Глава 34
Из Сопино «Волга» летела, погружаясь в город: мимо еще сонных кварталов пятиэтажек, мимо строительных комбинатов. За бетонными заборами деловито шумели тепловозы, а ветер швырял за ограждения цементную пыль, отчего трава на убогих газонах становилась серой.
Затем открывалась пойма, и в нарождающуюся дневную жару вмешивалась душная речная сырость. Частные дома и бараки, оставшиеся от царизма, скрывали производственные цеха, но над партикулярными крышами все равно, словно горный хребет, возвышался завод, напоминал о себе ежеминутно лязгом и грохотом. Из градирен валил белесый пар, который тут же смешивался с грязно-бурым дымом доменных печей
На Доменной пропустили локомотив с полудюжиной «вертушек» и через пять минут были на месте.
Карпеко ожидал, сидя на лавке. После традиционных приветствий он сказал:
– У нас огнестрельное ранение. Пустышка, наверное, но надо проверить.
– Далеко ехать?..
– Да тут рядом. Дойдем быстрее.
Пустились в дорогу по узким путаным улочкам, где автомобили не только бы не разминулись, а просто застряли меж заборами. Маленькие домишки на крошечных участках были врезаны в склоны крутого холма, и окошки смотрели на мир воровито.
После очередного поворота перед ними появилась больница. Из низины улиц она чем-то напоминала замок на холме.
Карпеко знал дорогу. Нырнул в неприметную дверцу под лестницей – пошли по темному коридору, который загромождали шкафы, каталки. Пахло кровью, мочой, реактивами. По лесенке поднялись на верхний пятый этаж. В конце коридора на казенном стуле скучал милиционер, почитывая какую-то книжку. Увидав сыщиков, вскочил на ноги, но Карпеко сделал знак рукой: все нормально.
–
Из сверленой болванки, проволоки, куска деревяшки и деталей дверного замка подросток соорудил однозарядный пистолет. Умудрился его испытать, не искалечив себя, а после таскал с собой все больше для того, чтоб покрасоваться перед девчатами. И все было бы ничего, но убегая от сторожей после налета на колхозный сад, паренек очень неудачно перепрыгнул через арык – самодельный предохранитель слетел с оси, и пружина наколола капсюль.
Пуля вошла в ногу, и воришку тут же повязали сторожа лишь для того, чтоб тут же отправить в больницу.
Был бы пистолет заряжен злыми макаровскими патронами, и пуля бы вырвала колено, оставила подростка без ноги. Но в стволе был мелкашечный патрон. Рана оказалась живописной, кровавой, но совсем неопасной.
И парень лежал в бинтах и слезах, страдая не сколько от боли, сколько от предчувствия встречи с милицией.
И та появилась.
Зашли двое, были они не в форме и даже без оружия. Один, который попроще опустился на пустующую кровать рядом с раненым. Второй, одетый скорей не по ждановской погоде присел на подоконнике, хотя кроватей в пустующей палате хватало.
– Выходит, любишь стрелять, – заговорил Карпеко. – В армии таким рады. Пойдешь осенью в армию, если, конечно, этим летом в тюрьму не сядешь. Но мне, знаешь ли, ты в тюрьме не нужен. Я тебе сам продиктую, что писать, дабы там не оказаться. Но мне надо знать, откуда у тебя патроны.
– Нашел.
– Неправильный ответ. Тогда тебе светит 222-ая статья – изготовление и ношение огнестрельного оружия. От двух до семи. Дадут тебе, скорей два года, совсем как в армии.
– Я и оружие нашел.
– Снова неверно. На деталях твои отпечатки, на гильзе – тоже. Давай уж, не томи.
Скрипнула дверь, на пороге появилась медсестра.
– Девушка, мы тут беседуем, – раздраженно отмахнулся Карпеко.
– А я тут работаю. Мне дренаж надо менять. И времени у меня нет ждать, пока вы наговоритесь. Тут хоть бы всех до четырех обойти.
Данилин, меж тем, полуулыбчато рассмотрел девушку. Тонкий халатик минималистично очерчивал фигуру. Из-за жары под ним не было ничего кроме белья и девушки. Белая ткань облегала красивую попку, не слишком большую грудь, широкие бедра. Ножки, которые халатик скрывал лишь до колен, были тоже очень и очень. Картину довершало миловидное чуть кукольное лицо.
Карпеко мысленно автоматически составил текстовый портрет, как учили – от общего к частному: рост средний, лицо круглое тип славянско-азиатский. Волосы прямые, каштановые, глаза карие, нос курносый, а губы, алые…
Хотя нет, про алые губы в школе милиции не учили.
– Как вас зовут, девушка? – спросил Данилин.
– Вика.
– Мы уже заканчиваем, Виктория. Буквально две минуты, если нет – можете нас уколоть самой тупой иглой.
–
Подросток раскололся через две минуты.
Патроны ему подарил закадычный товарищ, уехавший с родителями в Тюменскую область. Приятель ходил некогда в стрелковую школу, откуда и вынес с дюжину патронов.
– Нет, ну, положим, проверим, был ли таковой в стрелковой школе. И в Тюмень я запрос напишу – пусть отрабатывают, – размышлял вслух Карпеко.
– А с этим-то что?.. – спросил Данилин, кивнув головой в сторону окна палаты.
– Да осенью на медкомиссию и в войска. Если сажать всех, кто «дуру» таскал, то в военкомате недобор случится.
– Вас могут наказать за укрывательство.
– Да пусть мне начальство лучше вкатает со внесением, нежели поползет слушок, что Карпеко слова не держится.
Сидели они на лавочке, которая стояла перед больничным корпусом. Возвращаться в духоту кабинетов не хотелось.
– Нос что-то чешется, – проговорил Карпеко и несколько раз несильно шлепнул себя по носу. – Не чешись, не чешись.
– Коллега?.. – спросил Данилин, когда молчание несколько затянулось.
– Слушаю…
– А скажите, где можно тут достать приличный букет?
– В оранжерее, что в парке Петровского.
– Это где?
– Три остановки на трамвае. Но можно неплохо срезать через дворы.
Данилин поднялся:
– Тогда чего мы ждем?..
–
Без четверти четыре Данилин ожидал Викторию на лавочке напротив хирургического отделения. Меланхолически прогуливались больные. Медсестры и врачи расходились по домам. Кого-то привезли на «скорой» в приемный покой, еще кого-то, накрытого простыней, повезли на каталке вглубь больничного городка.
И вот появилась Вика, в платье столь же легком, как и медицинский халат.
Данилин протянул ей цветок – одинокую и изящную орхидею в целлофановом пакете и небольшом горшочке.
– Я неместный, – сказал Данилин. – Можете мне показать город или хотя бы район?..
Опасаясь встретить Аркадия, Вика повела следователя по проспекту. На небольшой аллее, что около памятника на Пятом микрорайоне посидели на лавочке. Было довольно мило – через дорогу шумели ивы, внизу грохотали трамваи, куда-то спешили обыватели.
Говорили о каких-то пустяках, но исподволь Данилин вытягивал из нее сведенья – где училась, с кем живет, какие планы на ближайшее будущее.
Данилин мог бы покатать ее на служебной «Волге». Но, во-первых, хорошего понемногу, не стоит выкладывать все козыри сразу – это могло и отпугнуть. Во-вторых, секретарь обкома мог узнать, что московский следователь вместо поисков, катает провинциальных барышень на авто.
Разошлись засветло, ибо Данилину еще предстояло возвращаться в пансионат – машина ждала его во дворе отделения милиции.
Но прежде он проводил ее домой, сказал, что позвонит позже. Но куда звонить не спросил – это было лишним для следователя.
Глава 35
Стояла мряка – фирменная ждановская погода. Межвременье, когда солнца не видно, небо залито словно свинцом, но дождя нет. В ней было немного от безнадеги, она была сродни среднерусской тоске, но с запахом бензола с Коксохима. Осенью или ранней весной мряка могла держаться несколько дней, а то и недель.
Еще во мряке иногда возникали ждановские туманы, которые походили на лондонский смог – влага конденсировалась на частицах пыли, кои тоннами выбрасывали заводские трубы. При такой погоде астматикам и туберкулезникам не было жизни.
Но тогда мряка случилась летом, прямо с утра. Жара резко спала, и всем стало безумно хотеться спать. Но старожилы знали: летняя мряка обычно заканчивалась до полудня.
Ничего не хотелось делать, и лень пытались разогнать посредством кофе.
– Какая-то нефотогеничная нынче погода, – заметил Карпеко.
– Что у нас со встречей с молодежью? – спросил Данилин, глядя на облака.
Небо было низким и серым, однако же дождя не предвиделось.
– Работаю над этим, – ответил Карпеко, хотя и палец о палец не ударил.
– А почему мы просто не можем явиться к ним домой?..
– Нет, явиться-то мы можем. Только никого там не застанем. Кто-то в лагере вожатым, кто-то подрабатывает – коровники строит. Лето же. Можно дождаться осени, когда они соберутся.
– А чтоб их вместе собрало?.. Ну, кроме учебы. Какой-то концерт?.. Быть может, фильм?..
Карпеко покачал головой: «Великолепную семерку» и «Верную руку» крутили хоть и нечасто, но регулярно. К слову сказать… Обычно после таких фильмов у молодежи случались обострения – они начинали играть в ковбоев. Младшие – с луками и воздушками, старшие – с самопалами. Но в тот год крутили все больше комедии, и, стало быть, не кино спровоцировало кражу.
– Так что же?.. – не унимался Данилин. – Цирк? Клоуна какого-то?.. Хотите – выпишу Карандаша из Москвы?..
– На похороны кого-то своего они соберутся, – задумчиво ответил Карпеко.
– Ну нет, на такое мы пойти не можем…
Карпеко почесал затылок:
– Есть еще один способ…
–
Карьера спортсмена коротка вообще, а футболиста в частности. Перевалило за тридцатник – так, считай, пора бутсы на гвоздик вешать. Ну, вратарю еще можно постоять в рамке лет пять, а то и шесть. А дальше-то что спортсмену делать? Гражданской специальности нет, или забыта она надежно, учиться поздно. Можно, конечно, пойти в тренеры, но на такую ораву где набрать столько клубов, спортивных школ?..
Футболисты с именем могут подработать гастролями – вроде ветеранских матчей. Приезжают, скажем, заслуженные мастера спорта в какой-то городишко, где футбольная команда играет во второй лиге и, наскоро потренировавшись, проводят матч. Кассовый сбор делится напополам с аборигенами.
И всем плевать, что эти матчи хоть и зрелищны, но обычно договорные. Туземцам мастера разрешают играть эффектно, ответно местные стараются не покалечить пенсионеров. Расходятся с боевой ничьей, а после матча приезжие гаснущие звезды раздают автографы.
И вот как снег на голову обрушилось: в Жданове на стадионе в парке Петровского будет сыгран матч. С местным «Новатором» сразятся звезды мировой величины, хотя и отечественного происхождения. Писали, что на матч приглашены Каштанов, Трояновский, Николай Кольцов, Виктор Каневский и даже сам Йожеф Сабо, Андрей Биба, Базилевич. Билеты поступили в кассы – торговали, как водиться, у стадиона и на главном входе в парк.
Опытные болельщики рядом с плакатами, расклеенными на стендах и остановках, кривили скулу: пригласить можно кого угодно – но приедут ли они?..
Но кто-то настойчиво обзванивал футболистов, зазывая их в город у моря. Нет, не в Одессу. Да, на четверг. Нет, можно самолетом – милиция оплатит билет в ждановский или донецкий аэропорт.
И праздник футбола действительно состоялся. Заиграл марш, команды вышли на поле. Дело было в рабочий день, на излете жары. И атаки двух команд шли по правому флангу, хотя бы частично прикрытому тенью от трибуны.
Обошлось без аншлага. Впрочем, не смотря на будний день, болельщиков было больше, нежели на регулярных матчах. На входе контролерши со скучными лицами проверяли билеты, отрывали корешки. По стадиону объявляли: сохраняйте билеты до конца матча – будет работать контроль. Ну, а по завершении матча звезды футбола будут давать автографы. Контроль был нелишним – через решетчатый забор желающие перемахивали легко. А вот о том, чтоб сохранять билеты, можно было и не говорить. Сам билет, к слову, совсем недорогой, после матча становился ценным сувениром. Подростки билеты на подобные матчи хранили долго – прятали в книги, клали под стекло письменных столов
Меж тем, Данилин и Карпеко заняли место в застекленной будке, где сидел диктор, делавший на матче объявления. Под будкой начиналась малая трибуна, где обычно располагались почетные гости. А большая восточная – открывалась взору наблюдателей, равно как и все поле.
Гостей рассматривали в бинокль, попеременно передавая его друг другу.
– О, Утюг пришел… Это с «Квадрата».
Квадратом называли часть поселка, в районе номерных улиц. Он занимал промежуточное положение между Аэродромом и Поворотом, периодически примыкая то к одним против других, то наоборот. Утюг попытался быть стратегом, изобразив из вотчины миниатюрное подобие нейтральной Швейцарии. Но в ответ квадратовских стали поколачивать как аэродромовские, так и поворотовские.
– Вон шайка Фикуса – почти в полном составе, а то – орловцы. Но самого Орла не вижу. А вон Финик и Серб – о чем-то разговаривают. А то – Знахарь. Он с Поворота.
Знахарь был, пожалуй, самым умным из всех. Обладая толикой власти, он попытался ее монетезировать, причем вполне законным путем. Он отправлялся со своей шайкой собирать лекарственные травы, кои после сдавал в аптеку. Но будучи самым умным, Знахарь не был самым сильным и вскоре был отстранен от власти кулаком по печени.
– Финик с Волонтеровки, а Серб – то Каменск.
– Действительно настоящий серб?..
– Да где там. Серебряков его фамилия. А вот Финик – это да, каким-то образом финн.
По полю команды катали мячик, соревнуясь в отборе и дриблинге. Футболисты не сражались, они давали представление. И их игре хлопали – аплодисменты неслись с крыш цехов, что стояли через дорогу. В ту сторону Данилин глядел с неудовольствием. Эти безбилетные зрители были недоступны следователю и несколько его тревожили. Впрочем, нужной категории на крышах цехов не имелось.
Порой Данилин выходил, а Карпеко оставался в кабинке диктора.
По трибунам действительно бродили контролеры. Кого-то заставляли подняться и вели для разбирательства. Некоторые возвращались, иные – нет.
Случился перерыв. Обычно на второй тайм пускали всех желающих, но в этот раз для новых зрителей проход не открыли, да и старых выпускали с неохотой, проверяя билеты.
В надлежащий час рефери дал финальный свисток. Игроки не сыграли «на бис», но не отказывали зрителям в автографах. Праздник футбола заканчивался.
– Ну что, – поднялся с места Данилин. – А теперь самое время для встречи с молодежью.
– Много наловили? – спросил Карпеко.
– Когда я последний раз выходил – было семеро. Многовато.
– Маловато, – поморщился Карпеко. – Я ожидал, что будет больше.
–
Идея была не лишена какого-то изящества.
Билеты были напечатаны по специальному эскизу, который Карпеко набросал прямо в типографии – с необычно крупным контрольным талоном, на котором повторялись ряд и место, начертанные в основном поле. Оторванные корешки собирали и, особо это не афишируя, несли в экспресс-лабораторию, коя размещалась в огромном автобусе. Лабораторию эту прикупили не то у японцев, не то у немцев к грядущей московской Олимпиаде и почти сутки гнали из Москвы.
Химики жгли реактивы, ища на талонах следы выстрелов.
Метод смыва, изложенный в учебниках криминалистики, рекомендовал искать свинец, селитру, уголь.
Следы свинца были на всех контрольных талонах, ибо печатали билеты на старомодных свинцовых литерных наборах. Уголь также присутствовал из-за сажи в типографской краске. Поэтому искали следы селитры.
Если таковые удавалось обнаружить, оставалось только прочесть номер талона и идти изымать зрителя.
У этого плана были недостатки. Билет мог пройти через несколько рук. Но цена и избыток свободных мест исключали спекуляцию. В иных случаях судьбу квитка можно было легко проследить.
Вторая проблема была куда объемней. У подростка имелось десятки способов получить на ладони следы селитры. В советскую колбасу пихают ее, чтоб мясо дольше не портилось. Кто-то из поселковых мог помогать по хозяйству с удобрениями. Впрочем, на поселке навоз и куриный помет был доступней суперфосфата и селитры.
Наконец из селитры подростки делали ракетки. Вернее, не из самой селитры – ее раствором пропитывали бумагу, которую после сушили на раскаленных крышах или на лучах звезды Вечного огня, что рядом с аэродромовским кладбищем. Затем скомканный лист заворачивали в фольгу, оставив отверстие для сопла. В него же вставляли фитиль, скрученный еще из одной селитрованной бумажки. Таким обычно занимались опять же поселковые, у которых дома имелось место для сушки, да и с удобрениями было проще.
Поворотовские обычно готовили бомбочки – смесь марганцовки, серебрянки, кремния, замотанные в бумагу и лейкопластырь.
–
Двое задержанных были с Аэродрома, один с Волонтеровки, один с Речного. Еще трое – с многоэтажек. Как и ожидал Карпеко, поселковые отсеялись быстро
Оставшихся развели по разным комнатам, принялись колоть.
– Я вообще сомнения имею относительно вашего метода, – сказал во время очередного технологического перерыва Карпеко. – Я тут подумал: пацаны здороваются рукопожатием. Отчего бы селитре не перейти с рук на руки?..
– Да эксперты обещали, что все четко будет. Что на бумагах какой-то состав, потянет из пор остатки нитратов.
Двоих удалось разговорить, но их грехи не тянули и на хулиганку. Выслали наряды, кои обнаружили у подростков кипы селитрованной бумаги.
Последним был Знахарь, который довольно связно объяснял про какие-то химические опыты, впрочем, не в силах предъявить какие-то доказательства.
– А может, это просто совпадения? Может, поселковые чего-то действительно удобряли, но у них патроны и «дуры» дома лежат? – предположил Карпеко.
Задержанных еще раз проверили отечественным методом смыва, ожидая найти остатки порохов, угля, свинца. У всех результаты оказались пренебрежительно ничтожными.
– А вообще стоило бы не играть в хитроумных идальго, а просто хлопнуть облаву на стадион, – размышлял Данилин. – Оцепить стадион и пропустить всех через мелкую гребенку
– Значит, вот так, по-вашему, должна выглядеть встреча с молодежью?.. – спросил Карпеко.
Данилин промолчал.
– Вы вообще понимаете, что мне провал такой операции мог стоить репутации? – не унимался Карпеко. – Устраивать подобную ловушку – подло.
– Не говорите глупостей, – ответил Данилин. – Что за беда? Если что, свалил бы все на меня. Я все равно отсюда уеду. Быть может, даже завтра бы, если повезло.
– Не говорите глупостей теперь вы. Удача такого большого размера в нашей провинции не водится. Ну что, будет отпускать задержанных?.. – предположил Сергей.
– А давайте все же устроим обыск? Может, что-то и найдем?..
– Ищите сами. Я с вами не поеду, буду охранять задержанных…
Глава 36
Мир, если верить глобусу и другим картам – велик. Время, согласно некоторым теориям, так и вовсе бесконечно. Меж тем, человек проводит свою жизнь на крошечной дуге между вчера и завтра, между работой и домом. И осуждать человека надо не за семь смертных грехов, а за нежелание выйти за указанную траекторию.
А бывает так, что человек сдержан обстоятельствами. Советский Союз очень не рад перетеканию трудовых ресурсов. Съездить куда-то в отпуск можно, но денег обычно хватает лишь на отдых в деревне у речки. Для путешествий за границу у граждан СССР есть телевизионный «Клуб Путешественников» с добрейшим Сенкевичем. А простым трударям путь за кордон заказан. И вопреки заверениям «Международной панорамы», живут люди там неплохо. Иначе почему за границей остаются многие, а вот на родину Октябрьской революции стремятся проникнуть разве что шпионы?
– Я все же полагаю, что надо нам сперва сидеть на заднице ровно может год, а то и два, – рассуждал Пашка, пока Аркадий что-то рисовал на миллиметровке. – А потом сваливать в Батуми разными дорогами. Сначала я, а потом ты подтянешься. А я к тому времени разузнаю, что, где и как, сведу знакомство с контрабандистами, и сбежим мы за кордон.
– А на месте нельзя остаться? – спросил Аркадий, не особо вникая в рассуждения товарища.
– Ну ты даешь, командир! Как это – на месте?.. Тебе же и копейки тут не сможешь потратить. Если тебе деньги не нужны, так отдай мне.
Все было так. Украсть деньги – это одно. Другое – уйти с ними. Но совершенно третье – их потратить. И желал ведь Аркадий не много – купить себе если не машину, то мотоцикл с коляской. Но не какой-то «Восход», а непременно «Яву». Но ведь пристальный государственный взгляд будет считать каждую копейку, потраченную всеми подозреваемыми.
Подозреваемыми…
С одной стороны – а с чего бы их подозревать?.. С иной… Изначальный успех окрылял. Быть может, ограбление тира не было идеальным преступлением, но оно определенно было хорошо сработано. И был соблазн впасть в грех самоуверенности.
– А если нас найдут?.. – спросил Аркадий, прокладывая на бумаге прямую линию.
– Не найдут.
– Почему?..
– Да тут все просто, командир. Менты начнут после ограбления всех судимых перетряхивать, и меня в том числе. Но сидельцев на заводе много, потому я затеряюсь на их фоне. Сочтут, что это такое дело – не по моему полету. Тут, главное, на завод вернуться, прежде чем начнут перетрушивать. Я на велике доеду до трампарка, брошу его в кустах, а сам через дыру в заборе. Даже если немного не успею – ничего. Скажу, что дрых где-то.
План требовал еще уйму мелочей. Следовало где-то спрятать деньги, сначала на быструю руку, а после – основательно, чтоб в тайнике они могли пролежать и год и другой. Впрочем, долгосрочное хранилище могло и подождать. А что касается первого схрона, то по краю поселка, вдоль кладбища, а после по Сельскохозяйственной улице шел коллектор, через который завод сбрасывал ливневые стоки в реку. Аркадий запланировал спрятать деньги там. Дети и подростки туда не лазили – отпугивал жуткий запах.
–
В армии ему не давали потолстеть, да и в детстве Аркаша был подростком щуплым, жирок набрать не успевал за играми. Бывало, на каникулах заскочит в дом поесть простой суп-кандер, который готовила бабка-покойница, и опять на улицу.
А вот, работая на заводе, Аркадий стал замечать, что иные брюки вдруг становились малы – особенно после выходных. Давала о себе знать размеренная жизнь: завтрак, обед и ужин – причем все дома.
Но после смерти матери стал он худеть: с Пашкой сидели допоздна, просыпались в последний момент, не успевали позавтракать и пили на работе горчайший ячменный кофе без сахара, который не столько бодрил, сколько злил.
И мысли становились быстрыми, злыми. Планирование давалось легче, словно мозг перестраивался. Впрочем, появился иной взгляд на методы. Как мир к нему жесток, так и он будет к миру.
В очередной раз кронциркулем замеряя расстояние от административно-бытового корпуса до заводской проходной, Аркадий сообщил:
– Нам нужен больной. Причем надо бы чтоб он заболел в определенное время.
– Мы можем попросить кого-то изобразить инсульт?.. – предположил Пашка.
– Нет. Тогда он станет соучастником. Его догадаются опросить.
– Ну а, положим, если я гайку на кого-то сброшу с верхотуры?
Аркадий задумался, но предложение отверг.
– Ты можешь убить человека. Это слишком. Тем более, за покойником «скорая» не спешит.
–
Чтоб удобней было ожидать, Сергей составил несколько стульев, а когда проснулся, оказалось, что софиты на стадионе уже выключены, и поле освещают лишь дежурные фонари. Рядом сидел Данилин, смотрел, как Карпеко спит, и вид у москвича был кислым. Можно было ни о чем не спрашивать, однако Сергей поинтересовался:
– Ну как все прошло?.. Нашли?
– Что-то нашел. Но не то, что надо…
–
Учительница была красивой и молодой. В школу Мария Александровна пришла в позапрошлом году, сразу после института. Старшеклассники были ненамного ее моложе и относились первое время к ней как к сверстнице и подруге с вытекающими последствиями и заигрываниями.
Но Мария Александровна быстро осадила здешних балбесов, создала себе авторитет.
И ученическая симпатия сменилась обидой.
– Представляешь, она мне говорит: «А голову ты свою дома не забыл?» – обсуждали в школьных курилках старшеклассники учительницу.
И вот на одном из перекуров появилась мысль: а хорошо бы сбить спесь с училки, довести ее до истерики и визга, показать, что голову не забыли, нет.
Пластмассовый школьный скелет по прозвищу Жорик для этого не годился.
К лету мысль у Знахаря превратилась в замысел, а после обрела черты плана. Украсть голову из морга оказалось затруднительным, откопать труп на кладбище показалось слишком тяжелым.
А тут еще свой шалаш в пойме реки построил бездомный. Пил он тихо, но поселковый народ грешил на бича. Говорили, что крадет он кур да и все, что плохо лежит. Короче, никчемный никому не нужный человек.
И вот в один майский день школяр явился к бездомному и поспорил, что тот не выпьет бутылку водки залпом. Поспорили, кстати, еще на две бутылки горькой, только бездомный их, разумеется, не получил. Когда бич упал, сраженный алкоголем, юноша без лишних церемоний тесаком и пилой отделил голову и кисти несчастной жертвы. И, вспоров живот, столкнул тело в реку. Что называется – концы в воду. Только позвонок пес бродячий успел утащить.
Далее все было просто до безобразия. До нового учебного года было далече, и добычу как-то требовалось сохранить. Напрашивался вариант заспиртовать голову – но где школьнику взять столько спирта? И на помощь пришел учебник истории – кто сказал, что школа не дает нужных знаний? Русским по белому было напечатано, что древние египтяне при бальзамировании использовали раствор селитры.
Было в том убийстве еще немного от дерзости – сможет ли он убить и препарировать человека?.. Годиться его цинизм для врачебного дела?..
Мамина радость, папина гордость, в душе – бунтарь по кличке Знахарь, мечтающий о мотоцикле и собиравшийся поступать в донецкий мединститут, оказался убийцей. Мальчишка даже не до конца понимал свою вину – ведь он, вроде санитара леса, убрал ненужного человека.
–
– А я ведь должен был догадаться, – корил себя Сергей. – Человек, которого никто не кинется… Бездомный, неизвестный.
Если иной бич исчезал, его, как правило, никто не искал. Ведь документально этого человека не существовало.
В самом деле: никто не знал имени убитого.
Данилин сделал хорошую мину при посредственной игре. Сообщил всем, включая футболистов, что в результате операции раскрыто убийство, а также несколько преступлений поменьше – дактилокарты действительно пригодились.
Карпеко планировал изобразить обиду и не разговаривать с Данилиным до конца недели, но работа требовала взаимодействия.