Москва Стрешневых

Если обернуться, то с этой точки открывается красивая панорама в сторону ворот и храма Покрова, а все разнокалиберные части фасада интересно выстраиваются в одну линию. Полюбуемся на этот вид и продолжим идти по тропинке, огибая башню-восьмигранник. Завернув за угол, тропинка выводит нас к торцевому северо-восточному фасаду дворца.

С этой стороны от углов дворца вглубь уходят две заросшие, но пока еще просматривающиеся остатки подлинных усадебных аллей. От восьмигранной башни прямо уходит начало Елизаветинской дороги, которая тянулась через весь парк и выводила к ванному домику над Химкой, а с противоположного угла ещё одна аллея загибается в сторону оранжереи. Из глубины парка снова открываются живописные виды на башни и корпуса дворца.

В отличие от противоположной стороны, обращенной к воротам, здесь кирпичные пристройки (благодаря К.В.Терскому, пошедшему наперекор плану академика Резанова), сделаны только по углам, а между ними проступает торцевая стена старой части дворца, заглубленная между башней-восьмигранником слева и сложной композицией из островерхой башни и двухэтажного флигеля с правой стороны, так что можно примерно представить, как выглядел дворец с торца. Всё вместе образует своеобразный небольшой дворик. При строительстве кирпичных корпусов с углов часть стен оказалась закрытой, были заложены и крайние оконные проёмы. Но сохранены большие окна по центральной части фасада, в том числе и на втором этаже, где располагалась старая спальня, вероятно, времён Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой.

Ленточное застекление по третьему этажу повторяет советское, по всей видимости, конца 1930-х годов, уничтоженное пожаром. А во времена княгини, при строительстве кирпичных корпусов по углам, там был пробит ряд таких же щипцеобразных оконных проёмов, как на главном фасаде. За ним сейчас проходит коридорчик, соединяющий восьмигранную башню с островерхой, и из него же поперёк, под кровлей дома, через мансарду, к верхней части театрального флигеля идёт ещё один сквозной коридор.

Обращает на себя внимание причудливый дощатый «скворечник-грибок», буквально прилепленный сбоку к островерхой башне. Вероятно, силуэт этого «грибка» доносит до нас внешний вид несохранившихся такого же типа надстроечек вокруг «короны» и барабанов над старой частью дома.

Вообще, северо-восточный дворик производит весьма сильное впечатление скоплением кирпичных корпусов и башен, устремляющихся ввысь. Здесь такого давящего впечатления кирпичной массы, как на корпусе, обращённом к воротам, не возникает как раз потому, что такое же обилие кирпича разбивается на несколько разнокалиберных объёмов, замыкающих дворик перед торцевой стеной дворца. И этот дворик – место, кажущееся одновременно мрачноватым и печальным своей многолетней заброшенностью.

С этой стороны в тыльной стене корпуса с восьмигранной башней виден значительный пласт более поздней кирпичной кладки, в который вставлены высокие окна. Эта часть стены была отстроена уже в 1990-е годы вместо старой, деревянной, сгоревшей в пожаре. Стык в кладке обращает на себя внимание ещё и тем, что на нём внезапно прерывается декоративный карниз, опоясывающий башню с лицевой стороны. А на торцевой части башни по особенностям кладки заметно заложенное небольшое окошко, вероятно, световой фонарь над лестницей (сейчас через всю восьмигранную башню насквозь проходит пожарная лестница, и один из её пролётов как раз подсвечивался бы из этого окошка).

В правой части дворика выдаётся та самая высокая остроконечная башня, которая так впечатляет гуляющих от нарядного садового фасада, но здесь она видна с противоположной стороны, с тыла. Здесь, вблизи, она взмывает вверх так, что дух захватывает, когда пытаешься увидеть вершину. Дальше вправо идёт стена, которая, на первый взгляд, просто продолжает башню и переходит в еще один, обособленный двухэтажный флигель, выдающийся сильно вперёд. Однако, если приглядеться, становится понятно, что это просто фальш-стена. По разнице в кладке видно, что раньше здесь был большой проём, вероятно, дверной, впоследствии большей частью заложенный. От него осталось существующее ныне окошко. Если подойти поближе, то в него внезапно открывается вид на парадный двор и балкон по его фасаду. А с противоположной стороны, от дворика перед садовым фасадом, в окошко даже вставлена деревянная рама – всё это следы какого-то незавершённого этапа работ, лишнее подтверждение того, что работы были внезапно прерваны. Но как бы то ни было, а проём с прорезью смотрится сейчас весьма оригинально.

Неожиданный ракурс. Фото автора

А на уровне второго этажа, над окошком, виден глухой оконный проём-наличник.

Сейчас в этом месте в самом деле чувствуется какая-то недостача, пустота. Очень странно и неоправданно выглядит рельеф стены. И действительно, на фотографиях 1930-х годов, здесь видна мощная вышка, сколоченная из дерева под цитадель средневекового замка, причем по второму этажу проходит галерея, обрамляющая фасадную стену нынешнего корпуса, а верхушка украшена эффектным завершением с куполом. В 1980-е годы здесь уже какие-то сарайчики, прилепленные к капитальным стенам. А в эскизном проекте реставрации предполагалось наращение примыкающего справа корпуса к стенам башни, через ярусы которой проектировалась винтовая лестница, тем самым обособленный флигель оказался бы связанным с основной частью дома.

Кстати сказать, если верить «Схемам эволюционного развития природно-исторического парка „Покровское-Стрешнево“ на период 1680—1773 гг.», подготовленным в Департаменте культурного наследия Москвы, то как раз именно здесь находился самый старый из известных дом, 1766 года, построенный при Петре Ивановиче Стрешневе. Соответственно все разговоры о том, что в основе нынешнего дома сохранились какие-то части XVIII, не говоря уже о XVII, веке (на что так любила напирать сама княгиня), становятся просто бессмысленными. Иными словами, дом Петра Ивановича стоял на другом месте, нежели существующий дом, восходящий к его дочери Елизавете Петровне.

Про флигель мы ещё скажем попозже, а пока обойдём его. Закончив «экскурсию» вокруг дворца, мы попадаем к его роскошному садовому фасаду.

Отсюда открывается эффектный вид на дворец, тот самый, привычный по фотографиям и личным впечатлениям. Из-за угла кирпичного флигеля возникает чудной красоты двор. Создается неожиданное ощущение, что кирпичные пристройки по обеим сторонам старого дворца, далеко выдающиеся вперед, по сути дела, играют здесь роль старых флигелей, замыкающих традиционный двор-курдонёр, как в классической дворянской усадьбе. При этом высоченная башня в левом углу смотрится весьма экстравагантно.

Напомним, что островерхая башня и корпус справа предполагался ещё проектом А.И.Резанова. А симметричный корпус слева, который мы только что обошли, был добавлен во изменение первоначального плана К.В.Терским – у Резанова его не было. Существует даже фотооткрытка двора, где к старой части дома примыкает слева только островерхая башня.

А центр дворца венчает высокий балкон с колоннадой и балюстрадой ниже, площадку которого с обеих сторон огибают полукруглые лестницы. Они взбегают сразу к дверям второго этажа, на стенах которого – такие же медальоны-барельефы с женскими лицами, которые мы уже видели на противоположной стороне дворца. Если с той стороны усадьбы раскинулся свободный пейзажный парк в английском стиле с аллеей, спускающейся к прудам, то с этой стороны старые фотографии сохранили вид на регулярный французский парк с множеством скульптур. Сейчас же перед дворцом – совершенно заросший кустарником и молодыми деревьями лужок (след существовавшего тут партера – двух квадратов, занятых цветниками), переходящий в парк, в глубине которого виднеется единственная сохранившаяся скульптура, а дальше – угловая башня, стоящая на повороте к Иванькову.

С этой точки дворец раскрывается во всей своей красе и, пожалуй, есть смысл процитировать строки из путеводителя К.В.Сивкова о том, как выглядела усадьба, и в том числе главный дом, при Елизавете Петровне Глебовой-Стрешневой, в начале XIX века.

«Он не был строго выдержан в одном каком-либо стиле, но более всего приближался к стилю «ампир»… Низ дома был жилым в собственном смысле этого слова, второй этаж имел более парадный характер, а верхний служил ибо для склада вещей, либо для жилья гувернанток, прислуги и проч. /…/

После перестройки изменился резко и внутренний облик дома в Покровском. Число картин по описи 1805 г. достигло 328; фамильных портретов Глебовых и Стрешневых, а также царских, насчитывалось 76; вместе с ними висела на стене стрешневская генеалогия, 3 герба Глебовых и Стрешневых на бумаге и 1 стрешневский – восковой. В комнатах появились теперь: мебель красного дерева, украшенная бронзой и инкрустацией, хрустальная посуда, мраморные часы; появились такие характерные для дворянских домов той эпохи предметы, как «камершкур» (камера-обскура), «аглицкий митроскур» (микроскоп), электрическая машина, телескоп и проч., которые свидетельствовали об увлечении натурфилософией. Около дома был разбит «регулярный» сад, в одной части которого стояло 6 оранжерей с плодовыми деревьями (теперь в главной оранжерее устроен ресторан); на краю сада – пруд с рыбой. В стороне от сада был расположен зверинец, в котором опись 1805 года насчиывает оленей «большого и малого рода», старых и молодых, 21, баранов шленских 13, коз шленских 9. Тут же были 104 разных птицы: гуси разных пород (китайские, персидские, капские), казарки, лебеди, голубые индейки, белые цесарки, «золотые куры» (вероятно, фазаны), «кургузые немецкие с хвостиками колечки», журавли, павлины и т.п.».

Кстати, сразу оговоримся, что в путешествии по помещениям дворца мы используем тексты старых путеводителей, уже упомянутых нами – прежде всего это работы К.В.Сивкова, А.Н.Греча и И. Евдокимова, чтобы мысленно, так сказать, виртуально воссоздать не существующую сейчас обстановку музея 90-летней давности. Этот же вынужденный, но, на наш взгляд, интересный приём уже был использован нами в путеводителе по усадьбе, выпущенном в 2017 году.

Планировка парадного 2-го этажа: 1 – вестибюль, 2 – портретная,

3 – столовая, 4 – Белый зал, 5 – балкон-полуротонда, 6 – Голубая

гостиная (помпейская), 7 – балкон главного фасада,

8 – библиотека, 9 – старый кабинет, 10 – угловая (образная),

11 – старая спальня (Е.П.Глебовой-Стрешневой),

12 – кабинет (М.В.Шаховского), 13 – проходная комната,

14 – спальня княгини

Сейчас все посторонние входы-выходы заколочены, и единственное место, через которое можно легально попасть внутрь дворца – двери позади обелиска. Но мы условно начнём свое путешествие как бы через этот вход, под балконом, со стороны выхода в сад, через полукруглую нишу, своего рода «чёрный ход», который когда-то использовался лазателями весьма активно, и через который впервые проник во дворец в далёком уже июне 2012 года и сам автор.

И ход действительно чёрный, в разных смыслах этого слова. Когда-то в нише была установлена дверь. Она вела в помещение под балконом, которое во времена Стрешневых было кладовой. Зайдя внутрь, человек попадал словно в подземелье, ощущение которого создают низкие своды, отсутствие освещения и набившийся внутрь грунт и мусор, под которым совершенно обескураживают превосходные полы из белого мрамора!!! С площадки у входа по обеим сторонам открываются еще два входных проёма, забранные решетками, а дальше – несколько ступенек вниз и зал с низким сводом, сейчас, после того как ниша под балконом была заколочена, очень напоминающий склеп. Здесь согласно предназначению помещения занижен даже уровень пола. Вообще, низкий первый этаж за двести с лишним лет ушел в землю, что характерно для старинных построек. Отсюда и ощущение подземелья. А между тем, мы оказываемся на оси между двумя входами, то есть, фактически, одной из доминант в планировке дворца.

Ощущение подземелья создаётся ещё и благодаря мощным кирпичным стенам, которые кажутся катакомбами. Тем более что если пройти ближе к парадным дверям, то влево просматривается череда тёмных помещений, как раз тех самых, что пострадали от пожара, а вправо, в сторону театрального корпуса уходит тёмный же и невзрачный коридор, пробитый в советские времена.

Но стоит пройти немного к заколоченным дверям противоположного фасада, как сразу начинаются сюрпризы. Присмотревшись, замечаешь, что низкие своды опираются на кирпичные колонки, создавая впечатление средневековых палат, будто оставшихся со времен Ивана Грозного, в которых вполне могли проходить события многострадального фильма Сергея Эйзенштейна. Это одна из заказанных архитекторам при перестройке дома «причуд» княгини Шаховской, как память о XVII веке – времени возвышения Стрешневых, отчего и создаётся ощущение более раннего происхождения дома, на которое так любила напирать княгиня. (Кстати сказать, пара таких же колонок обрамляла со времён Шаховской и главный вход, о чем мы уже говорили. Они были утрачены при обрамлении входного тамбура уже во времена санатория.) А свернув вправо, просто ахаешь. Исчезают низкие, давящие, темные своды, стены вдруг уходят куда-то вверх, навстречу обрушивается ошеломляющий поток света, и в этот простор взмывает лестница из такого же белого мрамора.

По двум её сторонам мнимый потолок поддерживают две фигуры атлантов совершенно необычного вида. В них нет муки от тяжести нависающего над ними свода, хотя вроде бы есть могучие мускулистые торсы, конечно, не такие, как, скажем, у знаменитых атлантов Эрмитажа, воспетых Александром Городницким. Эти держат «потолок» легко, даже с какой-то иронией, ехидством в лицах, усики и бородки лихо, по-мушкетерски закручены, по спинам проходят плавники, которые маскируют каркасы кронштейнов, подпирающих верхнюю площадку, а ниже пояса у них… двойные скрученные хвосты. Может быть, из-за них их еще называют тритонами. Когда-то они завершались лопастями, похожими на причудливые листья, но одна из них ныне утрачена. Они выполнены из трёх кусков мрамора и установлены при обустройстве холла уже в начале 1910-х годов, как и лестница, перевезённая сюда из городского дома Шаховских-Глебовых-Стрешневых на Большой Никитской улице (документы об этом мы уже приводили в другой главе). А над лестницей, в настоящем потолке, уже венчающем второй этаж, огромный, некогда жёлто-голубой плафон.

Именно с подъема по этой лестнице начинается собственно «путеводительная» часть книжки Сивкова – самого позднего из путеводителей по ещё музейной усадьбе. Последуем «за ним» и мы и попытаемся представить барскую обстановку, которая существовала еще на десятом году революции, но которая скоро была безвозвратно утрачена, и Сивков, кажется, последний её «очевидец».

«Атланты держат небо на каменных руках». Фото автора

«По каменной лестнице (пристроенной уже в XX в.) поднимаемся на верхнюю площадку. На противоположной стороне, на фоне окна, выделяется гипсовый бюст Е. П. Глебовой-Стрешневой, неизвестного русского мастера: небольшая, довольно изящная голова, с тонкими сжатыми губами и властной складкой около рта. Это она держала в страхе и трепете своих внучек, не смевших без особого разрешения сесть в ее присутствии и ходивших в «затрапезных» платьях и простых «козловых» башмаках; Это она на требование представить документы при определении внука на службу ответила отказом, сказав, что Стрешневых и так все знают. С площадки лестницы мы попадаем в «портретную», которая раньше была официантской (здесь находились лакеи). Тут собраны портреты Глебовых и Стрешневых и царские. Интересны портреты имп. Елизаветы Петровны, хорошая копия с французского художника Каравака, а также работы мало еще выясненного художника Лигоцкого и портрет Е. П. Стрешневой в детском возрасте, неизвестного немецкого мастера. У окна – кресло хорошей работы середины XVIII в., в котором владелица дома в прежние времена после рождения ребенка принимала поздравления, по стенам – голландские стулья петровской эпохи.

Площадка лестницы, на которой (на фоне окна) стоял

грозный бюст Е.П.Глебовой-Стрешневой. Фото автора

Из «портретной» налево – столовая; такое назначение она имела и раньше, будучи в то же время и картинной галереей, что часто встречалось в усадьбах. По стенам ее картины малоизвестных художников. Лучшие вещи – 4 изображения актеров, неаполитанской школы XVIII в., и «Охотники» неизвестного раннего немецкого мастера. Остальные картины имеют только декоративное значение. Мебель – 20-30-х г. г. XIX в. В левом углу стены, противоположной фасаду, – дверь в буфетную (теперь закрыта). Отсюда подавались кушанья во время обедов и ужинов. Стена, противоположная от входа в столовую, имела раньше несколько окон, и потому вся комната была светлее. Последняя владелица Покровского – княгиня Е. Ф. Шаховская-Глебова-Стрешнева, правнучка Е. П. Глебовой-Строгановой (у К.В.Сивкова ошибка: должно быть Е. П. Глебовой-Стрешневой – А.П.), изменила своими пристройками весь внешний облик усадьбы. При ней усадьба была обнесена стенами с башнями, придавшими ей характер фантастического замка. При ней же были сделаны пристройки сбоку дома и построено нелепое здание театра.

Возвращаясь через «портретную» назад, мы попадаем в белый зал – «гостиный зал с выходом на балкон», как он назывался раньше. Весь белый, с массой света, он производит какое-то радостное впечатление Его стены хорошо разбиты на части легкими полуколоннами. В углах (искаженные переделкой) белые камины, украшенные теперь прекрасными вышивками XVIII в. – гербами Стрешневых. Мебель английская, екатерининского времени. Если стать посредине зала и посмотреть направо и налево, в сторону фасадов, вдоль виднеющихся из-за окон аллей, то станет ясно, что он расположен на оси всего парка – обычная манера постройки домов в усадьбах 100 – 150 лет тому назад.

Из белого зала переходим в соседнюю «голубую гостиную» – теперь «Помпейский Зал», с выходом на небольшой балкон. Густой тон окраски стен с очень слабой живописью в стиле греческих ваз несколько портит то приятное впечатление, которое производит своей формой этот зал с его рядом колонн, расположенных по кругу, и наборным полом из разноцветного дерева. Интересна мебель: два овальных наборных столика («бобики») с наклеенными из разного дерева ландшафтами, с бронзой, 12 белых стульев, с картинками на спинках – сцены из античной жизни (в прежнее время они были обиты, вместо нынешнего синего, красным сафьяном). Полный контраст с этими двумя залами – следующая комната, «кружевная спальня», вся затянутая тюлем, похожая на бонбоньерку из-под конфет. Раньше тут был кабинет. Эта комната – одно из наглядных свидетельств перелома вкусов, который был характерен для русского дворянства конца XIX и начала XX в. За спальней – кабинет. Прежде тут было две комнаты: уборная в 2 окна и «девичья»; в 1 окно, имевшая выход в сад. Из вещей, стоящих в кабинете, интересны бюро, огромный диван и горка с коллекцией тростей и трубок. На стенах тонкий портрет – работы Лигоцкого, и другой портрет (П. Ф. Глебова-Стрешнева), характерный для эпохи по налету романтики. Дверь из кабинета ведет во вторую спальню, обстановка которой (туалет, бюро, кресла и стулья корельской березы, большая кровать, несколько картин – в том числе портрет школы Рокотова) дает впечатление спальни начала XIX в. Через проходную комнату, почти лишенную обстановки (тут раньше было 2 комнаты: образная и угольная), выходим в гостиную, затянутую холстом (после пожара, бывшего тут). Здесь раньше был кабинет, по стенам которого было развешено оружие. Украшением комнаты является екатерининская мебель, покрытая вышивками. Интересен в бытовом отношении находящийся здесь портрет гр. А. П. Шереметевой в маскарадном костюме, работы уже названного художника Лигоцкого (копия с портрета Аргунова). Следующая и последняя комната – библиотека. По составу книг библиотека Покровского не представляет особого интереса и не может идти ни в какое сравнение с библиотеками «Архангельского» или «Остафьева», но она типична для того слоя дворянства, к которому принадлежали владельцы Покровского. Библиотечные черные шкафы, как и мебель с ее обивкой, – безличного стиля второй половины XIX в. Интересно лишь кресло для чтения у окна. Таков несложный по устройству и обстановке дом в Покровском-Стрешневе. Но ведь тут не было таких балов, пиров и театральных зрелищ, которыми славились в былые времена Останкино и Кусково. Они были и не по средствам и не по рангу владельцам этой «подмосковной»³.

Впрочем, представить обстановку сейчас довольно сложно. Из интерьеров остались только стены, частью обновленные начавшейся было реставрацией, частью поврежденные горе-исследователями. Собственно, сохранилась только внутренняя планировка дворца, опять-таки вчерне воссозданная заново после пожара, какие-то конструктивные детали – и всё. По путеводителю можно определить разве что расположение комнат. И то это касается только самой старой части, её парадных помещений, находящихся на втором этаже.

Собственно, путеводитель только о них и повествует. Если же браться изучать весь дворец, то интерьеры его напоминают слоёный пирог, где можно столкнуться со следами сразу нескольких эпох. Низкие своды вестибюля первого этажа зрительно напоминают о времени, наверное, Ивана Грозного (такая вот «обманка» времён княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой), в парадных залах начато было воссоздание обстановки и планировки XIX века, времени «высокого классицизма», в кирпичных пристройках и в большей части первого этажа – отчетливые следы века двадцатого, санатория «Аэрофлота», а третий этаж целиком воссоздан в 1990-е годы после пожара. Причем на все это наложились явные новоделы, вроде кафельной облицовки стен по первому этажу театрального эркера или гипсокартонных стенок театрального флигеля.

По всей видимости, интерьеры здесь дошли до нас большей частью в том виде, в каком эти стены оставил последний реальный пользователь – «Аэрофлот». Как мы уже говорили, авиаторы нещадно вторглись даже в те части дворца, которые существовали ещё со времён Елизаветы Петровны Стрешневой, не пощадив для внутренней электроподстанции даже помещений под парадной лестницей. Достаточно сказать, что электроподстанцией была занята прежняя гардеробная, в кабинете и спальне за ней, выходящих на садовый фасад, устроен двусторонний туалет (вероятно, М и Ж). Остальные помещения перестроены под рабочие кабинеты. При этом сохранились заложенные дверные проёмы в правой части дома. Прежняя планировка первого этажа, на которой мы подробно останавливались в первой части нашей работы – гостиные, кабинеты и прочее – фактически утрачена и, конечно же, подлежит воссозданию.

Планировка залов парадного, второго этажа, дворца достаточно традиционна. Она выполнена таким образом, что по центральной оси расположены парадные залы – Голубая гостиная и Белый зал, а по бокам – вспомогательные помещения, частью упоминавшиесмя нами при цитировании старого путеводителя. По левую руку оказывается портретная, к которой выходит лестница, и столовая, а противоположную половину дворца занимают всевозможные бытовые комнаты – библиотека, кабинеты и спальни. Они идут по периметру дворца; проходя через них, можно совершить круг и вернуться назад, к лестнице.

Интересно, что два наиболее обстоятельных очерка-путеводителя по залам дворца – А.Н.Греча⁴ и К.В.Сивкова⁵ – «проходят» по ним в прямо противоположных направлениях. Греч ведет рассказ от Белого зала вначале по садовому фасаду, потом по северному и главному, заканчивая в Кружевной спальне, примыкающей к Голубой гостиной (тем же путём идёт, кстати, и И.В.Евдокимов). Сивков же в описании залов движется навстречу им.

Мы же выберем свой маршрут. Заметим для начала только, что, судя по описаниям, ряд парадных залов и бытовых комнат не претерпел со временем существенных изменений, сохранив первоначальный облик в стиле XVIII века и свои художественные достоинства, а другие помещения с ходом времени были переоборудованы по вкусам новых поколений владельцев. При этом художественный их облик стал всё больше желать лучшего, что и дало основание авторам путеводителей говорить о падении со временем вкусов «правящего сословия», дошедшего до карикатуры и кричащей бесвкусицы. Эти изменения хорошо прослеживались в обстановке разных помещений дворца, причём иной раз «начало» и «конец» оказывались буквально через стенку, как, например, голубая гостиная и пресловутая «кружевная» спальня. Поэтому в некоторых послереволюционных планах экскурсий в стрешневскую усадьбу и предлагалось в качестве темы формулировать «Падение художественных вкусов дворянства».

Анфилада по главному фасаду от парадной лестницы.

Фото автора

Итак, возвращаемся на площадку парадной лестницы, которпая огибает лестничный проём. Именно её боковые части поддерживают атланты-«тритоны». Когда-то здесь была балюстрада. Сейчас здесь сохранились только колонны (фигуры атлантов зрительно «держат» их на себе, что только подчеркивает декоративное, а не конструктивное предназначение колонн, которые на самом деле в основе своей деревянные). В потолке над лестницей роскошный плафон – одна из жемчужин дворца, тоже было отреставрированный, но, увы, за прошедшие десятилетия запустения утративший цвет – когда-то он был голубым с жёлтой окантовкой.

Кстати, любопытно, что сочетания жёлтого и голубого цветов, придававшие зданию бо’льшую красочность, повторялась здесь несколько раз. Во-первых, жёлтыми, а не белыми, были изначально стены фасадов. Декор (рустовка, колонны, маскароны) в традиционной классической манере был в самом деле выделен белым. А вот размашистый свод лоджии по главному фасаду и поля вокруг маскаронов были голубыми. И такая же жёлто-голубая расцветка повторялась в сочетании стен вестибюля с лестничной клеткой и соседней голубой гостиной.

Обстановка вестибюля должна была «вводить» посетителей в экспозицию родства Стрешневых с Романовыми, которой было посвящено фактически всё убранство дома. Когда-то здесь, ещё на стенах вестибюля, гостей княгини, а потом и посетителей музея встречала обширная портретная галерея рода Стрешневых, их родных и среди них – несколько царских портретов, долженствовавших напоминать об обстоятельствах, при которых «ветвь Стрешневых нача цвести злата». В годы обустройства музея они были перенесены сюда из парадного Белого зала, где, по замечанию А.Н.Греча, «производили назойливое впечатление». С плафона спускался восьмиугольный фонарь в стиле эпохи царственной тёзки владелицы (и сестры в седьмом колене!), императрицы Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого. Где-то здесь стояли две булавы для скороходов, украшенные серебряными набалдашниками с родовыми гербами, и два высоких посоха, которыми расчищали путь выезду владельцев Покровского. А уже поднявшись по лестнице и обернувшись, можно было столкнуться с суровым взглядом хозяйки дома, глядящим с подкрашенного под бронзу гипсового бюста, установленного на фоне окна, в чепце, с худым лицом и заостренными чертами – тонкими сжатыми губами и властной складкой возле рта.

Площадка парадной лестницы действительно выводит в бывшую портретную с коричневатыми стенами. Когда-то в ней продолжалась портретная галерея, начинавшаяся еще на лестнице.

И.В.Евдокимов писал о здешней экспозиции: «При современном состоянии портретов – слоях грязи и пыли, впитавшихся в масляную живопись, – трудно произвести определённую оценку их художественной значительности. Во всяком случае, можно только сказать, что все портреты достаточно старые, XVIII века и начала XIX-го; по портретам когда-то, видимо, обновляя их, проходилась малоопытная рука, испортившая работы первоначальных художников, всего вероятнее, своих же крепостных „парсунных“ мастеров».

Портрет полной тёзки хозяйки – императрицы Елизаветы Петровны – «хорошая копия с французского художника Каравака», как отмечал К.В.Сивков, судя по фотографиям, был смысловым центром правой стены зала.

«В соответствии с изображениями глядящих со стен людей, – замечает А.Н.Греч, – висит здесь портрет Елисаветы (копия с Каравакка) (имеется в виду портрет императрицы Елизаветы Петровны – А.П.), царствование которой все они захватили. И стиль эпохи царицы-охотницы, стиль рококо сказались также в убранстве „портретной“ комнаты, в стеклянном, отливающем голубым тоном, фонаре, и в резных золочёных рамах зеркал, по сторонам входной двери, где вплетены в орнамент изящные птицы-павлины и ветки роз».

По той же правой стене от входа висел портрет отца царицы – Лукьяна Степановича Стрешнева. С ним соседствовали известные портреты отца хозяйки, Петра Ивановича Стрешнева, и его супруги – молодой женщины в оливково-желтом платье с высоко взбитыми волосами. Оба они выполнены Я. Лигоцким в манере Ф. Рокотова, напоминая его овальные портреты. Вероятно, именно это и имел в виду Евдокимов, когда говорил, что искусствоведы поспешно отнесли их к «рокотоидам». А рядом висело изображение их дочери – самой Елизаветы Петровны в детстве – своенравной девочки в костюме цветочницы, «неизвестного немецкого мастера», по словам К.В.Сивкова. Впрочем, он сейчас считается принадлежащим И. Аргунову. Приведем описание портрета самой девочки, сделанное А.Н.Гречем: «На ней ярко-красная юбка и синий корсаж, отделанный кружевом, схваченный впереди тоже красными тесемками, высокая прическа с вплетенным в нее букетиком цветов и такие же цветы в левой, приподнятой руке».

И. Аргунов. Портрет Елизаветы Стрешневой. 1761 г.

«Более поздний портрет её, парный к изображению мужа, Фёдора Ивановича Глебова (оба работы К. Головачевского) – писал А.Н.Греч, – увезены из Покровского, так же как и великолепный холст, исполненный умелой рукой заезжего, по-видимому, английского художника, представляющий наместника П.И.Стрешнева.

Зато сохранился в усадьбе другой портрет П.И.Глебова (ошибка: Ф.И.Глебова – супруга, а не отца Елизаветы Петровны – А.П.) – в лиловом камзоле, поверх зелёного жилета, в жабо и парике. Этот холст, так же как и некоторые другие портреты, исполнен неведомым живописцем Г. Лигоцким, подписавшим его на обороте (1776). Для нас пока таинственно имя этого мастера скорее историко-бытовых, чем художественных портретов: он является тем «местным» живописцем, часто из крепостных, на долю которого выпадалао писать персоны «господ», их родных и знакомых. Какой-нибудь Яков Стрешнев (!!! – А.П.) в Истомине, Иван Аргунов в Кускове, Лигоцкий в Покровском – всё это явления одного порядка, всё это, прежде всего, лишь «усадебные» живописцы».