Золотая паутинка памяти. Годы 1957 – 2012

ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ

Каких-то особых хозяйственных навыков отец оставить мне не успел, но подшивать валенки, колоть дрова, растапливать печь и, что немаловажно, вовремя закрывать дымоход заслонкой (вьюшкой, задвижкой) я у него научился. Валенки имели определенную стоимость, поэтому, помня о семейном бюджете, им просто пришивали новую подошву, когда старая изнашивалась. Для этой операции использовались следующие принадлежности и инструменты: шило с крючком, дратва, то есть прочная «суровая» нитка, добываемая из пожарного рукава или из транспортерной ленты и новая подошва, обычно это было голенище от валенка, который не подлежал никакому ремонту.

Шитье осуществлялось следующим образом: с помощью шила с крючком дратва продергивалась через новую подошву и подошву валенка так, чтобы один конец дратвы находился внутри валенка, а другой был наружу. Затем, отступив на величину запланированного шва, прокалывали обе подошвы и из валенка извлекали дратву в виде петельки, в которую продергивали наружный конец дратвы. Взяв двумя руками оба конца, затягивали узелок таким образом, чтобы он спрятался внутри сшиваемых деталей. Такую операцию повторяли по всему контуру подошвы.

Женский вариант ремонта валенок выглядел так: на обычный напильник без ручки наматывали небольшой кусочек капронового чулка, поджигали его над горящей свечкой и затем приклеивали новую подошву к старой с помощью расплавленного капрона. Имея определенный опыт, получали вполне достойный результат, даже не обжигая пальцы. В обоих случаях прикрепленную подошву аккуратно обрезали сапожным ножом от всего лишнего.

Длинные зимы заставляли население поселка готовить большое количество дров, поэтому навыки в колке дров имели немалое значение. Основным орудием являлся колун на березовой ручке, которая была чуть длиннее, чем у топора. Первоначально напиленные по размеру 40—50 см чурки, называемые дровами-швырок, кололись на пластины, на половинки, на четвертины. Так лиственничные чурки довольно легко кололись на пластины, сосновые чурки с малым количеством сучков кололи на половинки и на четвертинки, а вот чурки, напиленные из вершинной части дерева, кололи на две части и обязательно через центр, так легче расколоть чурку, хотя сильному работнику с хорошим колуном никакие сучки не страшны, но через центр колоть все же легче.

Раскалывать чурки необходимо было с верхнего конца, с вершинной части, в противном случае процесс осложнялся из-за переплетения волокон древесины. На пилораму привозили как деловой лес, так и дровяное долготьё, которое люди выписывали как под заработную плату, так и за наличный расчет. Хорошую теплоотдачу имели лиственничные и сосновые дрова, еловые и пихтовые дрова «стреляли» искрами, а это весьма опасно при печном отоплении, березы в наших лесах было мало, осину и тополь на дрова не готовили вообще.

Колун для подростка был тяжелым орудием труда, поэтому мы использовали топор. При колке дров топором, особенно круглых чурок, необходимо было знать некоторые секреты. Так удары должны наноситься в ближнюю заболонную часть чурки, это наиболее насыщенная влагой часть дерева и зимой это самое хрупкое место у чурки. При ударе лезвие топора необходимо держать под небольшим углом относительно вертикали, так топор не сильно вонзается в древесину, но расклинивает волокна, да и вытащить его значительно легче. Ноги расставляй, как можно шире! По топору бить нельзя, используй клинья! Дрова, расколотые на пластины, на половинки и на четвертины складывали в поленницы под открытым небом для естественной просушки, причем укладывали корой кверху, а вот дрова, наколотые на поленья, старались складировать под навес, под крышу. Ровные сосновые поленья от комлевой части ствола дерева мы отлаживали отдельно для последующего расщепления на лучину, которой растапливали печь. Готовили лучину большим ножом, причем лезвие ножа необходимо держать по радиусу к годовым кольцам, а не по касательной, так лучину можно нащипать очень тонкими пластинками. Топили печь так – в топку по краям укладывали два сосновых полена, между ними на бересту или на кусок газеты ложилась лучина, которую перед этим ломали пополам и сверху укладывали поленья с обязательными зазорами между ними. Топку заполняли максимально, приоткрывали заранее очищенное поддувало, открывали задвижку (вьюшку, заслонку) на вертикальном конечном дымоходе и зажигали спичкой лучину, при правильном подходе к этому мероприятию, достаточно было одной спички. Через несколько минут дверку поддувала закрывали и печь начинала «набирать обороты».

Конструкция большинства печей была стандартной – пять горизонтальных колодцев, печь в плане представляла букву «Г». Имелась чугунная плита с двумя отверстиями, которые закрывались набором плоских чугунных колец. От того, насколько много или мало открывалось отверстие в плите, настолько много или мало пламя печи грело и нагревало стоящую на плите посуду. Когда не требовалось форсировать процесс нагревания, оба отверстия закрывали, тем более через некоторое время плита раскалялась до красноты. Позади топки была встроена духовка – жарочный шкаф, сделанный местными умельцами из листового железа. Духовка имела металлическую дверцу и направляющие из приваренных уголков для установки внутрь металлических протвеней, на которых хозяйки готовили разную вкуснятину – рыбные и мясные пироги, шаньги, пирожки, оладьи, сладкие пироги и т. п. Перед основной топочной дверцей на пол прибивался лист толстой жести, который назывался предтопочным и был своеобразным предохранителем от возгорания дощатого пола, так как очень часто горящие угольки пытались выпасть из топки. На предтопочном листе, в уголке сбоку, в обязательном порядке располагались металлические кочерга (клюка), щипцы и совок.

Процесс топки печи должен был проходить под пристальным надзором взрослого члена семьи, так как необходимо было вовремя передвинуть поленья от краев топки к её середине, где поленья прогорают в первую очередь, для этого и нужна кочерга, затем добавить новых дров, так как одной закладки, одной топки, было недостаточно. Во вторую очередь закладывали лиственничные дрова, они давали самый большой жар. Финальным аккордом являлось закрытие трубы, закрытие той самой вьюшки-заслонки-задвижки на последнем вертикальном дымоходе. Вся трудность заключалась в том, что в топке не должно остаться не сгоревших поленьев, для чего печку «шуровали» – перемещали кочергой поленья и угли относительно друг друга, мало того, оставшиеся в печи угли не должны излучать голубоватых язычков пламени, это был «угар» – страшный газ, который мог отправить на тот свет всех, кто уснул в доме. Если же случилось так, что в печи осталось не сгоревшее полено, так называемая «головёшка», то в ход шли щипцы и ведро с небольшим количеством воды, в которое бросали «головёшку» и быстро выносили на улицу. Не сгорали до конца обычно поленья недостаточно высохшие, они как правило лежали внизу сложенной поленницы, а также могли превратиться в «головёшку» поленья с большим и толстым сучком.

Но вот все благополучно завершилось, труба закрыта, печные колодцы и весь печной массив, сложенный из полнотелого глиняного кирпича, начинал «работать» – нагреваться, а затем отдавать свое тепло в помещение. Некоторые детали конструкции печной топки – стенки печной топки – выкладывали из огнеупорного кирпича, а колосники были самодельными, сваренными из толстых металлических прутьев или арматуры, потому как заводские колосники из магазина попросту плавились, не выдерживая интенсивного режима эксплуатации.

Помимо перечисленных выше навыков, полученных мною от отца, запомнились первые уроки по электробезопасности и основным правилам эксплуатации бытовых электроприборов. В возрасте 9—10 лет я уже знал, что медный провод лучше алюминиевого, что скрутки проводов при монтаже должны выполнятся очень тщательно, их длина должна быть не менее восьми диаметров скручиваемого провода, все болтовые соединения необходимо затягивать изо всех сил. Наличие напряжения в проводах отец проверял тыльной стороной ладони, индикаторы появились позднее. Корпуса электрических розеток, выключателей, вилок изготавливались в то время из эбонита и были достаточно прочными. Розетки имели контакты с пружинами, крепились детали на солидных болтовых соединениях и розетки выдерживали силу тока в 10 ампер. Выключатели были оснащены пружинкой, позволяющей создать плотный контакт при включении. Разборная вилка позволяла произвести первичный ремонт своими силами, заменить подгоревшие контакты, отремонтировать место соединения с электрическим шнуром – самое слабое место во всей цепочке соединений. Конструкция электроутюгов позволяла производить ремонт или замену спирали, которая нагревала утюг, и которая находилась в керамических изоляторах, напоминающих маленькие бочонки, внутри корпуса утюга.

В седьмом классе у меня была уже целая коробка разных контактов, пружинок, болтов, гаек, проводов и прочей мелочевки, необходимой для ремонта разных бытовых электроприборов. Высшим пилотажем считалась замена предохранителей в пробках на медные проводки и временная остановка электрического счетчика – прибора учета потребляемой электроэнергии, которые имелись в каждом доме, в каждой квартире, но об это лучше промолчать.

Детали переезда на новое место жительства в 1959 году я не помню, был слишком мал. Первые детские впечатления о поселке Горно-Чуйский связаны с получением жилья: это была двухкомнатная квартира в двухквартирном доме. Запомнил печку, зыбку – подвесную люльку для грудных детишек и большие сугробы снега.

К кирпичной печной стене любили прижиматься, по-моему, все ребятишки, набегавшись на морозном воздухе, в зыбке качали мою младшую сестру Ольгу, родившуюся 13 октября 1959 года уже в Горно-Чуйском, а сугробы снега были настолько большими, что в них устраивали пещеры и проходы между ними. Особенно большими наносы снега были вдоль заборов – это следствие завеев ветра, как говорили взрослые.

Квартира наша имела следующую планировку. Поднявшись на крыльцо, попадаешь в веранду, имеющую две оконных рамы, одна смотрит во двор, другая – на дорогу. На веранде у нас стоял стол, была кровать, настенные полки для разных предметов. Справа от входа, за дощатой дверцей, находилась небольшая кладовая, где на полках и в подвешенном состоянии, в тканевых мешочках, в авоськах, находились продукты и прочие хозяйственные припасы. Прямо по ходу располагалась массивная дверь, ведущая непосредственно в жилые помещения. Открыв эту дверь, попадаешь на кухню, где мы раздевались, умывались, готовили и принимали пищу. Немалое место на кухне занимала печка. Проблему раздевалки и умывальника решала небольшая дощатая перегородка справа от входа. С одной стороны на этой перегородке можно было увидеть вешалку для верхней одежды и с полочкой для головных уборов, с другой стороны перегородки висел умывальник, зеркало и полочка для предметов личной гигиены. У окна стоя кухонный стол, в углу обосновался кухонный буфет. Слева находилась дверь, ведущая в большую комнату, которую называли зала. В этой комнате было два окна, выходящие на дорогу, между окнами стоял комод с ящиками для одежды и постельного белья, на комоде, на красивой скатерти с выбивками, стояло зеркало-трельяж, часы-будильник, которые каждый вечер приходилось «заводить», то есть закручивать пружинный механизм. Здесь же стояли вазочки в виде соединенных березок с вставленным крашеным ковылём, флакон одеколона в виде виноградной лозы.

В зале стоял диван, плательный шкаф, двухспальная кровать родителей, а в центре находился круглый стол с опускающимися сегментами столешницы, для экономии комнатного пространства. Прямо через кухню можно было пройти в детскую комнату, где углом стояли две кровати, у окна находился письменный стол, на стене висела полочка для книг и ученических принадлежностей.

Печь грела все три помещения. В кухне печка располагалась сама, залу грела большая сторона.

Все четыре окна на зимний период утеплялись вторыми рамами, между которыми для красоты глаза на белую вату устанавливали кусочек оленьего мха – ягель и ставили маленькую емкость с простой поваренной солью. Стыки по периметру рамы конопатились тряпичными лоскутками, замазывались пластилином. Кто-то красил эти стыки, кто-то заклеивал их бумажной лентой, используя мыло или клейстер – мучной клей. Можно было просто намазать ленту горячей вареной картошкой, и бумага очень крепко приклеивалась к любой поверхности. По подоконнику укладывали узкую тряпку, концы которой упускали в подвешенные бутылки для сбора конденсата и растаявшей изморози с окон.

Пространство чердака тоже использовалось хозяевами. Внутри сушили бельё на телефонной проволоке, она была биметаллической и не ржавела, на нашем чердаке стоял большой фанерный чемодан, с которым семья приехала из Алексеевского затона. Крышка чемодана изнутри была оклеена этикетками от банок и бутылок, зимой в этом чемодане хранилась мороженная ягода брусника, которую мы по-тихому от родителей таскали, рискуя заработать ангину. Ягода прилипала к губам и хрустела на зубах, но её вкус был ни с чем не сравним. Хорошо запомнился вкус не только мороженной брусники, но и вкус сухого киселя в брикетах, запомнились плитки фруктового чая, напоминающего по вкусу сушеную чернику, халва в пачках и на развес – вот основные лакомства нашего детства. А если эти деликатесы мы могли утянуть на улицу, в тайне от родителей, то вкус увеличивался в разы.

Прием пищи за домашним столом был делом обыденным, даже заурядным, другое дело на улице, на бревнах, расположенных через дорогу от нашего дома. Штабеля бревен были излюбленным местом моих сверстников, здесь мы играли, кушали разные вкусняшки, рассказывали страшилки и просто общались.

Вспоминаю, как летом перед сеансом кинофильма в поселковом клубе, нашел на земле спичечный коробок с этикеткой, которой у меня не было и на которой была изображена голова собаки, а коллекционировали, вернее собирали, мы все подряд – спичечные этикетки, почтовые марки, значки, монеты, открытки и даже фантики от конфет. Так вот в найденном коробке была кем-то спрятана и потом потеряна трехрублевая купюра. Про кино я сразу забыл и помчался в магазин, где на все деньги заказал глазурованные пряники. Продавщица через прилавок посмотрела на меня сверху вниз и спросила: «А унесешь?», на что я мужественно ответил, что унесу, мне в ту пору было 8—9 лет. Тогда продавщица из оберточной бумаги свернула огромный кулёк и заполнила его желанными пряниками. С большим трудом я добрался с этим кульком до заветных бревен, друзей два раза приглашать не надо было, река протекала совсем рядом, поэтому пир устроили на славу, а я был самым счастливым человеком в тот момент.

Летом в клубе бывало жарко и во время вечернего сеанса для взрослых кассир-контролер приоткрывала дверь аварийного выхода, который был прикрыт шторами. Можно было тихонько подойти и из-за шторы посмотреть «взрослый» фильм, однако контролёр была достаточно бдительной и частенько драла нам уши!

Ассортимент продуктов в магазинах поселка был достаточно разнообразным, его основу составляли консервированные продукты и тому было оправдание. Мясные и рыбные консервы особо не запомнились, кроме колбасного фарша. Банку с фаршем вскрывали, на донышке делали маленькую прорезь и через неё выдували фарш на тарелку, нарезали кусочками, а солидол с губ вытирали. Компоты живо всплывают в памяти, как и сгущенное молоко, сгущенное какао и сгущенное кофе. Самым популярным компотом был абрикосовый компот в жестяных банках. После поедания плодов абрикосов, приступали к извлечению зерен из косточек, раскалывая их молотком. Не уступал ему компот из мандариновых долек. Запомнился кусковой сахар, который кололи ударами ручки столового ножа, причем ударять необходимо было по пиленой стороне, тогда можно было наколоть сахар на тонкие пластинки. Для такого сахара существовали специальные щипцы, но нож был популярнее. Сливочное масло поступало в магазины с базы ОРСа (отдела рабочего снабжения) в картонных коробках и уже в магазине масло нарезали на порции меньших размеров. В фанерных ящиках в магазины поступал чай-заварка «Индийский», «Грузинский», «Цейлонский», «Черный байховый», а также папиросы «Беломор-канал», «Север», «Прибой»… Существовала шутка-загадка: найти на пачке «Беломора..» число «14» и сосчитать общее количество цифр «5». Ответ был таким – название канала было выделено красной краской, и при определенном допущении это название походило на число «14», а если букву «л» в названии папирос рассматривать вверх ногами, то её можно принять за римскую цифру «5» и включить в общее число «пятерок». С пачкой папирос «Север» было еще интереснее, предлагалось найти белого медведя, который, как потом выяснялось, ушел за гору справить нужду. Реже встречались папиросы «Казбек», «Ростов-на-Дону», «Три богатыря», которые курило высокое начальство. Конфеты были разные: ириски, карамельки, леденцы россыпью и в жестяных банках, карамельные подушечки, шоколадные конфеты «Кара Кум», «Буревестник», реже появлялись «Куйбышевские» и продавались самые крутые «Мишка на севере» и «Ну-ка, отними», шоколад производила московская кондитерская фабрика «Ротфронт». Красивые обертки от конфет, которые еще назывались фантиками, являлись предметом собирательства у девчонок, разноцветную фольгу называли «золотинкой» и собирали в отдельной коробке для украшения новогодней ёлки. Из распространенных лакомств можно назвать сгущенку (молоко, какао, кофе), а также разноцветный желатин, который просто заливали кипятком в тарелке и получали десерт, который назывался «желе». Фруктовый чай стоил 14—16 коп., кофе в брикетах – 7 коп., какао в брикетах – 8 коп., халва – 33 коп., конфеты- подушечки, уцененные по причине таяния имели разную цену.

В магазин ходили с небольшим кожаным мешочком-«гаманком» на металлических защелках, в котором хранились мелкие деньги. И хотя в еде ребятишки проблем не испытывали, очень многие элементы пропитания мы брали у природы, в естественной среде. По небольшим заливам, заводям ловили гольянов – мелкую, но вкусную рыбку. Ловили трехлитровой банкой с жестяной крышкой, в которой было прорезано хитрое отверстие – прорезь крест-накрест, полученные углы загибались внутрь банки и рыба, заплывшая в банку за едой, выбраться обратно не могла. В качестве приманки использовали обычный хлеб, но в ход шли и тесто, и нарезанный ломтиками сырой картофель.

Жарили луковицы саранок, собирали дикий лук и чеснок, в обязательном порядке собирали березовый сок, грибы, ягоды, кедровые и стланиковые орехи… Особо запомнилась ягода шикша, которую мы называли «зассыхой», так как эта ягода была очень сочной. Шикарным блюдом считалась печеная на углях картошка. Выловленные гольяны, добытые луковицы саранок, грибы рыжики запекались на костре на заостренных палочках, на рожнах. Науку разжигания костра, типы костров мы постигали от родителей, от старших братьев и на собственном опыте. Так для разжигания бралась береста, сухие иголки хвойных деревьев, они обычно желтого цвета, нижние тонкие веточки на елках, они быстро загораются и почти никогда не попадают под дождь благодаря шикарной крыше. Использовалась только одна спичка, вторая могла тебя опозорить. Спички в особых случаях покрывали парафином от расплавленных свечей, так они не боялись воды, а если намокал коробок, то зажечь спичку можно было и об штанину резким маховым движением. Большую роль в жизни человека играли спички. Они помогали добыть огонь, а значит, получить тепло, приготовить пищу. Однако смекалка человека уготовила спичкам массу других применений. Вспомним некоторые из них. Заостренная спичка играла роль зубочистки, спичка с намотанным кусочком ваты помогала почистить ушную раковину после бани. При дефиците сигарет, когда одну сигарету приходилось курить нескольким курильщикам, спички помогали докуривать сигарету до самого конца. Двумя спичками зажимали бычок, и выпятив губы, втягивали заветный никотин. Коробком спичек играли на столе, когда, положив коробок на край стола, щелчком подкидывали коробок вверх, стараясь поставить коробок на ребро. Стоящий вертикально коробок приносил максимум очков, лежащий на длинном ребре, он приносил очков поменьше, а когда коробок ложился плашмя, выигрыш был минимальным. Кстати, вспоминая спички, нельзя не вспомнить и газеты, которые использовались на все случаи жизни: скатерть на пикнике, мухобойка, веер при жаркой погоде, головные летние уборы различной конструкции, туалетная бумага и газету даже почитать можно. При разведении костра помнили, что елка стреляет искрами, и что лучшими дровами являются сосновые и лиственничные сухие сучья. Основным типом костра был «шалаш», а для длительного горения закрепляли кольями два бревна, друг над другом, а в середине зажигали «шалаш», можно упомянуть «колодец», «звезду»…

Когда варили чай, то в котелок часто добавляли листья смородины, брусники, малины. Зимой чай «с дымком» и согревал, и помогал управиться с мороженным куском хлеба и не менее мороженным куском масла. Сухие супы в пакетах мы с Колоковским Венкой впервые варили в зиму 1970—1971 гг., пакеты привезла его старшая сестра. Происходила трапеза на левом берегу Большой Чуи, на скалах, где была тесная низкая пещера и небольшой, но достаточно просторный грот. Место было удобным – недалеко от дома, весьма нескучным – открывалась панорама поселка, минус был один – другой берег реки, поэтому походы только зимой, но у нас было несколько других мест, правда не столь благоприятных, не та панорама, не то укрытие от непогоды. Все наши походные стойбища были оборудованы кострищами по всем правилам пожарной безопасности, была произведена обваловка землей, была устроена с наветренной стороны защитная стенка из камней, был сооружен солидный таган для котелков. Имелся запас дров, бересты, кое-где лежала и пара чашек с ложками, хотя при отсутствии ложки проблему решали по месту. Из бересты вырезался круг, в котором делался вырез в виде сектора в 30—40 градусов, края сектора соединяли с небольшим нахлестом и закрепляли их частично расщепленной березовой веточкой, стараясь найти такую веточку, у которой раздвоенный второй конец, его превращали в примитивную вилку. От горячей пищи такую ложку начинало выворачивать, но голодным никто не оставался, да и ремонт такого орудия был нетрудным. Все эти походы, уроки начинающих туристов происходили в подростковом возрасте, мне же хотелось вернуться к дошкольным годам, к тому периоду моей жизни, в котором случались курьёзные случаи, случаи веселые и не очень. Никогда не забудутся поездки с родителями в отпуск, они доставляли массу впечатлений о новых городах и весях, о новых знакомых.