2. За Родину!..
В-смысле, с конкретикой действий. И их однозначностью. Всё – чётко и ясно!
Потому что прихожу в себя я в траншее, и вот что удивительно: на мне униформа! Вроде, такая, как была у бойцов Красной Армии в сорок первом году. Сапоги, штаны, гимнастёрка. И даже на голове пилотка… А в руках – винтовка Мосина. С оптическим прицелом. И слышу я звуки выстрелов, в затылок светит яркое и жаркое солнце, и тяжёлые, едкие запахи так и бьют в ноздри! Пахнет и порохом, и свежеразрытой землёй. И…
Кровью. Уж этот-то запах ни с каким другим не спутаешь.
А задачу тренер поставил на сегодня чёткую и однозначно понятную: «Уничтожить всех врагов, удержать позицию!»
Вот и оцениваю быстрым взглядом ситуацию в целом. И позицию.
Позиция, на которой нахожусь, в-принципе, неплохая. Реально господствующая над полем боя. Окоп-траншея «наша» тянется, извиваясь положенным по правилам сооружения фортификационных сооружений, зигзагом, по склону невысокого холма, недалеко от его вершины. С наружной стороны насыпь – широкая и плоская: бруствер. С фронта, со стороны равнины, покрытой полями, сейчас, правда, пустыми и голыми, наступают, двигаясь грамотно, перебежками, несколько десятков парней в болотно-зелёной форме. Вот они-то и стреляют. Очередями. Не особо целясь, а пользуясь преимуществом в огневой мощи: у них в руках автоматы. Пули так и свистят вокруг, и над моей головой, иногда выбивая фонтанчики земли из бруствера. Высунуться из окопа особо не удаётся: на это явно и рассчитан такой огонь. И все эти наступающие гады – в касках очень характерной формы: трудно не узнать самых обычных, «классических», фашистов.
Рядом со мной в траншее, с обеих сторон от меня, лежат, в мятой одежде, сплошь покрытой кровавыми пятнами, с десяток уже наших – мертвы, даже не шевелятся. В некоторых местах, как я вижу, в траншею явно попадали снаряды артиллерии: в таких местах есть и воронки, и бока траншеи разворочены… И дрожь пробирает от того, что вижу я там и неприбранные человеческие останки, и куски и части тел! Вот уж «мясорубка», так мясорубка! В буквальном смысле. Жуткое зрелище. Однако мне паниковать и выказывать особую брезгливость противопоказано. Да и некогда. Нужно работать.
Потому что – на войне как на войне.
Сдерживаю позывы к рвоте, заставляю себя отвернуться от трупов. Задача мне поставлена чёткая и конкретная. Вот и нужно выполнять. Враг наступает, а у меня в руках – винтовка! Значит, нужно заставить сердце перестать стучать, как у загнанного кролика, а пальцы – перестать дрожать. Начинаю дышать. Так, как нужно для концентрации.
Тут слышу я со стороны примерно центра нашей позиции, из траншеи, оттуда, где видно что-то вроде командного блиндажа, хриплый голос, направленный в мою сторону:
– Москалёв! Москалёв же, твою …! Видишь офицера? Сними его!
Быстро соображаю, что раз у меня – с оптическим, и я, стало быть, снайпер – относится приказ ко мне. И надо обозначить, что я жив, и приказ понял. Отвечаю:
– Есть, снять офицера!
Вот и настало время показать навыки. И работы в команде, и владения оружием.
Осматриваю винтовку. Простая, надёжная конструкция. Младенец разберётся. Но поскольку привык я к СВД, то есть – «классической» снайперской Драгунова, отличия всё-таки имеются. И не в пользу Мосинской трёхлинейки.
Ладно, тянуть смысла нет. Вытряхиваю из подсумка, лежащего тут же, на бруствер окопа рядом со мной, всё, что там есть. А немного. Пять обойм по пять патронов. Промасленная тряпка. Отвёртка. Коробок спичек. Бутылочка со смазочным маслом. Записная книжка. Книжка вдруг некстати открывается, из неё вываливается чёрно-белая фотография. Почти не выгоревшая и не затёртая – недавняя, значит.
Фотография…
Миловидной женщины лет двадцати, и крохотного карапуза с пухлыми щеками и удивлённым взглядом у неё на руках – нет, это девочка, потому что в платьице. А лицо у женщины сосредоточенное и серьёзное – похоже, не до улыбок ей было в момент съёмки… Вот она, моя «семья». За них, за Родину, за…
За Сталина? Чушь. Это только в пропагандистских фильмах так кричали. Артисты. А на самом деле, в жизни, все просто матерились. И орали «Ура!» Когда дыхания хватало.
Проверяю винтовку – патронов нет. Выдёргиваю опустевший магазин, вставляю новый. Передёрнуть затвор. Надёжно пристроить винтовку на бруствере. Чтоб был упор. Теперь – выдохнуть. Прицелиться.
А с этим – проблемы. Нет, не потому, что видно плохо – видно как раз хорошо. (Солнце потому что светит прямо в глаза наступающим – отлично расположена наша позиция!) А потому, что хитро…опые немцы стали сейчас, к моменту нашего боя, учёные. (Наверное, всё же сейчас – идёт сорок второй!) и не одевают офицеров в офицерское, отличающееся высококачественным сукном и шитьём. И погоны не вешают. Знают, что снайперы у нас – будь здоров!
Но от моего намётанного глаза эта примитивная «маскировка» не спасёт.
Сразу вычисляю по характерно наглой роже, приказным жестам, и злобным окрикам, кто командует наступающими пехотинцами. Да и идёт он почти по центру, держась чуть позади… Ну, получи, голубчик!
Едва поражённый в центр груди сволочь падает, издав слышимый даже за сто шагов стон-всхлип, в дело вступает наш пулемёт: косит подчистую всех остальных балбесов, застывших, и на какие-то мгновения растерявшихся от зрелища убитого командира. Падают наземь, стараясь откатиться вбок и назад, все эти пехотинцы. Потому что пулемётчик наш на высоте: косит, словно косарь – траву… Даже залёгших!
А приятно, что у нас есть, оказывается, и пулемёт. Пусть и расположенный с той стороны блиндажа – то есть, вне моего поля зрения.
Остатки выживших гансов очень быстро всё соображают, и отступают – то есть, проще говоря – пригибаясь, бегут, и буквально падают в свою траншею, оказавшуюся всего в пятидесяти шагах от того места, где мы их столь удачно затормозили. Убежать удалось примерно двадцати гаврикам из где-то пятидесяти. Плохо. Потому что вот чует моя задница, что сейчас начнётся. И точно.
– Москалёв, Ивушкин! Укрыться! Миномёты!
Я и сам вижу, что по ту сторону немецкой траншеи, в вырытых отдельно окопах-укрытиях, возятся шустрые и деловые миномётчики, устанавливая полевые, то есть – небольшие и короткоствольные, миномёты. Отсюда выглядящие как отрезки труб на крышках от канализационных люков. Что не делает их менее опасными. Мина калибром сорок пять миллиметров убивает, насколько помню, «гарантированно», в радиусе пяти метров.
Ах, вы так со мной!..
Лезу в прицельную планку, устанавливаю на триста метров. Хоть наводчика у меня и нет – я и сам с усам!
Выцеливаю долго, но – грамотно. Жду, пока заряжающий, приподнявшись на коленях, замрёт, готовясь опустить мину в ствол… Есть! Вот он вынужденно чуть привстал!
Мина, правда, всё же в ствол вошла, и упала на иглу-боёк. Зато «мой» миномётчик, отброшенный силой удара пули, попавшей в грудь, падает навзничь. Второй злобно смотрит в мою сторону – отлично вижу его гримасу в оптический. Но поскольку мне нужно перезарядить, он успевает нырнуть вниз – за невысокий бруствер окопа.
Тут мины начинают сыпаться вокруг нас: потому что миномётов при этом подразделении целых десять! И вижу я, что пять из них работают по позиции нашего пулемётчика, то есть – бедолаги Ивушкина, а пять – по моей.
Что не радует.
Сгребаю все вещички, что вывалил из подсумка, и – бегом в дальний конец траншеи, почти на четвереньках, чтоб неприятель этого не увидел.
Конец траншеи оказывается всего в двадцати шагах, и кончается она тоже чем-то вроде блиндажа, в один накат. Всё лучше, чем ничего…
Проползать мимо растерзанных будто чудовищной собакой, ну, или уж ти-рексом, трупов, с развороченными животами и оторванными руками-ногами, стараясь не задевать их – жутко! Нет, не жутко – а чудовищно жутко! Потому что сейчас, когда увидал «обстоятельства», невероятно сложно втюхать своему мозгу, что это – только картинка! Иллюзия! Работа Машины!
Ну вот не хочет мозг верить в то, что это – невзаправду!..
Диким напряжением воли удерживаю новые позывы к рвоте – сейчас не до этого, а нужно успеть залезть в укрытие!!!
Вот и падаю на пузо, поскользнувшись на мерзкой луже – из крови, но по инерции всё равно въезжая головой вперёд в это самое укрытие.
И вовремя! Прямо за спиной как ухнет, как бахнет! По голове словно осёл лягнул! В ушах чудовищно звенит, жутко больно – то ли выбило мне барабанные, то ли – контузия! Меня буквально приподнимает на мягких руках, и вбрасывает вглубь землянки!
Чёрт возьми. Моргаю, трясу головой. Разеваю несколько раз рот – не сразу, но помогает. И вот вокруг и проясняется – зрение по-крайней мере снова при мне…
О, Господи!.. (Прости, что помянул всуе…) Сразу становится не до собственных «ощущений».
Потому что в землянке с десяток трупов. Наших. И у всех такие жуткие раны… И такое выражение на лицах… Кто сам не видел такого – всё равно не поймёт.
Похоже, блиндаж использовали как склад. Для убитых. Или раненных. Пока было кому их сюда стаскивать. И перевязывать.
Отворачиваюсь, скрежещу зубами. Ах, вы ж сволочи фашистские. Легко воевать, когда у тебя и гранаты, и мины, и артиллерия, и автоматы. И танки. А у противника – только винтовки, «патриотизм», да русский мат…
Обстрел минами продолжается пять минут.
Похоже, просто очередной боекомплект мин закончился. Ощущаю, что он закончился по тому признаку, что земля подо мной перестала содрогаться. А самих взрывов вообще не слышал – точно: контузило. Но за пять минут как-то собрался с духом и силами. Оправданием мне может послужить только то, что никогда до этого меня не «бомбили». И в блиндаж с «нашими» трупами не попадал…
Но вот и более-менее пришёл в себя. Продышался немного. Могу встать, и идти. А, вернее – передвигаться. На четвереньках. Что и делаю.
На своей старой позиции разместиться не удалось.
Там вся траншея так разворочена, что укрываться невозможно. Сволочи. Метко целились. Профессионалы. Продвигаюсь дальше, обнаруживаю более-менее подходящее место – траншея и бруствер целы. Относительно.
Снова вываливаю слева от себя обоймы, трясу головой – так и гудит, зар-раза, всё это время, как казан. И кружится. Смотрю в оптический, моргаю, щурюсь. Заставляю взгляд сфокусироваться, и цветные круги перестать «плыть» и вибрировать по краям поля зрения. Понял я уже, что получил ещё и сотрясение мозга. И если в ближайшие полчаса не вкатят мне «горячий» укол, то – просто отключусь. Сознание уедет!
Значит, нужно успеть поубивать их всех до этого момента…
Вот и смотрю на них в свою оптику.
Идут, гады. И даже не бегут уже, а спокойно так движутся, пешком. Словно на прогулке. Видать, уверены. Что миномётчики справились с задачей. И сопротивляться уже некому.
А погодите. Сейчас я вам…
Вынимаю ту обойму, из которой использовал два патрона, кладу в карман. Вставляю целую – с пятью. Стреляю я быстро. Вот и проверим. Насколько быстро.
Удивляюсь своим мыслям: нет даже ни малейших колебаний, или сомнений, типа, что передо мной живые люди. И у каждого – тоже, типа, семья, дом. Работа.
Ваша работа сейчас, твари профессиональные, когда вы нагло впёрлись на нашу землю, одураченные Геббельсовской пропагандой – убить нас, нас всех. Мужиков. А женщин наших – вывезти к себе. В качестве бесплатных рабынь. И игрушек для удовлетворения вашей кобелиной похоти!
И заселить нашу освободившуюся землю своими …раными колонистами!
Так не бывать же этому! Плевать на гул в голове, и круги перед глазами!
Устанавливаю прицельную планку на сто метров…
На выстрел уходит меньше секунды, поэтому когда пять скалящихся, ковыряющих в зубах травинами, и переговаривающихся между собой бугаёв падают, так и не успев ничего понять, мордами вниз, в пыль, для остальных это настоящий шок! Они на мгновение ошарашено замирают. Но затем снова кидаются наземь. Но двигаются теперь уже вперёд! Хотя, конечно, не как на параде, и не перебежками, а ползком – по пластунски.
Видать, начальство приказало добить оставшихся в живых русских, и захватить упрямо сопротивляющуюся высоту любой ценой!
Ну-ну.
Пока они ползут, время у меня есть. Хватаю винтовку, обоймы, так же, на четвереньках, двигаюсь к тому месту, откуда слышал команды.
Чёрт. Убит тот, кто раздавал их. Вижу я лежащего на спине молоденького худого младшего лейтенанта, в форме явно не по размеру, и во лбу у него огромная кровавая дыра – неровная, значит, осколок от мины. Поражают меня его устремлённые в Вечность и широко открытые голубые глаза. И такая в них ненависть… Уважаю. Но глаза бедолаге прикрыл – сил нет смотреть в них.
Ползу дальше по нашей траншее. Проклятье!
Нет больше ни пулемётчика, ни пулемёта! На их месте большая воронка, и вокруг снова – куски и части. Тела и пулемёта. Бедняга Ивушкин – не мог даже его головы найти. А от старинного «Максима» остался только искорёженный тубус ствола…
Вот я и остался один. Да ещё и контуженный.
Высовываюсь из-за бруствера. Ползут, гады. Не встают – уважают. Боятся.
Но до них уже не больше шестидесяти-семидесяти шагов.
Перезаряжаю. Стреляю теперь, переставив прицельную планку на минимум – на пятьдесят метров. И их дохленькие каски моим пулям – не препятствие! Пуля у Мосинской – мощная. Да ещё на таком расстоянии…
Обойма. Ещё пятеро «ползунов» замирают на месте. Оставшиеся десять вскакивают во весь рост, и бегут ко мне, вихляясь, словно зайцы, и на полной скорости – видать, поняли, (Ну, или кто-то приказал – я всё равно ничего не слышу!) что я остался один!
Вскакиваю – так целиться удобней. Стреляю теперь стоя, и приложив винтовку к плечу. В четверых попал, в одного промазал. Зацепило и меня: чувствую ожог, как будто от раскалённого гвоздя, меня отбрасывает назад, и левая рука вдруг падает вдоль тела бессильной плетью… Ощущаю, как по плечу расползается горячее и мокрое пятно: моя кровь!
Прячусь за бруствер, заставляю онемевшую руку снова двигаться: перезарядить!
Последняя обойма. Гадов – шесть.
А, да! У меня же ещё в кармане – три патрона!..
Снова вскакиваю на ноги, когда фрицы подбегают уже на десять шагов.
С такого расстояния не промахнёшься!
А сволочи настолько были уверены, что убили меня, что даже не позаботились перезарядить свои с…аные «шмайссеры». (Хотя отлично знаю я, что эти автоматы называются на самом деле МП – 40…) И вот лицом к лицу со мной остаётся один. Но крупный и наглый. Видит, что я – мелкий, и сейчас безоружный, и нарочито неторопливо направляется ко мне. Демонстративно неторопливо и небрежно закинув за спину свой автомат. И вынув здоровенный нож. Которым играет так, чтоб зайчик бил мне в глаз.
Рукопашная?
Не-ет, без одной-то руки, да ещё контуженный, я сейчас немного навоюю. Даже со всеми моими навыками. И мне – не до игры в «благородство». Мне нужно…
Просто закончить работу. И завершить задание.
То есть – убить всех!
Достаю, ухмыляясь, (А, скорее, как наверняка кажется ему, скалясь, как загнанная в угол крыса!) неполную обойму из кармана. Вставляю, передёргиваю затвор правой – она функционирует пока исправно (Тьфу-тьфу!).
Вижу, как выражение лица у гада меняется, но он не сдаётся: первым кидает в меня свой чёртов нож!
Уворачиваюсь с трудом, (Тело плохо и медленно откликается на команды!) но уверенно: профи же!.. На тренировках я и от стрелы из лука уворачивался. А на «миссиях» – и от болас, и от стрел, и от томагавков, и от копий… Правда, не контуженный.
А поскольку злобно щерящийся гад уже в пяти шагах, мне не до шуток: стреляю прямо ему в центр груди! Не сделав ни единого движения, он падает навзничь.
Немец не уворачивался. И на лице врага ни капли страха или сожаления: только звериная злость, и гнев. Оттого, что кто-то оказался искусней его.
В работе.
То есть – в ежедневном систематическом убийстве себе подобных…
И, похоже, ему такая работа нравилась. Хотя я где-то слышал, что кадровые военные, то есть – не СС, а простые, армейские, солдаты и офицеры, Гитлера не жаловали. Однако воевать «на всю катушку» это им не мешало.
«Профессиональные» же «Кшатрии», мать их!..
С другой стороны – чем я-то лучше?..
Тем, что в этой «миссии» воевал за «правое дело»?.. Или…
Или всё это так специально организовано, чтоб я помимо обучения боевым навыкам, ещё и усваивал основные «моральные ценности»?!.. И уважал павших за Родину?
Не успеваю предаться сомнениям как следует. Потому что гул в голове вдруг усиливается, круги перед глазами застилают всё поле зрения, а ноги подкашиваются… И вот уже к моим глазам несётся поверхность кровавой лужи на дне окопа!..
И – всё.
Чернота.
Очнулся на татами.
Лицо упирается в пахнущую пылью и шершавую поверхность неопределённого серого цвета. Вокруг слышу привычные, и сейчас до дрожи приятные голоса: наши! Собираюсь с силами, и переворачиваюсь на бок, а затем и на спину. Даже не помню, когда сдёрнул с лица визиоочки… С наслаждением ощущаю, что рука снова подчиняется командам, и в голове не гудит. О-о-х… Повезло сегодня. «Пост-эффектов» нету.
Тренер спрашивает:
– Боец Ривкат. С вами всё в порядке? Идти можете?
Становлюсь на четвереньки – чёрт возьми! А трудно устоять даже в таком положении: качает, словно я на палубе судёнышка в штормящем океане!
Тренер опускается возле меня на колени, даёт нюхнуть из флакончика без этикетки.
Ф-фу!!!
Чёртов нашатырный спирт ни с чем и без этикетки не перепутаешь!
Но мне реально – полегчало.
С подавленным в последний момент стоном встаю. Спрашиваю:
– А на четвёртый?
– Не сегодня, боец. Занятия окончены, время.
– Понял, тренер.
– Отлично. А сейчас – в душ, и домой.
– Есть, в душ и домой.
В душе сегодня привычно тихо. А, вернее, даже тише обычного. Ребята даже не переглядываются. Смотрят в пол, и в стороны. Видать, каждому досталось что-то вроде того же, что и мне. Не из придуманного искусственного Мира. А «из жизни»…
А что же это такое «из жизни» досталось сегодня мне?
Об этом и думаю всю дорогу до дома, привычно пялясь в экранчик монитора в вагоне метро. Но абсолютно не видя, что там происходит.
Нет, умом-то я отлично понимаю, что патриотическая кампания, начатая российскими СМИ, и кинематографом ещё двадцать с чем-то там лет назад, такими фильмами, как «Т-34», «Мы из будущего», «Штурмовик ИЛ-2», и прочими, имеет целью воспитание подрастающего, а сейчас уже подросшего поколения как раз в духе этого самого патриотизма. А то и правда – надоело осознавать, что только американская мораль, и их представления о правде жизни и справедливости – истинны. А все остальные нации и просто – люди – или слишком тупы, чтоб разделять их чувства и ценности, или вообще – враги. И нужно срочно «приобщить» их к демократии и американским ценностям и традициям. Пусть даже и насильно. Например, разбомбив, как несчастных югославов. Или афганцев. Или Сирийцев. Или…
Да примеров тех, кого они пытались и пытаются «приобщить», и заставить проникнуться – десятки наций и народов. По всему миру. Воздействуют они всеми возможными путями и на сознание народов, и Правительства всех стран, просто окружающих Россию. А сейчас – и Индию, и Китай. Или, проще говоря, стран, объявленных политологами США «агрессорами» в отношении чёртовых США. Таким они открыто вредят. И физически и экономически. Достаточно вспомнить хотя бы тот же старинный коронавирус…
Всё это я отлично понимаю. Как понимаю и то, что никакой «фильм», даже снятый самым расчудесным режиссёром, и с самыми невероятными спецэффектами, Хоть в пять, хоть в пятьдесят пять – «Дэ», не заменит того, что сегодня пережил я.
Именно – пережил.
Потому что, чтоб мне провалиться сквозь пол вагона, – ну до дрожи всё, что показывает Машина – достоверно! Эффект «присутствия» – как мне иногда кажется, намного, намного полнее, чем у самой реальности… Серой и пыльной. Банальной. Скучной.
Впрочем, сегодня-то нам никому точно скучно не было! Особенно у Макдунальдса. А уж насколько не было скучно Елене Викторовне и её холуям!.. Тому, холёному, и тем, борзым, с дубинами… Небось, подумают в следующий раз – на того ли «работодателя» они пашут! И пахать ли на него же и дальше. Или просто… Уволиться. От греха подальше. Всё целее будут их драгоценные шкуры!
Думы мои снова закольцовываются, и возвращаются к одному и тому же.
Понимаю я, что вот и подошло время «активных» действий нашего Братства.
И если и сваливать к такой-то матери из него – то вот оно: самое время!..
Но не собираюсь я сваливать – в этом-то всё и дело!!!
Очень потому что мне понравилось сегодняшнее боевое задание. Наша акция.
Приятно было ощущать и чёткую проработку всех деталей, и всех наших действий. И подготовку всех документов, в плане всяких там Уставов да разрешений… Чувствовать, что у тебя прикрыта задница в плане официального Законодательства – это совсем не то, что набить морды неорганизованным китаёзам, да сжечь их подвальчики…
И никуда бегать и скрываться, когда всё подготовлено, как положено, не надо!
Хотя…
Вот в связи с моей сегодняшней миссией на третьем Уровне уже пришли мне в голову определённые опасения. Например, что если прикажут мне занять позицию где-нибудь на крыше, или в арендованной квартире, да расстрелять из СВД несанкционированный митинг всяких там трансгендеров, или голубых, или фриков, не вызовет такое дело у меня внутреннего протеста или отторжения этой идеи. Никакого!
Расстреляю за милую душу! И даже, если нужно будет – не резиновыми пулями!
Потому что все эти навязанные через Сеть, да и не-Сеть, нашим «толерантным» баранам пропагандой с запада «ценности» – ничуть не лучше того же фашизма! Потому что точно так же рассчитаны они – на зачистку нашей территории! От коренного населения. Потому чтосами эти «категории» и «объединения» иметь потомство не могут.
Да и хорошо! Потому что страшно подумать, как они воспитают даже взятых из детдомов приёмных детей…
И мысли такие у меня не вчера появились. Хотя, конечно, осознаю я, что не сам до них додумался. Но – полностью разделяю!!!
И я уверен, что и большинство наших, и даже Влад и Цезарь, теперь, воочию познакомившись с «официальными» методами работы нашего Братства, и тем врагом, против которого направлены наши «акции», уже не помышляют отказываться. От участия.
Зачем?!
Ведь мы как раз всю жизнь именно о таком и мечтали!!!
Указать наглым иностранным торгашам их место!
Загнать распоясавшихся феминисток, педиков, и разных там «сменивших пол» – в подполье. Глухое. Чтоб, как при коммунистах – носа не смели высунуть!
И не подавали отвратительнейших примеров тем, у кого ещё нет твёрдого хребта. Характера. Воли. Мировоззрения.
Детям и подросткам, то есть.
И пусть я и осознаю, что мыслю и пафосно, и «общечеловечно», и банально, но…
Но сидеть и равнодушно смотреть, подобно баранам-геймерам, ничего не желающим видеть, кроме своего пуза и планшета с приложениями, как наше официальное Правительство про…ирает страну и подрастающее поколение – не по мне!
И пусть я отлично понимаю, что я – просто орудие в руках каких-то мощных закулисных спец.структур – на…рать!
Главное, что эти структуры – за нашу Родину!
И против врагов.
И пока нам по пути – я весь в распоряжении этих самых структур!
И тренера.
А там – посмотрим…