белом зале паркет огрубел, резко бросается в глаза, переделали его мастера, разучившиеся работать по-старинному, в „помпейской“ мы видим прообраз этого пола, изящно дополняющего общее впечатление от двух лучших в доме комнат».

Но к тому моменту, когда в усадьбу пришли реставраторы, после господства там Аэрофлота, подлинные полы пришли в полную негодность. В Белом зале они были заменены традиционной «ёлочкой» ещё в середине века. Для того, чтобы сохранить изначальный облик, реставраторы в таких случаях прибегают к замене утраченных оригиналов аналогами или имитациями оригиналов. В данном случае, для создания необходимого рисунка полов, М. Сметаниной была разработана даже специальная технология обработки древесины. Увы, ноу-хау так оказалось невостребованным.

Густой синий цвет стен был выполнен в тонах сахарной бумаги, который в сочетании с орнаментальными рамками стенных панно, подражавшими росписи греческих ваз с их черными фигурами, с подобным же образом оформленными экранами и живописью на каминах, с синей кожаной мебелью, также украшенной по спинкам гравированными подобиями античных барельефов в два тона, и ампирными подсвечниками, придавали оформлению зала весьма строгий стиль. Путеводитель К. В. Сивкова отмечает здесь два овальных наборных стола («бобика») с наклеенными ландшафтами, выполненными из разных пород дерева и двенадцать белых стульев, обитых синим сафьяном «вместо прежнего красного», «с картинками на спинках – сцены из античной жизни».

«Эта гостиная, тона сахарной бумаги, с орнаментальными рамками стенных панно, подражающими росписи чернофигурных греческих ваз, с подобными же, по античному трактованными экранами, и живописью на камине, с мебелью, тоже украшенной на спинках разрисованными в два тона гравированными воспроизведениями античных барельефов, с её фонарём-чашкой, спускающимся на цепях – явяется одной из самых строгих по стилю в доме Покровского-Стрешнева» – замечает А.Н.Греч.

«Стены бирюзового тона с живописью на них приглушенного красного тона, скупо и благородно расцвечивающего бирюзовую поверхность, – писал об убранстве комнаты Евдокимов. – Сдержанно и скромно художник написал несколько античных фигурок, в их лёгкой грации украшающих обычно античные вазы; хороши живописные пояски, обегающие вверху и внизу бирюзовые гладкие плоскости. Посредством игры только двух чистых тонов достигнут эффект, вызывающий долгое любование. Как просто, несложно, но как красиво!».

«В «помпейской» комнате, – продолжает он, – своевременно всё выдержано было в суровом и элегантном стиле античности. Даже искажения, внесённые последующими поколениями, не смогли разрушить цельного и умного первоначального замысла. Хорошая тонкая мебель (дюжина стульев и два дивана) в настоящее время белая (белила), обшивка из синеватой кожи, несколько не вяжущаяся с общим колоритом комнаты, однако, легко пропускается глазами без излишней горечи. Забывая об окраске и обшивке мебели, видишь одни изысканные формы мебели XVIII столетия – и этого достаточно. Но прежде эта же мебель, несомненно, усиливала яркость и силу впечатления от «помпейской» комнаты и стройнее увязывалась с общим выражением стиля: мебель из красного дерева и под тон красному дереву была обита красным сафьяном с клееными картинками в маленьких спинках.

В комнате мраморные камины с бронзовыми стильными подсвечниками на них. Заслуживают особенного упоминания экраны перед каминами из красного дерева с бронзовой обработкой XVIII столетия. На песочном фоне ткани (под гобелен), натянутой в рамках экранов, вышиты петух, курица, фазан, лягушка, грибы. Сплетение матовых малинового, голубого, зеленого и серовато-жёлтого тонов дают красивейшие спокойные гаммы вполне живописные, какие обыкновенно ложатся с палитры подлинных художественных колористов».

«Обработку комнаты заканчивает небольшой прозрачный (из стекла) недоступный нам по выработке фонарь с несколькими рожками для свеч. Радостное, глубокое чувство уносишь от обозрения «помпейской».

Фото обстановки музея во дворце Покровское-Стрешнево из книги «Подмосковные музеи» (вып. 2), под редакцией

И. Лазаревского и В. Згура, 1925

Впрочем, К.В.Сивков не согласен с ним. «Густой тон окраски стен с очень слабой живописью в стиле греческих ваз несколько портит то приятное впечатление, которое производит своей формой этот зал, с его рядом колонн, расположенных по кругу, и наборным полом из разноцветного дерева».

Здесь, в Голубой гостиной, опять-таки восстановлены потолки и росписи на них. Украшение потолка – дивный плафон-цветок под люстру (когда-то здесь был фонарь-чашка на цепях). Во время пожара потолок был утрачен полностью, и то, что сейчас можно видеть – настоящий подвиг реставраторов. Даже через двадцать пять лет безвременья поражает их сохранность. Уже отреставрированы колонны, а стены «забрызганы» грунтовкой и так и не дождались новой покраски. В то же время обновлены дверные проёмы и восстановлено оформление каминов (если сопоставить фотографии, представленные в работе Н.Н.Врангеля, с теперешним видом каминов, то сходство просто бросается в глаза).

Вообще, это одно из излюбленных мест для съёмок интерьеров во все времена – еще с начала XX века, с работы Н.Н.Врангеля, здесь делались кадры убранства дома, а в объектив попадал дверной проем, так и манящий заглянуть то в Белый зал, то за драпировки будуара княгини, известного также как «кружевная, или тюлевая, спальня».

Двери вправо (если стоять спиной к Белому залу, из которого мы вышли) выводят снова на площадку, обрамляющую парадную лестницу. А вперёд из Голубой гостиной, как мы уже говорили, есть выход на лоджию по главному фасаду. С неё, обрамленной парой великолепных коринфских колонн, но утратившей балюстраду, открывается вид на парк, в котором еще угадывается заросшая аллея, проходившая по оси усадьбы к прудам.

Вид на парк с балкона главного фасада. Фото автора

Изначально именно отсюда открывалась перспектива на подъездную дорогу и, по всей видимости, именно с этого балкона высматривали и встречали подъезжающих. Внизу же располагался круг с клумбой, вокруг которого разворачивались кареты.

Кстати сказать, нынешний коринфский ордер колонн появился на лоджии благодаря реставраторам, в 1980-е годы. На протяжении всего XX века старые фотографии доносят до нас совершенно иной их облик, которому трудно подобрать название – капитель еще во времена Шаховской представляла собой простое цилиндрическое же утолщение собственно колонны, обрамленное по диаметру декоративными кругляшами – и только. Когда эти наслоения были сбиты, открылись основания капителей подлинных коринфских колонн, которые и были воссозданы. Фотография раскрытия остатков старых капителей попала даже в учебник по реставрации памятников архитектуры, написанный под редакцией С.С.Подъяпольского в 1988 г., и переизданный в наши дни. Они погибли в пожаре 1992 года, так что нынешние – фактически новодельные.

Обрамление потолков Голубой гостиной. Фото автора

Далее – череда бытовых комнат, сейчас мало чем примечательных, фактически потерявших свое предназначение и, стало быть, лицо, и различающихся разве что цветом стен, о которых и Сивков начинает говорить скороговоркой. Это «кружевная спальня», кабинет, где прежде «было две комнаты: уборная в 2 окна и „девичья“, в 1 окно, имевшая выход в сад». Далее «дверь из кабинета ведет во вторую спальню, обстановка которой /…/ дает впечатление спальни начала XIX в. Через проходную комнату, почти лишенную обстановки (тут раньше было 2 комнаты: образная и уго’льная), выходим в гостиную, затянутую холстом (после пожара, бывшего тут). Здесь раньше был кабинет, по стенам которого было развешено оружие /…/ Следующая и последняя комната – библиотека».

Напомним, что Покровское-Стрешнево в отличие от парадно-представительских Кускова или Архангельского, давала представление о бытовом укладе, так сказать, наиболее «массового» слоя дворянства, по словам К.В.Сивкова. Обращает на себя внимание то, что здесь помещения идут уже в три ряда – два ряда комнат по обоим фасадам, соединяющиеся проходными помещениями, иными словами, попадая в каждую комнату, перед вами открываются сразу три новых прохода в другие комнаты.

Комната, следующая за Голубым залом налево, по главному фасаду, довольно невзрачного вида, хотя ее стены и выкрашены ярко-оранжевым и опять-таки с дивным декором потолков, в котором использовано сочетание желтых и белых деталей. Может быть, такое впечатление остается из-за испорченной расцветки стен и разбитых и заколоченных окон. Между прочим, это и есть та спальня, тюлевое оформление которой все путеводители находят «назойливо кричащим» и безвкусным, в претенциозной манере самой Евгении Фёдоровны Шаховской. А.Н.Греч так описывает ее убранство: «мягкая стёганая мебель, стены и потолок, затянутые материей, с кружевной отделкой везде, где это только представлялось возможным». Эта спальня «является уже образчиком того „дурного вкуса“, которому обязано Покровское искажением своего облика», замечает он же. «Вся затянутая тюлем, похожая на бонбоньерку из-под конфект», пишет К.В.Сивков.

Вообще, эта самая «новая спальня» была очень удобным поводом для метания критических стрел в адрес и хозяйки, и стиля, переводивших разговор в тему оскудения дворянства и утраты им малейшего художественного вкуса, вместо которого оказывались только претенциозные и кричащие амбиции. Особенно досталось этой комнате от И.В.Евдокимова, не жалевшего презрительно-брезгливых эпитетов в адрес и обстановки комнаты, и особенно – бесвкусия хозяйки. Практически все стены были закутаны в тюль, а сверху, с потолка, его полотнища свисали в виде собранного узлом «букета». Вот и «досталось» ей от Евдокимова, которого здесь постигает взрыв обличительного красноречия: «спальня чудовищно ужасна, кошмарна по бесвкусию, по бездарности отделки», «дальше иди некуда, безобразнее не выдумается, убоже, по всей вероятности, нет ещё такой комнаты в России». «Мягкая беззвучная комната-мешок поражает самых не искушённых в красоте людей; обозреватель попадает в громадную бонбоньерку, в которой душно и тяжело прожить одну лишнюю минуту. Комната не имее стен – они затянуты гардинным тюлем на розовом коленкоре; о малейшего прикосновения к тюлю вся тюлевая стена начинае колыхаться.

В алькове, у задней стенки, колоссальная кровать таких же «тюлевых» художеств./…/

Под тон общей отделке низкая мягкая мебель, не имеющая формы, – подушки, обтянутые серовато-пёстрой материей, – расставлена повсюду. В центральной части потолка тюль, исходящий со стен, веерообразно заканчивается бутоном (узлом)».

Характеристики прежних владельцев усадеб с подобным убранством мы опускаем, интересующиеся могут обратиться непосредственно к доступному оригиналу. Процитируем лишь ещё один фрагмент.

«Среди фотографий усатых князей с бессмысленными выражениями лиц и холёными подбородками, повешенных в рамках на стенах этой бессмысленной комнаты, глаза приковываются к трём превосходным старым акварелям гампельна с изображением Елисаветы Петровны, внучки её Натальи и внука Петра (??? – А.П.) Глебова-Стрешнева. Акварели эти никогда не были изданы. Странно видеть их в дикой обстановке спальни».

На старой фотографии видно, что акварель с изображением Елизаветы Петровны в чепце висела как раз у дверей в «Голубую гостиную», слева, под профильным портретом, какого-то в самом деле «усатого князя».

Из спальни княгини через тёмную проходную комнату влево, по оси поперек дворца можно пройти сразу в бывшую библиотеку. По одной из версий, тёмная, потайная комната служила хранилищем драгоценностей княгини, и именно отсюда её лакеем были похищены фамильные святыни, включая «розовый бриллиант». Эта история известна по рассказу начальника московской сыскной полиции А.Ф.Кошко из мемуарной книги «Очерки уголовного мира царской России».

Трещины в стенах библиотеки. В глубине – бывшая «кружевная спальня». Фото автора

Библиотека также обращает на себя внимание своим безотрадным видом. Во-первых, светло-зелёные стены обширно разукрашены пятнами забелки, а главное – в одной из стен (общей как раз с парадным Белым залом), прямо возле облицованой белым кафелем печи, в штукатурке проступили огромные трещины. Сквозь них видны обгоревшие в пожаре 1992 года, схваченные металлической строительной сеткой деревянные перекрытия старого дворца. Их открытие уже в 2010-е годы многое объяснило в пред- и послепожарной истории многострадального дома.

А когда-то здесь, в безвкусных, как отмечали исследователи, темных шкафах второй половины XIX века хранились и многочисленные книги века XVIII, тех самых просветителей – Вольтера, Руссо, Дидро, Монтескьё, которые нравились своим «вольномыслием», но чтение которых аристократию «белой кости» ни к чему не обязывало, было просто формой досуга; многие издания по архитектуре и искусству. «В глазах пестрят розовые обои с зеленоватым орнаментом, – пишет И.В.Евдокимов, – пунцовеет обивка диванов, черные грубые шкафы с книгами упираются в потолок, посредине какой-то киоск, павильон, рассекающий комнату на две неравные части… Нелепостью в таком вульгарном обрамлении кажутся чудесные тиснёные золотом переплёты старинных книг XVIII и даже XVII столетий, запертые в чудовищные шкафы некоего Николауса Энгельберга (1880 г.). Зачем тут книги, кому они нужны? – восклицает он. – Что понимали в них люди, создавшие себе такой беспощадный памятник?».