Скептик

После этого Суриков вместе с лейтенантом Гусько вышли из дому, и, пройдя через двор, вышли на улицу к машине. Бросалось в глаза убранство огорода и сада. Аккуратные лунки и подстриженный виноград, окутавший дворовую арку.

Их взору предстал сгоревший дом, остатки которого уныло стояли через дорогу. Уже два года он служил потехой для детворы. Тот самый дом, в котором прошло детство Григория Скрипача.

– А знаете, майор, дети поговаривают о призраке повешенного в этом доме, – сказал Костя, кивнув в сторону обгоревших полуразрушенных стен.

– И ты веришь? – спросил Суриков, открывая машину. Он бегло глянул в сторону развалин. Два окна с обгоревшими рамами, выходящие на улицу, походили на слишком замазанные тушью глаза, шифер, покрытый когда-то ровным слоем, теперь блистал щелями и дырами, через которые в дом попадает дождь и снег. Стоящее рядом с домом дерево частично обгорело, как забытый на сковороде окорок, и было лишено растительности со стороны, прилежащей к дому.

– Не знаю, майор, – сказал с сомнением Костя, когда они сидели в машине, – я лишь сказал, о чём говорят.

– Говорить могут что угодно, – сказал Суриков. Он завёл мотор, машина поехала. В зеркало заднего вида майор наблюдал за домом. Окна, словно глаза, старый дверной проём напоминал рот. Потресканные листы шифера, будто непричёсанная голова. Казалось, что дом наблюдал за ним, провожал взглядом и запрещал возвращаться. Дмитрий Суриков усмехнулся такой мысли и перевёл взгляд на дорогу. Он не знал и не поверил бы, что Ужас, долгое время находившийся в этом доме, начал творить зло. Виталий Божков был лишь первой жертвой.

По склону горы со стороны Румынии, мимо карпатского заповедника двигался автомобиль. Его кидало по ухабам, ехал он медленно. В багажнике новенькой мицубиси зелёного цвета лежало несколько канистр бензина, запасное колесо и дробовик, смотанный в одеяло, замаскированный под весло.

– Мы так не доедем и за неделю, – огрызнулся сидящий на пассажирском сидении худощавый мужчина, звали его Егор Джемов. Он выделялся худым, бледным лицом, резкими манерами и постоянной, непрерывной речью, льющейся из него, подобно свету лампы.

– Успокойся, Егор, – сказал водитель, здоровяк, едва умещавшийся на сидении, звали его Тимур Бараженов. Он глянул на пассажира, затем вновь на дорогу, – я сказал, что мы едем на несколько дней. Через неделю будем свободны. Момент ясен? Ты знаешь способ лучше переправить автомобиль? Тогда расскажи.

– Послушай, – огрызнулся Егор, набравшись смелости, – я не намерен рисковать, но и ты должен понять, что гробишь транспорт и тратишь время. А если нас снова засекут, что тогда?

Тимур не ответил, изучающе посмотрев на пассажира. В глазах мелькнула решительность и вражда ко всему на свете. Егор замолчал, понимая, что гиганта лучше не расстраивать. Машина вновь плавно проехала яму и выехала на бугор. Перед ними открылось огромное плато, напоминавшее горбатые песчаные дюны. Зелёные холмы, скрашенные солнцем, отливали синевой утреннего тумана. Впереди был лес, конца которому не было видно.

– Не все знают об этих дорогах, – сказал Тимур, – тут легко заблудиться и застрять, поэтому и не стоит ожидать преследования. Момент ясен?

– Как же не понять? Ты мозговитый парень. Я тебя должен слушать, иначе не получу денег.

Тимур резко остановил машину. Они ехали медленно, но Егора бросило вперёд. Он выругался, стукнувшись локтем.

– Послушай меня, сосунок, – гневно сказал Тимур и его глаза едва не вываливались со своих мест. Он не собирался терпеть подобную наглость, – если бы не твой отец, что попросил меня пристроить отпрыска, я давно свернул бы тебе шею и закопал по дороге, понял? От тебя толку, как от собачьего дерьма. Ты только болтать умеешь. Если хочешь приносить пользу, лучше запоминай дорогу и учись говорить с людьми так, как я. Момент ясен?

– Ясен, – с обидой сказал Егор и отвернулся. Тимур схватил его за подбородок и повернул лицом к себе так резко, что в челюсти худощавого мужчины что-то хрустнуло.

– Не смей отворачиваться, когда с тобой разговаривают. Ты не дома, тут разбираться не станут. Если делаешь дело, думай постоянно. Отвернулся, значит считаешь собеседника хреном собачим и он так же будет относиться к тебе. Момент ясен?

– Да, – сказал Егор и взялся за челюсть. Тимур положил руки на руль, глянул на дорогу, улыбнулся и завёл двигатель.

– И запомни: важнее всего доброта и приветливость. Момент ясен?

Тимур дружелюбно улыбнулся, его крупное лицо стало мягче. Оно засветилось добротой, но внутри горел огонь гнева и жестокости, что делало лицо страшным для того, кто знал внутрь этой наброшенной маски. Егор со страхом глядел на приятеля, который был старше на десять лет. В подобные моменты он не хотел ничего говорить. Челюсть до сих пор болела. Машина двинула по безлюдным тропам, где едва заметны были следы дороги.

Мужчины направлялись в Зорецк.

Гул мотора оглушил двор. Худая женщина с взволнованными глазами выглянула из окна, отодвинув занавеску тонкой рукой. На пальце блестело обручальное кольцо. Сколько лет она выглядывала во двор вечерами, боясь увидеть машину с включёнными мигалками, боясь, что в ворота войдёт не супруг, а его коллега, прибывший доложить трагическую новость. До сих пор она не привыкла к этому страху. Фары осветили на секунду её овальное лицо, глаза блеснули в темноте.

Его машина! Всё в порядке!

Женщина не двигалась, пока машина не остановилась и последний звук двигателя не замер в тишине ночного двора. Дмитрий Суриков вышел из машины. Слабый свет фонарей осветил лицо, и супруга задышала спокойней. Собака, виляя хвостом, подбежала к хозяину. Суриков прикоснулся к шерсти рукой, погладил пса. Закрыл ворота, затем направился к дому.

Как же долго он идёт! – думала женщина, но задёрнула занавески, чтоб супруг знал, что она не переживает, что она сильная и способна принять его работу за верный выбор.

Стук входной двери, звон оставленных на полочке ключей. Два удара, это Дмитрий сбросил на пол обувь. Теперь его шаги не будут слышны и он резко ворвётся в комнату, как запах разлитого одеколона. Надя сидела, глядя на дверь. Она поднялась со стула, услышав возню у дверей и ожидала, когда супруг войдёт, чтоб обвить руки вокруг его шеи и поцеловать нежно, но довольно крепко.

Дверь отворилась, в темноте появились очертания лица. Серое пятно на щеке и торчащий нос виднелись в слабом уличном свете. Дмитрий включил лампу. Перед ним стояла супруга.

– Как прошёл день? – спросила она, протягивая жаждущие губы. Она хотела ощутить прикосновение мужа, хотела лично проверить, что он здоров, что это не обман.

– Так себе. Много работы.

Суриков не хотел говорить супруге о том, как ощущает себя мать погибшего Виталия Божкова, как она плачет и не находит места, крича всем об убийстве её сына, а в глазах и лице можно прочесть бесконечную тоску, обрызганную горем, которое нельзя смягчить ни одним в мире кремом. Дмитрий поцеловал жену, провёл рукой по её волосам и долго глядел в усталые глаза.

– Будешь ужинать? – спросила она, ожидая радостного ответа. Надя ощущала себя нужной, от этого становилось не так одиноко и тоскливо, а коловшее ощущение беспокойства исчезало как шарик, наполненный гелием и пущенный в небо. Суриков сел в кресло, голова болела. Через десять минут его позвала Надя. Он невольно поднялся и прошёл в кухню.

– Где мальчики? – спросил он, когда супруга села рядом и смотрела на него. Дмитрий улыбнулся этому вниманию. Он любил её и знал, что это взаимно.

– С твоим папой. Они смотрят какой-то фильм.

Дмитрий кивнул и продолжил есть.

– Хочешь поехать отдохнуть? – спросил Дмитрий, подняв на секунду взгляд. Надя любила его и была откровенна, но некоторые вещи не говорят вслух, особенно, когда любовь опустилась на людей, как тонкая шелковая вуаль, закрывшая их от посторонних глаз. Дмитрий знал, что Надя никогда не скажет, что ей плохо, и не попросит помощи. Ей было достаточно того, что супруг рядом. Это было лекарством, но подобной политики он не понимал.

– Куда и когда? – спросила Надя, – ты ведь постоянно работаешь.

– Я возьму отпуск на несколько недель. Что тебе говорил врач, помнишь? Побольше отдыхать. А ты практически не отдыхаешь.

– Мы не можем себе позволить отдых, Дима.

– Знаю, но иногда можно что-то придумать. Вдвоём неделю в санатории мы свободно можем провести.

– А дети?

– Останутся с папой.

– Ты ему говорил?

– Пока нет, – сказал Дмитрий и начал усиленно жевать, уходя от ответа. Он знал, что отец откажется сидеть с детьми. Он не захочет портить нервы. Всю жизнь он провёл с учениками, которые сделали его седым и нервным. Теперь на старости он жаждал отдыха.

– Как твоё самочувствие? – спросил Дмитрий, поглядев на супругу.

– Нормально.

– Давай повременим немного. Я хочу разобраться с этим самоубийством, а после посмотрим. Думаю, что спокойно могу неделю провести без работы. Меня есть кому заменить.

– Ты имеешь в виду этого молодого перспективного парня?

– Да. Антон Ангелов. Я всегда ставлю его в пример. Работает несколько лет, а сделал уже довольно много для города. Не пьёт, не курит, сообразителен, решителен. В общем, ему можно будет присмотреть место поближе ко мне.

– Собираешься его повысить?

– Для начала могу сделать его своим временным замом.

Дмитрий намекал на поездку и недельный отдых.

Как же я тебя люблю! – думал он, глядя в гаснущие глаза супруги. Её что-то грызло, подрывая радость и весёлость. Надя улыбалась, но не могла скрыть тревогу. Это было заметно, как волнение воды в аквариуме во время землетрясения. Суриков понимал, что ей нельзя нервничать. При эпилепсии любое потрясение чревато, но и успокаивать супругу касательно работы он не хотел. Это было бесполезно. Надя всегда за него переживала.

Глава 4
Руслан Грузов

16 июня, понедельник.

Утром Арсен Туган вместе с Валиком Роговым шли вдоль улицы Древесной. Они прошли мимо дома погибшего Виталика Божкова, мельком глянули на давно сгоревший дом Григория Скрипача, стоящий через дорогу и направились к своему приятелю.

– Женя, выходи! – крикнул Арсен.

– Он не выйдет. Он болен, – крикнула им в ответ Наталья. В летнем домашнем халате она развешивала бельё во дворе. Капельки воды стекали с материи, образовывая маленькие выбоины в земле. Возле её ног стояла зелёная пластмассовая миска, в которой, как кучка мёртвых сурикатов, лежало скомканное бельё.

– Скажите, чтоб вышел на минутку, – крикнул Валик, став на цыпочки, глядя через забор. Ребята не верили, что Женя мог стать жертвой материнского террора.

– Уже иду, – крикнул ребятам Женя, выбегая из дому. Пробегая мимо матери, он бросил ей фразу «я недолго». Наталья ничего не сказала, печально и недовольно глядя на убегавшего сына. Эти дни она пребывала в волнении. Вечером, целуя сына перед сном, она боялась снова увидеть бледное лицо с красными опухшими глазами. Боялась услышать кашель и остальные признаки болезни, оставляющие глубокие борозды на материнском сердце. Его чудесное исцеление она оценивала, как профессионализм лечащего врача, хоть доктор Злобин и утверждал, что болезнь отступила сама.

Женя захлопнул калитку. Ребята ушли вдоль улицы. Наташа посмотрела, как торчащие над забором головы быстро скрылись за соседским домом, будто три мячика, заплывшие под плот. Она взяла пустую миску и ушла.

По дороге Женя рассказал, как вырвал на кровать, как его три дня пичкали лекарствами, ставили капельницу, и как всё прошло вечером в субботу, будто растворившийся от внезапного пробуждения кошмар.

– На тебя навели порчу, – сказал Валик Рогов. Он щелкал семечки.

– Что ты можешь знать об этом? – скептично спросил Арсен Туган. Он шёл по другую руку от Жени.

– Я всё об этом знаю, моя бабка была гадалкой. Она могла и на тебя порчу навести. Кстати, на Виталика Божкова, думаю, тоже порчу навели.

– Значит именно ты и мог навести её, раз столько про это знаешь, – сказал Арсен.

– Болван! – сказал Валик, – зачем бы я тогда об этом рассказывал?

Валик на секунду повернулся к приятелю. Несколько семечек упали на пол, когда он поводил пальцем у виска.

– Ну да, – задумался Арсен, – может ты прав. Даже такая дубина как ты, должна бы предупредить это.

Валик повернулся к Жене.

– Ты слышал, что Виталик прыгнул под грузовик?

Женя расширил глаза.

– Когда? – спросил он. Но на самом деле его больше волновал другой вопрос:

Из-за чего?

– В субботу, ночью. На трассе даже следы остались, идём, посмотрим, – предложил Валик.

– Мы с ним недавно были там, искали скунса, – медленно проговорил Женя, всё больше потея.

– Скунса? И нашли? – спросил Арсен. Женя хотел всё объяснить, поднимаясь в глазах ребят очередным подколом над сверстником, но передумал. Ему стало стыдно за свои поступки, которыми он обычно хвастался. Развести лопуха или обмануть кого-то было темой дня. Сейчас, когда он узнал, что Виталик бросился под грузовик, он ощутил дрожь по телу. Буквально осязал вину (конечно косвенную), за смерть Виталия. Приглушённые на время мысли о поведении снова всплыли на поверхность сознания, но он их откинул, как сухой лист с рукава. Он не ощущал своей вины, впрочем, как и всегда.

На улице Гвардейской, в доме 22 высокая и стройная Светлана Грузова стояла у плиты и жарила картофель. Лицо покрылось испаринами, масло шумело и трещало, как сильный дождь по крыше. Перевернув лопаткой ломтики картошки, она добавила соли. Стручок картофелины наколола на вилку и усиленно дула, предвкушая ощутить вкус. С вилкой в руке она резко замерла, глядя в пустоту. Она поняла, что ей нужно делать, и, не осознавая значения мыслей, вышла на улицу, гонимая неизвестным желанием. Она выглянула за дом, где зеленел и насыщался солнечным светом огород. От жёлтого ломтика, наколотого на вилку, поднимался пар, подхваченный ветерком.

Света сама не знала, что ей вдруг стукнуло в голову. Просто захотелось напечь печенья. Она стояла с вилкой в руке и думала о печенье. Ей нужно напечь печенья. Что-то внушало ей подобную мысль, втолкнуло в голову, как зерно проталкивают голодному желторотому птенцу. Она ощутила себя странно, ведь желания есть печенье у неё не было, только тяга его испечь. Женщина замерла на несколько секунд, оглядела огород. Она должна испечь печенье.

– Руслан! – крикнула она сыну, который возился с отцом на грядках. Высокий плечистый мужчина держал две жердины, воткнутые в землю. Его сын Руслан, накрывал всё это плёнкой, имитируя простейшую теплицу.

Услышав мать, мальчик посмотрел на отца, будто спрашивая разрешения. Взгляд Фёдора, добрый и тёплый на мгновение пересёк огород и устремился на жену. Когда Фёдор улыбался, его усики вздымались вверх, напоминая стрелки часов, показывающие время без десяти два. Иногда, когда ребята спрашивали, как настроение у отца, Руслан так и отвечал: «без десяти два». Это означало, что он может выйти погулять. Фёдор Грузов, глава семейства, держал жерди в руках, как спускающийся с горы лыжник. Он кивнул сыну.

– Иди, посмотри, чего она хочет.

Фёдор отправил сына к матери, а сам принялся натягивать плёнку. Доброта в глазах не всегда означала доброту в сердце. Отец старался вести себя с сыном примерно, и это было вызвано чувством вины, но Руслан никогда не забудет прошлого. У Фёдора Грузова была привычка напиваться. Сначала это было пиво дома раз в неделю, потом каждые выходные, потом с друзьями. Потом он увеличил градус. Иногда он в полусознательном состоянии мог наброситься на жену, и та покрывалась синяками на несколько дней. В такие дни маленький Руслан с младшей сестрой прятались в сарае и дожидались, пока отец уснёт. Повзрослев, мальчик просто брал сестру и уходил из дому к одному из приятелей или к соседу, в крайнем случае, просто в чей-то сарай и спал на соломе, прикрыв сестру тряпками. А приводил её на следующий день. Но однажды он видел как пьяный отец, придя домой стукнул собаку ногой. Дворняжка заскулила и набросилась на хозяина. Разъярённый Фёдор могучей рукой поднял её за цепь, так, что та повисла на ошейнике, напоминая пушистую ёлочную игрушку.

– Ну что, будешь кусаться, а? – кричал Фёдор, орошая запуганную собачку слюной. Та ничего не могла сделать, лишь хрипло скулила, поджав хвост, и скрючившись. В этот момент она была похожа на подвешенный эмбрион человека, которого схватили за пуповину. Руслан наблюдал всё это из окна, и эта сцена до сих пор является ему, когда он закрывает глаза. Тогда злое и безжизненное лицо отца казалось маской монстра, которую он надевает, выпив горькую, словно заряжаясь энергией. Эти полтора года Руслан редко наблюдал у папы «без десяти два». А если такое и случалось, то он был грубым. «Жаклин», так звали их собачку, после того случая сорвалась с цепи и убежала через дырку в заборе. Возможно, это её спасло. Все покидали дом, в котором правил тиран. Только дед Руслана, Василий Грузов, мог контролировать сына, и тот никогда не напивался в его присутствии, а если и пил, то вёл себя тихо. Но уже два года, как дед умер. Руслан очень любил деда, называл его хранителем фамилии. Однажды Руслан и Нина, сидя в комнате, слушали ругань отца с матерью. Света собрала свои и детские вещи, собираясь уехать к отцу. Уйди они на тридцать минут раньше, Фёдор застал бы дома пустой гардероб, на дне которого оставались лишь бледно-голубые таблетки от моли, и записку на неубранном столе. Но по воле судьбы он пришёл раньше и застиг их с чемоданами. Из чемодана Светланы торчал рукав белой блузки. Когда-то давно она ходила в этой блузке на свидания с будущим мужем, ставшим теперь огрубевшим, как кора дерева. Чемоданы лежали на замусоленном ковре прихожей, как упавшие сосновые шишки, пока на кухне проходило промывание мозгов. Разговор был долгим и окончился в пользу семьи. В основном говорила Света, так как Фёдору сложно было связывать слова. Дети сидели в коридоре и слушали, не зная, поедут они к деду или останутся. Фёдор сказал, что не будет больше пить и держал слово. А Света обещала порвать нить, которая её удерживает в этом доме, если он ещё раз придёт пьяный. Фёдор знал, что она тоже умеет держать слово. Он вспоминал об этом каждый раз, когда ему предлагали выпить.

И вот Светлана стояла с вилкой в руке, аккуратно обдувала горячую картофелину, когда к ней подошёл Руслан.

– Что ты хотела, мама? – спросил мальчик. На нём были синие штаны и жёлтая майка безрукавка.

– Я хочу, чтоб ты сходил к деду.

– Ну, мам. Это же далеко, – начал ныть Руслан, – туда идти почти час.

– Возьмешь у него формочки для выпекания, они в мешке, в сарае. Он знает. Вечером я напеку вам печенья, – она откусила краешек картофелины и разжевала, довольная вкусом.

– Пусть Нина пойдёт. Я в прошлый раз ходил.

– Давай не огрызайся, это твой дед. Другого у тебя нет и не будет.

– Я любил деда Васю. Он всегда помогал мне, а этот глухой как пробка.

– Всё! – крикнула Света, – дед Вася умер. Он жил с нами и поэтому ты любил его больше, если бы с нами жил мой папа, ты любил бы больше его́. Помой руки, переоденься и отправляйся. Мы с Ниной напечём вечером печенья.

Обречённо вздохнув, Руслан пошёл в комнату переодеваться. Он ещё не знал, чем обернётся для него этот поход. Он не мог его избежать. Ужас уже поставил силок.

Со стороны леса выехал зелёный мицубиси.

– Ты собираешься въехать в город? – спросил Егор, глядя на Тимура. Крупный мужчина повернулся к пассажиру. Лицо сделалось злобным.

– А ты хочешь спать в машине, как вчера? – спросил Тимур, – мы остановимся у приятеля. Машину я оставлю на опушке, пройдём к нему пешком, затем заберём её и спрячем у него. Момент ясен?

– А приятель в курсе, что ты собираешься к нему?

– Да. За ним должок, – сказал Тимур и крепче сжал баранку. Он был зол. Его планы нарушились, а он очень не любил, когда что-то идёт не так.

– Где ты собираешься оставить машину?

– Место подберём. Подальше от дороги, поближе к кустам. Даже если её найдут, решат, что охотники приехали поймать немного дичи.

Тимур не задумывался о том, что может произойти, просто ему надоела болтовня напарника. Он привык действовать по обстоятельствам и рассчитывать только на себя.

– А если охота запрещена, что тогда?

Тимур дал пощёчину худощавому пассажиру.

– Закрой рот. Меня уже контузит от твоих слюней. Ты ведёшь себя, как тряпка! Хватит! Если что-то пойдёт не так, будем импровизировать. Момент ясен?

– Ясен момент. Ты будешь меня постоянно бить?

– Пока не поумнеешь, – сказал Тимур. Он повернулся к городу и всматривался в перемещающиеся точки, вдали полей.

– Слишком людно, тебе не кажется? – засомневался Тимур, понимая, что количество людей не имеет значения, если они с Егором пойдут пешком. Он был насторожен. Где-то в этом городе жил человек, с которым он должен был встретиться, но человек не брал трубку со вчерашнего утра. Именно это настораживало Тимура.

– Если я скажу, ты вновь меня ударишь?

– Нет, если будешь говорить по делу.

Тимур, казалось, не обращал внимания на собеседника и говорил на автомате, предвидя всё, что тот мог придумать.

– Я думаю, лучше будет проехать вдоль полосы деревьев, пока не подъедем ближе к твоему приятелю. Что скажешь?

Тимур посмотрел на пассажира.

– Да ты гений! – сказал он, – не понимаю, как ты до сих пор не стал во главе банды головорезов?

Тимур выкрутил руль и повёл машину вдоль полосы деревьев, оставляя следы колёс на сухой земле.

– Ну как печенье? – спросила Светлана Грузова, подавая чай. Нина сидела сбоку от Руслана. Слева сидел отец и остужал чай. Кухня наполнилась ароматом теста и фруктов. Светлана поставила чашку напротив тарелки и села за стол.

– Очень вкусно, – сказал Фёдор и продолжал жевать. Вокруг тарелки постепенно собирались крошки. Светлана была довольна, что испекла печенье. Она радовалась, что умела это делать, но больше всего была счастлива от того, что её покинуло ощущение дискомфорта, сидящего в теле и не дающего покоя, подобно чесотке. Ей вдруг показалось, будто желание испечь печенье навеяли извне, вставив в голову как монетку в автомат. Она улыбнулась подобному сравнению.

Все наслаждались трапезой, кроме Руслана. Печенье его не бодрило. Весь вечер парень просидел молча.

На кладбище, на краю города, там, где не слышно звона церковных колоколов, напевая песню, работал Павел Жельба. В грязно-зелёном комбинезоне и рабочей кепке, он весело выкидывал землю из ямы, в которую завтра будут опускать тело Виталика Божкова. К яме медленно подходил сторож, проверяя округу. Степан Денисович Хроба работал сторожем уже шесть лет, после того как предыдущего похоронили. В задачу сторожа много не входило. Работа тихая, не пыльная. Для образа жизни Степана большего и желать нельзя. Он мог похвастаться «тихими» соседями и отсутствием кричащей жены, которая бы мешала потреблять непомерные дозы холодненькой. Основная обязанность, это не допускать осквернения могил и воровства. В последние годы участились случаи пропажи металлических крестов и оград, с последующей сдачей в пункты приёма металла. Степан, с густой щетиной и лопатой наперевес, прошёл вдоль тропинки, которая шла сквозь весь участок. Тропа выделялась отсутствием обильного травяного покрова и более сухой землёй. Степан любил читать имена, даты рождения и смерти. За шесть лет работы он мог показать с закрытыми глазами, где и чья могила. Сторожевые собаки его не трогали, и в его присутствии даже не лаяли, но если какой-то мальчишка ночью бродит по кладбищу, и собака его учует, не поздоровится храбрецу, попадись он в руки Степану. Работа эта специфическая и требует крепких нервов. Иногда ком к горлу подкатывает, да так что ни вдохнуть, ни глотнуть. В такие дни спасает только выпивка. За первый год службы Степан к ней пристрастился.

Он не мог сказать, что вёл праведный образ жизни до этой работы. Разрушенное и оголённое детство, проведённое в приюте, ничего радостного не принесло. Мысль, что уходя от проблем и становясь самостоятельным, он снова возвращается к тому образу жизни, что вёл раньше, давно перестала его беспокоить.

Нет семьи и нет проблем.

Однако кто поможет, когда проблемы появятся? Он старался не думать об этом, но туманно представлял себя на краю могилы. В тот день, когда он уже не сможет пережевывать еду и ему укажут на скрипучую калитку, делящую кладбище с остальным городом, он не станет уходить. Он давно знает что сделает. Тёмной ночью, когда последний ребёнок уснёт, Степан примет весь флакон снотворного и запьёт бутылкой холодненькой. А наутро его найдут в вырытой им самим яме без признаков жизни. То-то будет весело и смешно, когда они поймут, что он появился из ниоткуда и ушёл в никуда. Тихо и без шума прошёл по пляжу жизни не оставив ни одного следа на песке. Но сейчас лучше об этом не думать. Он вздохнул и постарался отвлечься.

Он прошёл мимо надгробья Виктории Сергеевны Шаповал, родившейся 1934 году и скончавшейся в 1994 году. Буквы её имени на белом металлическом кружке, когда-то отблёскивающие на солнце, померкли за прошедшие годы. Фотография слегка выгорела, лицо стало похожим на пациента ожогового центра, но цвет остался.

– Ну как Виктория, соседи не беспокоят? – спросил он и перевёл взгляд на другую сторону дорожки. Там лежал генерал Украинской армии Свиридов Павел Дмитриевич. Степан остановился, воткнул лопату в землю и отдал честь.

– Слава защитникам, – сказал он, делая серьёзное лицо. В конце кладбища, у деревьев слышался звук сыплющейся земли и голос, напевающий мелодию из кинофильма «Девчата»:

– …лишь мы затянем песню, как все скворцы в округе…

Кладбище двумя сторонами было прислонено к лесу. Лес словно хотел охватить его в объятья. Несколько ворон сидели на дереве. Деревья возвышались, как стена, для охраны мертвецов от лесной нечисти. Был вечер, тени деревьев уходили на сотни метров. Был виден город. Заходящее солнце закрасило окна ближайшего дома оранжевым цветом. Белая дворняга, грозным видом напоминающая овчарку, не переставая лаяла в пустоту. Степан посмотрел на ворон, затем на остриё лопаты, показывающийся время от времени из свежей ямы и подошёл ближе. Скрипучий голос Павла стал слышен лучше:

– …до цели недалёкой, в бараке и палатке… – пел Павел, выбрасывая землю из ямы.

– Ну что, друг? – спросил Степан, приблизившись к яме. Он присел на корточки, лопату положил на землю. В нос ударил запах сырости. Это напомнило Степану винный подвал. Тёмные волосы вяло торчали из-под красной кепки Павла, он выгнулся и повернул голову.

– О, Стёпа! Ты поздно пришёл, я уже заканчиваю.

Павел смотрел снизу вверх, тяжело дыша. Подошвы ботинок покрылись землёй, как дно корабля мидиями. Опора лестницы вошла в землю, нижние ступеньки были измазаны. Павел опирался на лопату двумя руками, переводя дух. Яма приобрела нужную форму и размер, за те сутки, что Степан не появлялся.

– Да уж, ты молодец. А я думал помочь тебе, – сказал Степан.

– Чтоб потом одолжить на выпивку, да? – жёстко заметил Павел, не глядя вверх. На лице блестела улыбка, будто он сказал шутку. Степан облизнул губы. Он рассчитывал помочь с ямой, и Павел оказался прав, не бесплатно. Сегодня уже нечего помогать. Павел все сделал сам. Степан поднялся на ноги, сетка сожаления покрыла его лицо едва заметной гримасой. Но ничего, завтра яму нужно будет закопать и тут он будет рядом.

– Пошли Хлопок, – сказал Степан, закидывая лопату на плечо. Вдали виднелись автомобили. Отсюда они казались маленькими, как зёрна манной крупы на длинной линейке.

Собака, по кличке «Хлопок» крутилась на могиле, будто ища кость. Степан оглянулся, позвал её. «Хлопок» не шёл, принюхиваясь к могиле, пыталась разрыть яму. Несколько раз пёс залаял, затем замирал, прислушиваясь. Степан глянул на надгробье, у которого вертелся питомец. Грузов Василий Игнатьевич, умер 6 октября 2008 года.

Собака будто учуяла что-то. Степан махнул рукой и направился к себе в домик, стоящий возле кладбищенских ворот. Он закрыл дверь, отставил лопату в угол, и сел на стул. Деревянный табурет со спинкой обиженно скрипнул. Через окно было видно, как в свете последних лучей блестела вода в реке и стёклах проезжавших по трассе машин. Ноги он закинул на ящик и, закрыв глаза, отдыхал.

– Слушаю, – ответил голос в трубке.

– Ярослав? Это Тимур.

– Бараженов? – удивился голос, – ну привет. Как ты? Чем занимаешься?

– Ты где сейчас?

– Дома.

– У меня к тебе необычное дело. Есть автомобиль. Может быть некоторое время нужно, чтоб он постоял в надёжном месте. Ты понимаешь, о чём я?

В трубке наступило молчание. Ярослав колебался.

– Тимур, пойми, я тебе с удовольствием помогу, но ведь сейчас ночь.

– Я знаю, что ночь. Думаешь я слепой? Я в Зорецке, вчера спал в машине. Сегодня планировал нормально выспаться.

– Почему не позвонил заранее? Я не могу тебя принять, как полагается.

Ярослав хорошо помнил давнего приятеля. Они вместе начинали заниматься делами в далёкой молодости. Мелкие хулиганства, рэкет, шантаж. Ярослав остался на этой тропе в родном городе, а Тимур начал заниматься другими делами. Он сдружился с влиятельной личностью и постепенно перенимал опыт. Доставка из-за границы транспорта давала ему хорошо заработать, но основной прибылью были, конечно же, не машины. Тимур давно перестал общаться с Ярославом, и не виделись они почти пять лет. Повода не было. Ярослав давно обзавёлся семьёй, у него был взрослый сын. Он начал отходить от тропы преступника на дорожку праведника, но делал это постепенно и неуверенно, колеблясь, готовый в любой момент перескочить обратно. И вот теперь, спустя почти пять лет, ему звонит старый приятель. Они были как две ветки одного дерева, но росшие с разных сторон. И теперь он просит спрятать машину, скорее всего угнанную.

– Прости, друг, не успел. Думаю, за мной хвост. Момент ясен? Просто так не звонил бы.

– До завтра подождать можешь?

– Ты меня начинаешь дёргать, Ярик. А когда я дёргаюсь, я…

– Послушай, Тимур. Сейчас ночь. Ты мне звонишь, чтоб я помог. Я помогу, но не сегодня. Я подготовлю гараж, завтра можешь приезжать. Договорились?

Молчание в трубке. Ярослав помнит тот момент, когда он обратился к Тимуру за помощью. Нужно было сделать дело. Последнее дело пред тем, как начать примерять нимб на голову. Они взяли квартиру в соседнем городе, поделили выручку пополам. Сумма была приличной для того времени и Ярослав ушёл на дно. Он начал отсиживаться. Постепенно нашёл работу и пополнял копилку. Тимур деньги вложил в дело и стал заниматься крупными вещами, после этого они не общались, так как Тимур знал, что Ярослав не бросит жену с ребёнком. Его супруга всегда была против преступных махинаций.

– Хорошо, – сказал Тимур, – давай завтра. Только точно, договорились? За мной не пропадёт. Момент ясен?