– Дно – чистый морской песок. Вода – парное молоко. Лягушки – само очарование: прохладные и, главное, скользкие. И рыбы, заметьте, сыты, и потому сегодня не щипают волос. Так что милости прошу освежиться.

Не раздумывая, Руслан выпрыгнул через окно избушки и с разбегу бросился в воды озера с головой. Когда вынырнул, заторможенность как рукой сняло. Проплыл саженками вперёд – назад, нырнул и всплыл, лёг на воду, раскинув руки в стороны крестом. Тишина. Солнце в зените и припекает. Небо безоблачно, глубокая синева ослепляет. Хорошо, ай как хорошо! Как будто на свет заново народился.

О чём средь мрака ночи грезишь, от того средь бела дня сгораешь от стыда, и только время лечит. Бог времени жаждет жертв, и только лишь по мере приношений, насыщается его алчная утроба, а насытившись, он непременно явит милость страждущим, коль те выкажут терпение и такт.

Трава подсохла, ни травинка не шелохнётся. Недвижимый воздух горяч и сух. Вёдро. Первые ручейки пота стекают струйками меж лопаток. Испариной покрывается чело. На камнях вскоре хоть яичницу жарь. К вечеру опять жди грозы.

В беседке самовар попыхивает. Заварен чай с мятой и листьями ежевики – запах разносится далеко.

Станислав Вольтович с супругой и генерал в беседке за столом: пьют чай и беседуют о пустяках.

Тонкие бледные ручонки председателя торчат из широких рукавов рубахи, свисающих свободно едва не до локтей. И ворот размера на два великоват. Тощая морщинистая шея и вовсе сдаётся высохшим стручком, нелепо торчащим из-за шиворота; сверху нелепо насажена и болтается неприкаянно сушёная большая голова. Ни следа раздражения, ни беспокойства на лице. Пьёт чай, прихлёбывая, и глядит вперёд себя безразличным взглядом.

Руслан щурится на солнце, украдкой поглядывая на Татьяну Ивановну, и оценивает, прикидывая в уме: на ощупь это было бы ох-хо-хо как мягко и тепло – незабываемо. А впрочем, в темноте, да спросонья среди ночи… Не-не-не, не дай бог: жена шефа – это почище будет, нежели сам шеф. Хлопот потом не оберёшься.

– Присаживайтесь, Руслан Милославович, милости прошу, – приглашает генерал, подвигаясь на скамье и предлагая занять место подле себя, – и будьте как дома. Блины. Сметана. Мёд. Оставьте местечко в желудке и для плова. Вы ведь, надеюсь, не откажетесь от ужина?

– Вроде как собирался уехать сегодня до темна, – отвечает и думает сам: ай, как жаль.

– Напрасно. У Али плов что надо! Я приглашаю вас провести ещё один чудесный вечерок в компании друзей. А завтра утром – и тронетесь в путь.

Руслан с сожалением оглянулся: Яков Филиппович, сидя в качалке под зонтом на мосточке, удит рыбку в озере, вроде как прикорнув чуток.

Осмотрелся округ: Жанна и Лёля на лужайке, размахивая ракетками, гоняют по воздуху волан – слышен смех задорный и упрёки: ну куда тебя несёт!

Как жаль, взгрустнул с укором про себя, что настолько был не дальновиден, чтоб не пометить. Оставь в порыве страсти отметину на память, – укромное местечко, глядишь, кто и прикрыл бы косынкой от загара. Впрочем, к чему ему глупые улики?! Лишённое покрова тайны, ночное приключение отнюдь не столь занятно, а быть может – даже пошло, и чарующая ночь вдруг в свете дня показалась бы ему пресней воды озёрной.

Генерал смотрит ему прямо в глаза. В глазах Руслана немой вопрос.

– Софья Андревна уехала с утра пораньше, – отвечает, неужели прочитав-таки мысли, генерал.

– Совсем?

– Что значит – совсем? А вам – что?! – нужно от неё?

– Мне? Нет. Извините, я просто так спросил.

И в голосе, и во взгляде генерала просверкнуло ревнивой молнией, и на лицо набежала хмурая тучка, но он тут же отогнал её прочь и, откашлявшись, осветил лицо деланной улыбкой. Сверившись с часами на руке, уточнил, видать, для порядка:

– Ещё с полчаса потерпеть.

– Простите, вы что-то сказали?

– Нет. Кстати, в крынке козье молочко. Свежее. Из деревни принесли. Говорят, утреннего надоя. Но как пить дать – врут: крынка из холодильника. Так что дай бог, чтобы вечернего. Но всё равно советую отведать. Чистый эликсир.

Руслан не без смущения поймал наконец взгляд жёлтых глаз Татьяны Ивановны. Ни тайны от супруга, ни явного ему намёка в них – скользнула безразличным взглядом мимо, чуть притормозив в полёте. И он с облегчением вздохнул. Нет, ну как только в голову ему могло прийти такое?! Руки не обманешь – хоть на ощупь, хоть на осязанье.

Руслан выпил молочка с полчашки и поморщился.

– Коньячку, что ль, не помешало бы с похмелья, не так ли? – предположил услужливо генерал.

– Не-не-не, что вы, Аркадий Наумыч, спасибо. Я за рулём…

– До трёх и после двенадцати – ни-ни, ни капли,– оживился с чего-то вдруг и невпопад Станислав Вольтович. – А в промежуток да хоть бочками. Таковы у нас порядки.

Ополоснул Руслан чашку в рукомойнике и наполнил её чаем. Густеющего майского медку уронил тягучую каплю в розетку. На тарелку – блин. Намазал маслом, завернул, обмакнул в мёд, сунул в рот и откусил. Запил чаем.

– Хорош чаёк, не правда ли?

Руслан кивнул, жуя. А вот с Софьей Андреевной промашечка вышла – не задавать, ни в коем случае не задавать наводящих вопросов!

– А я, знаете ли, люблю со сметанкой, да подсоленной, – говорит генерал.

– Это извращение, – наконец и Татьяна Ивановна отозвалась.

Н-да, многословием не блещет, впрочем, как и супруг. Как же с ним работать-то, если слова из него не вытянешь. Неужели догадываться, что он там, не подумавши, хотел сказать да не сказал?

Зато ни на секунду не закрывал рта генерал.

Руслан достал сигарету и задумчиво разминал меж пальцев. Кстати, о запахе. Чем же отдавали ароматы ночи? А пахло страстью – не мёдом, не корицей, не пряностями. Молоком парным!

– А кто молоко принёс?

– Да пёс её знает! Старуха какая-то. А вам на что?

– Да нет, я просто так спросил, – и чертыхнулся про себя: ну зачем опять суёт свой нос?

Да что ж такое?! Щёки готовы предательски зардеть, сбивая с толку всякого, кто смотрит на него.

– Али договаривался – он знает. Идите и спросите. За спрос денег не берут.

Руслан покачал головой и продолжал разминать сигарету, не отдавая себе отчёта в том, что и как он делает. Следя внимательно за движениями пальцев, разминающих сигарету, генерал вздохнул и извлёк из кармана золочёный портсигар, как будто пересчитал в нём сигареты, понюхал и захлопнул со щелчком, с сожалением поглядев на часы на руке.

– Не время. Пяток минут надо погодить.

– Простите, не понял?

– Да так, ничего.

Генерал усмехнулся, наблюдая за тем, как Руслан раскуривает сигарету, которую в задумчивости выпотрошил едва не до половины и не заметил этого. Бумага вспыхнула, и Руслан, замотав рукой, с недоумением уставился на чадящий дымок и вдруг опять задумался.

– Ну, с сигаретами, почти как со спиртным, – говорит генерал и морщит лоб. – Только вот силы воли не хватает. До трёх кое-как терплю, а потом всё – срываюсь в штопор.

Генерал опять посмотрел на часы:

– Теперь можно, – сказал он.

И достал свой золочёный портсигар, неспешно вытащил из него сигарету, постучал фильтром о крышку портсигара, сунул в рот, щёлкнул зажигалкой и закурил – с очевидным наслаждением выпустив сизый клуб дыма. Облачко повитало, кружась, над головой в воздухе чуть, да вдруг ветерок налетел и развеял бесследно.

– Вы о чём-то всё время думаете.

– Нет, – ответил Руслан и, затушив окурок, закурил новую сигарету.

– Неправда. Не бывает так, чтобы человек не думал вовсе, и при этом имел сосредоточенный вид.

– Я просто наслаждаюсь чудесным днём.

– Ну да, и даже мыслей нет в голове – одно очарованье. А вы к тому ещё романтик, как я погляжу. – И к председателю: – Станислав Вольтович, вы как думаете, сумеем мы задержать будущее финансовое светило ещё на денёк погостить? Небось, одни цифры у него на уме. Стесняется, а самому ужас как хочется.

– Погода хорошая. – Обернулся Станислав Вольтович к супруге: – Ты не против, если мы двинем в понедельник спозаранку?

– Конечно, милый, как скажешь.

Нет, с тем томным шепотком в ночной тиши, что слух ласкал, – не сравнится этот скрип сухого дерева её нежных слов к супругу.

– Ответ: мы вас не отпускаем. И точка. Так что кончайте со своими сомнениями. Солнце высоко – до ужина далеко. – И неожиданно предложил: – А не желаете ли, Руслан Милославович, партейку в теннис разыграть?

Он встал, взял под руку молодого человека и повёл в сад, где был установлен стол, вполголоса шепча на ухо:

– Какую фору запросите?

– Да нет, давайте уж попробуем обойтись без форы.

– Ответ достойный настоящего бойца.

Бросили шарик. Постучали чуть-чуть – для разминки. Из-за ушей потекли ручьи. По спине бегут струйки. На лбу капли собираются и водопадом ниспадают. Застит обильный пот глаза, волосы не просыхают, рубашку хоть выжимай.

– Ну что, на счёт, может, сразу кинем? – предложил Руслан, не видя смысла в бесцельном перестукивании шарика высоко через сетку.

– Воля ваша. На что играем? – при этих словах генерал лукаво прищурил глаз.

– В азартные игры предпочитаю не играть, – отвечал Руслан, чувствуя, что генерал пытается поставить противника в неудобное положение: такова, видать, его натура, чтобы даже в мелочах пытаться подёргивать и ранжировать, и добавил для ясности, шутя: – Папа не велит.

– Резонно. Папа плохого не посоветует. Не проведя разведки, не ввязывайся в драку. Иначе можно без штанов остаться.

– Ну, без штанов мы и так останемся – и четверти часа не минует.

Генерал с удивлением округлил глазки, но тут же сообразил, на что намёк: на жару и пот рекой – уже принялись за своё подлое мокрое дельце.

– Ну да, – усмехнулся он, ловя шарик в руку. – Лягушки в озере не заскучают в долгом одиночестве. И бросил рукой шарик вскок по столу со словами: – Ну что ж, на интерес, стало быть, играем.

Разыграли. Первым же неуклюжим ударом Руслан повесил генералу соплю и выиграл право первой подачи.

– Глядишь, – опять усмехнулся генерал, – вы так из меня ефрейтора сделаете.

Затем Руслан открыл счёт кручёной подставой. Взял ещё одно очко прямым ударом. А три оставшиеся подачи сдал – всё сильно и мимо цели либо в сетку послал. Свои пять подач генерал выиграл в сухую. Он почти не бил, предпочитая подкручивать под удар. Отстрелявшись в молоко, Руслан осознал свою оплошность лишь тогда только, когда было по пяти через десяток. Поздно. И сдал всю партию почти без боя, надеясь отыграться в следующей.

Во второй партии он держался чуть дольше, так и не собравши волю в кулак. Внимание рассеивалось.

Жанна с Лёлей перебрались на лужайку поближе к саду, и размахивали ракетками вблизи. В поле видимости, ежели представить, что у него были б глаза на затылке. Но там глаз не было, и он бросал беглые взгляды на девушек, когда наклонялся за шариком.

В третьей партии, забыв обо всём, погонял основательно генерала по углам. Меняя подачу, нанося удары наверняка, всё больше прямой наводкой, и взял-таки верх измором. Удар прорезался – и четвёртую партию Руслан выиграл легко.

Поглядывая на неразлучных сестёр, он задумался, почувствовав какую-то несообразность в том, что происходит вокруг него и как он об этом думает.

В середине пятой партии, отрываясь в счёте и видя, как отчаяние помалу проявляется на лице генерала оскалом мелких редких зубов под щёточкой чёрных с проседью усиков, он вдруг сообразил, что лучше бы позволить тому взять верх – согласно чину. И на всякий случай Руслан нанёс удар мимо стола, второй шарик угодил тоже мимо. Подосадовал вслух, но не притворно. Поддавки не должны проявиться с очевидностью, когда каждое очко станет на вес золота, и генерал приблизился к нему в счёте едва не вплотную.

– Мои подачи, – генерал поймал рукой пущенный в угол шарик и прежде, чем подать, вдруг спросил: – Ну и как вам, Руслан Милославович, моя охрана?

– Где охрана? Какая охрана?

Руслан кое-как отбивал удары, но шарик тем не менее упрямо летел точно в поле противника.

– Да Лёля и Жанна! Гвардейцы генерала. Неужели вы так и не разглядели? А вроде как разглядывали.

– Ах, ну да, конечно, – и запустил шарик мимо поля. – Я просто об игре думал. И от кого они вас охраняют? От шпионов или, может, бандитов?

– Каких шпионов?! Каких бандитов?! Сами не знаете, что несёте! От меня.

И вот в партии уже пошла игра на больше – меньше.

– От вас? И кого же, позвольте спросить, они охраняют от вас?

– Да меня и охраняют.

Удар в сетку. Следующий шарик взлетел свечой и упал далеко позади стола. Уступил-таки, чуть завозившись, пока собирал концы одних мыслей с другими. Пожалуй, так даже лучше будет, без обид, но в азарте не мог не ощутить лёгкой досады оттого, что проиграл не понарошку, не поддавшись, когда вполне мог и выиграть. Впрочем, тут же отрадой отозвалась память: в середине сдал же намеренно две подачи. Стало быть, ничья…

– А вы, гляжу, проигрывать не любите, – сказал генерал, присаживаясь на скамейку и отирая рукавом пот со лба, с шеи, смахивая капли с рук.

– А кто любит? – ответил Руслан и присел рядом, промакивая пот со лба рукавом. – Вы тоже не любите. Но вас не так просто обыграть.

Генерал снисходительно усмехнулся, оставив без ответа очевидно льстивую по умыслу реплику.

– Нас лягушки в озере заждались. Пора освежиться перед ужином.

И встали как по команде.

Жанна и Лёля смещались по участку соответственно передвижениям генерала.

– А почему они здесь охраняют, а не где-нибудь в другом месте?

Руслан не удержался от вопроса, и уж корил себя за то, что в который уже раз нарушил данное себе слово – не задавать вопросов. Опять, стало быть, оплошал. Генерал ответил с усмешкой, не придав значения: вопрос напрашивался сам собой.

– А где ж ещё? Они весьма и весьма бдительны. И симпатюлечки, не правда ли?

Руслан не покраснел, хотя почувствовал холодок в груди. Чтоб не задержаться мыслью и от той мысли не залиться ненароком краской, он поспешил ответить:

– Хорошие девчонки. Что надо!

– Так чего же теряетесь?

– Пока ещё не выбрал, за кем приударить.

И прыгнул в озеро с головой, чувствуя, что как раз самое время остудить щёки.

– Да сразу за обеими! – засмеялся генерал, устремляясь вдогонку. И вынырнув, отфыркался и всплеснул руками: – А там и разберётесь, кто с кем кого да как.

Руслан с пляжа перебрался в свою избушку на курьих ножках, чтоб остаться наедине со своими мыслями и привести их в порядок перед ужином. Он начинал чувствовать нетерпение, ожидая, когда же наконец ударят в колокол, оповещая, что плов готов и стол накрыт.

Колокол молчал. Неужели ждут ещё кого?

Нетерпение гнало его прочь. Кругами. Отправившись прогуляться и осмотреться, он всё чаще и чаще оглядывался на входную калитку, надеясь увидеть на входе Софью Андреевну. Прислушивался к далёким шорохам и стукам, и сердце то замирало, то начинало бешено колотиться в груди, как будто бы он слегка приболел – опытный доктор поставил бы верный диагноз: сердечная аритмия. Наверное, слишком много воздуха и солнца с непривычки, а тут ещё и давление небес, как то обычно случается в грозовые дни, когда фронт бродит где-то совсем рядом за горизонтом и вызывает чувство беспокойства в груди.

Ударил колокол раз, потом другой, а с третьим ударом Руслана уже переполняло отчаяние. Быть может, самое время собрать сумку, пожать на прощание старику руку, приложиться губами к дамским ручкам и отправиться восвояси? Он не посмел… или же надежда всё ещё теплилась в его груди? Всё может быть, особенно в тиши ночной, когда приходит час беззаветных грёз.

Количество приборов, выставленных на стол к ужину, не оставляло сомнений в том, что ряды компании поредели – на одну персону. И что с того, что образовалась пустота, которую вдруг не восполнить? Если бы не эта унылая пустота, то и не понять бы, на месте чего образовался вакуум, чем до того он был заполнен. И пространство сжалось, ибо нет пространства без материи, а материи вне времени…

Руслан не смог бы толком объяснить себе, спроси себя же прямо и откровенно, с чего это взбрело ему на мысль, будто его таинственная незнакомка – это и есть Софья Андреевна. Он просто был уверен, несмотря на весь свой прагматический, как ему казалось, склад ума. Или же, вернее предположить, ему очень хотелось, чтобы это было именно так, а не иначе. Когда знания не тверды, а ежели и с избытком их, но противны чувству, то во спасение приходит вера – вера в то, что есть так, как то желаемо на самом деле. И разум подтвердит, уверившись.

Вряд ли кто будет спорить с утверждением, будто многие явления лежат вне области знаний и выводов, а зарыты где-то глубоко в ископаемых пластах ощущений и предчувствий. После грозы непременно услышишь тишину, если вслушаешься. И она тоже может оглушить, как порой ослепляет ночь, а не солнечный день.

Пускай обманывает себя. Плевать! Он будет ждать, пока есть надежда, а не дождавшись, пойдёт следом за молвой, которая укажет ему путь… к Фее – что за детский сказочный бред?! И испугался вдруг нечаянной мысли. И молчать, терпеть, не притязая. В конце концов, он никому ничем не обязан.

– Что это вы, мой юный друг, загрустили вдруг?

Яков Филиппович – не генерал, от него не отмахнёшься просто так, и Руслан нашёлся, как ответить, чтоб его слова отозвались правдой.

– Нет-нет. Я просто не привык к безделью и задумался невзначай.

– Я его расстроил!

Генерал не был бы самим собой, если б не сунул свой настырный нос в первую же щёлочку, которая вдруг приоткрылась перед ним, чтоб понюхать, чем оттуда пахнет. Теперь ясно, отчего у него такой короткий и прямой нос, – отшлифовали о косяк.

– Чем же, Аркаша, вы могли так расстроить нашего дорогого гостя? – Яков Филиппович прищурился, и в том прищуре проступили недобрые, плутоватые чёрточки, свидетельствующие о том, что старик не так прост, каким кажется со стороны. – Ничего такого я не заметил.

– Вы, дядюшка, проспали самое главное, – генерал прикрыл глаза и взвёл вороными крылами свои брови. – Я обыграл нашего славного героя в пинг-понг, и теперь он наверняка вынашивает планы на реванш.

Старик приподнял трость и хлопнул ею по спине Аркадия Наумыча. Тот аж подпрыгнул, но обиды не выказал, ну разве что нотки недоумения проявились со всей очевидностью:

– За что?! – воскликнул он, и, скривившись, поскрёб пальцами меж лопаток.

– Цыц! Седина уже прёт, а детство так и играет в одном месте. Сколько раз говорил: не лезь поперёд батьки в пекло, когда старшие говорят!

И обратился к Руслану, как ни в чём не бывало:

– Так о чём, простите, вы задумались?

– В двух словах не выразишь.

– И не надо в двух. Никто нас не торопит. Софьи Андревны нет с нами, а стало быть, мы можем поговорить и о делах. Без спешки.

При упоминании имени Софьи Андреевны, Руслан опустил глаза и заставил себя дышать ровно и тихо, прогоняя от себя самоё мысль. Тем самым унял пожар, готовый уж языками пламени облизать ему шею и щёки. Сумерки ещё не заслонили вечером день, но в беседке за столом тени сгущались, и оттого пауза, которую он вынужден был взять, и недолгое замешательство выглядели в глазах окружающих более, чем кстати, придав этакую значимость его словам:

– Я ведь не настолько наивен, чтоб не понимать, что стоит за моим назначением и чего от меня ждут, – высказался, не поднимая глаз, как если бы выстрадал эти свои слова.

Покосился исподлобья на Лёлю и Жанну, что вдруг приумолкли, прислушиваясь к разговору за столом как бы между прочим, и решил всё-таки продолжить свою мысль:

– Сам-то пока что ноль без палочки, а вот в круг введён как свой.

– Хорошо, что понимаете правильно. Ещё лучше, что говорите об этом – прямо и без лукавства. Будет легче найти общий язык. А вот насчёт нолика и палочки – без палочки… Я бы попросил вас выбросить из головы подобную ересь. Мы крайне заинтересованы, чтобы вы работали на нас, и верим вам, иначе… Ну, понятно, можно не продолжать. Так что же вас смущает?

– Надо бы, как мне кажется, не спешить с представлением в должность.

– И?

– Мне бы хотелось пройти все ступени – кругами, по спирали. Не перепрыгивать. И не афишировать себя, пока не освоюсь, не войду в курс дел.

– А мне казалось, что вы рвётесь в бой, не медля ни секунды. Но мне, и не буду этого скрывать от вас, нравится, Руслан Милославович, как вы думаете. Спешить нам в самом деле некуда. Время терпит.

И после недолгого задумчивого молчания обернулся к председателю:

– Кстати, Станислав Вольтович, что вы-то на это скажете?

– А что? Вполне разумно. Мне нравится.

– Ну, понятно, что вам нравится. Какие мысли? Какие предложения? Если не затруднит, то выражайтесь яснее, а то я знаю: водится за вами грешок – из трёх одно слово проглотить, другое скомкать, третье в уме оставить на закуску.

Станислав Вольтович пропустил мимо ушей последнюю колкость: видать, ему не привыкать, и со знанием дела поделился перспективами:

– Я уж было подумал, но ждал, когда предложение само собой всплывёт. И не вижу ни малейших проблем. Проведём по всем участкам. Где дольше, где глубже – где по верхам. Годок – не меньше, прежде чем…

– Дальше можно не утруждать себя рассуждениями. И кролик догадается. Только вот на счёт годка – вы, как мне кажется, слишком уж загнули, погорячившись.

Яков Филиппович подвёл черту и вдруг словно бы утратил интерес к происходящему. Потянулся за коньяком, за лимоном – и будто задремал прямо за столом так, как если бы по-прежнему был полон внимания: мозги спят, а глаза бдят и уши слушают.

– Ну, давай, коллега, по маленькой, что ль? – на удивление вдруг оживился председатель, проникшись симпатиями к Руслану. – За знакомство! По рюмочке да под грибочек.

Станислав Вольтович поставил перед Русланом стопку, наполнил водочкой.

Что тут поделаешь?! Чокнулись. Выпили. Закусили.

Плов в самом деле удался на славу, и на какое-то время за столом воцарилась тишина. Начиная со второй, Руслан делил свою рюмку надвое, а Станислав Вольтович подливал до краёв, как только её ополовинивали. Вот, подумалось, и первая проверка – на вшивость. И Руслан перешёл на третинки, на четвертинки, и в конце концов, следуя примеру старика, просто слегка смачивал губы. Станислав Вольтович с этого момента не подливал, и Руслан растянул последнюю рюмку на весь долгий вечер.

Когда подали кофе и чай – кому что, Руслан уступил настояниям генерала, позволив себе чуть полувекового коньячку под чашечку чёрного кофе. С лимоном вот только вышел казус: его лицо скривилось в такую гримасу, которая без слов сказала всё, что он об этом думает, – и это вызвало незлобивый смешок.

Яков Филиппович, проснувшись, даже похлопал сочувственно по плечу: ничего, мол, привыкнешь и ещё не так полюбишь:

– Лимон нюх обостряет, а коньяк, ежели в меру, мозги прочищает. Кому, впрочем, и беленькая не в тягость… – И покосился отчего-то на председателя.

– А знаете, Руслан Милославович, почему учёные препарируют лягушек? – вдруг спросил его Аркадий Наумыч.

Руслан проглотил лимон, не дожевав. Генерал явно застал врасплох его этим своим дурацким вопросом, за которым, безусловно, не мог не таиться какой-нибудь каверзный подтекст. Руслан посмотрел на генерала с недоумением, но тот выглядел вполне серьёзным, во всяком случае, маску на лице держал непроницаемую.

– А я вам скажу! Совсем не потому, что лягушки им за это платят.

– В самом деле?! – не удержался от смешка Руслан.

– Да-да, молодой человек. Чтоб вы знали. Лягушек препарируют не потому, что они за это платят, а потому, что нам о себе знать хочется как можно больше, а с себя, с живого, шкуру сдирать больно…

То ли в самом деле жара притупляла чувство юмора, то ли генерал на сей раз был не в ударе, но, кроме рассказчика, никто не рассмеялся. Только председатель банка заметил вскользь:

– Смешно, и в самом деле! – И супруге: – Не забудь потом напомнить. На правлении расскажу – вот потеха-то будет.

Но генерал не привык сдаваться, и попытался-таки заполнить тягучий вечер анекдотами, но надолго его запала не хватило. За столом не были настроены веселиться без причин. Быть может, виною тому и в самом деле послужили капризы небесной канцелярии. Как бы там ни было, но завязалась вполне светская пресная беседа – ну, конечно же, о причудах погоды и глобальном потеплении, которое вовсе и не потепление даже, а, скорее, похолодание.

– Вот было б здорово, кабы льды растаяли, – размечталась Лёля, – и раскинулось вокруг море широкое. А мы на острове необитаемом.

– И вместо зимы опять наступило лето, – договорила за сестру Жанна. – И выросли тут пальмы.

И обе дружно рассмеялись от того, какую чушь сморозили: нет-нет, не подумайте, мол, глупые какие вот, – не дуры мы, просто скучно нам.

Да и что тут думать?! Ведь ни дня, ни ночи не минало без того, чтобы громовержец не казал свой своенравный лик. А на последнее время пришлись едва ли не все самые грозные и молниеносные ночи, на которые расщедрилось в тот разгульный год ветреное лето, богатое на ливни и разброд температур.

Унесёт громовержец своё свинцовое стадо, и наступит тишина да покой. В ушах долго звучит страшная музыка его раскатов, в глазах мерцают всполохи зарниц. И вздыхаешь от тоски по озону. И мнится пляска с огнём и мечами.

Ближе к закату насупилось небо, грозя засверкать, и вскоре, принеся с собой облегчение, напряжение в атмосфере и в груди нашло выход в разрядке. Начавшийся ливень не прекращался до самого рассвета под всевышнего салюты и раскаты канонады.

Руслан принял душ небесный, и был счастлив, как малый ребёнок, подставляя лицо дождю. И как будто бы видел себя со стороны. Стоит на берегу пруда, раскинув руки в стороны. Зарницы полыхают, выхватывая из мрака крест живой, омываемый небесным водопадом. И боженька окропляет из кувшина святой водицей чадо – земное, неразумное своё дитя.

Устраиваясь на ночлег, занавес алькова Руслан оставил плотно не прикрытым, чтоб во мраке ночи хоть тени теней можно было различить, случись, придёт она. Он верил – и не верил. Но ждал, как немыслимого чуда.

Многим, сказывают люди, сладко спится под колыбельную, которую напевает дождь за окном, и капель дробь косая об оконное стекло да шум ветвей за окном убаюкивают растерзанные нервы, утишают тревожные мысли.

Но не тут-то было. Ночь сулила быть беспокойной. Проливной дождь терзал и, казалось, рвал на части кров над головой. Гремело. Сверкало. Пусть Руслан и упокоил тело на лежбище, зарылся с головой в подушки, но грезил наяву, и сон никак не шёл.

Вот отворится дверь, зашелестит юбка, и к его ногам не фурией, а волшебной феей бросится дивная женщина со слезами раскаяния на глазах. Она будет умолять простить, клясться и божиться. Он возьмёт её лицо в свои ладони, выпьет все горькие слёзы с глаз… И вдруг – чёрт те что! – он сжимает в своих руках её голову, а тела нет. Голова будто прилипла щеками к ладоням. Он стряхивает, но запястья запутались в косах, и не отнять руки. Те косы шевелятся, вьются, и он видит, холодея от ужаса, что это не косы, а гадюки, и у каждой из пасти лезет язык, раздваиваясь надвое змеиными головами. И в руках у него уже не голова, а череп. Глазницы мерцают зловещим огнём. Он рвётся прочь, и крик уж готов сорваться с уст, когда вдруг слышит:

– Тишш… – как губы шепчут, и ласкают руки.

Кошмар кублом змеиным ещё шевелится в груди, и сердце бьётся, холодеют члены, и дыбом волосы стоят, но крик нейдёт… Задохнулся от насилья в долгом поцелуе. Обнять стремится или оттолкнуть – не может выпростать руки. Руки спутаны – растянуты. Ноги врозь – привязаны. Он распят. Не спит. Во власти губ и рук. Глаза открыл – и не поймёт, отчего трепещет плоть. Глаза сомкнул. Обмяк. Отдался поцелую. В ноздрях щекочет молоком парным:

– Тишш… – шипит, а не змея.

Руки гладят, обнимают.

Грудь губами трогают ему, в живот впиваются зубами и щекочут, лаская пах в глубоком поцелуе – выгибает, корчит судорогой в позывах страсть.

Альков задёрнут. Мрак. Ни лучика надежды, чтоб в кромешной темноте осветить загадку тайных ласк. И он без рук, без ног. Без памяти и вне себя.

Навалилась плоть на плоть. Прижалась грудь к груди. Прерывисто дыханье. Оседлала и, пришпорив, погнала вскачь его. Мелькают блики пред глазами, свист в ушах стоит.

Кончилось дыханье. Казалось, умер – и открылось новое дыханье.

Он уступил страсти умелой, сдавшись на милость и отдавшись во власть. Слился в порыве безумном. Как мог и не мог. Неведомой любви на растерзанье – без начала и без конца, едва не до лучиков рассвета…

Воскресенье началось – с купания в озере, полном лягушек, ни одну из которых, как ни пялься, ныряя с открытыми глазами к песчано-каменистому дну, так и не узрел он в зеленовато-мутных водах.

– Аркадий Наумыч, да вы распугали их! – воскликнул Руслан, выныривая, и чувствуя этакий мальчишеский задор в себе.

– Кого, лягушек? – откликается генерал, повышая запала тон. – Да вон же они – на берегу! Вглядитесь. Всё знакомые лица.

– Что, неужели заняли первые ряды в зрительном зале? – в унисон хохочет Руслан и взбивает вокруг себя руками фонтаны брызг.

Ну конечно же, как если б в цирке, восседают кружком лягушки у края воды и поглядывают на представление, а генерал откалывает номера им на потеху. Разве что не аплодируют, посмеиваясь, точно люди, наблюдающие за продвинутой обезьянкой, которую человек понуждает повторять за собой те или иные простейшие действа из своей родной стихии.

– Что-то я не вижу Якова Филипповича, – говорит Руслан, выходя на берег озера и осматриваясь по сторонам.

Зонтик на месте, удочка рядом, а качалка пуста.

– Дядя взял ружьё и на охоту пошёл.

Заметив недоверие в глазах молодого человека, генерал стёр с лица улыбку и сказал серьёзно:

– Утки к ужину давно обезглавлены, ощипаны, яблоками напичканы и ждут, когда повар сунет их в духовку. Быть может, слышали хлопки вон в том лесочке?

– Уже успел подстрелить?

– Вынужден разочаровать вас. Увы, не охотник с ружьём – мясник с отточенным тесаком ходил по их птичьи души. Ну а дядя по воскресеньям обычно отправляется с утра в лес по банкам пострелять. Та ещё дичь.

Руслан помотал головой и начинал склоняться к тому, чтобы поверить, нежели подвергнуть его слова сомнению. Генералы никогда не бросают слов на ветер, в чём он уже имел возможность не раз за эти дни убедиться.

– А если вы хотели знать, где сейчас Лёля с Жанной…

– Да нет, и не думал даже спрашивать.

– И напрасно. Прелестные девчонки. Я б на вашем месте – у-ух как хвост свой распушил!

– По-павлиньи?

– Пусть хоть и по-павлиньи, а что?

– Ну да, спасибушки уж. Чтоб Яков Филиппович чего доброго отстрелил?!

– Не перепутает хвостов, – смеётся генерал. – Не бойся, своих хвостов мы не рубим.