«У приличных людей порносайты сами собой не открываются!» – всплыла в голове перефразированная реплика управдома, пока «правильная девочка» тщательно вытирала руки. Спешка никогда не доводит до добра; не следовало идти в гости к малознакомому парню. Мать была права. Отец был прав. Пенсионерки, нарекающие каждого второго социально-опасным субъектом, оказались правы. Все оказались правы, лишь сама Вика ошиблась.
Вика подняла глаза – посмотреть на самую легкомысленную, самую легковерную дуру на свете. Но увидела лишь силуэт. Торопимая брезгливостью, девушка не потратила полсекунды на то, чтобы включить свет.
«Поспешишь – людей насмешишь». Вика помотала головой и, высунув руку в коридор, нащупала на стене пластину выключателя. Щелчок. Холодный свет мгновенно разлился по помещению, отражаясь в многочисленных каплях, что стекали по вычищенной до блеска раковине к сливу, покрытому налётом торфяного цвета. Резкая вспышка на миг ослепила девушку, и этого мига оказалось достаточно, чтобы в благодатную почву обиды, недоверия и отвращения заронилось семя страха. Пока глаза не приспособились к сверкающей плитке и бликам на стекле, устремлённые на зеркало полуслепые глаза заметили: Вика в ванной не одна.
Вздрогнув, Вика спешно развернулась. Однако всё, что представало её взору теперь – стена, увешанная чудом не размякшими от влаги постерами. Вполне возможно, сей мультяшный иконостас, предназначенный для стимулирования влажных фантазий, был устойчив к разного рода жидкостям и легко отчищался.
«Он ещё и анимешник!»
***
– Всё хорошо? Что-то случилось?
Ответа не последовало, но из проёма высунулось Викино лицо. Мрачное, словно та вернулась с похорон. Дима отшагнул назад – настолько странным ему показался вид девушки. А она, наоборот, направилась к нему.
Громкий всплеск.
«Кажется, это в туалете».
– Здесь есть кто-то ещё? – Вика больше не смотрела на Диму, а, нервно озираясь, пятилась в прихожую.
– Не-ет, – голос дрожал, хотя у парня точно не было домашних животных, которых он мог случайно закрыть в туалете, пока прибирался. – М-мои родители совершенно т-точно сейчас на работе, оба…
– Блеск! Так ты ещё и с родителями живёшь! – Впервые за всё время их знакомства Вика повысила на Диму тон. Они на самом деле очень мало знали друг о друге, несмотря на солидный по молодёжным меркам период общения. Что следует рассказывать, а о чём лучше умолчать, чтобы не спугнуть?
«Может, стоило рассказать ей о своих интересах? Но тогда она бы не согласилась встречаться…»
«Может, следовало уточнить свои ожидания? Хотя…»
Нечто в туалете шлёпнулось на кафель. Гостья и хозяин квартиры замерли. Их взгляды оказались прикованы к двухметровому листу фанеры, отделявшему уборную от коридора. Тоненький ручеек пахнувшей химией воды просочился из-под двери на мытую плитку.
– Там что-то… вылезло из унитаза? – Лицо девушки кривилось всё сильнее. Дима шагнул к источнику шума. Вика тем временем поравнялась с выходом из квартиры; на ощупь, не спуская глаз с Диминой спины, стряхнула с ног тапочки и поспешила облачиться в демисезонную куртку и резиновые сапоги.
Словно зачарованный мистерией, разыгравшейся в его собственном доме, Дима приблизился к туалету. Ладонь нерешительно опустилась на медную ручку. Дима, казалось, не замечал возни в прихожей. Его лицо расплылось в кривой улыбке: бессмыслица какая-то!
«Весь этот день… бред, всё как будто не по-настоящему. Не может такого быть. Наверное, это сон. Да, всего лишь сон! Ха-ха, сон… да…»
Дверная ручка задёргалась: нечто немыслимое изо всех сил пыталось выбраться из туалета. Зрачки Димы сузились, и он отпрянул, едва не влетев в стену затылком.
Раздался щелчок – нечто справилось без посторонней помощи. Дверь отворилась. В проёме засветилась лишь малая часть уборной, но и этого оказалось достаточно. Вика больше не смотрела на вжавшегося в стену паренька, что с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами ждал, когда скрипучие петли замолкнут, и реальность разобьёт его ожидания на тысячи стеклянных осколков – либо, наоборот, убедит в возможности небывалого. Вика и сама замерла, не успев застегнуть правый сапог. Она сидела на банкетке и отчётливо видела, как в коридоре прямо напротив неё возникли…
отвратительные чёрные отростки, скребущиеся о плитку, фанеру и пластик, словно волосатые ножки гигантского тарантула…
сгусток отвратительной жижи, покрывающей пол белёсыми вязкими каплями, пахнущий протухшей рыбой…
и лица. Сотни, тысячи. Миллионы крошечных гримас, выпирающих из склизкой дряни на ножках, будто торчащие из мусорной кучи головы разбитых пупсов. Они словно извивающиеся в голубином помёте бледно-жёлтые личинки. Они повсюду. У них нет глаз, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать, но у них есть рты, чтобы кричать.
И они закричали.
– Папочка-а-а!
От хора писклявых голосов ёкнуло сердце. Не выдержав потрясения – а может, поскользнувшись в подступившей к ногам воде и слизи – Дима рухнул на пол. Вика решила не заострять своё внимания на мелочах и вскочила на ноги с расстёгнутым сапогом.
– Ну всё, я сваливаю! – Куртка успела собрать с пола несколько пропущенных во время уборки пылинок прежде, чем оказаться на Викиных плечах.
«Давно пора».
– П-па-подожди! – Дима перевернулся на живот и пополз к выходу вслед за выскочившей на лестничную клетку Викой. – Это всё не настоящее! Я н-не…
– Не пиши мне больше!
– Ха-ха-ха-ха!!!
Смех полудюжины звонких голосов пронзил воздух. Вика обернулась. Дима лежал на полу, протягивая к девушке руку, словно та была его соломинкой, его последней надеждой вырваться из зыбучих песков, болота, безопасного внешне, но смертоносного и ненасытного на деле. Но девушка не смотрела на парня, она смотрела поверх него.
Эти лица не принадлежат миру, в котором живёт Вика; эти женщины не похожи на настоящих, чёрно-белых, висящих на стене почёта: на Галу, Цветаеву, Ахматову, Бронте. Они явились из вымышленных, ярких и сочных миров. Миров-галлюцинаций, подменяющих собой реальность как слабое утешение для ничтожеств, слабых духом.
И вот, фантомы чужого воображения, олицетворявшие собой потерянное время и наивные мечты, стояли над беспомощно распластавшимся человеком – живым, настоящим – дерзко и самодовольно наблюдая за тем, как другой человек – такой же живой и настоящий – несётся по лестнице, не глядя под ноги от страха, ежесекундно рискуя споткнуться и сломать шею.
– Ви-ика-а-а!!! – Крик обжёг Диме горло. Не взрыв, но всполох искр в замкнутом пространстве. Этого оказалось мало, чтобы встать, но достаточно, чтобы продолжать ползти под аккомпанементы собственного дыхания. И под многочисленные тихие шаги, едва отличимые от тиканья механических часов. Эти шаги вызывали дрожь, от них хотелось сбежать, скрыться, спрятаться. Забиться в какой-нибудь угол и закрыть уши ладонями.
«На улицу! На улицу!»
Дима полз на локтях к лестничной клетке, но за несколько секунд не приблизился к ней ни на метр. Словно в кошмарном сне, граница, отделявшая его квартиру от внешнего мира, оказывалась всё дальше и дальше.
Или это он полз назад?
Маленькие ножки больше не стучали позади. Теперь они упирались в спину, а на футболку капали белёсо-жёлтые капли, с каждой секундой – всё выше и выше…
Топот на лестнице смолк. Вика уже должна была преодолеть несколько этажей вниз, когда что-то заставило её остановиться. Пауза. Дима услышал вздох то ли ужаса, то ли удивления, вырвавшийся из девичьей груди. А затем…
Вика закричала. Её крик отдалялся, спускался, сменяясь всхлипами и глухими ударами. Глухими ударами, перемежавшимися со звонким стуком затылка о ступеньки.
– Нет!
Отчаянный удар кулаком об пол прозвучал молотком судьи, только что огласившего приговор. Понадобилось несколько секунд, чтобы его эхо растворилось в шумах, пронизывающих воздух. Тишина не бывает абсолютной. Абсолютная тишина – это смерть.
А Вика… Вика больше не услышит раздражавших её опенингов.
– Не расстраивайся, милый сенпай!
***
Вернувшись в свою комнату, Дима обессиленно рухнул на кровать и опустил голову на колени. Хотелось плакать, и не было причин сдерживаться. Тело дрожало, пока слёзы текли по щекам. В голове шумело, а кожа на макушке зудела, словно предупреждая: стоит приподнять голову, как она во что-то упрётся.
Вокруг шелестела бумага – наверное, постеры кружил сквозняк из-за незакрытой входной двери. В зале заиграл опенинг сериала. Дима не знал наверняка, но почему-то был уверен: сейчас он поднимет взгляд, и весь цвет лучших миров: Акаме, Мираджейн, Рори Меркьюри, Ноль Два и многие, многие другие – вновь улыбнётся ему со стен.
– Мы тебя не покинем.
Когда Дима поднял голову, он почти ощутил прикосновение мягкой женской груди к своей макушке.
Шевеление
1
Чем ближе зима, тем меньше остаётся света. На дворе октябрь, а уже в пять часов дня темно как ночью. Кажется, сама природа вместе с серостью ландшафта угнетает человека. Апатия становится основным состоянием. Впрочем, не единственным. Некоторые вещи не привязаны ко времени года.
Рабочий день закончился, и на строительной площадке развернулось выступление одного из рабочих – он читал стихи. Половина строителей разошлась по домам, не обратив внимания на декламацию, остальные слушали без особого энтузиазма, но проходившая мимо площадки беременная женщина подошла к краю толпы и стала слушать.
Что-то про цветы, любовь, родителей, детей; что-то казалось знакомым – некоторые произведения и авторы годами вбиваются в голову школьной программой. Чтец декламировал с чувством, но об обратной связи – как и о «безмолвном восхищении» – говорить не приходилось, что явно удручало и отбивало желание стараться.
Минутка поэзии подходила к концу, однако, заметив нового заинтересованного слушателя, чтец решил закончить красиво и выдать что-нибудь необычное. Меньше пафоса, больше смысла.
«Может, тогда хоть в одном человеке что-нибудь шевельнётся».
А что за жизнь успеешь ты
Короткую, бездарную, скупую?
И даже если сбудутся мечты,
Захочется иметь судьбу иную.
Захочется геройствовать и быть
Единственным. Кумиром. Человеком,
Способным навсегда остаться жить
В истории страны, Тьмой или Светом —
Уже не важно, главное – сам факт!
Запомниться и вдохновлять собою.
За гранью жизни будет новый акт,
Но не узнать, что ждёт нас за чертою.
Поэтому желаем славы здесь —
На этом, чересчур реальном свете.
Урвать кусок почёта, лучше весь,
И умереть красиво на рассвете.1
«Шевельнулось».
Реакция разнилась от строителя к строителю: один презрительно хмыкнул и сплюнул, другой одобрительно закивал с гримасой в духе «достойно уважения», третий потупил взгляд и поспешил уйти домой. Прораб похлопал чтеца по плечу и вынес вердикт: «Нормально-нормально». Отзвучали скупые аплодисменты (местами искренние), и женщина незаметно покинула площадку. Она и так задержалась.
Промзона мало подходит для прогулок и может отрицательно сказаться на состоянии плода, но выбора не было. Бетонные стены, разделённые узкими проходами, создавали угрюмый лабиринт, а пройти предстояло в самые его глубины, к заброшенным складским и цеховым помещениям. Туда не забредёт случайный прохожий, и должно произойти что-то совсем из ряда вон выходящее, чтобы в эти дебри отправили полицейский наряд. И то – не факт…
***
– О-о, вот и вы! – мужчина в сером трикотажном костюме привстал с обшарпанного табурета. – Надеюсь, без слежки. Это в ваших же интересах, Диана.
За спиной женщины завыли ржавые петли – ещё один мужчина закрыл дверь и запер её изнутри. Этот, в чёрном спортивном костюме с белыми полосами, не был знаком Диане, но это неважно. Виктора Эдипова, сменившего дорогой итальянский костюм на максимально неприметный трикотаж, она знала. Как и муж Дианы.
После заключения особо удачного контракта Евгений и Виктор, по обыкновению, приняли участие в дружеской попойке – отметить дело, что называется, с размахом официально было невозможно. О подробностях самой вечеринки она мало что знает, но Евгений крупно подставился, и теперь его судьба висит на волоске. Виктор вызнал нечто, что должно остаться в тайне, должно быть вычеркнуто из реальности, иначе карьера несчастного будет разрушена, а вместе с ней погибнут и все надежды на счастливую семейную жизнь.
Об этой тайне Диане рассказ Виктор. И он сам предложил ей «спасти мужа, спасти брак и защитить светлое будущее ребёнка».
Евгению она ничего не сказала: ни о том, что узнала, ни о шантаже, ни о жертве, которую ей предстоит принести. Если всё тайное станет явным, как смотреть друг другу в глаза? Она проглотила позор любимого, переживёт и свой ради него. А Евгений… Он бы не вынес.
«Не вынес бы чего? Того, что его предал и шантажировал друг и коллега? Того, что жизнь не рухнула лишь благодаря Диане? Он бы возненавидел её за такое спасение и бросил бы одну с ребёнком?»
Да. Не вынес бы.
Диана молча встала перед Виктором и опустила взгляд. К горлу подкатила волна тошноты – то ли от нервов, то ли вследствие беременности.
«Нужно сдержаться», – сказала она себе и, глубоко вздохнув, взглянула на Эдипова.
Тот не заставил себя ждать и жестом приказал Диане встать на колени. Она подчинилась, и Виктор подошёл к ней сбоку.
– Возможно, вам это даже понравится, – он запустил пальцы в её волосы.
Диана зажмурилась, Эдипов уткнул её лицо себе в пах, а его колено упёрлось в живот. Сообщник, ухмыляясь, сложил руки на груди и приготовился смотреть представление.
– Ну же, Дианочка, не стесняйтесь.
Глаза стали влажными, спазмы возобновились, но выхода нет. Женщина на ощупь нашла край штанов и приспустила.
Последующие минуты показались Диане вечностью. Поначалу «мужчина» предоставил ей самой «управлять процессом» и решать, с какой интенсивностью будет проходить пытка («Я добр к вам, – сказал Виктор, пальцами приподняв женщине веки и вынуждая глядеть на него, – будьте же и вы любезны со мной»); Диана ушла в себя, впала в своеобразную кому. Представила, как лицо Евгения исказила гримаса презрения и брезгливости; представила маленького мальчика, растерянно глядящего вслед избегающим его родственникам.
Представила и себя, с дрожью в руках затягивающую на шее петлю.
– Экая вы безынициативная! – притворно возмутился Эдипов. – Как вы с Евгением вообще коротаете вечера? Ладно, так и быть, помогу…
Сообщник рассмеялся. Диана чуть не задохнулась.
2
Изо всех сил стараясь не упасть на живот, Диана на четвереньках ползла в сторону выхода. Её тошнило, она кашляла и плевалась, почти ревела. Сообщник Эдипова с глупой ухмылкой снимал происходящее на смартфон. Виктор неодобрительно зацокал языком и зарядил беременной ремнём по лопаткам. Та завыла и рухнула на бок.
– Мы ещё не закончили! Я ещё не закончил! – стянувший штаны Виктор развалился на бетонном блоке с предусмотрительно подстеленным пенопластом и поманил измученную женщину пальцем. Та попыталась встать, но ноги не слушались.
– Коля, будь добр, помоги ей.
Сообщник прервал запись и дотащил Диану до блока. Оглядев находящуюся в полубессознательном состоянии беременную, Виктор поморщился и подал знак. Женщину водрузили на шантажиста, и запись была возобновлена.
– Я жду.
Виктор с досады шлёпнул женщину по животу (не отреагировала) и решил закончить всё сам. Диана захрипела и закатила глаза; Эдипов упёрся ей в живот и со смаком наблюдал за выражением её лица: глаза закатились, язык свисал изо рта…
– Кажется, теперь у вас будет девочка или «голубок»! – осклабился Виктор и засмеялся собственной шутке.
Сообщник одобрительно хмыкнул. Будущая мать, практически выпавшая из реальности, шутку не оценила. Во чреве, словно оскорбившись, задёргался младенец. Ноги маленького человека упёрлись в живот, кожа женщины натянулась, казалось, она вот-вот порвётся.
Диана замычала, но Виктора это почему-то не раззадорило: ему становилось неуютно, как под осиным гнездом. В детстве он кидал камни в такие гнёзда. Они висели на чужих участках, а он прятался и ждал криков дачников, подвергающихся внезапному нападению. Тогда Эдипов мерзко хихикал в кулачок, но сейчас выражение его лица демонстрировало брезгливость и нарастающее недоумение. Неужели начались роды? Крайнюю плоть словно обвило кольцами мышц.
«Нет, это ненормально!»
Вдруг Эдипов вскрикнул, а уже через секунду – истошно завопил. Сообщник Николай вздрогнул от неожиданности и выронил телефон. Тот рухнул на бетон экраном вниз.
– Коля, сделай что-нибудь! – Виктор визжал и силился спихнуть с себя судорожно дёргающееся тело, но ничего не получалось.
Диана на крики не реагировала; в отключке она больше походила на трясущийся сгусток киселя, нежели на живого человека. Сообщник спешно извлёк из кармана маленький пистолет («магазин на четыре патрона; если не промахиваться, то хватит на всех»), но не понимал – в кого следует стрелять.
Голова женщины тем временем повернулась в его сторону, и на Николая уставились грязно-белые глаза без зрачков. Живот разросся до размеров фитбола, под кожей активно шевелилось нечто («ребёнок так себя не ведёт, это ненормально!»), и после очередного мощного толчка из горла Дианы вырвалась бесцветная струя. Незадачливый стрелок попытался увернуться, но безуспешно. Кислота задела лицо, шею и кисти рук. Ствол пистолета оплавился, а вопили теперь двое.
Из влагалища высунулись многочисленные инсектоидные конечности и резво вонзились Виктору в ноги и живот. Крики Эдипова даже безучастную Диану заставили поморщиться во сне. Лапы с шипами прошили тело Виктора насквозь и вонзились в спину словно крючья, словно наконечники стрел.
«Теперь он точно не соскочит, мамочка!»
Превозмогая боль, Николай практически на ощупь добрался до ворот и отпер их. Теперь ему предстояло отыскать путь из лабиринта железобетонных конструкций и разбитых асфальтовых дорог. Но, прежде чем сбежать, горе-телохранитель оглянулся на своего «босса».
Зря.
Виктора затягивало в Диану. Тело мужчины обхватили жгуты кроваво-красных щупалец, имевших то же, начало, что и пронзившие его «крючья». Рывок – бёдра орущего во всё горло Эдипова исчезают в недрах будущей матери; рывок – отвратительный хруст ломающихся костей и позвонков перекрывает крики, и умолкший навеки Виктор складывается пополам; ещё один рывок – шантажист почти полностью исчезает в цепких объятиях нерождённого…
Николай в ужасе попятился назад и едва не рухнул вниз, запнувшись о порог, но успел ухватиться за дверной косяк. Бежать! Бежать без оглядки и забыть обо всём увиденном! Что бы и кому бы он ни рассказал о случившемся, его ждёт, в лучшем случае, осмеяние («Два здоровых мужика с волыной не смогли справиться с бабой и её пузожителем? Лол!»), в худшем – больница для душевнобольных или тюрьма.
Лучше же молчать, правда?
***
Десять часов вечера. В любой другой день Диана бы боялась, что из-за угла на неё выскочит грабитель или другая разновидность отморозка. Но сегодня она чувствовала – всё, с неё хватит! В синяках, с потёкшим макияжем, перепачканная пылью и грязью, она не реагировала на неодобрительные взгляды восседающих на обшарпанных скамейках бабулек, на склизкие подмигивания парней, а также на понурые взгляды женщин; матери старались прикрыть глаза своим чадам, особенно рьяно – матери дочерей.
«Ой, да пошли вы!»
Вот, наконец, и дом. Лифт приехал быстро. Диана делила кабину с долговязым подслеповатым парнем, уткнувшимся в телефон. Нервы как будто успокоились (ну, или почти успокоились), и женщина из любопытства заглянула из-за плеча попутчика в экран. Судя по всему, он собрался публиковать в соцсети то ли криво написанный белый стих, то ещё какое-то «современное искусство». Будущая мать смогла прочесть лишь отрывок:
Её время пришло:
Пробит Саркофаг.
Щупальца смерти и стены в кровавых пятнах.
Весь мир вокруг – лицо
Того, что было в давнем прошлом.
Вспорото сердце – выжжена земля!
Не моргая, глядит она на небо.
При ней звёзды потускнели.
Измождённость её и медленность шагов
Говорят, о смерти тела.
Пламя взгляда
И холод редких слов
Сеют лишь угрозу… и укор.
Все обличия – периоды, полные боли;
Мы лишь можем сожалеть…
Шаги без звука в самом худшем из направлений!
Мысли столбенеют в голове.
Горечь знания
Застряла комом в горле:
Сломанная жизнь – наше бремя.2
– Что бы я ещё хоть раз… – тихо прошипела Диана.
Парень улыбнулся. Только непонятно чему.
Лифт доехал до этажа, на котором жила молодая семья, и Диана покинула кабину. Она решила ничего не рассказывать мужу, но и сгорать от чувства стыда в случае чего не станет. Она сделала более чем достаточно. И лучше бы Евгению не спорить с ней, когда она потребует распределить обязанности по дому или захочет выйти «развеяться» с подругами…
– Пока, няша! – еле слышно пробормотал «поэт» и помахал вслед.
«Няша» ничего не ответила, лишь легонько пихнула маму в бок.
«Покушать бы… Может, по ананасику?»