От Ржева до Берлина. Воины 3-й гвардейской истребительной авиадивизии о себе и боевых товарищах

Гвардии капитан, Герой Советского Союза
Мошин Александр Фёдорович

Командир 2[-й] эскадрильи 32 ГИАП. 1917 г. рожд[ения]. Член партии. Награждён орденом Красного Знамени

Родился я в Ивановской области, Вязниковском районе, д[еревне] Калита в семье рабочего. До [19]25 года я жил в деревне, в [19]25 году приехал в Вязники, где я поступил учиться в семилетку. В [19]31 году я её окончил и поступил в ФЗУ^[310]. В [19]33 году поступил в текстильный техникум, а в [19]35 году по спецнабору через комсомол был направлен в лётную школу. Учился я в военной школе пилотов в г. Ворошиловграде. Окончил её в [19]37 году и был назначен в часть, в истребительную авиацию. В [19]39 г. в мае мес[яце] нас послали в Монголию в командировку. Я туда приехал 30 мая, и вскоре началась война^[311]. Командиром полка у нас был Грицевец – это был 56[-й] истребительный полк^[312]. На станции Лавяны в Забайкалье мы предварительно получили новые машины и облетали их.

Первый бой у меня был с разведчиком. Над нашим аэродромом ходил разведчик, выскочит, посмотрит и уйдёт. Ну, мы его звеном и убили. После этого мы приехали в г. Вайтюмень, нас там влили в эскадрилью, и мы были отправлены на фронт.

Начиная с 20 июня и по 1 сент[ября] я летал каждый день, участвовал почти во всех боях. В первом бою я даже не сразу понял, что это такое, я даже не совсем ясно различал, где наш самолёт, где самолёт противника, я как видел, что не наш самолёт, так начинал стрелять. Расстрелял все патроны, но никого не сбил. Когда прилетели обратно, то лётчики говорят, что был бой, что людей посбивали, а я спрашиваю: разве это был бой? Даже не понял, что это – бой. А потом уже вошёл во вкус и дрался очень много. Там я сбил пять самолётов в группе и один лично, таранил. Там шли, главным образом, групповые бои, с каждой стороны участвовало минимум по 20 самолётов, а то и по 40, и по 50. А в одном бою в августе мес[яце] участвовало по 95 – по 100 штук. Причём линия фронта была всего 50 км, и на одном участке дралось такое большое количество самолётов.

Таранил я таким образом: шёл небольшой бой, было так самолётов 20–25 с каждой стороны. Мы дрались, и у меня отказало оружие, тогда у нас это было обычным явлением – мы летали на И-16. Мы стали собираться домой, рассыпались врассыпную. Были мы на высоте 1000 метров. А в это время появился японский истребитель И-97^[313], который шёл ниже нас метров на 100. Мы находились в это время как раз на линии фронта. Его заметили мы все трое. Командир звена пошёл на него в атаку, но тот хотел уйти на свою территорию. Тогда мы его взяли в клещи. Командир был в центре, а мы взяли его в круг. Командир звена пострелял из пулемёта и пушки, и он тогда пошёл прямо на нашу территорию. Но так как у нас не было боеприпасов, то мы его гнали без стрельбы. Тогда он на бреющем полёте стал разворачиваться на свою территорию и стал уходить. Я подумал: что, если протаранить его? А мы слышали о таране Нестерова* и Героя Советского Союза Губенко*, мы даже разговаривали об этом. Я подумал, можно это сделать или невозможно? Я решил, что протараню его. Прибавил газу, а скорость наших самолётов была большей, чем у японцев. Я стал его догонять, шёл я на бреющем, высота была метров 5. Догнал я его очень быстро, зашёл прямо ему в хвост, подошёл к нему очень близко и ударил винтом по хвосту. У меня мотор затрясло, я дёрнул машину вверх, повернул вправо, включил мотор^[314] и – сразу на посадку. А он врезался в землю. Я пытался выпустить шасси, но так как высота была маленькая и, кроме того, у меня погнулась рукоятка подъёмника шасси, то я сел на «брюхо».

После этого мою машину три дня ремонтировали, а потом я опять стал летать. Таран у меня был 4 августа. 1 сентября меня сбили. Как раз в тот день вышел указ о присвоении мне звания Героя Советского Союза. Я только вылетел с аэродрома, как об этом сообщили по телефону. Я тогда спустился на парашюте на линии фронта, и меня подобрали танкисты. Тогда уже война заканчивалась, и войск там уже не было. Танкисты меня свезли в госпиталь. У меня было обожжено лицо и прострелена рука, так как машину мою зажгли. В госпитале я был в Чите.

После госпиталя я поехал в двухнедельный отпуск в дом отдыха в Сочи. В это время как раз началась война с Финляндией. Я прибыл в ВВС^[315] и получил назначение в Финляндию, воевал на Карельском перешейке. Там я был с 23 декабря по 5 марта. Было там за всё время только три воздушных боя. Мы сбили своим звеном истребителя «Фоккер» Д-21 и бомбардировщика «Бристоль-Бленхейм»^[316]. Всего мы там сделали 75 боевых вылетов, а в основном мы занимались штурмовками, сопровождением бомбардировщиков и прикрытием нашего поля боя.

После войны с Финляндией что-то было не в порядке у нас с Турцией, и нас послали в Баку, и всё лето [19]40 г. мы караулили Баку^[317].

В августе [19]40 года я подал в Академию ВВС командно-штурманского состава. Там я учился по февраль [19]41 г., и ушёл я оттуда в НИИ ВВС, стал лётчиком-испытателем. Но настоящим лётчиком-испытателем мне сделаться не удалось, так как началась война. При НИИ были сформированы два полка – 401[-й] и 402[-й] особого назначения, где командиром были Супрун* и Стефановский*. Я был у Стефановского командиром звена. Здесь у нас был сильный личный состав. У Супруна был помощником Константин Коккинаки* и Груздев*.

30 июня мы были уже на фронте. Полк наш работал в интересах Северо-Западного фронта. Выполняли мы задания по борьбе с разведчиками противника, по прикрытию наших наземных войск, вели воздушные бои, вели разведку. Вообще говоря, было довольно плохо налажено дело, не было связи, не было радио. Нас в течение 5—10 дней разбомбили, и осталось у нас после этого 10 машин из 26, личный состав остался, потеряли мы только одного лётчика.

Что касается лётных качеств немцев, то нужно сказать, что наши лётчики были не хуже них, но в те дни у них было подавляющее количество самолётов. У нас вылетают 3–4, а у них 9—10. Они ходили обычно парами, а мы ходили звеном в 3 самолёта. И успехи немцев были построены, главным образом, на их количественном преимуществе, на внезапности.

24 июля я потерпел аварию на «миге», на которых мы там летали, и попал в госпиталь. В это время пришёл приказ, чтобы лётчиков-испытателей вернуть в НИИ обратно, так как НИИ остался без испытателей. С тех пор до ноября [19]42 г. я был в НИИ. А после НИИ попал прямо сюда. В НИИ я летал на всех иностранных машинах и на «Аэрокобре», и на «Харрикейне» и на «Томагаук»^[318].

Сюда я пришёл командиром эскадрильи.

На Калининском фронте, под Белым мы пробыли всего полмесяца. Моя эскадрилья сбила там 4 самолёта. Когда начали наши брать В[еликие] Луки, то нас перебросили туда. Мы участвовали во взятии В[еликих] Лук, там было максимум 3–4 вылета в день. Я всё время сам водил свою эскадрилью. В эскадрилье у меня был Котов – он сейчас лежит в госпитале^[319], затем Анискин. Он был очень смелым лётчиком и тактически очень грамотным. Он сбил 13 или 14 самолётов и был представлен посмертно к званию Героя Советского Союза. Он погиб во время воздушного боя.

Затем были у меня Горшков, Орехов.

После того как мы закончили операцию в В[еликих] Луках, нас перебросили на Северо-Западный фронт, на взятие Демянска. Там мы тоже посбивали самолёты. В общем, за все эти операции моя эскадрилья сбила 29 самолётов, потеряли мы только Анискина. Лётный состав у нас был очень хороший. В нашу эскадрилью входил также Луцкий, и вообще в нашей эскадрилье был самый сильный состав в полку, просто специально отобранный.

После того как мы закончили Демянскую операцию, нас отправили на переформирование и на отдых, а потом мы получили новые машины – Ла-5 и прилетели на них сюда. Здесь мы уже сбили «раму»^[320], сопровождали корректировщиков, и вообще здесь уже сделали много вылетов. Потерь у нас ещё не было, так как не было и настоящих боёв. Ла-5, конечно, лучше «мигов» и «яков». Здесь преимущество то, что мотор здесь воздушного охлаждения, а у «яков» – водяной^[321], что представляет собой большое неудобство, он очень уязвим, одна пуля – и вся вода вытекает – мотор не может больше работать. Затем у Ла-5 и мощность больше, и скорость больше, и вертикальная манёвренность лучше, чем у «яков», но горизонтальная манёвренность у «яков» лучше.

Сейчас ожидаем событий, так как боевых вылетов ещё нет, а идёт только охота за отдельными самолётами.

(Записано 11.7. 13.7 тов. Мошин погиб.)

НА ИРИ РАН.Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 6. Л. 88–90

Гвардии ст[арший] лейтенант, Герой Советского Союза
Савельев Василий Антонович

1918 г. рожд[ения]. Член партии с 1942 г.

Зам[еститель] ком[андира] эск[адрильи]. Награждён двумя орденами Красного Знамени

Родился я в Калининской области, в Луковниковском районе, в дер[евне] Денисиха. Отец у меня был крестьянин. Мать у меня умерла, когда мне было 4,5 года. Отец женился на другой, но и другая мать тоже умерла. Детство у меня было плохое. Я был пастухом, но всё же учился и окончил 6 классов школы. Учился я неплохо, но больше учиться я не имел возможности. В [19]32 и [19]33 гг. я летом пас скот, а зимой рубил деревья для сплава. Из предметов в школе меня интересовала больше всего математика.

В [19]33 году мы поехали к тётке в Ленинград, у меня были ещё от второй матери сестрёнка и братишка. В Ленинграде я учился в ФЗУ и жил в общежитии. Работал я формовщиком на зав[оде] им. Карла Маркса^[322]. Одновременно с ФЗУ я учился и в аэроклубе, меня интересовала авиация. Недалеко от нас был аэродром, я посмотрел, как летают, и решил учиться в аэроклубе. В комсомол я вступил ещё в [19]36 г., будучи на заводе. Потом я работал мастером на конвейере, а потом был помощником начальника цеха. В [19]36 году комсомол меня и направил в аэроклуб, а после его окончания по спецнабору я был послан в Ворошиловградскую истребительную школу, где я учился хорошо^[323].

Я очень любил летать. В [19]38 году я закончил школу и стал работать лётчиком в Кировограде в части 8569^[324], там была отдельная истребительная эскадрилья. Когда меня перевели в 43[-й] полк в Васильковскую бригаду^[325], я там работал командиром звена. Это было уже в [19]39 г. После я работал командиром звена и инструктором в запасном полку по подготовке лётчиков. В [19]39 году в Кировограде я женился. В свободное время ходил в кино, в театр, на лекции и сам читал лекции и доклады на предприятиях. В конце [19]40 г. меня опять перевели в другой полк, № 150^[326], в Смоленск. Стояли мы в Сеще, там я начал в [19]41 году и воевать.

Перелетели мы в Бобруйск, на реке Березина у нас шли большие бои. В первый раз встретил звено «юнкерсов». Мы, прикрываясь облачностью, стали стрелять и одного сбили. Подходишь к ним прямо и стреляешь, как в мирное время по конусам. Одного сбили, а два ушли. Затем была встреча с истребителями. Они прилетели к нам на аэродром штурмовать, и мы успели их встретить. Из облаков обычно выскочишь и стреляешь – то он стреляет, то ты, так минут 20 подрались, никто никого не сбил, так и разошлись. Были и такие случаи, что мы развернёмся, а они уходят от нас, так как у них скорость большая. Но так продолжалось немного. Когда они подошли к Могилёву, тут стало драться их много. Нас здесь сильно бомбили на аэродромах.

Затем мы полетели под Оршу, много здесь летали в разведку. Там был окружён наш корпус, и мы вели разведку и находили армию, сбрасывали вымпелами. Это было в районе Витебска^[327].

С Орши мы полетели на Горки, под Смоленск на ст[анцию] Шаталово. Здесь опять передают, что прорвались танки и идут на Смоленск. Мы пошли восьмёркой. Я тогда был командиром звена. Нас пошло 5 И-16 и ещё 3 «Чайки»^[328]. Там было штук 300 танков. Нам пришлось быстро улететь, так как зенитки открыли ураганный огонь, буквально было море огня. На этом у нас дело и кончилось. Мы прилетели, сообщили данные бомбардировщикам, и они туда полетели бомбить.

Потом мы полетели на Сещу, на своё старое место. У нас осталось всего 5 И-16, а остальные все были сожжены и разбиты на аэродромах. Утром мы как-то встаём – идут 8 «юнкерсов», как стукнули – 36 наших самолётов вывели из строя.

Оттуда нас направили в Ростов на отдых и формироваться. Мы должны были там получить ЛаГГ-3. Летом мы получили эти машины. Я попал тогда в 91[-й] истребительный полк и полетел на фронт. Сперва мы стояли под Воронежем, потом пришлось освобождать Ростов^[329]. В декабре мес[яце] [19]41 г. мы стояли под Воронежем и в Шахтах, ходили там на штурмовки. Над Воронежем я сбил «Хейнкеля-111» на высоте 5000.

За штурмовки я получил первый орден Красного Знамени. Там у меня было штурмовок 20. Сперва было тяжело, а потом всё шло нормально, хотя на укреплённых пунктах там стояло очень много зениток, и они открывали по нас сильный огонь.

После полетели под Белгород. Как раз в день Красной Армии я сбил первого истребителя^[330]. Мы пошли вдвоём на штурмовку. Идём обратно, видим, что с нашими «мигами» дерутся шесть «мессершмиттов». Я сверху бросился на одного «Ме» и сбил его – он разлетелся на куски. А остальные пошли домой.

После этого в конце [19]42 г.^[331] я попал в 434[-й] полк. 9 июня мы вылетели под Харьков, в Валуйки, там провели очень много боёв. Сразу же у нас был большой бой. Нас было 17, а их – 26, сбили мы тогда шесть штук, а у нас не было ни одной потери^[332]. Правда, мы были ещё незнакомы между собой, но всё же дрались хорошо. Правда, мы в Люберцах усиленно тренировались, учились.

Скоро нас из-под Харькова сняли на формирование, чтобы пополнить материальную часть. Тогда полком командовал Клещёв.

Когда немцы подходили к Дону и шли на Сталинград, наш полк бросили на Дон. Здесь мы дрались очень сильно, особенно сильный бой был 26 июля. Раньше мы летали по железной дороге и патрулировали там, но, когда немцы подошли к Дону, наши войска были ещё на той стороне, шла переправа, и мы должны были переправу прикрывать. Я помню, что один раз мы вылетели семёркой с Героем Советского Союза Бабковым. Мы встретили до 60 штурмовиков и бомбардировщиков, задача которых была бомбить переправы. Но мы их разбили, сбили 11 штук и не дали бомбить переправу. В этот день был ещё сильный бой, и мы сбили всего 30 самолётов, не потеряв ни одного своего самолёта. В основном мы сбили Ю-87, частью Ме-109.

Затем они опять начали подбрасывать авиацию, но бои уже были не такие сильные. А на другой день после 26 июля они уже совсем не появлялись. А потом приходили по 3–4 бомбардировщика и штук 10 истребителей их прикрывали.

Так мы стояли месяц, сопровождали Пе-2, которые летали бомбить танки противника, в воздушных боях сбивали по 1–2 истребителя. Я учился у других, ходил в паре с более опытными лётчиками, смотрел, как они атакуют, и всё воспринимал. А потом, когда мне дали пару, и я ходил уже ведущим, я стал в свою очередь обучать других.

Сбитых самолётов у меня – 13^[333]. 38 штурмовок. За это мне и присвоено звание Героя Советского Союза. В группе у меня сбито 5 штук.

С самого начала войны, при каждой встрече с немцами учился драться. Например, они старались идти всегда выше нас. Тогда я решил, что мне нужно быть выше их, так как первый атакуешь и скорее сбиваешь. Так постепенно приобретал опыт. Исходя из предыдущего вылета, делаешь соответствующие выводы для последующих боёв. И кроме того, слушаешь, что говорят другие, сам расспрашиваешь, как встречались, как дрались, на каких высотах, потом учитываешь и характер собственной машины, как нужно драться, кроме того, нужно хорошо владеть своей машиной. И из каждой встречи, таким образом, делаешь конкретные выводы. Также в отношении слабых и сильных сторон противника. Например, немцы часто выходят из-за солнца, и здесь нужно быть всегда настороже.

Один раз я сбил Ю-87 таким образом. Он бомбил переправу, а я иду. Он – сразу вверх и решил, что попадёт в меня. Но я тоже пошёл сразу вверх. Он начал тогда бомбы бросать, но я всё равно продолжал идти вверх. И когда он начал делать разворот, я ему в пузо дал. Он разлетелся. Вообще у них тактика такая, что, когда нас больше или одинаковое с ними количество, они не дерутся, они уходят и боя стараются не принимать. А когда их в 2–3 раза больше, они дерутся очень активно, и тогда нам приходится сильно крутиться. Так было, например, под Сталинградом. Помню, что также жестокий бой там был в сентябре [19]42 г. Их там летало по 500 штук, а фактически с нашей стороны летал только один наш полк.

Приходилось воздушные бои вести по целому часу. Там мы вели, например, бой пятёркой против 19 истребителей. Тогда мы сбили шесть штук. Мы прилетели тогда настолько измученными, что Прокопенко упал при посадке без сознания. Гарам чуть в стог сена не врезался, а я зацепился за телеграфную проволоку. Потерь не было. Ходило нас тогда 18, но мы шли тремя ярусами, и нам пришлось драться внизу в стороне от Волги. Пришли, ничего не соображаем, до того измотались. Это было 19 сентября. В этом бою мы потеряли 4 человек, Шульженко после вернулся – вообще это был самый жуткий бой^[334]. Сбили тогда вообще 30 штук. И бои там шли каждый день, правда не такие сильные. Один раз меня очень сильно гоняли. Нас было трое, а их было М[е]-110 30 штук. Они меня зажали. Я просто тогда закрыл глаза и дал газы – так и вышел, переломил машину свечой и ушёл, а они от меня отстали. Сначала мы звеном гнались за одним звеном бомбардировщиков, а М[е]-110 встали в два кольца и бомбят наши войска. Мы ворвались к ним. Другие товарищи атаковали и ушли, а я остался. Один прорвался к нам ближе – и по мне стрелять, и вообще начали здесь уже стрелять со всех сторон^[335].

В октябре мы прилетели в Люберцы и там были до 17 ноября, получили новые машины. 22 ноября нам было присвоено звание гвардейцев, и в тот же день мы улетели на фронт под Белый. Там мы встретили «фоккеров» с большим вооружением, у них было 4 пушки, 2 пулемёта. Однажды мы полетели восьмёркой и встретили их 8 штук. Сбили мы тогда шесть штук, не потеряв ни одного своего. И после этого мы уже их не боялись^[336].

Затем мы полетели в В[еликие] Луки. Там нам пришлось выручать своих истребителей, завоёвывать господство в воздухе. Там у нас был особенно сильный бой при сопровождении Пе-2. Водил нас тогда командир эскадрильи Холодов. Интересно, что наши бомбардировщики ходят и бомбят, а мы наверху дерёмся. Ни одного нашего бомбардировщика тогда не дали сбить, хотя нас было 9, а их – 16. А мы сбили у них 6 штук истребителей^[337]. Как-то мы дрались минут 40 с бомбардировщиками – это тоже под В[еликими] Луками. Затем был характерный бой при сопровождении «илов»^[338]. Я вёл четвёрку верхней сковывающей группы, встретились нам шесть Ме-109. Мы сразу с ЛЕПИНЫМ пару отвалили, потом одного сбили. Сбили тогда двух. Но как только я этого сбил, четвёрка на меня навалилась, зашли ко мне в хвост и – никуда. Но у меня был хороший напарник, который меня тогда и выручил. Он выбил у меня из-под хвоста немца и сбил его, а остальные ушли. Другая наша пара прикрывала «илы». Дрались мы на их территории – их было, таким образом, 6 штук, а нас двое, и двух мы сбили. Тогда их зенитки начали бить и по ним, и по нас, а мы стали забирать всё выше и выше, и стали уходить на свою территорию.

Наконец – последний бой, когда сбили Холодова, меня и ещё одного^[339]. Холодов летел четвёркой и вступил в бой с 8. Сначала мы стали драться с четвёркой, а потом к ним ещё четвёрка подошла. Они свалились на нас из облаков, а потом пришло ещё две четвёрки – всего было 16 штук. Как только начался бой, я сразу сбил одного, а второй противник зашёл ко мне в хвост. Лепин выбил его, тогда к нему начал заходить в хвост, – я того выбил. Тогда на меня сваливается «фокке-вульф», он как треснет по моей машине, – от неё только щепки полетели, и я сразу на парашюте спустился. Причём зацепился за стабилизатор, ушиб ногу, но всё же обошлось благополучно. В этом бою было два тарана: Коваля и Холодова.

Здесь пока ещё бои не начались. Когда сидели в засаде, сбили «раму», мы тогда находились километров 6–8 от передовой. Нам нужно было во что бы то ни стало поймать корректировщика. Он очень часто летал, и, в конце концов, мы его поймали и сбили, открыли первый счёт. Кроме того, мы сбили ещё штук 5–6 истребителей.

По партийной работе мне приходится проводить беседы с младшими командирами об обязанностях члена партии.

О Хользунове могу сказать следующее.

Он был [19]18 г. рожд[ения]. Товарищ был он очень хороший, ни с чем не считался, если нужно выручить другого. Я летал вместе с ним под Харьковом, бои у него те же, что и у меня.

По характеру он был очень мягкий и добрый, говорил всегда очень спокойно, любил пошутить, как соберёмся вместе, обязательно начинаем друг друга подначивать и разыгрывать ребят.

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Р. I. Оп. 79. Д. 6. Л. 91–94