Мы выяснили, как звучало слово «русь» в половине века XII, но тут же возникает более важный вопрос, а с какого времени слово «русь» могло зазвучать на этот не совсем привычный для нас лад [rûsĭ], как звучало до того и в каких буквенных одеждах должно было бы лечь на письмо, ежели б в то время русские люди умели бы писать кириллицей.

В поисках ответов обратимся к исторической грамматике русского языка – к этимологии русской буквы У, которая в современном русском языке соответствует звуку [u]. И тут, ну точнёхонько как в русских народных сказках, на пути этимологических изысканий нас поджидает камень преткновения: прямо пойдёшь – на звук [ы] наткнёшься, налево пойдёшь – индоевропейские дифтонги [ŏṷ], [ōṷ] (> [аṷ]), [ěṷ], [ēṷ] (> [ӗṷ]) встретишь перед согласными и на конце слова на месте общеславянского [u], вправо свернёшь – два носовых гласных встают перед тобой: [oƞ] ([ǫ]) и [еƞ] ([ę]).

Для начала рассмотрим прямой вариант⁷: индоевропейское [ū] > общеславянское [ы] (латинское [у] – традиционное обозначение звука [ы] в системе звукозаписи латинскими символами при транскрибировании: mama mile myla ruki mylom):

Понятно, что ежели б исторически был реализован в русском языке и в русской истории вариант с индоевропейским звуком [ū] в имени «русь», то были бы мы рысичами, рысицами или рысинами, а может быть, и рысаками на Рыси (или в Рыстии), говоря при этом на рысском языке. Таким образом, индоевропейский звук [ū] не имеет никакого отношения к русской букве У [u], которая является плодом от брачного союза двух независимых языковых явлений:

– во-первых, общеславянская [u] из индоевропейских дифтонгов [ŏṷ], [ōṷ] (> [аṷ]), [ěṷ], [ēṷ] (> [ӗṷ]),

– во-вторых, общеславянские носовые дифтонги [oƞ] ([ǫ]) и [еƞ] ([ę]).

Но если мы всё ж таки встречаем подобную параллель, связывающую непонятным образом индоевропейский звук [ū] с русским звуком [u], а не [ы], то это означает более позднее заимствование, – уже в письменный период истории (после образования русской буквы У). Либо остаётся предположить опосредованное заимствование из соседних, как правило, близкородственных языков через ступень преобразования U > OU/EU > У в общеславянский период.

Так, например, образуются в русском языке параллели рыжий – рудый или рыхлый – рухлый – рух. Любой Фома неверующий может перепроверить на примерах современных русских языков: «железная дорога» по-белорусски значит – «Чыгунка», то бишь чугунка.

К сожалению, этимологический словарь Фасмера⁸ не даёт хронологических меток, а лишь предлагает обзор родственных связей слов:

Черных в своём историко-этимологическом словаре указывает: «Рушить… – в Пов. вр. л. под 6599 г., со знач. “копать”» и «Рухнуть… В словарях – с 1794 г. …Из о.-с. *ruchnǫti. О.-с. корень *ruch-…»⁹. То есть время не то – лет на 800 убежало вперёд, чтобы брать в рассуждение такие языковые факты, о чём и предупреждали читателя выше.

Когда на горизонте появляется такое слово, как «рух», удовлетворяющее при поверхностном взгляде сразу многим условиям поставленной задачи, то надо поставить его на заметку (непременно!) и в дальнейшем, в соответствующем словообразовательной модели месте исследования, подвергнуть скрупулёзному анализу – развязав узелок, завязанный на память.

_____________________

Русская буква У как послед индоевропейских дифтонгов. Переходим непосредственно к русской букве У – к варианту: общеславянское [u] соответствует индоевропейским дифтонгам [ŏṷ], [ōṷ] (> [аṷ]), [ěṷ], [ēṷ] (> [ӗṷ]) перед согласными и на конце слова, и предположим, что этот общеславянский (не-индоевропейский!) звук [u] скрывается за буквой У [u] в слове «русь»:

«Ср. о.-слав. *ucho, ст.-слав. оухо, др.-русск. оухо – лит. ausis;

о.-слав. *suchъ, ст.-слав. соухъ, др.-русск. соухъ – лит. saũsas»¹⁰.

Сюда же, в этот ряд, мы с полным правом можем поместить и общеславянское слово «рух»:

о.-слав. *ruchъ, ст.-слав. роухъ, др.-русск. роухъ – лит. ruošà.

Таким образом, в соответствии с данной словообразовательной моделью, написание слова «русь» должно остаться неизменным, а звучание прежним:

Единственная загвоздка – в живом русском слове, с которым необходимо сравнить словообразующую модель, расчётную, теоретически вычисленную, с тем чтобы проявилось наше реальное первослово… как снимок на фотоплёнке в ванночке с проявителем.

Слово «рух» [rU-chъ] при сравнении со словом [rU-sĭ], кроме совпадения первого слога на письме, критической проверки не выдерживает. И главный порок отнюдь не во втором слоге (к палатализационным формам, берущим начало в более ранних хронологических пластах, мы вернёмся ниже, с тем чтобы до конца разобраться и рассеять всякие сомнения), а на данном этапе сравнения – в акцентных системах обеих парадигм:

рУсь – русИ – рУсью… – здесь видим перенос ударения на акут;

рУхъ – рУха – рУху – рУхом – в рУхе… – а здесь ударение неподвижно во всей парадигме.

А стало быть, звучание слов было различно до половины XII века, и ухо носителей наречий русских того временного пласта уж никак не могло не различать их. Это разные слова – таков предварительный вывод.

Другого приемлемого варианта живого русского слова ни словари, ни древнерусские тексты, ни родная речь не предлагают. И учёный мир не выдвинул реальных кандидатов на место первослова нашего.

Остаётся уповать на прямое заимствования «термина» из заморья – типа [rаṷ-sĭ] или [rӗṷ-sĭ] или пусть хоть [ruo-sĭ], который впоследствии обрусел… однако ж ни одного живого варианта норманисты так и не сумели предложить едва не за 500 лет исследования этого вопроса. Их научные изыскания начинались софистикой – голым теоретизированием и выискиванием случайных созвучий в германских языках заканчивались. Единственное более-менее живое слово выдвинул Вильгельм Томсен, чей научный труд лёг в обоснование европейского взгляда на происхождение Руси от шведских корней. Вот этот лингвистический опус – привожу в моём переводе с английского (повторяюсь для ясности):

Имя Ruotsi никоим образом не может быть объяснено исходя из финского языка, равным образом как и Русь – славянского языка. Следовательно, это должно быть иностранное слово, что со всей вероятностью указывает на скандинавское происхождение… Мы можем легко вообразить, что Шведы, которые жили вблизи побережья и регулярно пересекали Балтику с одного берега на другой берег, могли очень рано называть себя – не в качестве национальной принадлежности, но по роду занятий или образу жизни – robs-menn или robs-karlar или что-то в этом роде, то есть, в соответствии с первоначальным значением слова, “гребцы”, “моряки”.

[Сноска Томсена: «В Северной Норвегии Rossfalk (Rors или Rods-falk) по-прежнему значит “рыбаки, что промышляют в прибрежных водах во время ловли”. Ед. ч. Ross-kar или -man…».]

Непосредственно в шведском это слово постепенно стало употребляться в качестве имени собственного. Тогда не покажется и нам странным, что финны понимали это имя как титульное имя нации, и заимствовали в этом значении, и таким образом совместили в сложное слово – Ruotsi и Ruotsalainen. Могут последовать возражения… Но если мы предположим, что не Шведы называли себя Pobs, или Ruotsi, или Russ, но что финны перенесли на них эту аббревиатуру, то противоречия исчезают. Ибо это вполне естественно для финнов: в сложенном слове, где обе составные заимствованы из другого языка, они произносят его лишь первые ударные части… Это только гипотеза, но она представляется мне убедительной и заслуживающей внимания…

…Это имя перешло от финнов к славянам в форме «Русь», где звук UO, незнакомый славянам, преобразовался в звук U, точно так же, как SUOMI… в СУМЬ…¹¹.

Шведское «robs-menn или robs-karlar или что-то в этом роде», как и норвежское «Rossfalk (Rors или Rods-falk)… Ross-kar или -man», – все эти гадания не выдерживают, разумеется, никакой критики, даже если заточить логику поострее: robsmenn/robskarlar > Rors/Rodsfalk/Rosskar > Ruotsi > Русь. Финны что те школяры: повторяют за учителем лишь первые слоги незнакомых им слов и складывают те ударные слоги в новые незнакомые им слова – и те невнятные слова заимствуют у финнов славяне, чтобы самоназваться русскими. Это, конечно же, очень далеко от научных методов познания, да и с обычной логикой здесь не всё кажется в порядке. Гадание на кофейной гуще.

Как бы там ни было, а официальная историческая наука, вопреки здравому смыслу и своим же общепринятым взглядам на законы исторического языкознания, стала именно на эту вековой давности точку зрения: «Первичное значение термина, по-видимому, “войско, дружина”, возможна детализация – “команда боевого корабля, гребцы” или “пешее войско, ополчение”. В этом спектре значений летописному “Русь” ближе всего финское ruotsi и древнеисландское robs, руническое rub… Таковы результаты историко-лингвистического анализа проблемы происхождения названия “Русь”»¹².

Да, но где же словообразовательная матрица, господа академики?! Какая-то просто слепота вселенская поражает прозорливые мозги учёных мужей, и из людей знаний они превращаются в апологетов веры! Всё, что только можно, перепутали.

Естественно, славянофилы в пику норманистам, то есть от противного, тоже ищут созвучия в родных наречиях – ну и, как в подкидного, по-прежнему упрямо набрасывают свои аргументы: Рось, роса, русый, русло, русалка, рысь, рысак, русак и так далее, что и нашло кривое отражение в коллективном выводе учёных, которые, ища компромисса, скрестили жирафа с баобабом. К науке, и в частности к лингвистике, а уж тем более к исторической грамматике, все эти национально-патриотические домыслы точно так же не имеют ни малейшего отношения. Об этом много писано в научной литературе, так что не будем повторять возражения норманистов ни по фонетическим, ни по морфологическим, ни по этимологическим показаниям. Обмолвимся лишь: для хронологического пласта чередование У/О или преобразование У > О в русском языке считается невозможным. А преобразование древнеисландского robs через финское ruotsi в нашу «Русь» – возможно?! Допускается потому, дескать, что это было где-то там, за тридевять земель – тридевять морей, а поскольку мы не знаем, как оно на самом деле происходило, то почему бы как-нибудь где-нибудь чему-нибудь вроде этого эдак и не произойти бы – вдруг по воле провидения русошведского.

Как искони повелось на Руси говорить: в огороде – бузина, а в Киеве – дядька.

Но Вильгельм Томсен не был бы одним из крупнейших лингвистов своего времени и ведущим специалистом Европы по русскому вопросу, не предложи он западной научной общественности теоретическую формулу первослова нашего – матрицу, соответствующую триединству места, времени и действия. Повторим: «звук UO, незнакомый славянам, преобразовался в звук U, точно так же, как SUOMI… в СУМЬ…». Только вот слова живого, как ни изощрялся, а ни в шведском, ни в финском, ни в каком бы то ином языке он не нашёл. Мерки есть, а того, с кого сняты, – нет. Лишь указал на прямую связь финской словоформы Ruotsi с русской формой Русь, внятно объяснить которую не сумел. Впоследствии Шахматов чуть-чуть перефразирует Томсена, установив математическую зависимость: «Форма Русь… так относится к Ruotsi, как древнерусское Сумь… к финскому Suomi. Мне кажется, что элементарные методологические соображения не позволяют отделить современное финское Ruotsi от имени Русь»¹³.

Слово Ruotsi так и не было объяснено, исходя ни из скандинавских в частности, ни германских в общем и целом, ни из финских словников и тамошних моделей словообразования.

_____________________

Русская буква У как послед общеславянских носовых дифтонгов. Это второй корень из лингвистически возможных: происхождение русской буквы У [u] из общеславянских носовых дифтонгов [oƞ] ([ǫ]) и [еƞ] ([ę]) в слове «Русь». Открываем грамматику древнерусского языка:

«…восточные славяне унаследовали из праславянского языка еще два гласных – носовые [о] ([ǫ]) и [е] ([ę]). Эти гласные произносились как [о] и [е] с носовым призвуком, т. е. в их образовании участвовала носовая полость…

В праславянском языке эти гласные звуки развились из индоевропейских сочетаний гласных с носовыми согласными в закрытых слогах.

Изменение этих дифтонгических сочетаний и появление монофтонгов в праславянском языке… было вызвано действием… закона открытого слога…

Однако к IX–X вв. восточнославянский язык-основа пережил важное изменение в области гласных – утрату носовых…

У восточных славян на месте [ǫ] произносится [у], а на месте [ę] – [’а] после мягкого согласного. Ср. о.-слав. *dǫbъ – русск. дуб, о.-слав. *rǫka – русск. рука, о.-слав. *sǫdъ – русск. cуд, о.-слав. *męso – русск. мясо (=[м’асо]), о.-слав. *pętь – русск. пять (=[п’ат’]), о.-слав. *vъzęti – русск. взяти (=[вз’ат’и]) и т. д.

Встает вопрос: почему можно думать, что восточные славяне утратили носовые звуки не позднее X в., т. е. раньше того времени, когда появились первые памятники письменности? Здесь надо иметь в виду, что, изучая явления… по письменным источникам, исследователь имеет дело не со звуками, а с буквами, за которыми скрываются те или иные… звуки.

…звуки [ǫ] и [ę] имели определённые буквенные обозначения в кириллической азбуке: [ǫ] обозначался буквой ѫ (“юс большой”), а [ę] – буквой ѧ (“юс малый”).

…уже в самых ранних памятника древнерусской письменности буквы ѫ и ѧ смешиваются с буквами оу, я и а, обозначающие чистые гласные… в Остромировом евангелии можно обнаружить написания въвьргоуть… вм. въвьргѫть… и, наоборот: стѫдьньць… вм. стоудьньць… и др.

…Если учесть, что фонетическое новшество в языке, прежде чем проникнуть в памятники письменности, должно закрепиться в живой речи, то можно полагать, что наличие подобного смешения букв в памятнике XI в. могло возникнуть лишь в том случае, если раньше этого времени в языке уже были утрачены носовые.

И действительно… носовых звуков у восточных славян не было уже в X в. В… сочинении византийского императора Константина Багрянородного «О народах» приведены… восточнославянские названия порогов Verutzi и Neasit. Первое слово является передачей древнерусского названия вьроучи – “кипящий”… В ст.-слав. языке… вьрѫщи. Слово Neasit – это передача др.-русск. нєясыть… В ст.-слав. языке ему соответствует нєѩсыть… а это значит, что, записывая в X в. названия днепровских порогов по-древнерусски, Багрянородный не слышал при их произношении носовых. Следовательно, в X в. восточные славяне уже изменили носовые в неносовые…

Однако… возникает другой вопрос: есть ли вообще доказательства тому, что носовые действительно были когда-нибудь в общевосточнославянском языке? Ответ… может быть только положительным…

Доказательством… внешнего характера является тот факт, что очень ранние заимствования из древнерусского в финские языки тех слов, где когда-то были носовые, сохранили в финских языках сочетания гласного с носовым согласным… Ср.: др.-русск. коудель, ст.-слав. кѫдєль – финск. kuontalo – “пакля”; др.-русск. соудъ, ст.-слав. сѫдъ – финск. suntja – “церковный служащий”, эст. sundima – “принуждать”…

Следовательно, в эпоху заимствования… еще произносились носовые звуки… Если бы слова заимствовались в том произношении, в каком они существуют ныне в русском языке (т. е. без носовых), то в финских языках не могли бы произноситься сочетания гласных с носовым согласным.

Однако более важным фактом является то, что в самом русском языке сохранились следы наличия в прошлом носовых, что проявляется в определённых чередованиях звуков в русской фонетической системе.

Носовые образовывались… из сочетаний “гласный + носовой согласный” в положении перед согласным и на конце слова, т. е. в положении закрытого слога. В положении же перед гласными эти сочетания сохранялись без изменения, так как гласный отходил к предшествующему, а согласный к последующему слогу. Ср. из *zvonkъ – о.-слав. zvǫkъ, но *zvoniti сохраняется также и в о.-слав. zvoniti (ср. старославянские факты възѧти – възимати, сѣмѧ – сѣмєна, плємѧ – плємєна, пѫто – опона и т. д.).

…Таким образом, возникали чередования [у], [а] ([’а]) // “гласный + носовой согласный”. Ср. совр. русск. звук – звонок, начать (из начѧти) – начинать, звякнуть – звенеть, мять – мну (из мьноу) – разминать и т.д.»¹⁴.

Итак, исходя из историко-фонетического анализа, слово «Русь», положенное на звукопись, в середине IX века, то есть в то самое время, когда земля прозвалась Русской от варяг, могло звучать не только как

, но и как:

Или же, если использовать в звукописи носовых дифтонгов славянскую транскрипцию, то так: [рǫсĭ], причём я бы не исключал и лёгкой лабиализации первого слога, особенно с учётом понижающей интонации первого слога, в соответствии с законом сингармонизма: [(w)roƞ-sĭ]. А вот написание кириллицей (случись вдруг, пришла бы в города русские вместе с Русью и грамота русская, лет этак за 200 раньше) – должно было бы лечь слово на азбуку в середине IX в. вот так вот:

Рѫсь,

где «ѫ» [oƞ]– это «у» [u].

_______________________

Русь – Ruotsi, как Сумь – Suomi. Вернёмся, однако ж, к той самой теоретической формуле первослова нашего, которую выдвинул Вильгельм Томсен в своём курсе оксфордских лекций и которая, дескать, соответствует триединству места, времени и действия: «звук UO, незнакомый славянам, преобразовался в звук U, точно так же, как SUOMI… в СУМЬ…».

Совершенно непонятно, почему все учёные мужи от лингвистики один за другим поскальзывались на том же ровном месте русской исторической грамматики. Ладно бы, ежели б секрет русской буквы У на самом деле был тайной за семью печатями, которые вот-вот только и посрывали с ворот истины другие учёные мужи. Происхождение русской буквы У из двух независимых друг от друга звукорядных ветвей было известно даже самым первым грамотным людям на Руси.

«…изменение [ǫ] в [у] и [ę] в [а] обусловило то, что в языке восточных славян развились гласные [у] и [а] уже не праславянского, а восточнославянского происхождения. Следовательно, современное русское [у] в словах ухо, сухой и т. п. восходит к праславянскому [u], а в словах зуб, рука и т. п. – к праславянскому [ǫ]; современное русское [а] в словах воля, вся и т. п. восходит к праславянскому [а], а в словах мять, семя и т. п. – к праславянскому [ę]»¹⁵.

Таким образом, история происхождения русской буквы У не только сокращает круг поиска первослова нашего, но и задаёт вполне определённые направления поиска – векторы этимологического исследования по признаку первого слога:

Русь [ru-sĭ] < о.-слав. ruosĭ < и.-е.*rаṷsi (из *rŏṷsi и *rōṷsi) или *rӗṷsi (из *rěṷsi и *rēṷsi)

Рѫсь [roƞ-sĭ] < о.-слав. rǫsĭ или ręsĭ < и.-е. *ronsi, или *ransi, или *rеnsi, или *rinsi.