Глава 3. Путевка в один конец
Тронгерс. Утро следующего дня. Начальник смены Лесли Уолш в своем небольшом кабинете с окном на набережную читает газету. Он единственный в этой бригаде кому по статусу и положению позволено халявить на работе. Бригадир заслужил это честным двадцатилетним трудом и теперь наслаждался этими минутами небольшой передышки, осторожно откинувшись на спинку своего новенького кресла, что он заказал после выхода на пенсию предыдущего начальника.
Говоря осторожно, я не шутил за свои сорок восемь лет, Лесли не раз довелось побывать в больнице с жалобами на спину. А сейчас ему тем более нужно быть осторожным, года берут свое. Его натруженные, шершавые руки ноют от боли по вечерам, спина не болит, только в состоянии покоя, когда вовсе не двигаешься, ноги нередко подкашиваются, а глаза уже давным-давно не видят без очков. Лишь расплывчатые тени и пятна света. Вот до чего довел его многолетний ручной труд.
Но бригадир и не думал отчаиваться. Он гордился тем, что сумел сделать своими руками, сумел воспитать трех шалопаев и дать им какое-никакое образование. А сейчас став начальником Лесли больше проводил времени в кабинете, подписывая бумажки, отправляя заказы с курьерами, выдавая отпуска и премии. В рабочем зале теперь он был нужен скорее, как старший товарищ, способный помочь, подсказать и научить менее опытных механиков.
Сказать, что ему было скучно без разборки и сборки чужих машин, значит, ничего не сказать. Отсюда в его руках вместо гаечных ключей и поломанных деталей появилась газета и пульт от небольшого, старенького телевизора, что иногда оживал в углу его кабинета. В основном это случалось в утренние и вечерние смены, когда даже механики в зале от скуки засыпали на ходу, по несколько раз выходя на улицу подыметь сигареткой.
Начальник терпеть не мог дым, он считал, что в своем организме должен сохранить хотя бы легкие. Всегда пенял на это механикам, говоря, что, хотя бы один орган в их поломанном теле должен быть целым.
На главной странице газеты, что он читает под фотографией небольшого трехэтажного здания посреди пустыни идет броский заголовок: – «Кровавая баня в мотеле, выжить не удалось никому». Открыв статью с этим названием на нужной странице Лесли сосредоточенно начал читать, лишний раз, убеждаясь, что не стоит верить выдумщикам газетчикам, которые из-за эффектного заголовка изредка брезгуют правдой.
В конце статьи значилось, что одному человеку все-таки удалось спастись и выбраться живым из этой мясорубки, в которой по слухам даже был замешан вампир. Ну да, напиши они на первой странице, что в бойне есть выжившие, тираж их газеты был бы явно поменьше. Негромко фыркнув, бригадир переворачивает страницу. Далее идет заметка о произошедшей в пустыне буре и нескольких маленьких городках, оставшихся без света.
Ну, этим никого не удивишь бури в пустыне довольно-таки частое явление. На следующем развороте почти в самом конце крохотной городской газетки опять вновь появляется кричащий заголовок: – «Пропавшие люди в Нерестене».
– Хм, возможно будет хоть что-то интересное в этой будущей макулатуре, – на несколько секунд задумывается Лесли.
Но тут же вновь разочаровывается, пробежав глазом небольшую статейку, пропустив краткую биографию пропавших. В конце страницы значилось: – «Трупы пропавших людей были найдены в мотеле. Они стали жертвами козней вампира.» И далее мелким шрифтом: – «см. стр. 1». Еще одно напоминание о том, что вы зря потратили свои деньги, купив эту газету, в конце которой редактор как бы невзначай возвращает вас назад к своей лучшей статье за весь этот номер.
– Вампир в Нерестене, чушь собачья, – скомкав газету и точным броском отправив ее туда, куда следовало, Лесли берется за пульт от телевизора и щелкает на красную кнопку со словами. – Люди совсем обленились. Это ж надо такое придумать.
Экран, несколько раз мигнув, повинуется зову пульта и на его слегка подрагивающем экране появляются новости. Вот этим ребятам уж точно приходится работать, чтобы хоть где-то доставать информацию для закрытия очередного получасового выпуска. Вот тут-то уж не схлыздишь придумав басенку и ожидая, что люди проглотят ее. Тут нужны факты.
Но все журналисты как сговорились, по черному ящику только и говорили, что об этой кровавой бойне. Бригадир, разочаровавшись окончательно в окружных СМИ, хотел было выключить телевизор. Как вдруг вовремя внезапно наступившей рекламы увидел привлекшую его внимание яркую вывеску с конкурсом. Просмотрев запись и запомнив цифры номера на экране, Лесли на пару секунд задумавшись, бросается к телефону. Все мысли постаревшего начальника в этот момент были только о своем младшем сыне. Ведь эта поездка была как раз для него.
* * *
Тем же вечером в доме четы Уолш разразился страшный скандал. Звонок строгого папаши Лесли действительно оказался трехтысячным, как и гласило объявление в конкурсе. Чему ответственный родитель очень обрадовался, ведь на своем веку ему еще не доводилась побеждать в конкурсах. И бригадир настойчиво требовал от своего сына участия во всем этом бреде, так ловко захлестнувшем семью.
– А как же моя учеба? – сетовал Тони, сидя на своей кровати упершись спиной в стену и скрестив на груди руки. – Остался всего месяц до весенних каникул! А итоговый тест? А оценки за четверть?
– Такими шансами не разбрасываются! – махнув на него рукой, ответил отец и одновременной другой стал доставать из шкафа свою походную сумку. – Будешь учиться там, получишь хорошие отметки! В их брошюре четко было сказано: – «… в стоимость так же входит учеба…». А значит, ты не отстанешь от класса.
Видя, что происходит, Тони еще пуще надулся. Но теперь он даже и не знал, что ему в этой ситуации не нравилось больше. Как папа с превеликим удовольствием цитирует их брошюры или же, как достает свою походную сумку с таким видом, будто бы все было уже решено. Того и гляди засунет в нее ребенка и отправит в санаторий бандеролью. Да он бы и сам с радостью туда отправился, скинув лет сорок.
Подняв глаза, он встретился взглядом со стоявшей у порога мамой. Она была единственным его защитником в этой семье сумасшедших. Всегда стояла горой за своего маленького ангелочка и защищала от всех даже самых бредовых идей отца. Но сейчас у нее вид был довольно растерянный. С одной стороны, женщина понимала, что заставлять ребенка ехать неправильно, а с другой – считала, что Лесли прав с их семейным бюджетом они вряд ли смогли бы позволить себе эту поездку. Недолго думая она просто решила не вмешиваться и со стороны посмотреть, что же из этого выйдет.
– Да наплюй ты на школу салага, – вступил в разговор старший братец, с которым Тони пусть и ненадолго делил эту комнату. – Все равно в колледже придется учиться заново.
– Вот именно, – поддержал его Лесли, не высовываясь из шкафа, его слова отдавались эхом в полупустом шкафу, похоже он уже успел собрать большинство вещей сына и как попало кинуть их в сумку. – А на работе еще раз переучиваться!
– Слушай старшего брата, – тяжело выдохнув, закончив собирать сына и высунувшись, наконец, сказал он, махнув рукой на своего среднего, часами не отлипавшего от компьютера. – И радуйся, что Джей старше тебя, а не младше, иначе бы уже собирал вещи.
– Это точно Па, – продолжая стучать своими толстыми, как сосиски пальцами по беспроводной клавиатуре не оборачиваясь, отозвался Джей. – Уже бы бежал за автобусом!
– А, поступай, как знаешь, – бригадир поставил камуфляжного цвета, набитую до отказа сумку у кровати и, положив на нее сверху билет, на автобус, пожав плечами, вышел из комнаты, негромко прикрыв за собой дверь.
Он точно знал, что это подействует на сына. В детстве отец так же убеждал и его. Приемчик старый, но действенный. И действительно спустя десять минут Тони нехотя стал сам собираться в дорогу, а Лесли негромко посмеиваясь над ним, вернулся в гостиную и, усевшись в своем любимом кресле уставшим взглядом, уставился в телевизор.
Глава 4. Беднякам лучше держаться вместе
Отъезд Тони был назначен на среду. Ненадолго отпросившись с работы, Лесли решил проводить сына. Ему еще никогда не доводилось отправлять кого-то в санаторий. Он явно нервничал и, едва завидев последнее оставшееся место на парковке неподалеку от остановки, где детей уже ждал темно-синий двухъярусный автобус, не посмотрев толком по сторонам, стал перестраиваться. Как вдруг услышал позади неистовые гудки клаксона и громкие крики молодой женщины, исходившие из черного, отполированного до блеска Кадиллака.
Слегка притормозив, бригадир в последний момент пропускает машину и женщина-водитель, состроив недовольную мину, встала на место, которое присмотрел для себя Лесли. Сидевший рядом с ним Тони хоть и мельком сумел разглядеть грузного пассажира Кадиллака, едва умещавшего свои огромные плечи на переднем сиденье рядом с матерью. Он показал его отцу кулак, а нахалка мать вместо того чтобы сделать сыну замечание лишь звонко рассмеялась, глядя перед собой.
– М-да, – думал про себя Уолш младший, пока его отец искал парковку в одном из дворов напротив остановки. – Похоже, поездка и впрямь будет веселой.
Так и не найдя свободных мест Лесли поставил машину под знак надеясь, что отъезд сына не займет много времени и заглушив двигатель вышел из машины. Тони захватив с собой походную сумку, последовал его примеру.
– Ничего не забыл? – на всякий случай спросил у него Лесли пока они быстрым шагом шли по тротуару, легко обгоняя зазевавшихся переходов. – А то смотри, можем вернуться, еще успеем.
Подавленный отъездом Тони держа в быстро ослабевающей тонкой руке, тяжелую сумку и рад был бы вернуться. Сесть обратно в их старенькую, лязгающую медленно ржавеющим железом машину, приехать домой и больше никогда не вспоминать не о каком санатории. Хотя парень точно знал, что отец просто так от него не отвяжется и, потому натянув на свое грустное лицо радостную улыбку, лишь слегка покачал головой.
Они подошли к остановке, где уже успела собраться небольшая группа улыбающихся родителей то и дело махавшим кому-то из своих детей в автобусе. Едва завидев Лесли та женщина, из Кадиллака высокомерно вздернув свой длинный нос, отошла от него подальше. Мужчина сделал вид, что не заметил этого. Становясь старше, учишься не обращать внимания на многие гнусные вещи. В данный момент главным для него было отправить своего сына на курорт для детей этих богатеньких сноб.
– Ну, ничего, он еще всем вам покажет, – думал про себя Лесли, глядя как его чадо, пристроившись к колонне и, поднявшись по ступенькам вместе со всеми, заходит в автобус.
И он оказался прав.
* * *
Автобус был полон. Почти все места уже были заняты. Из-за тонированных окон в нем царил полумрак. Как только глаза Тони к нему привыкли он, наконец, нашел свободное место почти в самом конце второго яруса рядом с одной симпатичной, но очень грустной девочкой.
Пока парень шел между сидений то заметил, как другие дети бросают на него странные, любопытные, оценивающие взгляды. Его камуфляжная сумка бросалась в глаза, слегка выделяясь на общем фоне. А для бросающегося на глаза камуфляжа это был парадокс. Наверняка многие из них не могут поверить, что у отца такого просто парня как Тони хватило денег на эту поездку. Стараясь ни на кого конкретно не смотреть, мальчик все же подметил одну странную деталь, почти все они были одеты в фирменные одежды своих школ.
Строгие пиджаки, глаженые брюки и юбки с логотипами и гербами. Возможно, так они показывали свое превосходство над остальными. Они были выше других, «обычных» подростков и этого не скрывали. Как раз наоборот, похоже, очень этим гордились. Иначе, зачем им носить эти костюмы. Не похоже было, что они им так уж и нравились. Быть может это воля строгих родителей, превозносивших своих драгоценных чад, словно богов, или же просто сила привычки.
Тут взгляд Тони вдруг наткнулся на бугая из Кадиллака, показавшего им кулак. Он, злобно ухмыляясь, сидел в самом конце автобуса, как раз за пустым местом. Никто из них не горел желанием сидеть с этой девочкой. Наоборот эти прыщавые рожи в дорогих пиджаках, похоже, сторонились бедняжку как прокаженную. Тяжело вздохнув, парень с трудом забрасывает на полку над своей головой тяжелую сумку и, не спросив разрешения, устало плюхается рядом с ней.
* * *
Двенадцатилетняя Нэнси Пондер одна из первых вошла в этот странный, темный автобус. Что она тут делает? Это поездка явно не для нее. Да, точно, ее тут быть попросту не должно. Но она здесь. Почему компьютер из двух тысяч сирот этого округа выбрал именно ее, предоставив путевку. Плюхнувшись на предпоследнее сиденье с правой стороны у окна, девочка смотрела на толпы чужих родителей и думала о том, как было бы славно остаться дома.
Дома? Она сказала дома? Хотя никакого дома у нее вовсе и нет. Есть лишь приют, но его вряд ли можно было бы назвать домом. Так, временное пристанище для нуждающихся. Созданное с одной единственной целью, чтобы брошенные дети не болтались без присмотра по улицам. В тюрьме у арестантов и то свободы больше, да и кормят там лучше.
Если и будет в этой поездке хоть что-то хорошее, то это вкусная, сытная еда на завтрак, обед и ужин. От одной только мысли об ужине у девочки вдруг заурчало в животе, она попыталась сдержать этот неистовый рык из глубин, держа на нем руки. Попытавшись хоть как-то отвлечься, Нэнси вновь посмотрела в окно. Зачем столпились все эти люди на улице? Можно подумать автобус без них не уедет. И почему все они машут? Неужели нечем больше заняться? У взрослых наверняка есть множество других дел, поинтересней.
Девочка всю свою недолгую жизнь была одиночкой, и понятие семьи ей было чуждо. Она всегда была предоставлена только себе самой, о ней никто никогда не заботился, не кормил, не одевал. Нэнси не нужна была никому. Даже собственной матери, оставившей ее после рождения в роддоме. Она всего лишь еще одно «дитя залета» зачатое двумя подростками на заднем сиденье какого-нибудь старого отцовского пикапа, нежеланное, рожденное случайно и обреченное карабкаться в этом жестоком мире самому. Отсюда и агрессия, а порой даже жестокость.
Все эти дети, гурьбой заходившие в автобус, были пижонами и ничем особенным друг от друга не отличались. Строгие, глаженые костюмчики, гладкие, прилизанные прически натянутые, пластмассовые улыбки. И они еще мнят себя личностями, даже не осознавая, что являются копиями друг друга. Причем очень точными копиями, практически до самой последней складочки на одежде и прыщика на надутом, серьезном лице. Как будто всех их делали на одной фабрике.
А самое страшное, что их родители наверняка учились в тех же заведениях что и дети. С таким же напыщенным, ханжеским видом носили форму, улыбались, когда им скажут, ели и спали, когда велят. Все делали как надо, просто жили по выдуманному кем-то важным расписанию. И сейчас стоя в сторонке и смотря на детей, вспоминают себя, едва сдерживая слезы.
А ведь вспоминать то, по сути, и нечего. Наверняка в глубине души они ненавидят свое детство и родителей что отняли его у них. А теперь став родителями отыгрываются на собственных детях, не в силах ничего изменить. Элитные школы называют это наследием. Когда форма с логотипом на груди передается по наследству. От отца к сыну, от матери к дочери. Но они не упоминают, что вместе с формой передается и ненависть.
Лютая ненависть к этой самой форме, к отравленному строгим распорядком детству, к школе, что в первую очередь чтит свои интересы, а не интересы учеников. Ненависть к родителям, заставившим надеть эту форму, которую как второй слой кожи нужно носить не снимая. И наконец, ненависть к себе самому и своей жизни.
Нет, ничего удивительного в том, что многие дети из элитных школ так плохо учатся в колледжах. Ведь ребята впервые почувствовали запах свободы, без форм, эмблем и жестких расписаний. И что они начинают делать, получив глоток свежего воздуха? Конечно же, уходят в отрыв, дают волю эмоциям и буквально захлестнувшим их чувствам. Они понимают, что вот она настоящая жизнь так близко, что можно ухватиться рукой.
Но тут вдруг родители вновь пристают к ним со своими дурацкими рамками. Вот тут уже выход находит их ненависть. Немногие справляются с подобными перепадами, кто-то из них наверняка застрянет в пучине, заблудившись в лабиринте собственных желаний и навязанных кем-то глупых обязанностей.
Кроме нее в автобусе был только один человек одетый иначе. И почему-то вдруг он решил присесть рядом с ней.
* * *
Устроившись поудобнее на своем сидении Тони от нечего делать, так же, как и многие из подростков уставился в окно и смотрел, как улыбающийся до ушей отец машет ему на прощанье рукой. Увидев, что мальчик обратил на него внимание, Лесли от избытка чувств решил вдруг скорчить ему рожицу и, скосив глаза, высунул язык. Он подумал, что это должно разрядить напряженную обстановку и немного подбодрить загрустившего парня.
И ему это удалось. Конечно все эти «серьезные лица» на улице его шутки не оценили. Они отошли от него еще на пару шагов, наверняка приняв за полоумного. Зато их детям она пришлась явно по вкусу. Особенно веселилась симпатичная девочка с веснушками, на щеках сидевшая рядом с его сыном. Да и некоторые дети пижонов, в основном девочки, улыбаясь, достали свои дорогущие телефоны.
Сам же Тони сделав подобие улыбки, махнул папе рукой, чтобы тот прекратил выставлять себя идиотом перед всеми этими людьми. Он терпеть не мог, когда взрослые вели себя не как взрослые. Ему казалось, что родители априори должны быть серьезнее. Показывать пример молодым. А с его отцом все обстояло иначе, иногда даже Тони казалось, что перед ним ребенок, запертый в теле взрослого, который периодически вырывается наружу.
Лесли прекратил паясничать при всех как велел ему сын и, опустив руки в свои большие карманы, просто с завистью смотрел на блестящий, черный автобус. В его детстве не было никаких санаториев и после школы ученики были предоставлены самим себе. Кто-то из них кто был поумнее использовал это время с пользой, читая книги и занимаясь самообразованием. А такие простые и немного ленивые дети как Лесли больше времени проводили на свежем воздухе.
Летом, играя в футбол и купаясь в пруду, а зимой – катаясь на коньках, лыжах, метая снежки и строя снежные замки. У одних было счастливое беззаботное детство, а у других – угрюмые, серьезные, порой даже несчастные физиономии да горы учебников. Зато эти «книгоеды» выбились в люди, смогли заработать небольшой капитал, или, получив наследство, грамотно им распорядится.
А что до таких работяг Лесли, он был, есть и останется рабочим человеком. Единственное его достижение, – это дети. Они его поддержка и опора, его гордость и наследие. Единственное, что останется после него. Семья, фамилия, его род продолжиться и, возможно настанет день, когда кто-нибудь из Уолш сумеет выбиться в люди. Но он этого уже не увидит.
Автобус, наконец, тронулся, дождавшись последнего из пассажиров. Лесли махавший сыну своей огромной, израненной временем лапой в последний момент решил вновь позабавиться, скорчив грустную физиономию. И стоял так до тех пор, пока громадный, двухэтажный лайнер не скрылся за поворотом, забрав с собой всех, кто в нем находился. Родителям оставалось надеяться, что детям эта поездка понравится. Их наверняка ждет еще одно увлекательное приключение.
* * *
Как только родители скрылись из виду, ребята почувствовали свободу. В автобусе начался галдеж, многие из пижонов принялись скидывать с себя тесные, душившие их пиджаки. Кое-кто из детей доставал еду и напитки, многие из них изрядно проголодались, не успев утром позавтракать. В их числе был и Тони достававший из сумки с верхней полки лимонад и бутерброды.
Нэнси немного повеселев после этого небольшого представления делая вид, что не замечает еду, повернувшись к окну, слегка задернула занавеску, чтобы солнце не светило ей прямо в лицо. Они не спеша катили по городу, справа и слева от нее были длинные ряды домов, витрины магазинов, вывески. Девочка так и не успела, как следует узнать это место. Ей не дали шанса увидеть этот город, немного пройтись по улицам, сделать пару снимком на память, осмотреть музеи и памятники.
Вместо этого ее сразу же отвезли к остановке и запихнули в этот большой, душный, тесный автобус. У подвозившего ее воспитателя был плотный график, он торопился на конференцию. Так он ей сказал. Хотя сам, наверное, развлекается, сейчас где-нибудь не тратя времени даром. Ловко избавившись от малявки, посиживает за столиком в баре, пропивая остаток денег, выделенных приютом на ее поездку. Не оставив ей не еды, не воды.
Непроизвольно вспомнив о еде, Нэнси вновь почувствовала голод и услышала громкое урчание пустого желудка. Слегка оглянувшись по сторонам надеясь, что никто кроме нее этого не услышал, она попыталась все это прекратить, но было поздно. Сидевший рядом с ней парень, улыбаясь, протянул один из оставшихся у него сандвичей и наполовину выпитый лимонад.
– Держи, угощайся, – добродушно глядя на девочку, сказал Тони. – Ну же, смелее, я не кусаюсь.
– Спасибо, – угрюмо пробурчала она, взяв у него бутерброд и мгновенно вонзив в него зубы.
Проглотив, почти не жуя кусок хлеба с ломтиком копченой колбасы, Нэнси почувствовала себя немного лучше, голод постепенно отступал, урчание монстра в животе прекратилось. Получив небольшую дозу пищи, он на какое-то время затих, притаился на пару часов, переваривая. Но пройдет немного времени, и дяденька голод снова вернется уже с удвоенной силой.
Вернув Тони пустой салафановый пакетик, в который были завернуты его бутерброды, Нэнси взялась за бутылку и в несколько больших глотков ее осушила. Тони наблюдал за ней в полглаза, одновременно поглядывая по сторонам, ища тех, кто мог бы за ними подсматривать. Но никому из детей, похоже, не было до них дела. Пообедав многие из пижонов заснули, кое-кто из них пялился в экран планшета, а другие, глядя перед собой, надели наушники, включив музыку.
Дорога им предстояла долгая. Автобус тем временем выехал из города, оставив его улицы позади и оказавшись на просторном, полупустом шоссе, постепенно набирал скорость. Забрав бутылку с пакетиком Тони убрал все назад в сумку, надеясь выбросить мусор на первой же остановке. Ему понравилась эта скромная девочка, вернувшись на свое место, он долго не решался заговорить с ней.
Но одно парень уже понял точно, дорога им обоим предстоит трудная. Ему, так же, как и ей был нужен друг, может хотя бы на время поездки, даже если из этого ничего не выйдет. Таким как они, беднякам, лучше держаться вместе. Наконец, сделав над собой усилие, мальчик протянул ей свою слегка вспотевшую от напряжения ладонь.
– Тони, – негромко представился он, чтобы никого вокруг не разбудить.
– Нэнси, – так же тихо ответила она, не пожав руки и стараясь на него не смотреть.