Железо. Книга 1

Все плыло, и он уже готов был проснуться, и только внимательный взгляд черных и жестоких глазок, искоса смотрящих прямо на него, не позволял ему этот сон покинуть.

– Хочешь что-то спросить? – еле разжал губы Могуль, пожирая взглядом Ачуду.

Мальчик качал головой, мечтая и в то же время боясь от него отвернуться.

– Кто такие предатели крови? – надтреснутым голосом спросил Ориганни.

Черные глазки испытующе вперились в его друга.

– Те, кто предпочли бежать из нашего племени, чем трудиться на его благо. Но на то воля вождя, а я не его ручная собачонка, чтобы кого-то по его указу принуждать. Будь моя воля, я бы позволял этим тушканчикам рвать когти, да куда хотят… Но послушайте вот что, – Могуль поднял свой окровавленный крик. Тот был из полой кости, с острым срезом и шишковидным концом на эфесе. Если такой воткнуть в живую плоть, то из проделанной дырки в рукоятке начинала струиться кровь. – Наши земли заполонили бледнолицые. Эти твари… Этот скот с волосней на морде, – его жуткое, исполосованное старыми порезами лицо скривилось, а пальцы на эфесе побелили, – охотно принимает к себе наших женщин и льет в их животы свое грязное семя. А те и рады стать его подстилками… А мужчин они делают рабами. Но те и не против – лишь бы голодом не морили. Таких лучше убивать своими руками, чем отдавать их в белые – вонючие и волосатые. Согласны?

Глаза Могуля горели, и он заглядывал в лица мальчишек, будто ища в них поддержки. Но те выглядели, как неживые.

– Смотрящий в Ночь стоит на границе, чтобы отлавливать предателей. Перехватывать их и потрошить. Врать в лицо родным убитого, врать своим женщинам, врать своим детям, и детям, что хотят присоединиться к нашим рядам. Смотрящие в Ночь нужны, чтобы сплачивать племя. Пусть и страхом. Пусть и ложью. Но по-другому никак.

– Воины тоже знают об этом? – чужим голосом спросил Ачуда.

Могуль придирчиво вглядывался в мальчика, прежде чем ответить.

– Оружием у нас оснащают лишь тех, кого до этого уже вооружили знаниями, и кто доказал свое умелое обращение с ними… – уклончиво произнес он.

Ачуда не выдержал, и его губы затряслись.

– Мой отец… Он все знал… Выходит, что мою мать…

Предвещающий Грозу брезгливо отвернулся, не вынося вида слез.

– Я же предупреждал, что девчонкам на границе не место… Твоему отцу надо было пристроить тебя на кукурузных полях к другим женщинам… Такой ты нам здесь не нужен. Или ты полагаешь, что к тебе будет особое отношение? Думаешь, что надавишь на своего папашу, и я разрешу тебе лить слезы на каждом углу?

Ачуда тяжело дышал, борясь со всхлипыванием, но голос Могуля все повышался, и сдерживаться становилось все труднее.

– Нет. Я не оставлю тебя на границе, – решил командир. – Да и к другим женщинам тебя тоже нельзя, ты все разболтаешь… Всех нас предашь. Тут только один выход…

Мальчик в слезах попятился.

– Мой отец – воин племени!.. Пусть он придет!..

– И что он сделает? Убьет тебя вместо нас?! – вскричал Могуль и тут же повернулся к Ориганни. – Ты! Вспори ему живот. Сейчас!..

Тетива в теле друга, которая все это время была натянута, не выдержала и лопнула. Ориганни обмяк, и его ноги подкосились. Держась и опираясь на копье двумя руками, он поднял мутный взгляд на Предвещающего Грозу. Тот глядел теперь только на него и ждал.

– Ты не расслышал мой приказ?

Ориганни с трудом покосился на сгорбившегося в страхе Ачуду и покачал головой. Могуль шумно выдохнул.

– Наглости я не потерплю.

Не успел Ориганни ничего понять, как острие крика впечаталась ему за грудину. Кровь хлынула струей из эфеса. Могуль почти что ласково придержал второй рукой за спину всхлипнувшего мальчика, и когда тот обмяк на ноже, он столкнул его на землю.

– А теперь слушай сюда, девчонка… Твой учитель Уретойши, известный как Поднимающий Ветер, пал, защищая нас от полуночного нашествия Пожирающих Печень. Тебя же сперва захотели поиметь, поэтому убивать не стали, а связали и подвесили над канавой для утех… Но бравые мужи с Открытой Ладони и Желудевого Порога пришли на помощь и отбросили человекоподобных тварей обратно в лес. Один из Ждущих Закат по глупости погнался за ними вслед, за что поплатился… Его сердце, печень и все нутро было вырвано и сожрано на месте… Так ты расскажешь всем, кто тебя спросит… Постарайся, чтобы тело твоего дружка соответствовало этой байке, в которую все равно никто не поверит, если станешь всех заверять, что тебя не успели отыметь… Мой тебе совет, девчушка. Срежь свои прелести, пока в одну из ночей на границе не произошло ровно то, что я сейчас и описывал… И если мне хотя бы раз взбредет в голову, что ты готовишься нас предать, тебя не спасет даже твой влиятельный папаша… Потому что его я убью первым… Прямо на глазах вождя. А тот и бровью не поведет, можешь не сомневаться… Кстати, на счет папаш и мамаш, – Могуль рывком повернулся к Кобоке с посеревшим лицом. – Как поживает твоя семейка?

– Х…х-хорошо… – промямлил третий мальчик.

– Это у вас же недавно случилось пополнение? – наморщил лоб Могуль. – Девочка, кажется… Твоя маленькая сестра?

– Да, командир, – чуть увереннее ответил мальчик. – Йолли.

– Йолли, – медленно повторил Предвещающий Грозу. – Что ж, надеюсь, с твоими родителями и Йолли все будет в порядке, и с ними ничего плохого не произойдет. Я очень на это надеюсь…

Подозрительно оглядев всех напоследок, Могуль еще раз вытер крик о скомканный пончо мертвеца, подобрал факел и зашагал обратно в сторону Открытой Ладони.

– Ты слышал его приказ, – сказал Далик, встряхивая Ачуду. – Меньше думай, больше делай.

Ачуда бессильно склонился над другом и осторожно перевернул его лицом вверх. Застывшие глаза неподвижно любовались чернильным небом. Рот был сомкнут, но тоненькая струйка крови успела протечь на его упрямый подбородок. Мальчик смотрел на него, не веря, что рот его друга больше не разинется для шутки, для ободряющего слова, для зевка или ругательства, больше не окликнет его по имени…

– Давай я им займусь, – буркнул Регола позади Ачуды, сжимая его плечо.

– Командир не тебе это поручил, – возразил пожилой Смотрящий в Ночь, отвлекшись от погрузки тела Уретойши на носилки. Далик собирал разбросанные по земле внутренности и швырял их в жаровню.

– Он был моим напарником, а не его… Мне за него отвечать…

– Едва ли командира проймут твои слова, когда он узнает, что его снова ослушались.

– А как он узнает? Ты ему что ли нажалуешься?

Старший Смотрящий в Ночь приблизился к Реголе, и его голос задергался от брюзжащего, снисходительного посмеивания.

– Жаловаться я не намерен, – заверил он. – Да и какой смысл, если это вместо меня сделает безвольный мальчишка. Если он не способен удержать слез, то слов и подавно не сумеет… Пусть замарает свои ручонки. Только так они, возможно, достаточно огрубеют, чтобы своевременно хватать себя за горло, когда то решит отрыгнуть не в те уши лишнего… Могуль знает, что делает… И лучше не вмешивайся в его указы.

Ачуда повернулся к ним с каменным лицом.

– Вас волнует только то, кто его будет разделывать? Он, по-вашему, туша забитой скотины? Он был моим другом. Больше у него никого не было… Его не будут оплакивать родные. Его забудут сразу после того, как увидят… А ведь он хотел их всех защищать. Как же мы ошибались… – мальчик горько поджал губы и закачал головой, не в силах подобрать слова.

Смотрящие в Ночь переглянулись.

– Я же говорил, он нас всех сдаст.

– Ему нужно время, – Регола обнял за плечи старших братьев, увлекая их в сторону. – Эта потеря закалит его дух, и ему не будет равных. Вы ему потом и в подметки не сгодитесь…

– Да-да, – едко проворчал Далик, берясь за поручни носилок – третий мальчик по его щелчку пальцев взялся спереди. – Вот только не удивляйтесь, братцы, если завтра на вас скопом бросится разъяренный люд, вооружившись мотыгами и заточками – сразу после того, как у этой слезливой душки закончится смена. Мир в племени и так уже держится на соплях – жиже и зеленее, чем сейчас под его носом…

– Я все сделаю, – процедил сквозь зубы Ачуда. – Просто дайте мне побыть с ним еще немного.

Мужчины еще какое-то время понаблюдали за ним, сидящим над мертвецом, придерживающим его за голову и что-то шепчущим, соприкоснув лбы, и махнули рукой. Ачуда не вслушивался в их прения. Но одно слово все же добралось до его слуха. Оно было одобрено глумливыми хохотками и разочарованными вздохами. Мальчик не подозревал, что впредь это слово будет за ним следовать и насмешливо блуждать на чужих устах, стоит ему только объявиться на горизонте. Слово, что поразительно емко и точно отражало сущность и предназначение Ачуды, которые другие в нем сумели разглядеть.

– Утешающий Мертвых.

________

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ЛАЙКАТЬ ПРОИЗВЕДЕНИЕ

Глава 3. Букет из кукурузного початка

Макхака, по прозвищу Замечающий Красоту, тяжело размахнулся и отвесил убойный подзатыльник тощему водоносу. От удара тот перелетел через телегу, опрокинув и разлив пару кувшинов с водой.

– Почему мы тебя должны ждать, червяк? – прогудел Макхака распластанному телу, но то не отвечало ему и не шевелилось.

Сагул перешагнул через водоноса и взял уцелевший кувшин. Кадык мощно задвигался, расталкивая толстые шейные жилы, вода заливала кирасу. Утолив жажду, он протянул Макхаке остатки, а сам покосился на лежачего паренька.

– Ты его убил.

– Да с чего бы, – Макхака сделал пару могучих глотков, а остальное вылил себе на бритую макушку. – Дурь из него выбил, да и только.

– Дурь – это все, что в нем было.

Жигалану надоело изображать, что он слеп. Отшвырнув точильный брусок и свой акинак, он шагнул к распростертому телу и приложил ладонь к груди. Затем и вовсе прильнул к ней щекой, прислушиваясь.

– Друже, ты что-то совсем без девах одичал, – сделал выводы Макхака, свысока наблюдавший за ним. – Уже и мужские титьки готов облобызать…

– Замолкни, – посоветовал Жигалан, напрягая слух. – Да, сердце у него еще поет. Давай сюда, – он вырвал у воина кувшин. Вода там уже плескалась на самом дне.

Жигалан набрал полный рот и распылил в лицо водоносу.

– Бабенку бы сюда, так сразу бы ожил, – бухнул Сагул.

– Да-а, – широко зевнул Макхака, не потрудившись прикрыть свой зев, полный кривых, желто-серых зубов. – Бабенку бы сюда сейчас самое-то…

Третий воин похлопал по лицу паренька, но тот в себя не приходил. А ведь начнись уже их тренировка, ни у кого бы не нашлось времени его прихлопнуть. Сагул и Макхака уже забыли про водоноса, стоя и обмениваясь похабными шутками, приправленными грубым гоготом. Жигалан стиснул челюсти.

– Ты смотри-ка, – жесткие брови Сагула изумленно вздыбились, глаза щурились в сторону лошадиного загона. – Неужто Отец и впрямь существует и слышит наши молитвы?

Воины присмотрелись. На горизонте широкого манежного поля показалась фигурка. Но не та, которую они терпеливо ждали уже третий заход ширококрылого кондора, что время от времени делал неторопливый круг над Материнским Даром и границей бескрайних прерий. Эта фигурка была куда повыше, поизящнее и не шла вразвалку. Ее бедра сладко покачивались, хотя та пыталась – и мужчинам это было видно, – скрадывать размах своих чресел, и идти деревянным шагом, словно опасаясь, что ее заподозрят в желании кого-то обольстить.

Остальные мужчины, бесцельно слоняющиеся по манежу и лениво размахивая руками, начали стягиваться к главному помосту, где уже скучала троица. Каждый был облачен в кирасу из шерсти и железных пластин. У некоторых она дополнялась поножами грубой выделки на ремешках и наплечниками, что удваивали внушительность фигуры воина и устрашали простой люд, но на деле серьезно сковывали свободу телодвижений своего носителя.

Эти нехитрые доспехи подпоясывались массивным ремнем, к которому крепились ножны для акинака и узкого кинжала. Также на пояснице была петличка, на которой бился о зад при ходьбе маленький круглый щит. Ноги воинов покрывала короткая, из чешуйчатых полос юбка по середину бедра. Ступни же были вдеты в мокасины из сыромятной кожи, что украшались орнаментом из игл дикобраза и защитной железной пластиной, вдетой в подошву.

Акинаки, доспехи и остальное снаряжение воинов ковал лично Мордовал, – близкий гвардеец вождя, что любил свободное время проводить в кузне, – его изделия получались грубые, тяжелые и незатейливые, под стать вечно распаренной физиономии их создателя, но со своей задачей они справлялись превосходно. Кинжал Сагула был неровным, лезвие – рябым, эфес же походил на кусок шишковатого навоза, однако всего с одного взмаха у воришки, что позарился на початок с кукурузного поля советника Ог-Лаколы, отлетели сразу четыре пальца на руке.

Но по большому счету, вся эта груда металла, которую они изо дня в день таскали на себе – кто с гонором и вразвалку, а кто с усталым раздражением, – использовалась по назначению так редко, что Жигалан порой начинал завидовать обычным соплеменникам, что разгуливали в струящейся на ветру шали, в наплечном пледе или вообще с голым торсом. Истекая кислым потом под кирасой, он завидовал им, но ровно до того момента, пока снова не становился свидетелем картины, похожей на ту, что разыгралась только что у телеги с водой.

Мужчины оживленно столпились у главного помоста. Мало кто из них обратил внимание на лежащего водоноса – все глазели на подошедшую молодую девушку. Та была в одежде не из их мира. Обтягивающие стройные ноги кальсоны из неизвестного материала, подчеркивающие все то, что обычно скрывалось у женщин под жесткой тканью циновки, съедающей форму туники или штанов из сыромяти. Грудь же ее наоборот была скрыта короткой и пышной рубашкой цвета облаков, что не дотягивала и до пупка – маленького и аккуратного. Волосы подобраны и спрятаны под странным головным убором, который их военачальник чванливо именовал шляпой. Из кукурузных листьев, с широкими полями, что прятали острое, молочного цвета личико от лучей беспощадного солнца.

Последние шаги к помосту у нее были очень неуверенными – будто девушку заставили приблизиться к стае койотов, грызущихся за кусок мяса, и отобрать его у них. Ее руки судорожно скрестились чуть ниже груди – наверное, так она пыталась прикрыть свой обнаженный живот, – а коленки, торчащие через тонкую ткань, щемились друг к другу, будто девушке не терпелось помочиться. Но присмотревшись к ней, Жигалан догадался, что так она желала спрятать от глаз свою тайную сладость, которую излишне подчеркивал шов кальсон. Девушка чувствовала себя в этих откровенных одеждах беззащитной, но ей явно не хватало ума, чтобы понять – эти одежды наоборот ее надежно защищали, давая всем присутствующим понять, кому именно принадлежит тщетно скрываемая ей сладость.

Замечающий Красоту вышел вперед, зорко и голодно разглядывая девчонку. Его рот полураскрылся, будто желая что-то рявкнуть, но темные глазки терялись в шнурках ее белой рубахи.

– Где Бидзиил? – наконец проревел он.

– Владыка просил передать, – дрогнувшим голосом начала вестница, – что после сегодняшней ночи, у него не осталось на вас сил.

Макхака громко и презрительно фыркнул, отвернувшись. Остальные мужчины заворчали вперемешку со смешками.

– А когда это он на нас их тратил…

В глубине души Жигалан был согласен с Макхакой. Их глава военного совета куда охотнее проводил время со своими наложницами, которым не было счету. Молодые, а порой и незрелые девушки, взятые якобы для ухаживания за его садами в Материнском Даре.

Конечно, простой люд догадывался, чем там занимаются самые нежные и прекрасные цветки из их общины. Злобные и возмущенные шепотки гуляли по племени, подобно предгрозовому ветерку, но лезть проверять воочию никто не смел – да и сами девушки не жаловались, видимо, предпочитая терпеть на себе лишь одного Бидзиила, вместо таких, как Замечающий Красоту и его ждущих своего череда братьев, которые до них доберутся рано или поздно и будут добираться регулярно, останься они в племени среди тех, кто не имел влияния и защиты. А Бидзиил был один на них всех. И если владыка не придумывал очередного способа, как задействовать всех девушек разом, тем только и оставалось, что нежиться в саду среди плодовых деревьев, да плескаться и хихикать в прозрачном водоеме днями напролет.

Но если у Бидзиила даже на всех своих наложниц не хватало сил, стал бы он их растрачивать на свой взвод? Само собой, но при условии, что ему вдруг хотелось пощекотать свое самолюбие как-то иначе. Он выдумывал экзотичные и откровенно бесполезные техники боя или упражнения на силу, опираясь на свою далекую, закрытую лоном Материнского Дара от внешнего мира фантазию.

Жигалан и другие воины до сих пор не могли забыть его Пляс Вожака Бизонов, когда Бидзиил велел пятерым воинам встать в круг и изобразить врагов, что готовятся напасть. Сам же глава военного совета замер в центре круга на четвереньках. Отдав приказ на него наступать, он вдруг начал с ревом только что оскопленного мерина прыгать с рук на ноги, то лягая, то толкая руками тех, кто подходил к нему слишком близко. Воины заведомо отводили акинаки в сторону, надвигаясь на него и еле сдерживали смех, просто дожидаясь, когда их военачальнику надоест и он закончит. Мужчин смущали две вещи. То, что Бидзиил это делал на полном серьезе, а после небрежно поощрял заимствовать его прием, но строго без оружия, так как в отличие от него другие воины не такие уворотливые, поэтому могут друг друга поранить. И то, что Бидзиил был то ли названным братом, то ли в самом деле младшей родней самого вождя, и тот относился к нему соответствующе.

Но за возможности, что открывались перед каждым, кто облачился в кирасу и присягнул совету, – возможности, от которых закипала кровь, и пробуждалось все самое животное в мужчине, – это легко было стерпеть. Да и в целом, Бидзиил больше доставлял мужчинам смеха, чем реальных хлопот, поэтому они единодушно предпочли ему подыгрывать.

Конечно, были среди воинов и те, кто наотрез отказался ему льстить. Все помнили давнюю историю с пожилым воином Чунгой, Спящем на Острие. Когда Бидзиил отказался поверить, что на самом деле не он уворачивается от акинака, а Чунга уворачивает акинак от него, и решил это доказать, в очередной раз продемонстрировав Прыжок Королевской Пумы, – когда на вооруженного врага предлагалось попросту запрыгивать, как можно выше, метя на голову, – Чунга не стал далеко отводить меч. Глава военного совета тогда не посещал манеж почти все лето из-за распоротого бедра, и вместо него тренировки возглавлял Сагул.

Но когда он вернулся, то хладнокровно приказал воинам вырыть узкую яму глубиной по шею и засунуть в нее Чунгу. Взвод тогда переглянулся, – каждый взвесил в уме перспективы, – и дружно исполнили приказ. Чунга сопротивлялся, но ему сломали руку в локте. Когда же на поверхности осталась торчать лишь его сквернословящая голова, а тело по шею было намертво сковано землей, Бидзиил неуклюже разбежался и пнул по ней той самой ногой, в которую его ранили. Голова хрустнула в шее и замолкла. Позже ее клевал ширококрылый кондор со своими подрастающими птенцами. Череп до сих пор блестел на солнце у лошадиного загона и напоминал остальным, что бывает, если ставить под сомнение таланты Побеждающего Всегда.

Если воины не подыгрывали ребячливым фантазиям своего военачальника, то нарезали круги по манежу в полной экипировке, боролись друг с другом на песке, устраивали забеги на лошадях, швыряли кинжалы в одинокий и ссохшийся дуб или, что происходило куда чаще всего остального, смаковали подробности своей охоты на женщин.

Беспредел воинов не был узаконен вождем – люди бы это попросту не приняли. Но он и остальные советники охотно закрывали глаза на ежедневные домогательства со стороны взвода – при условии, что это не происходило в открытую, и в произошедшем появлялась хотя бы малейшая возможность усомниться. Женщин молодых и старых, повенчанных и вдов, девственниц и даже давно переставших кровоточить подкупали, одурачивали, шантажировали, угрожали им и в крайнем случае, если не срабатывало все остальное, молча насиловали чуть ли не за первым же поворотом тропы в кукурузном поле.

Возмездие редко настигало воинов, да и если оно происходило, то было фальшивым – насильника якобы бросали в яму на несколько лун, без возможности его проведать, хотя на деле тот продолжал вкушать свободу, пусть и с некоторыми территориальными ограничениями. Но вне зависимости от того, наказывались воины или же их вину не удавалось подтвердить, если об этих происшествиях заговаривали в племени уж слишком часто, негодование людей начинало плескать за край – чего конечно же вождю совсем не было нужно. Домогательства на какое-то время сводились на нет, но вскоре с новой силой возобновлялись.

Прошло много-много зим и взвод, практически неизменный с той самой поры, как Пу-Отано засел в Скальном Дворце, а Бидзиил – в Материнском Даре, выработал безошибочное чутье на слабину женщин. Они трезво взвешивали все риски и старались действовать без шума и грязи – по сути, это было единственным, в чем воины за столько времени стали искусны. В остальном же они так и остались увальнями в железе, обросшими мышцами и жиром, злоупотребляющие силой и властью перед теми, кого они якобы поклялись защищать от незримого врага. Но никаких врагов не было. Это знал Жигалан. Это знали и все остальные гогочущие мужчины в кирасах.

Но в то же время Жигалан не знал, зачем вообще были нужны эти тренировки чуть свет. Конечно, тут напрашивалось очевидное объяснение – чтобы люду в своих убогих лачугах было спокойнее, а тем, кто в этих самых вшивых лачугах мыслят переворот – наоборот, тревожнее, от того что воины всегда в ударе. Но ведь манеж скрыт от их глаз. Узкий хребет Материнского Дара загораживал его от остального племени – сюда захаживали только водоносы, да конюхи. Как утверждал Замечающий Красоту, чтобы держать люд в страхе, достаточно было просто держать ладонь на рукояти акинака. А порой было достаточно одного лишь вида раскормленного брюха Макхаки, в котором сил было куда больше, чем в полудохлых телах соплеменников. Вся задача воинов сводилась к одному – просто быть на глазах людей. А просто быть было скучно. Но мужчины давно нашли, чем себя занять.

Жигалан искоса поглядывал на братьев, что как бы невзначай зашли за спину вестницы Бидзиила и похотливыми телодвижениями давали понять ухмыляющимся воинам на помосте, насколько же та хороша сзади.

– А еще владыка хочет, чтобы вы узнали, через что ему пришлось пройти этой ночью… – проблеяла девушка. Воины расхохотались.

– Тебя Моёмой звать? – поинтересовался у нее улыбчивый воин с небрежной гривой темных волос и выразительным подбородком, по прозвищу Истекающий Сиропом. – Или Пэпиной?

– Онэта…

– Милая Онэта, – зубы Истекающего Сиропом были белыми и ровными, в отличие от большинства его братьев. – Ответь мне от всего сердца – ты в самом деле веришь, что нам интересно, скольких из вас поимел за ночь Побеждающий Всегда?..

Онэта заробела пуще прежнего. Мужчины урчали от смеха.

– Владыка сказал, что воинам это важно знать, и они не должны повторять его ошибок, из-за которых можно не вовремя лишиться сил и проиграть битву…

– Битву с кем? – уточнил улыбчивый, но Сагул грубо толкнул его в плечо. Наложницы Бидзиила не были посвящены в тайну племени, пусть и не покидали стен Материнского Дара.

– …он сказал, что вы вряд ли когда-нибудь столкнетесь с тем, с чем столкнулся он… Но его владычество великодушно признал, что порой бывает так, что и летом выпадает снег…

– Очень великодушно каждый раз напоминать, что у нас нет своего гарема, ничего не скажешь… – проворчал Истекающий Сиропом. – Летом выпадает снег, эка он придумал… Еще сказал бы, мол, бывает и так, что Пу-Отано снимает со своей головы роуч…

– …или ловкач Уретойши сворачивает себе шею, – обронил кто-то под ухом Жигалана. Он повернулся. На него многозначительно пучил глаза Обабро, любивший патрулировать племя по ночам.

– Это не с ним отправили моего сына? – нахмурился Жигалан.

– С ним. Потом расскажу… – пообещал воин, возвращаясь вниманием к Онэте.

– Мы всего лишь воины, – продолжал сокрушаться Истекающий Сиропом, – которые покорно мчатся туда, куда владыка направляет свой начищенный до блеска акинак… Или его владычество желает, чтобы мы впредь защищали его от тех, кто высасывает из него все силы?..

– Да, может, ему помощь нужна?..

– Тихо, – рявкнул Сагул, перекрывая одобрительный мужской гомон. Он сделал примирительный жест девушке, чьи нежные скулы уже начали пунцоветь. – Если Бидзиил считает нужным передать подробности, то мы все во внимании…

– Началось все с того, что наши глупые младшие сестры Натта и Жужжанна решили полюбоваться закатом над самым обрывом…

– Это тот, что прямо за расщелиной в водоеме? – бросил Истекающий Сиропом. – Туда и дикой кошке-то не пролезть…

Сагул двинул ему наручем в живот, и улыбчивый воин со стоном согнулся.

– Что было дальше? – потребовал он у Онэты.

– Но они споткнулись и сорвались. Жужжанна успела ухватиться за край и позвала на помощь. К ним подоспела Таяна, но когда она подала им руку, то сорвалась сама. Теперь уже Таяна держалась за край и звала на помощь… И так все наши сестры сорвались, пытаясь помочь остальным. Мы все висели над обрывом, держась друг за дружку, и громко звали владыку, умоляя его прийти… Как вдруг, владыка предстает перед нами во всей своей красе…

Макхака смотрел на блеющую вестницу своим жестоким лицом со свернутым носом и слушал, Жигалан прятал улыбку, другие же воины кусали себе кулак, чтобы сдержать рвущийся наружу хохот.

– Владыка как и мы, поскользнулся, но успел ухватиться за край. Теперь уже никто не мог помочь нам. Владыка держал нас всех одной рукой, а на второй пальцы соскальзывали с подлого камня… Но тут его силач в штанах стал быстро расти. Его владычество приказал Юльджеде, которую держал за руку, схватиться за своего силача, а сам вцепился освободившейся рукой за обрыв… Его силач поднялся до самой груди, вместе с Юльджедой и всеми остальными, кто держал ее за руку, и мы по очереди взобрались на обрыв. Его владычество залез последним, он очень тяжело дышал… Мы не знали как ему помочь и умоляли его сделать с нами все, что он только захочет…

Лицо Сагула обратилось в камень – он стойко продолжал отвечать мрачной серьезностью на слова запинающейся девчонки. Воины же позади оказались куда менее сдержанными – самых ослабевших от беззвучного смеха товарищи поддерживали за плечи, не давая упасть, а такие как Хобба и Безухий Дулбадан так вообще слегли рядом с распластанным водоносом, но в отличие от него, их тела не были неподвижны, а лихорадочно сотрясались.

– На этом все?

– У Побеждающего Всегда истории не заканчиваются так просто… – просипел Истекающий Сиропом, чья раскрасневшаяся голова выглядывала из-под локтя Макхаки. Тот сжал ему шею сильнее, не дав договорить.

– Владыка велел возвращаться в сады обратно через расщелину, но когда очередь дошла до него, он не смог пролезть – его силач по-прежнему был огромен и простирался вперед, подобно могучему дереву…

– Так чего не перелез по нему через гряду?

– Тихо!..

– Владыка сказал, что выход только один… Мы трудились всю ночь, пытаясь задобрить его силача, но он все никак не желал изливаться… И его владычество уже тоже не мог… Но тут мудрая Юльджеда предложила нам взяться ладонями за его силача всем разом…

– Обеими ладонями? – уточнил Сагул.

– Да, – не моргнув, ответила Онэта.

Сагул сурово повернулся к братьям – те уже просто устало качали головой.

– И как, хватило на его силаче места для всех ваших ладошек разом?

Девушка покивала.

– Когда мы сделали то, что предложила мудрая Юльджеда, силач его владычества излился так, как никогда не бывало раньше… Его владычество громко кричал и требовал направить его на расщелину – мы повиновались… Камень крошился, и расщелина расширялась, так что мы свободно прошли сквозь нее все обнявшись… Но тут до нас донесся далекий крик Посланника Зари, и владыка упал без сил… Последнее, что он успел нам прошептать, перед тем как провалиться в могучий сон, чтобы мы предупредили его бравых воинов и рассказали о его подвиге во всех деталях…

– Ну что ж, Побеждающий Всегда… не удивил, – проговорил Сагул. – Ему нужен отдых после такого подвига… А тренировку возьму на себя я.

С этими словами он зашагал к лошадиному загону. Истекающий Сиропом проводил его взглядом.

– Милая Онэта, – снова обезоруживающе улыбнулся он девушке. – Бидзиил лично подбирал тебе эту прекрасную одежду, чтобы ты могла предстать в ней перед нами?

Онэта робко кивнула.

– А когда он успел? – деланно нахмурился Истекающий Сиропом. – Если не ошибаюсь, он провалился в сон, едва успев распорядиться, чтобы вы донесли весть о его подвиге…

У девушки на краткий миг вытянулось лицо, но тут же оно скрылось в тени широкополой шляпы. Макхака глядел на нее сверху вниз, и прямо на глазах наливался кровью.

– Д-да-а, – проблеяла она, – но перед этим влады…

– Ты еще немного здесь постой и я решу, что Бидзиил послал тебе передать приказ, чтобы мы отвели с тобой душу. А ты и сказать боишься. Вот лучше и молчи, пока твоя задница не треснула от моего члена, – гаркнул Макхака.

Девушка в ужасе отшатнулась от его голоса и потрусила обратно в Материнский Дар. Воины с кривыми улыбками переглядывались. Негоже было зариться на наложниц их жадного военачальника. Но Макхака был известен своим боевым нравом, и даже сам Бидзиил нередко заливался от его грубых шуток – они их явно сближали. Но все же не настолько, чтобы делиться лучшими женщинами.

– А ты чего зубы скалишь? – повернулся Макхака к Истекающему Сиропом. – Откуда знаешь про расщелину за водоемом? Плавал там что ли?

Лицо улыбчивого воина застыло. Замечающий Красоту нависал над ним, как грозовая туча.

– Думаешь, что лучше нас всех?

– А что, для этого надо быть лучше всех? Вот не знал, – пожал плечами Истекающий Сиропом. – Не на одного же Бидзиила деточкам смотреть до конца своих дней… А вам-то что мешает?

– Уважение.

Истекающий Сиропом фыркнул.

– Если эти сладкие деточки увидят твою рожу, то ни за что не согласятся под тебя лечь, и уж тем более за спиной их хозяина… Разве что возьмешь их силой… А они и пожалуются… Так что дело тут скорее не в уважении, а в страшной ряхе…

Макхака с ревом выбросил вперед кулак, но улыбчивый воин был к этому готов и уклонился. Обабро встал между ними.

– Идите на песок и там боритесь, – прогремел он. – Вот бы еще из-за щелей разбивать друг другу рожи…

Замечающий Красоту оттолкнул его в сторону и затопал к загону, где Сагул уже запрягал коней.

– Так что там с Уретойши? – напомнил Жигалан воину. Тот выпучил глаза.

– Допрыгался он, вот что… Сегодня ночью его и твоего сына наведал Обнимающийся со Смертью…