Динамик аппарата изрекается на весь кабинет громким обиженным голосом старого избалованного служаки, который служит командиру не за страх, а за совесть.
Сан Саныч: Я тут было в кафешку намылился. Звонок ваш меня в дверях застал. Ребята уже заказ сделали – ждут, верно, когда официант принесёт чебуреки с бульоном…
Генерал: Сегодня на обед тебя пончики ждут.
Сан Саныч: С чем пирожки?
Генерал: С таком! С чем ещё? Короче, некогда по всяким кафешкам рассиживаться. Отменяй свой заказ – и живо дуй ко мне. Работёнка есть. Время не терпит.
Сан Саныч: Как же я отменю заказ, если я здесь, а ребята там – заказывают?
Генерал: Значит, не отменяй. Не время зубоскалить! Ты меня понял? Не до шуток.
Генерал обходит вокруг стола. Плеснул в рюмку коньяку. Маханул залпом, сглотнул. Бросил в рот кружок лимона, зажмурился – и уже опять ходит по ковру кругами.
Берёт бутылку и бокалы и несёт к бару. Убирает внутрь. Запирает дверцу бара на ключ. Ключ кладёт в карман.
Возвращается к столу, тянет руку к портсигару и вдруг, как будто бы опомнившись, отдёргивает. В воздухе нетерпеливо клацает большим и средним пальцем правой руки: щелчок – вспомнил!!! – и бежит к шкафу, присаживается на корточки и запускает руку в щель между стеной и задней стенкой шкафа.
Отворяется входная дверь без стука, и в кабинет вваливается этакий стареющий бодрячок.
Вошедший застаёт генерала врасплох за весьма престранным занятием: тот сидит в углу у шкафа на корточках и натягивает пружину мышеловки.
У вошедшего брови ползут вверх, причём левая бровь как бы разъезжается в стороны обеими своими рассечёнными половинками.
Сан Саныч: Что это вы, товарищ генерал?
Генерал: Что-что! Не видишь, что ль? Мышеловка!
Сан Саныч: Разве у нас завелась какая мыша?
Генерал: Ну, мыша не мыша, а тварь какая-то ползает. Это точно. Особенно по ночам…
Сан Саныч: Надо бы службу вызвать…
Генерал: Кончай базар. Сам разберусь с поскрёбышем чёртовым. Не мышей же ловить позвал тебя?!
Генерал суёт мышеловку со взведённым механизмом на своё место за шкаф и, присев к столу в кресло, переходит на деловой тон.
Сан Саныч приглашения не ждёт – садится в кресло напротив стола. Куда только подевалась рыхлость, вальяжность, выражение панибратства, когда он подобрался подобно пружине внешне и внутренне и был самоё внимание и готовность.
Генерал: Наш коллега, – всем нам хорошо известный, поэтому не будем называть имён, – в данный момент находится на пути в аэропорт. С ним в машине капитан и трое постовых. Ну, и как водится, местное отделение в курсе происходящего. Им приказано оказывать всяческое содействие, работать в контакте и так далее. На хвосте у него Петрович с ребятами. Негласно. Подглядывает. Подслушивает. Перехватывает – даже мысли читает. Твоя задача. Первая группа одним глазом следит за полковником, другим за Петровичем. Попутно отслеживает, оценивает, анализирует. Вторая группа страхует первую и подчищает хвосты. В контакт не вступать. Себя не обнаруживать. Обо всех шагах докладывать.
Сан Саныч: Слушаюсь!
Генерал: Это хорошо, что тебе понятно. О себе этого не скажу. В общем, будь готов ко всякому. Даже самому необычному, я бы сказал – самому невероятному. Особое внимание всевозможным мелочам, нелепостям, совпадениям и так далее…
Генерал замолкает, задумавшись на мгновение, несколько раз оценивающе вскидывает свои пытливые глаза и ловит в фокус глаза подчинённого, словно бы ищет там ответа на незаданный вопрос.
Встаёт с кресла и идёт к бару. Достаёт ключ из кармана, отпирает бар. Плескает в пузатый бокал коньяку, выпивает залпом и закусывает кружочком лимона. Крякает от удовольствия.
Сан Саныч сглатывает так, что слышно, как судорожно дёргается кадык в пересохшем горле, и облизывает шершавым языком губы. Ещё раз сглатывает – на этот раз слюну.
Генерал возвращается к столу. Берёт в руки золочёный портсигару, достаёт сигарету, прикуривает. Присаживается на стол и подталкивает портсигар Сан Санычу.
Генерал: Закуривай.
Сан Саныч: Я привык к своим.
Генерал: Правильно. Меньше кашлять будешь. Тем более, что своих ты сроду никогда не имел. Так что угощайся. Без стеснений.
Сан Саныч берёт чужую сигарету и молча закуривает.
Генерал: Ты сам знаешь: к тебе я не равнодушен. Можно сказать, в любимчиках ходишь. Поэтому, для тебя лично, у меня особое задание. Работать будешь отдельно от группы. Один. Коньяку не предлагаю. Тебе потребуется сегодня трезвая голова. Выпьем потом – на брудершафт.
Сан Саныч: Инкогнито?
Генерал открывает рот, но ни звука не вылетает из приоткрытого пространства. Очерчивает рукой неопределённый круг в воздухе. И молча плотно сжимает губы, стискивая к тому ещё и зубы так, что желваки завязываются на порозовевших скулах в фигурный узел и слышен характерный скрип. Опять открывает рот и молчит, как будто всё ещё размышляет над тем, говорить или не говорить дальше, и всё-таки решается рассказать.
Генерал: Тут такая, видишь ли, петрушка. Давняя, очень давняя история. С бородой. Ещё из советских времён тянется ниточка, да никак не оборвётся. Нам и предстоит взять ту ниточку за кончик да и продеть в ушко иголочки.
Сан Саныч: А что за иголочка такая?
Генерал сминает в пепельнице окурок. Отходит к бару. Выпивает коньяку. Закусывает лимоном. Возвращается к столу. Садится в кресло. Закуривает новую сигарету и говорит, глядя прямо в глаза Сан Санычу.
Генерал: Думаю, могу тебе полностью доверять. Язык будешь держать за зубами. Не могу не рассказать. Иначе не прощу себе, если что… Тьфу-тьфу-тьфу! Трижды через левое плечо.
Генерал трижды стучит по столу костяшкой согнутого в суставе указательного пальца и трижды плюёт через левое плечо – каждому, стало быть, из трёх чертей прямо в глаз, то бишь в самое яблочко.
Генерал: В бытность капитаном вёл одну шлюшку…
Генерал замолкает и сглатывает слюну, как будто пытается проглотить ком, застрявший в горле.
Сан Саныч тоже молчит, опустив глаза долу, и следит за своими пальцами, которые подушечками нетерпеливо барабанят по подушечкам пальцев другой руки, из чего опытный взгляд сразу же распознал бы в нём левшу, поскольку именно пальцы левой руки ударяют, а подушечки пальцев правой руки принимают на себя эту нервную дробь. При этом великий спец доже не подозревает, какой прокол допускает из разу в раз, не изменяя этой давней привычке.
Генерал наливает в бокал коньяку и только после того, как выпил, продолжает свою проникновенную речь.
Генерал: Банальная история. Иностранцы, валюта, всякие там фарцовые дела. А с другой стороны, конструкторское бюро НИИ. Не почтовый ящик. Тем не менее, скажу я так, в серьёзное дельце выливались все эти связи. По тем, разумеется, временам. Рыбка клевала на наживку – и вдруг сорвалась с крючка. Облом. Дело разваливается. Главные свидетели молчат. Подозреваемые исчезают. Телефон раскаляется от звонков сверху. Мне угрожают, меня пугают.
И всё бы ничего. Как говорится, кто старое помянет, тому и глаз вон, если бы не одно очень и очень престранное обстоятельство.
Сан Саныч: Многие, я слышал, товарищ генерал, судачат, будто было дело, которое едва не стоило вам всей карьеры.
Генерал: На роток не привернёшь крючок. Поэтому даже и не знаю, как приступить к рассказу так, чтобы не прослыть… скажем мягко – не от мира сего. Дело, видишь ли, если вкратце обрисовать, было нечистое с самого его начала.
Вызываю я подозреваемую на допрос, а вместо дамочки в кабинет вваливается какое-то волосатое чудище и с четверть часа мутузит меня. Прямо в кабинете. И никому до этого нет дела. Более того. Мне шьют аморалку… Обычная подстава. Самая подлая и гадкая из всех, какие только могут быть: баня, девки, водка и пьяный дебош, с дракой из-за девок. Отстраняют от ведения следствия и передают дело в чужие руки. Ну, понятно, как обычно – по тем временам. Похоронили дело. Меня же и обвиняют, якобы это я развалил. А дело-то, можно сказать, уже в шляпе было! Спорить и доказывать бесполезно: всё на лице написано – как ни отпирайся, а красноречивее улики сам господь бог слов не сыщет.
Сан Саныч: И?
Генерал: Что «и»? Сам соображай. Хуже всего, что всякие, понятно какие, сплетни достигли семьи… Холостяк я с тех пор, так что у всякой неприятности есть и свои приятные стороны, как видишь. Хорошо ещё, что погоны не посрывали за то, что сунул свой нос не туда, куда надо. А как не в своё дело?! Чьё же? Дело-то было моё – да сплыло!
Шлюшка тем временем как в воду канула, а с нею – и все концы в воду. Но за ниточку, пускай и скользкую, я всё ж таки ухватился. Я опытный и очень терпеливый охотник. Вспугнул зайца – и жду, пока он по своему кругу бежит, а как круг петлёй затянется, тут-то он сам и выскочит на меня: я его за уши – да под рентген, чтоб просветить насквозь. А за плечами у зайца мешок, да не простой мешок – мешок с деньгами. Ну а мне говорят: не твоё, мол, дело, не за чем и нос свой любопытный совать. Так, мол, не ровён час и носа лишишься. Деньги, дескать, найдены. Они в матраце были зашиты, на матраце некий швейцар в своей берлоге почивал. Ну а как издох, то матрац и вскрыли ненароком неловкие людишки – вот денежка по ветру и разлетелась. Так что дело закрыто. Один только рублик рваный да мокрый и остался – свидетель в нашем деле тот ещё. Знаю я их ветер! У меня не только рублик драный заговорит – у меня стены имеют уши. И матрац был, и деньги в нём зашитые, и даже ветер. Только раскопал я дело Швейцара и выяснил, что место то же, да время выпало не то. Неувязочка у них вышла. На мякине меня не проведёшь. Да и пугать не испугаешь: я не заяц, я не из пугливых. Пошёл тогда я по старому заячьему следу на свой страх и риск, да вот незадача какая случилась: и след его к тому времени уже простыл – оборвался, как будто у зайца того крылья выросли, и он улетел.
Сан Саныч: Куда улетел?
Генерал: Куда-куда?! Известно куда! В тёплые края. Куда наши руки коротки, чтоб дотянуться.
Сан Саныч: А какого цвета был заяц? Белый или серый?!
Генерал: Сметливый, как погляжу, ты, однако ж. Бывают зайцы белые – бывают серые, а вот мой заяц был просто безбилетный.
Сан Саныч: Неужели тот самый?!
Генерал: В самый корень метишь. Потому и поручаю тебе это непростое дело. Дело-то с бородой! Упустишь на этот раз – ни на что не посмотрю: сниму штаны и выдеру как Сидорову козу.
Сан Саныч: Разрешите поинтересоваться, товарищ генерал: что за коза и кто такой Сидор?
Генерал: Нашёл, блин, время для шуток.
Сан Саныч: Понятно.
Генерал: А раз понятно, то и задача твоя предельно ясная: поймать зайца и отбрить. И дело в шляпе. Проколешься, так и знай: опущу по полной программе!
Сан Саныч: А что это за волосатое чудище такое было?
Генерал: Домовой.
Сан Саныч: Как домовой?! Какой домовой?! Кличка, что ль, такая?
Генерал: Свидетели, я их как орешки расколол, показали на допросе. Клички его я так и не узнал. Знакомые звали его Капкой. Фамилию тоже не удалось выяснить. Род занятий – домовой.
Сан Саныч: Товарищ генерал, вы простите, что туплю, но я, честно признаюсь, ничего не понял из вашего рассказа.
Генерал: К сожалению, не вы один такой. Я тоже ничего не понял. Поэтому я и прошу, Сан Саныч: отнесись к поручению со всей серьёзностью и осторожностью. Верю. Надеюсь. И, не удивляйтесь моим словам, молюсь за удачу предприятия.
Сан Саныч: Ну, а в рапорте вы это всё отразили? Наверное, с вами беседовали, задавали вопросы?
Генерал: Кто ж такое отражает в рапорте?! Примут ещё за чокнутого! И вопросы, само собой разумеется, задавали. И по душам беседовали… Кстати, знаете, почему все вокруг говорят о боге, но никто его в глаза не видел – собственными ушами не слышал? Как если бы следы есть, а того, кто наследил, – того нет и никогда, уж кажется, не было. Один помин остался.
Сан Саныч: Честно сказать, никогда не задумывался.
Генерал: Да потому, что в начале было слово, но слова богу никто не давал. Все только просят. Себя слушают – не его.
Сан Саныч: Надо будет запомнить.
Генерал: Да уж, запомните. В начале было слово, а потом только бог объявился. Слово то, на правах первого, он, видать, и прикарманил. Только не шутка это. Шутить будем потом. Когда вся эта нечистая шатия-братия окажется в обезьяннике, а обезьянник в глухой камере с метровыми стенами без окон, без дверей, а за стенами камеры – высокий забор с колючей проволокой под напряжением. У клетки автоматчики, вдоль стен изнутри и снаружи по периметру автоматчики. И всё это внутри бетонного бункера замуровано – да глубоко под землю закопано, а сама земля на необитаемом острове посреди океана…
Сан Саныч внимательно вглядывается в лицо генералу. Молчит. Озадаченно.
Генерал: Да не гляди ты на меня, как на сумасшедшего. Я в своём уме. В здравом. В трезвом рассудке, не тронутом коростой безумия. И с памятью у меня тоже всё в полном порядке. Коньяк, он знаешь, не даёт извилинам коснеть. А лимон нюх обостряет. Дядя мой меня научил – и я тебе советую. Только по чуть-чуть и не в служебное время…
В общем, Сан Саныч, будем считать, что я тебя предупредил. А дальше твоё дело. Давай, время пошло. Удачи. И помни: с этими тварями нечистыми шутки плохи.
Сан Саныч бодро, но в странной задумчивости покидает кабинет своего непосредственного начальника. Генерал окликает его – на пороге.
Генерал: Случись, пересекутся где наши стёжки-дорожки, не удивляйся и виду не вздумай казать, будто узнал. А теперь ступай, и с богом!
Сан Саныч: Есть!
Генерал: Да, и захвати с собой очки.
Сан Саныч: Зачем?
Генерал: Чтоб зорче читать по бровям. Или совсем забыл такой немой язык, которому тебя учил?
Сан Саныч: Что – издалека читать?
Генерал: Почему издалека? Кто сказал издалека?
Сан Саныч: Нет, я к тому, какие очки брать – приближающие или отдаляющие?
Генерал: И те и те – увеличивающие и уменьшающие разом. Ещё вопросы есть?
Сан Саныч: Последний вопрос, мой генерал. А не прорабатывали ли вы версию заячьих ушей?
Генерал: Ну-ну, смелее же!
Сан Саныч: Не замаскировал ли тот, на кого идёт охота, под уши свои крылья, чтоб если что не так, к богу взлететь и там, как на дно, залечь, чтобы переждать, пока шумиха вокруг ни уляжется. Кому придёт идея в голову искать его у бога за дверью – на хате в углу?!
Генерал: В самом деле, надо будет проверить эту версию тоже. Чем чёрт не шутит?! В общем, схватим за уши, сбреем бороду – и посмотрим, на кого он похож… А до тех пор, чтоб ни волосок с головы его не упал. И не упусти! Ещё есть вопросы?
Сан Саныч: Никак нет, товарищ генерал.
Генерал: Задачи понятны?
Сан Саныч: Так точно!
Генерал: Тогда круу-гом! Шагоом арш!
Сан Саныч: Есть!
Сан Саныч аж присвистнул и уж готов был приступить к исполнению этого непростого поручения, когда генерал опять окликнул его, в дверях на полушаге.
Генерал: Да, и ещё, дружок. Пришли-ка ко мне, пожалуй, ещё и Жана. И скажи ему, чтоб одна нога там – другая здесь. Знаю я его повадки.
Наконец Сан Саныч покидает кабинет. Уже едва ли не бегом.
Генерал сидит какое-то время, размышляя о чём-то своём, да и опять хватается за телефон. На этот раз трубку прижимает плотно к уху.
Генерал: Начальника лаборатории…
Ждёт долго, настолько долго, что кабинет погружается в зловещую тишину, и, чтобы разрядить эту гнетущую атмосферу, где-то в углу, слыхать, зашебаршился поскрёбыш, снова принявшись за своё назойливое точило. Но генерал, глубокую думку думая, как будто бы не слышит поскрёбывания в углу и, плотно прижав к уху телефонную трубку, напевает, точно кот мурлыкает себе под нос: отчего я не сокол – отчего не летаю, отчего же ты, боже, мне крыльев не дал?!
Вдруг он встряхнул головой, прогоняя с глаз долой застившую их мечтательным облачком туманную дымку, очнулся от грёз и говорит вполголоса, разве что не шепчет.
Генерал: Ты, брат, меня не грузи всеми этими своими заумными терминами. Будь проще…
Генерал: Да. Да. Да. Ничего? Вообще ничего?! А мыши?
Генерал: Нет, говоришь, мышей? Странно. Может, кошка?
Генерал: Ну да, в самом деле. Откуда ж здесь приблудиться кошке?! Хм… А что с шерстью, которую я сдал на анализ?
Генерал: Ага. Теплее. Если не шерсть, то что…
Генерал: Вот-вот-вот. Это уже интересно… Хм, чем интересно, спрашиваешь? Да тем и интересно, что не три шерстинки из корня, а одна – всего-навсего одна волосина. Вот так-то…
Генерал: Ладно, сейчас сам буду. Я спущусь к тебе – там, внизу, и потолкуем по душам. Да-да, кладу трубочку и спускаюсь в твоё полуподвальное царство. Встречай!
Генерал опять прикладывается к коньяку и быстрым шагом направляется к выходу из кабинета, когда вдруг, словно спохватившись, замирает перед дверью, делает характерное движение рукой, чтобы высвободить запястье из-под манжета и глянуть на часы. Стоит в нерешительности, глядя на циферблат часов едва не с четверть минуты, затем машет в отчаянии рукой и качает неодобрительно головой из стороны в сторону. Тянется к ручке двери и… Дверь отворяется помимо его усилий. Навстречу ему – Жан. Кошачьей походкой.
Разговор короткий. На пороге кабинета.
Генерал: Ну и где тебя черти носят?! Сколько можно ждать!
Жан: Да я… у меня, товарищ генерал, одна нога там – другая здесь. Я что?
Генерал: А ничего! Посмотрите только на этого красавца, а?! Поразбрасывал ноги – туда, сюда, ещё хрен знает куда… А самого не дождёшься.
Жан: Нет, ну я…
Генерал: Ладно, слушай. Задание ответственное и сложное. И рассусоливать тут некогда. Твоя задача быть впереди на шаг, а то и два.
Жан: Впереди кого?
Генерал: Того, на кого идёт охота.
Жан: А на кого идёт охота?
Генерал: В том-то и дело, что точно пока неизвестно, понятно? Поймаем за уши, как бабочку за крылья, отбреем – тогда и узнаем.
Жан: Хм, а как же мне узнать?
Генерал: Ты меня спрашиваешь?!
Жан: А кто у нас охотник?
Генерал: А вот это уже не твоего ума дело! Ещё есть вопросы?
Жан: Никак нет, товарищ генерал. Но мне всё равно непонятно…
Генерал: А если не понятно, тогда надо исполнять приказы. В точности. Скрупулёзно. И внимать, когда старшие по званию говорят, раз своего ума мало. Теперь понятно?
Жан: Так точно, товарищ генерал.
Генерал: Тогда слушай. Петрович, отсекая следопыта, сядет на хвост тому, за кем идёт охота, и будет у него за плечами. Рядом пристроится Сан Саныч. Как бы с боку с припёку. Следи и будь впереди на шаг – другой.
Жан: В контакт вступать?
Генерал: По обстоятельствам. Себя не обнаруживать.
Жан: Насколько тесный контакт?
Генерал: Для непонятливых повторяю: по обстоятельствам! Но если пойдёшь на контакт, то будь уж любезен – настолько тесный, чтобы объект приклеился к тебе сам и ни за какие коврижки на свете не захотел отлепиться. Теперь всё понятно?
Жан: Так точно.
Генерал: Тогда действуй.
Жан: Есть!
Жан бежит из кабинета. Следом покидает кабинет и генерал, хлопнув дверью. Когда эхо от удара о косяк затихает, то в мёртвой тишине раздаётся раздражающее слух поскрёбывание.
Действо третье
Смена декораций, но не настолько существенная, чтобы нарушить обусловленное обстоятельствами действия единство места. Время то же.
Кабина лифта. Открываются двери лифта.
Генерал (вслух самому себе): Если полковник прав, то как звать того, кого сначала зарезали да похоронили глубоко во сырую землю, а когда воскрес, тогда застрелили, сожгли вместе с домом, косточки обугленные обследовали и вторично догорать отправили в крематория печь. И кабы опять восстал бы Ты из мёртвых – так кто еси Ты?! Я не Понтий Пилат – я генерал. Да пусть хоть генералиссимус! Пасть на колени и, воздев к небу очи, молиться о доле горемычной своей – о душе, погрязшей в грехах? Нет!!! Сия роль не про меня. Потому не быть полковнику – правым! Никогда!!! Пусть даже земля разверзнется у меня под ногами…
Генерал сжал кулаки и, воздев над головой, грозно потряс ими в воздухе.
Генерал (в гневе): Опущу собственноручно – в разверзшуюся твердь под ногами!
И по-генеральски браво и бесстрашно вступил в лифт.
Над раздвижными дверями световое табло, с указанием всех надземных и подземных этажей. Напротив дверей – зеркало. Сбоку, слева от входа, на стенке кнопки, большие и с подсветкой. Маленький диванчик. Рядом в углу столик. Телефонный аппарат. На полу пушистый красный ковёр.
Генерал (уже рассудительно): Мудра, однако ж, Софья Андревна. Ох и мудра, плутовка! Опустить полковника, и точка!!!
Жмёт пальцем на кнопку с литерой «П», и двери закрываются у него за спиной.
Лифт мягко трогается вниз – в подвал. Циферки на табло плывут, как обычно подмигивая: …7, 6, 5… Генерал, рассматривая своё отражение в зеркале, поправляет причёску, приглаживает усики, почёсывает брови, смахивает ладонью с покрытых погонами плеч волосинки и крохи упавшей перхоти – будто грехи отпускает. Как если б то были лохматые снежинки, упавшие с неба… 2, 1, 0, П…
Генерал оборачивается лицом к двери и вдруг с недоумением поднимает взгляд на световое табло.
Генерал: Куда?! Стоять!!!
Лифт, вопреки команде, падает вниз, да ещё и ускоряясь: – 1, – 2, – 3…
А шкала мелькает.
–10, – 11, – 12…
Вот уже и тело невесомо.
–20, – 30, – 40…
Генерал: Боже ж ты мой! Папочка, родненький, миленький, – помоги!!!
То ли слышится, то ли мнится генералу голос папы.
Голос: Сын, я тебе говорил – я тебя умолял. А ты не слушал советов отца родного. Теперь сам расхлёбывай…
Генерал обеими руками хватается за голову.
Генерал: Ужас, о, боже!!!
В громкоговоритель, как в метро, объявляют низким утробным скрипучим голосом.
Голос: Уважаемые господа пассажиры! Следующая остановка – конечная: «Преисподняя». Лифт ниже не падёт. Просьба освободить помещение…
И гробовая тишина.
Двери открываются…
Лифт пуст.
Время замирает на месте, опрокидываясь в вечность.
Заключительная сцена
Генеральский кабинет. Та же обстановка. Ни души. Ни звука. Зарёй обагрены окна.
Звонит телефон: долго, нудно. Замолкает.
Тишина.
Звонит телефон: долго, нудно. Замолкает.
Тишина.
Звонит телефон: долго, нудно. Замолкает.
Тишина.
Звонит телефон: долго, нудно. Звонок обрывается – и тут же опять звонит. Обрывается звонок – звонит. Звонит – звонит – звонит.
Звонит второй телефон, третий.
Безумолку.
Трио надрывается, как будто невидимый дирижёр за сценой размахивает без устали палочкой, нагнетая, убыстряя, взвинчивая до безумия сумасшедшую какофонию.
И вдруг тишина.
И вот по коридору уже бежит эхо сразу от нескольких пар каблуков.
Эхо высокое: Генерал назначил себя главнокомандующим и уехал воевать вселенское зло.
Эхо низкое: С таким успехом можно зайца назначить вагоновожатым.
Эхо дуэтом в терцию: Впустив в мир зло, должно понимать, что оно не уйдёт из мира не солоно хлебавши, кроме как заземлившись через чью-либо заячью душонку.
Эхо дуэтом, взяв квинту: И жди, что семена будут посеяны и злаками беды да горя взойдут на ниве, окроплённые горько-солёными слезами.
Многоголосье: Земля – это рай, воздух в котором испортили люди. Познаешь тот рай, лишь побывав в аду, в который сам себя человек и опускает.
Эхо смолкает. Наступает тишина – мёртвая. За окном полыхает кровавая заря, и кабинет окутывают сумерки – всё гуще и гуще.
Средь оглушительной тишины в полном мраке вдруг явственно слышно, как кто-то поскрёбывает в углу. И точит, и точит, и точит…
ЗАНАВЕС
медленно опускается