Русские корни

 
 
 
Вот на отрывках и на фразах,
На прочих разных там заразах,
Вся нечисть вышла из болота,
Кричат: «Где наша пайка, квота,
 
 
Отдайте ваши нам излишки,
Читаем фразу мы из книжки,
Голодных и рабов накормим,
Вот только равенство построим.
 
 
Не нужно нам здесь богатеев,
Кормить должны вы нас, евреев,
Работать мы все не привыкли,
Гнуть спины мы давно отвыкли.
 
 
А за евреями открыто
Подняли морды из корыта
Отходы общества и пьянь,
Всех уравняла эта рвань.
 
 
Кричат: «Всё поровну давайте,
Излишки нам свои отдайте,
А то мы смуту понесём,
До революции дойдём».
 
 
Читали Маркса «Капитал»,
Он в книге чётко описал
Всю экономику зверей,
Кто прочитал, не стал умней.
 
 
Делить всё поровну не грех,
Есть плод труда, он наш успех.
Негоже плод того труда,
Делить на пьянь и дурака!
 
 
В Европе призрак преуспел,
Он грабил всех и песни пел,
Назвали «Капитал» – марксизм,
Тракт проложил он в коммунизм.
 
 
Как пролетарии всех стран,
Объединились, Маркса план,
Так появились террористы,
Бомбисты, просто анархисты.
 
 
Один чинит в стране террор,
Бомбист нам бомбу под забор,
Про мать порядка анархист
Кричит на площади, солист.
 
 
Народ единство потерял,
Он труды Маркса прочитал,
Когда беда в народ стучится,
Карл незабвенно веселится.
 
 
Болезнь в России, как на грех,
Пошла глумиться дальше всех,
И Вова Ленин преуспел,
До революции созрел.
 
 
Вот вам и Маркса справедливость,
Народ труда его брезгливость,
Людей достатка ненавидел,
Он в жизни сам себя обидел.
 
 
А эта книжка, «Капитал»,
Убийцей для народов стал,
Сподвиг Россию к переделу,
Создал в стране у нас проблему.
 
 
Тех, кто не принял Капитал,
Карлуша мигом подровнял,
А тех, кто партию принял,
Того возвысил он, поднял.
 
 
А эту книжку, «Капитал»,
Соцсправедливостью назвал,
Хороший труд для туалета,
Трудом смывать дерьмо с клозета.
 
 
Я чушь нести здесь вам устал,
Будь проклят этот «Капитал»,
Одним лишь росчерком пера,
Знать вся в России умерла.
 
 
А этот мерзкий «Капитал»
Вождям настольной книгой стал,
Они ту книгу не читали,
С обложки пыль лишь вытирали.
 
 
В глазах от «Капитала» тьма,
Тот, кто прочёл, сошёл с ума,
Таких на свете единицы,
Лежат с контузией в больнице.
 
 
Набита книга словоблудием,
Народ дурной снабдить орудием,
Весь мир по Карлу перестроить,
Бунт, революцию устроить.
 
 
Я дам вам, дети, свой совет,
Вы не читайте тот буклет,
Жизнь без него вы проживёте,
Вы честь и совесть обретёте.
 
 
Господом Богом жизнь дана,
Её прожить должны сполна,
От жизни можно много взять,
Не нужно только всех равнять.
 
 
Не будет счастья в той семье,
Где строят жизнь по той статье,
Всем и всё поровну всегда,
В такой семье всегда беда.
 
 
В семье хозяин есть, хозяйка,
Есть дети, есть собака лайка,
Мы в жизни следуем примеру,
По возрасту всем, по размеру».
 
 
На этом дока замолчал,
Класс тишиною всех подмял,
Ребята все сидят уныло,
Нам «Капитал», как в попе шило.
 
 
«Да вон, стоит наш «Капитал», —
Я на портрет всем указал. —
Хороший Карла ученик,
Себя назвал он «большевик».
 
 
А где теория марксизма,
Всех уравнять для коммунизма,
Что заработал – не твоё,
Да, есть у быдла их чутьё,
 
 
Всех, кто повыше, истребили,
Деревни наши разорили,
Нет, не равняли всех людей,
Ульянов навсегда злодей.
 
 
Да вы подумайте, ребята,
За что народу эта плата,
Три четверти страны убил,
Народ он Русский не любил.
 
 
Вот и равняли всех наганом,
Стреляли нас в угаре пьяном,
Имущество всё изымали,
Затем большевикам раздали.
 
 
Назвали это всё марксизмом,
Да лучше б звали онанизмом,
В штанах у Карла не хватало,
Обрезали, и стало мало.
 
 
Всю жизнь в штанах своих равнял,
Запчасть свою никто не дал,
Мозги Карлуши не дошли,
Обрезали, вот так живи.
 
 
Да этот тоже, ленинизм,
Больной его весь организм,
Детей не народила Надя,
Открыв глаза, на орган глядя.
 
 
Там так же что-то не хватало,
Да в голове ума-то мало,
Прочёл Володя Карлов труд,
Закончил и в штанах свой блуд.
 
 
Зачем России этот труд?
Всё, что нажил, всё заберут,
А пресловутый «Капитал»,
Народ под корень истреблял.
 
 
В мозгах у них в один момент
Созрел коварства документ,
В России «Капитал» закон,
Равняем всех, не слышим стон.
 
 
Всех коммунистов возвышать,
Всех беспартийных подравнять,
А кто противиться им стал,
Того губил тот «Капитал».
 
 
Над нами опыты проводят,
Нас всех, как кроликов, разводят,
Народ и партия едины,
Мы мыслью Маркса победимы.
 
 
Труд «Капитал» от прохиндея,
Сейчас жива его идея,
Нельзя Россию победить,
Идеей можно истребить».
 
 
Я высказал тираду доке,
Сидят ребята в классе в шоке,
Нас тишина с ним разделяет,
Я прав, и он об этом знает.
 
 
Наш дока с кафедры сошёл,
К моей он парте подошёл,
Его глаза в мои глядят,
Ребята все сидят, молчат.
 
 
«Ты очень много, парень, знаешь,
Мои ты взгляды разделяешь,
Ты помнишь корни славы рода,
Достоин ты любви народа».
 
 
Тут я немного загордился,
Продолжил, чуть развеселился:
«Два не побритых дурака,
Нашли в России примака.
 
 
Примак прочёл тот «Капитал»
И понял, кто их угнетал,
Излишек Русского народа,
Людей от фабрик, от завода.
 
 
У примака за Русских стыд,
Не нравился ему наш быт,
Они несут в народ своё,
Всю скверну, наглость и враньё.
 
 
Народ весь Русский нужно ссорить,
Разъединить, по росту строить,
Один кусок дать на двоих,
Подсовывать во власть своих.
 
 
Заводы, фабрики отнять,
Рабочим нужно их раздать,
Мануфактуры сдать ткачам,
Назло всем Русским богачам.
 
 
Село объединить в колхозы,
Помещикам всем кнут, угрозы,
Крестьян всех Русских в сельсовет,
От коммунистов всем привет.
 
 
Вот и народ наш подравняли,
Да пол страны поубивали,
Кто смог, уехал за границу,
Перевернул судьбы страницу.
 
 
Да эту книгу «Капитал»,
Карл недалёкий написал,
Когда читаешь, полный бред,
Иуды мерзкого завет.
 
 
Не любит гадина Россию,
Не любит он и Мать Марию,
Не любит наших всех Святых,
Не любит и людей простых.
 
 
Маркс пишет «Капитал», заветы,
Для всех Иуд на нас наветы,
Звучит куплет «Интернационала»,
Россия костью в горле стала».
 
 
Ну, слава Богу, окрестился,
Урок наш с Марксом завершился,
И дока наш легко вздохнул,
Нас добрым словом помянул.
 
 
Он обратился ко всем в класс:
«Урок, прочитанный для вас,
Вошёл в партийную программу,
Подверг я вас, страну, обману.
 
 
Я должен был его прочесть,
Не принимайте всё за лесть,
Урок прошёл как наказание,
И это вам мои признания».
 
 
Собрались выйти мы из класса,
Вдруг в дверь знакомая гримаса,
Папаха на мозгах висит,
От двери тут же он гласит:
 
 
«Все станции в стране вещают,
Взрыв террористов освещают,
У нас на станциях в метро,
Вагоны в щепки разнесло.
 
 
Давно все службы на ногах,
Бандитов ловят впопыхах,
Да как могло у нас случиться,
Чтоб терроризму зародиться!
 
 
Должны мерзавцев мы поймать,
Суду компартии предать,
Расстрел, желанный приговор,
Я сам бы расстрелял в упор.
 
 
Придётся вам здесь задержаться,
Кто хочет, на плацу размяться,
Кому разборка автомата,
Кому бросок, в руке граната».
 
 
В «Моралях» я уже писал,
Военный наш «москвич» сломал,
Водителя побил, врача,
Ему влепили строгача.
 
 
Сидел в кутузке, выл от скуки,
Его мы взяли на поруки,
Директор зама отобрал,
Замполитчасти ему дал.
 
 
Теперь он ходит комиссаром,
Разит всё время перегаром,
Два жёлтых зуба впереди,
Значок какой-то на груди.
 
 
Папаха та же, всё с дырой,
Висит над мордою кривой,
Синяк пожизненный под глазом,
Он говорит всегда приказом.
 
 
На путь он исправления встал,
Директор всем нам так сказал,
Теперь бутылку пьёт одну,
Чтоб не пойти тотчас ко дну.
 
 
Сейчас её как раз принёс,
Сказал всем: «Капли, мол, от слёз»,
Никак простуда с глаз не сходит,
Синяк под глазом не проходит.
 
 
Здесь в банке, в масле есть снеточки,
Для глаз шикарные примочки,
Есть хлеба два куска ржаного,
Чернушки с коркой, заварного.
 
 
С утра селёдки не бывает,
Её под вечер разбирают,
Закуска к водке мировая,
Гуляй, компания лихая.
 
 
Наш дока громко нам сказал:
«Из рук вас в руки передал,
Пойду из класса я быстрей,
Не нужен мне зелёный змей».
 
 
Наш комиссар: «Куда спешить,
Людей так можно рассмешить,
Давай зайдём мы за плакат
И вспомним первый курс ребят».
 
 
«Ребят не нужно вспоминать,
Они пред нами все сидят,
Всё знание наше им даём,
По жизни вместе мы идём.
 
 
Спасибо вам за угощение,
К спиртному нет у нас стремление,
Пожалуй, я быстрей пойду,
Ведь я здесь рядышком живу».
 
 
Сказал наш дока, поклонился,
За классной дверью быстро скрылся,
А нам приказ придётся ждать,
Когда домой нам уезжать.
 
 
Зашёл военный за плакат,
Достал походный провиант,
Бутылку звонко он открыл,
Глотком большим её отпил.
 
 
Затем закусывал снетками,
Рот вытирал он рукавами,
Двумя зубами хлеб жевал,
Опять всё водкой запивал.
 
 
Выходит в класс, ко мне, к ребятам,
Икнул, чихнул, ругнулся матом:
«Откуда взялся терроризм,
Там, где царит социализм?»
 
 
Опять вояку понесло,
Кричит: «Всплывает всё дерьмо!
Смотри, в метро что учинили,
Взрывчатку, бомбу подложили.
 
 
Их нужно срочно изловить,
Все руки подлецам отбить,
На плаху, шею под топор,
А тело мрази под забор.
 
 
Удумали народ взрывать,
Свою харизму ублажать,
Дойдут до террористов руки,
Мы мать Кузьмы покажем, суки».
 
 
Потом понёс он про войну,
Не верим мы ему, вруну,
Сидим, ждём час отбой тревоге,
Военный скрылся вновь в берлоге.
 
 
Опять всё тот же ритуал,
Открыл, налил в пустой стакан,
Глотком своим опустошил,
Пахучей рыбкой закусил.
 
 
Поднялся, в сторону отошёл,
Мозгов убор слетел на пол,
Нагнулся, чтобы подобрать,
Надеть и честь себе отдать.
 
 
Поднял, надел и вновь споткнулся,
Он глазом к стулу прикоснулся,
Синяк под глазом их удел,
Он в жизни сам того хотел.
 
 
И вновь несёт он ахинею,
Биологичку вспомнил, фею,
Кричит, что мы непобедимы,
Народ и партия едины.
 
 
Сценарий наизусть мы знаем,
Поэтому уже зеваем,
Скорей бы приняли решение,
Домой пойти, а здесь мучение.
 
 
Директор заглянул к нам в класс,
Наш комиссар кричит приказ:
«Всем встать, равнение на фронт!»
Опять он честь отдал, экспромт.
 
 
Зашёл директор, сказал: «Вольно!
Сидеть здесь хватит вам, довольно,
Домой ступайте аккуратно,
Я думаю, вам всё понятно».
 
 
А сам косит на комиссара,
Амбре вдыхает от угара,
Он кулаком ему грозит:
«Опять напился, паразит».
 
 
Мне до метро недалеко,
Вступаю ровно и легко,
Спускаюсь вниз я на перрон,
Приедет, верю, мой вагон.
 
 
Я захожу пустой салон,
Поддёрнул, тронулся вагон,
Я слышу звук аккордеона,
Звучит он из конца вагона.
 
 
Сажусь напротив музыканта,
Мой слух простого дилетанта,
Моя душа всё принимает,
Когда аккордеон играет.
 
 
Сидим напротив мы друг друга,
Звучит очередная фуга,
Играет музыкант и плачет,
Спросил его, что это значит?
 
 
Он молча смотрит на меня:
«Ты юноша ещё, дитя»,
А инструмент не утихает,
Рассказ ведёт, а сам играет:
 
 
«Когда-то молод был и я,
Есть музыка, моя судья,
Жена красавица, природа,
Прожили вместе мы три года.
 
 
Цветы ей каждый день дарил,
Я на руках её носил,
Все сочинения о ней,
С ней не было угрюмых дней.
 
 
Когда входила в дом она,
Свет солнца лился из окна,
Руками обнимал лицо,
Спасибо, Бог, мне повезло.
 
 
Рапсодия жизни в унисон,
Я рядом с ней, нет, нет, не сон,
Рука её в руке моей,
Она здесь рядом, счастье с ней.
 
 
Ходили вместе с ней гуляли,
О будущем своём мечтали,
Нас музыка к себе звала,
О, Боже мой, опять слеза…
 
 
Я ей стихи читал, баллады,
На сон грядущий – серенады,
Она цветок неугасимый,
Мой ангел нежный и любимый».
 
 
Сменил он фугу на прелюдию,
Аккордеон в руках – орудие,
А слёзы катятся из глаз,
Он продолжал мне свой рассказ:
 
 
«Мы ждали дочку, свет очей,
Я песню сочинил о ней,
В ней есть куплет о ждущей маме,
О дочке в беленькой панаме.
 
 
Я гладил ей живот, ласкал,
О, Боже мой, я долго ждал,
У нас появится дитя,
Любить мы будем все тебя.
 
 
И вот настал для счастья день,
На небе тучи, солнцу тень,
Значения тени не придал,
Любовь свою я целовал.
 
 
Она подобна хризантеме,
Бриллиант чистейший в диадеме».
Марш Мендельсона заиграл,
Навзрыд под марш он зарыдал.
 
 
Моя душа уже кипит,
Да сердце жалобно стучит,
Сижу, мне жалко музыканта,
Игру души его, таланта.
 
 
Аккордеон не умолкает,
Мужчина дальше продолжает:
«Не дал с кровати я ей встать,
Взял на руки дитя и мать,
 
 
Отнёс любовь свою в роддом,
И вспомнил тучи за окном,
Душа тревожно трепетала,
Мою голубку провожала».
 
 
И вновь ручьём слеза из глаза,
А с губ слетает смерти фраза:
«Свою любовь не уберёг,
Достался мне её цветок.
 
 
Большое горе, счастья мала,
Кулёк сестра мне отдавала,
Главврач сказал мне: «Вы молитесь,
И с дочкой в церкви окреститесь.
 
 
Поверьте мне, она над нами,
У нас висит над головами,
И радость ей и утешение,
У вас в руках её знамение».
 
 
Я к небу голову поднял,
И тучи вновь я увидал,
Им утром не придал значения,
На небе – Крест, моё видение.
 
 
Голубка кружится над нами,
Пелёнку я залил слезами,
Любви наш круг разъединился,
Голубкой ввысь он устремился.
 
 
Любовь и счастье хоронил,
А дочку здесь же окрестил,
Цветок остался от любимой,
Он станет, как она, красивым».
 
 
Детей мелодия звучит,
Рука маэстро чуть дрожит,
Слеза с лица его не сходит,
Он разговор опять заводит:
 
 
«А дочка, вылитая мама,
Все ножки в складочку, румяна,
Глаза небесной красоты,
Не ручки, белые цветы.
 
 
Она от мамы мне, цветочек,
В руках моих сопит кулёчек,
Моё он счастье, мне и горе», —
Звучит аккордеон в мажоре.
 
 
Его басы звучат, играют,
Людскую душу провожают:
«Да если б не было цветка,
За ней помчался в облака,
 
 
В руках держу её создание,
Я вспомнил первое свидание,
К губам как губы прикоснулись,
Святые в небе улыбнулись.
 
 
О горе нужно мне забыть,
Цветочек надо мне растить,
Он мне напомнит мою паву,
А музыка заменит маму.
 
 
Ночами маялся, не спал,
В болезнях дочке помогал,
Мне радость первые шаги,
Святая Мать, мне помоги.
 
 
Вот первый шаг, а вот второй,
Глядит, где мама за спиной,
Опоры нет, она не знает,
Что мама в облаках летает.
 
 
А шаг от этого всё твёрже,
Я стал к себе на много строже,
Один я ей отец и мать,
Мне нужно дочку поднимать».
 
 
И вновь звучит аккордеон,
Маэстро в шоке, потрясён:
«В четыре года дочь запела,
Жаль, мать услышать не успела.
 
 
В ней голос ангела звучит,
Поёт дочь так, что всё молчит,
Святой с небес ей подпевает,
Талантом дочь не обделяет.
 
 
Мирей Матье к нам приезжала,
В концерте дочку услыхала:
«Что там за Русский соловей
Поёт в кругу, среди детей!
 
 
Эдит Пиаф так в детстве пела,
Весь мир со славой облетела,
Ребёнок, Бога дарование,
Поёт, теряешься в сознании».
 
 
Притих в рассказе мой маэстро,
Аккордеон, как звук оркестра
Шансон французов вторит нам,
Падам, падам, падам, пам, пам…
 
 
Глаз от меня не отрывал,
Минуты три шансон играл,
Затем сошёл он на фальцет:
«А сколько, мальчик, тебе лет?»
 
 
«Шестнадцать», – отвечаю я.
«Да ты такое же дитя,
Как мой раскрывшийся цветочек…
Последний для неё денёчек.
 
 
Сегодня утром рано встал,
Я завтрак ей на стол подал,
Собрал ей ноты на занятия,
Расцеловал, забрал в объятия.
 
 
Я посмотрел затем в окно,
Там тучей свет заволокло,
На улице почти темно.
Спешила дочь моя в метро:
 
 
Я не придал тому значения,
Закон несчастья, повторение,
Святой меня предупредил,
Я чуть его опередил.
 
 
Сегодня я давал концерт,
Оркестр наш – всего квартет,
Наш номер объявил оратор,
Меня позвал администратор.
 
 
Артисты слёзы не скрывают,
Платками лица прикрывают:
«Там взрыв в метро, там террористы, —
Опять рыдают все артисты.
 
 
Там дочка ваша, в том вагоне!
Лежат останки на перроне,
Её по нотам опознали,
Весть нам тревожную прислали».
 
 
От слов таких оторопел,
На пол, на каменный, присел,
Ушла жена, забрали дочь,
Кто может мне сейчас помочь…
 
 
Я вспомнил тучу, вспомнил свет,
Завял цветочков мой букет,
За что мне смерть и наказания,
За что такие испытания?
 
 
Я побежал тогда в метро,
Там света не было, темно,
Меня к цветочку не пустили,
На власть кричал, мне всё простили.
 
 
Выходит снизу офицер,
Ко мне подходит, за барьер,
Выносит платьица кусочек:
«Храни от дочки лоскуточек.
 
 
Взорвали бомбу рядом с ней,
Нет больше тел от тех людей,
Один лишь платьица кусочек,
Нашёл в вагоне уголочек.
 
 
Как с горем вам сейчас смириться!
Как с дочкой вам родной проститься!
А с этим нужно дальше жить,
Ведь жизнью нужно дорожить».
 
 
Мне нужно дочку хоронить,
С женой в могиле разместить,
Как мне всё это пережить,
Теперь кем в жизни дорожить!»
 
 
Слеза бежит, не прекращает,
Аккордеон звучит, играет,
От звуков нот как не заплакать,
Утёр глаза, под ними слякоть.
 
 
Нас в заведении держали,
Одних в метро не отпускали,
Подонки в жизни, террористы,
Взрыв учинили нам фашисты.
 
 
Подходит к станции вагон:
«Давайте выйдем на перрон,
Я вам с погостом помогу,
Пойдёмте быстро к мужику».
 
 
И вновь дорога через Храм,
Всегда поклон ему отдам,
Сидит на лавочке мужик,
Меня он ждёт, уже привык.
 
 
С ним поздоровался, обнялся:
«Есть разговор, – ему признался, —
Привёл с собой я музыканта,
Различных премий конкурсанта.
 
 
Разбитый горем он, растерян
И в жизни навсегда потерян,
Взорвали доченьку в метро,
Несчастьем свет заволокло.
 
 
Должны мы все ему помочь,
Чтоб с Богом проводил он дочь,
Цветочек юного таланта,
Потеря в жизни музыканта».
 
 
Меня мужик опять обнял:
«Когда-то я тебя принял,
В работе ты всегда послушный,
К беде чужой неравнодушный».
 
 
На паперти стоит, при Храме,
Поёт молитву Святой Маме,
Наш музыкант встал на колени,
Чтоб девочек там обогрели.
 
 
Сердечко ноет и болит.
Тогда мужик мне говорит:
«Я знаю аккордеониста,
Народного в Москве артиста,
 
 
В неделю раз он к нам приходит,
К нам поздороваться подходит,
Цветы несёт своей любимой,
Стихи читает ей, родимой.
 
 
И так шестнадцать лет подряд,
Не нарушал он свой обряд,
Приходит он на наш погост,
В любви нельзя разрушить мост.
 
 
Всё время к нам он подходил,
Играл, застенчиво шутил,
А разговоры всё о ней,
О ней, журавушке своей.
 
 
Конечно, мы ему поможем,
Тропинку доченьке проложим,
Мы упокоим её тело,
Душа-то сразу улетела».
 
 
Мы подзываем музыканта,
Обнял он мужика, как брата.
«Узнал, узнал тебя пригожий,
Напарник твой – пацан хороший.
 
 
От горя никому не скрыться,
Ваш опыт всем нам пригодится», —
Он вновь рыдал не напоказ,
Мужик протёр платком свой глаз.
 
 
«Давайте в руки себя брать,
Нам нужно вечером копать,
Пойдём, проведаем Марата,
Всегда он нам заменит брата».
 
 
Сказал мужик, перекрестился,
В основу Храма поклонился,
Я также вместе с ним поклон:
«Давай возьму аккордеон».
 
 
Пошли мы вдоль аллеи парка,
А из кустов кричит цесарка,
Марат встречает у калитки:
«Что загрустили, где улыбки?»
 
 
К нему в павильон заходим,
Глаз с музыканта мы не сводим:
«Сегодня горе, террористы,
Метро взорвали, гуманисты.
 
 
Гуманность этих лже-людей,
Коварство хищников, зверей,
Не могут драться в лобовую,
Исподтишка нам смерть кривую.
 
 
Взорвали дочку музыканта,
Лишили родину таланта,
С ним нужно нам поговорить,
Ребёнка нужно хоронить».
 
 
«Давай, садитесь-ка обедать,
Вы суп должны грибной отведать,
Жаркое, мясо с помидором,
Потом займётесь разговором».
 
 
Маэстро отказался кушать:
«Играть я буду и вас слушать,
Не лезет в горло мне кусок», —
Протяжно прозвучал басок.
 
 
Мы тихо, молча стали кушать,
Решили инструмент послушать,
Он реквием нам выдаёт,
Душа внутри его ревёт.
 
 
Затем Огинский, полонез,
Звучит нам траурно в довес,
Сидим, жуём, всё понимаем,
Что говорить ему, не знаем.
 
 
Игру маэстро наш прервал,
Сказал: «Всю жизнь свою страдал,
Прошу, ребята, помогите,
Родную дочку схороните.
 
 
Всю жизнь я буду вам обязан,
К погосту навсегда привязан,
Я день и ночь там буду с вами,
Вы загордитесь мною сами.
 
 
Я до конца останусь с ними,
С девчонками, навек родными,
За всех я стану там страдать,
Зачем мне для живых играть.
 
 
Талант отдал свой на помосте,
Играть я буду на погосте,
За здравие сюда пришедших,
За упокой от нас ушедших».
 
 
Марат второе нам подал,
«Спасибо» я ему сказал,
Мужик кивает головой:
«И от меня поклон земной».
 
 
Марат «Цавт танем» нам сказал:
«Я боль души вашей забрал,
Всегда в беде я буду с вами,
На небе все гордятся нами.
 
 
Артисту нужно нам помочь,
Пусть мама встретит свою дочь,
Беда нас всех объединяет,
А где чьё место, каждый знает».
 
 
Наш музыкант со стула встал,
Поклон, «спасибо» всем сказал:
«Один на свете я остался», —
Как будто в чём-то нам признался.
 
 
Разлил Марат нам всем компот:
«Да, террористы просто скот,
Людей живых они взрывают,
Бандеру нам напоминают.
 
 
Их нужно срочно всех поймать,
На суд народный мразь отдать,
Гореть в аду им тысячу лет,
Не нужен на Земле их след».
 
 
Обед отведали, как вкусно,
Марат готовит всё искусно,
Ему «спасибо» говорим,
Поклоны в пояс отдадим.
 
 
Марат нам чай и провиант.
«Поедем с нами, музыкант, —
Сказал ему мужик-наставник, —
Там на погосте свой начальник.
 
 
Мы быстро с ним договоримся,
В бригаду все объединимся,
Все вместе мы пойдём за гробом,
Проводим дочку вашу с Богом.
 
 
Найдёт у нас она покой,
Положим к мамочке родной,
Она, её любя, разбудит,
Вдвоём им хорошо там будет.
 
 
Марат троих нас проводил,
На рейс в автобус посадил,
Подал он мне аккордеон,
Ему опять земной поклон.
 
 
Приехали на наш погост,
Мы видим милицейский пост,
Начальник нас зовёт в контору,
Всех посетителей к забору.
 
 
Нам музыкант тогда сказал,
На вход погоста указал:
«Ступайте вы сейчас в контору,
Я буду ждать вас до упору».
 
 
Зашли в контору, там собрание,
Мужик в костюме, так, название:
«Я дам сейчас вам всем задание,
Родимой власти указание.
 
 
У вас на завтра спецзаказ,
Погост оцепим напоказ,
Что будет здесь, всем позабыть,
И рты всем на замки закрыть.
 
 
Инструктаж средь вас провёл,
Вам пожелания довёл
От первых лиц Страны Советов,
Для нас важнее нет декретов».
 
 
Послушали мы этот бред,
Дурней советов для нас нет,
Что могут хоронить в секрете,
Все знают в комполитсовете.
 
 
Народу много за забором,
Наш музыкант стоит дозором,
Боится нас он упустить,
А мы к начальнику, просить.